Чужие среди своих

Родригес кивнул. Его лицо было серым от усталости и страха.

– Полковник… вы думаете, мы можем выиграть?

Харрингтон посмотрел на него – молодого санитара, который ещё неделю назад не знал ничего об инопланетянах и заговорах. Который теперь был частью войны, о которой даже не подозревал.

– Не знаю, – сказал он честно. – Но проиграть – не вариант.

Это было не утешение. Не надежда.

Но это было всё, что он мог предложить.

Глава 5: Кровь

Кровь не лжёт.

Харрингтон смотрел на экран ноутбука, где Родригес выводил результаты второй партии анализов. Цифры, графики, микрофотографии – холодный язык науки, говорящий страшные вещи.

Сорок два процента.

Из пятидесяти человек, прошедших медосмотр за последние три дня, двадцать один показал наличие аномальных микроорганизмов в крови. Те же структуры, что у Мортона. Те же споры, о которых говорила Чэнь.

– Это даже хуже, чем в первой партии, – тихо сказал Родригес. – Там было сорок процентов. Здесь – сорок два.

– Статистическая погрешность, – отозвался Коул. Он стоял у двери ангара, наблюдая за периметром. – Или заражение продолжается.

– Скорее второе. – Харрингтон пролистал список имён. Знакомые фамилии, знакомые лица. Люди, с которыми он работал месяцами, годами. Теперь – враги. Или не враги, а… что? Жертвы? Носители? – Сколько ещё мы можем проверить?

Родригес потёр переносицу. Тёмные круги под глазами выдавали бессонные ночи.

– Патель начинает задавать вопросы. Спрашивает, зачем такой масштабный скрининг. Я отговариваюсь учениями, но он не дурак.

– Патель чист?

– Проверил лично. Чист.

– Тогда скажи ему правду.

Родригес вытаращил глаза.

– Что?!

– Не всю правду. – Харрингтон закрыл ноутбук. – Скажи, что мы подозреваем биологическое заражение неизвестным агентом. Что это может быть диверсия противника. Пусть думает, что это русские или китайцы.

– Он поверит?

– Врачи любят загадки. А военные врачи любят загадки с привкусом шпионажа. – Харрингтон встал, прошёлся по ангару. – Нам нужно больше данных. И нам нужен эксперт.

– Эксперт?

– Кто-то, кто понимает в микробиологии больше, чем мы все вместе взятые. Кто сможет разобраться, что это за споры, как они работают, можно ли их нейтрализовать.

Коул обернулся от двери.

– Вы говорили о какой-то Ривере. Из CDC.

– Доктор Елена Ривера. Вирусолог, специалист по биологическому оружию. Работала с нами на проекте «Щит» три года назад – система раннего обнаружения биоугроз.

– Она надёжна?

– Она – блестящий учёный. – Харрингтон помедлил. – Насчёт надёжности – не знаю. Мы не общались два года. Многое могло измениться.

– Она может быть заражена.

– Может. – Он кивнул. – Но у нас нет выбора. Родригес – хороший санитар, но он не микробиолог. Патель – хирург, не инфекционист. Нам нужен человек, который знает, с чем мы имеем дело.

– И как вы её привлечёте? – спросил Родригес. – Позвоните и скажете: «Привет, Елена, у нас тут инопланетные споры, не хочешь взглянуть?»

– Примерно так. – Харрингтон позволил себе мрачную улыбку. – Только без слова «инопланетные». Пока.

Связаться с Риверой оказалось сложнее, чем он думал.

Её рабочий телефон в CDC не отвечал – автоответчик сообщал, что доктор Ривера находится в отпуске до конца месяца. Личный номер, который Харрингтон сохранил с прошлых времён, был отключён.

Он потратил полдня, обзванивая старые контакты, пока наконец не вышел на её бывшего коллегу – доктора Маркуса Уэйна из Университета Эмори.

– Елена? – Уэйн говорил с лёгким южным акцентом, растягивая гласные. – Она больше не в CDC. Ушла полгода назад.

– Куда?

– В частный сектор. Какая-то биотехнологическая компания в Сан-Франциско. Название не помню, но могу поискать, если это важно.

– Важно.

Через час Уэйн перезвонил с информацией. Компания называлась «НексГен Биосистемс», офис – в районе Саут-оф-Маркет. Ривера занимала должность директора по исследованиям.

Харрингтон нашёл номер компании, позвонил.

– «НексГен Биосистемс», чем могу помочь? – Голос секретаря был приятным и безликим.

– Мне нужна доктор Ривера. Скажите, что звонит Джеймс Харрингтон. Она меня знает.

– Минуту.

Минута растянулась в пять. Потом – щелчок, и в трубке зазвучал знакомый голос:

– Харрингтон? Какого чёрта?

Он невольно улыбнулся. Елена не изменилась – та же прямота, та же энергия.

– Привет, Елена. Давно не виделись.

– Три года. И ты звонишь мне на работу. Что случилось?

– Мне нужна твоя помощь.

– С чем?

– Не по телефону.

Пауза. Он слышал, как она дышит – быстро, нетерпеливо.

– Джеймс, я больше не работаю на правительство. Ушла, помнишь? Устала от секретности, от бюрократии, от всего этого дерьма.

– Знаю. Но это не правительственное дело.

– А какое?

– Личное. – Он помедлил. – И, возможно, самое важное в твоей жизни.

Снова пауза. Дольше.

– Ты всегда умел заинтриговать. – Её голос смягчился. – Ладно. Что тебе нужно?

– Посмотреть кое-какие образцы. Микроорганизмы, которые мы обнаружили… здесь. Они не похожи ни на что известное.

– Не похожи – в каком смысле?

– В прямом. Структура, морфология – всё неправильное. Мой человек говорит, что никогда такого не видел.

– Твой человек – кто?

– Военный санитар. Не специалист.

– Понятно. – Он слышал, как она что-то набирает на клавиатуре. – Можешь прислать данные? Фотографии, результаты анализов?

– Могу. Но лучше бы ты посмотрела лично.

– Джеймс, я в Сан-Франциско. Ты – где?

– Невада. База Неллис.

– И ты хочешь, чтобы я прилетела в Неваду, чтобы посмотреть на твои загадочные микробы?

– Да.

– Без объяснений?

– Объяснения будут. Когда приедешь.

Долгая тишина. Он ждал, не давя, не торопя. Елена была упрямой – давление только ожесточило бы её.

– Ты знаешь, что я тебе ничего не должна, – сказала она наконец.

– Знаю.

– И что у меня полно работы здесь.

– Знаю.

– И что это звучит как параноидальный бред.

– Это не бред, Елена. – Он позволил усталости просочиться в голос. – Поверь мне. Если бы это был бред – я бы не звонил.

Ещё одна пауза.

– Ладно, – сказала она. – Пришли данные. Посмотрю сегодня вечером. Если это что-то стоящее – прилечу.

– Спасибо.

– Не благодари. Ещё ничего не сделала.

Она отключилась. Харрингтон положил телефон и уставился в стену.

Первый шаг сделан. Теперь – ждать.

Данные он отправил через защищённый канал – тот самый, который использовали для проекта «Щит». Если канал был скомпрометирован – что ж, они и так уже на виду. Маккензи знал о расследовании. Маккензи знал о Коуле и Родригесе. Ещё одно имя в списке ничего не меняло.

Ривера ответила через четыре часа.

Не звонком – сообщением. Коротким, из трёх слов:

«Вылетаю завтра утром».

Харрингтон перечитал сообщение трижды. Потом позволил себе выдохнуть.

Она увидела то же, что видел он. То же, что видел Родригес. Что-то достаточно странное, чтобы заставить занятого учёного бросить работу и лететь через полстраны.

Теперь – ждать. И надеяться, что они не опоздали.

Ривера прилетела на следующий день, ближе к вечеру.

Харрингтон встретил её у ворот базы – пропуск был оформлен заранее, как для гражданского консультанта по проекту «Эгида». Формальность, которая позволяла обойти обычные процедуры проверки.

Она вышла из такси – невысокая женщина лет сорока, с копной тёмных кудрявых волос и живыми карими глазами. Одета просто: джинсы, свитер, кроссовки. Через плечо – сумка с ноутбуком, в руке – небольшой чемодан.

– Харрингтон. – Она окинула его оценивающим взглядом. – Ты ужасно выглядишь.

– Спасибо. Ты тоже рада меня видеть.

Она фыркнула – почти смеясь.

– Я серьёзно. Ты что, вообще не спишь?

– Мало. – Он взял её чемодан. – Пойдём. Разговаривать лучше не здесь.

Они прошли через КПП, сели в армейский джип. Харрингтон вёл молча, сосредоточившись на дороге. Ривера смотрела в окно на пустыню, проплывающую мимо.

– Так что за срочность? – спросила она наконец. – Твои данные… – она покачала головой, – …они невозможные, Джеймс.

– Знаю.

– Нет, ты не понимаешь. – Она повернулась к нему. – Я двадцать лет занимаюсь микробиологией. Видела всё – от сибирской язвы до экзотических вирусов из джунглей Амазонки. Но это… – она запнулась, подбирая слова, – …это не земное.

Он сжал руль.

– Ты уверена?

– На девяносто процентов. – Её голос был серьёзным, без обычной иронии. – Структура клеточной стенки – неправильная. Метаболизм – невозможный. Эти штуки используют соединения, которых не существует в природе. По крайней мере – в земной природе.

– А оставшиеся десять процентов?

– Оставшиеся десять – вероятность того, что кто-то создал это в лаборатории. Очень продвинутой лаборатории с технологиями, о которых я не слышала.

Харрингтон свернул на боковую дорогу, ведущую к заброшенным ангарам.

– Лаборатория – это вряд ли.

– Тогда что? – Ривера уставилась на него. – Джеймс, скажи мне прямо. Что происходит?

Он остановил машину у ангара четырнадцать. Заглушил двигатель. Повернулся к ней.

– Инопланетное вторжение, – сказал он. – Тихое. Без кораблей и лазеров. Через эти споры.

Она смотрела на него долго. Её лицо было непроницаемым.

– Ты серьёзно.

– Абсолютно.

– Инопланетяне.

– Да.

– Джеймс… – Она закрыла глаза, потёрла виски. – Мне нужен кофе. Очень крепкий кофе. И часа два на то, чтобы ты рассказал всё с самого начала.

Он рассказал.

Они сидели в ангаре – Харрингтон, Ривера, Коул и Родригес. Четверо людей в полутьме, под тусклым светом переносного фонаря. Как заговорщики в плохом фильме.

Харрингтон говорил больше часа. О ночи испытаний, о сорока семи объектах, о странном поведении Мортона. О Маккензи и его проповеди о «единстве». О Чэнь и Протоколе Рассвет. О результатах медосмотров – сорок два процента заражённых.

Ривера слушала молча, не перебивая. Её лицо менялось по мере рассказа – от недоверия к интересу, от интереса к тревоге, от тревоги к чему-то похожему на страх.

Когда он закончил, она долго молчала.

– Матерь божья, – сказала она наконец. По-испански это звучало как молитва. – Это… это…

– Безумие? – подсказал Коул.

– Нет. – Она покачала головой. – Это объясняет данные. Всё объясняет. Структура спор, их метаболизм, способ воздействия на нервную систему… Если это инопланетная технология – всё сходится.

– Вы верите? – Родригес смотрел на неё с надеждой. – Вы действительно верите?

– Верю ли я в инопланетян? – Ривера криво усмехнулась. – Неделю назад сказала бы «нет». Но неделю назад я не видела этих данных. А сейчас… – она развела руками, – …сейчас у меня нет другого объяснения.

– Что вы можете нам сказать о спорах? – спросил Харрингтон. – Как они работают?

Ривера достала ноутбук, открыла файлы с микрофотографиями.

– Смотрите. – Она увеличила изображение. – Это – клетка споры. Видите вот эти выросты?

На экране – продолговатая структура с тонкими нитями, отходящими от центрального тела. Похоже на странный цветок или морскую звезду.

– Это – не просто органеллы. Это – передатчики. – Ривера ткнула пальцем в экран. – Они способны генерировать электромагнитные импульсы. Очень слабые, но в определённом диапазоне частот.

– Радио? – Коул нахмурился.

– Скорее – нейроинтерфейс. – Ривера переключила изображение. – Споры встраиваются в нервную ткань хозяина. Особенно – в мозг. Вот, смотрите, это образец спинномозговой жидкости от одного из ваших… заражённых.

Новая фотография – сеть тонких нитей, оплетающих что-то похожее на нейрон.

– Они создают дополнительную нейронную сеть, – продолжила Ривера. – Параллельную естественной. И эта сеть способна принимать и передавать сигналы.

– Какие сигналы?

– Не знаю точно. Но предполагаю – мысли. Эмоции. Команды. – Она закрыла ноутбук. – Это не просто инфекция. Это – интерфейс. Способ подключить человеческий мозг к внешней системе.

Тишина. Даже ветер за стенами ангара, казалось, притих.

– Коллективный разум, – сказал Харрингтон тихо. – Чэнь говорила о «Единстве». Они все связаны между собой.

– Похоже на то. – Ривера кивнула. – Телепатическая сеть. Звучит как научная фантастика, но с точки зрения биологии – это возможно. При достаточно развитой технологии.

– Можно это остановить? – Родригес подался вперёд. – Убить споры, вылечить заражённых?

Ривера вздохнула.

– Вот это – плохая новость. – Она потёрла глаза. – Споры невероятно устойчивы. Я проверила на стандартных антибиотиках – ноль эффекта. Высокая температура, радиация, химические агенты – всё бесполезно. Они словно… адаптируются. Мутируют в ответ на угрозу.

– То есть – лекарства нет?

– Пока нет. – Она подчеркнула слово. – Но это не значит, что его не может быть. Нужны исследования, оборудование, время. Если я смогу понять их метаболизм до конца – возможно, найду уязвимость.

– Сколько времени?

– Недели. Может, месяцы. С нормальной лабораторией – быстрее. С тем, что есть здесь… – она обвела взглядом грязный ангар, – …не знаю.

Харрингтон встал, прошёлся вдоль стены. Мысли метались в голове, сталкиваясь друг с другом.

Месяцы. У них не было месяцев. Если заражение продолжается теми же темпами – через месяц база будет полностью под контролем. Через два – он сам будет единственным незаражённым.

– Есть способ хотя бы замедлить процесс? – спросил он. – Не вылечить, а… задержать?

Ривера задумалась.

– Возможно. – Она снова открыла ноутбук, пролистала файлы. – Я заметила кое-что интересное. Споры очень чувствительны к определённым условиям среды. Низкая влажность, высокая концентрация озона – это их угнетает. Не убивает, но замедляет размножение и распространение.

– Практически – что это значит?

– Избегать закрытых помещений с центральным кондиционированием. Там – идеальные условия для спор: стабильная температура, высокая влажность. Лучше – открытый воздух, пустыня, горы.

– База – закрытое помещение.

– Именно. – Ривера посмотрела на него серьёзно. – Джеймс, если ты хочешь защитить своих людей – вам нужно уходить отсюда.

Уходить. Бросить базу, бросить проект, бросить всё – и бежать.

Это было против всего, чему его учили. Против долга, против присяги, против здравого смысла.

Но здравый смысл не работал, когда половина твоих людей были заражены инопланетными спорами.

– Допустим, мы уйдём, – сказал он. – Куда?

– В горы, – отозвался Коул. – Я говорил про Дженкинса, сержанта-майора. Его ферма в Биттерруте – идеальное место. Изолированно, высоко, сухой климат.

– Сколько людей мы можем взять?

– Тех, кто точно чист – человек пятнадцать-двадцать. С семьями – может, тридцать.

Тридцать человек. Против… чего? Всего мира?

– А остальные? – спросил Родригес. – Те, кто не заражён, но кого мы не успеем проверить?

Харрингтон не ответил. Не было хорошего ответа.

– Нам нужно больше информации, – сказала Ривера. – Я хочу взять образцы у заражённых. Не только кровь – ткани, спинномозговую жидкость. Чем больше данных – тем выше шанс найти решение.

– Это рискованно.

– Всё рискованно. – Она пожала плечами. – Но без данных мы слепы.

Харрингтон посмотрел на часы. Почти полночь. Они сидели здесь уже несколько часов, а до решения было ещё далеко.

– Хорошо, – сказал он наконец. – План такой. Родригес – продолжаешь проверки. Каждого, кого сможешь. Составляй списки: чистые и заражённые. Коул – связывайся с Дженкинсом, готовь эвакуацию. Ривера – работай над образцами, ищи уязвимость спор.

– А вы? – спросил Коул.

– Я буду думать, как выиграть нам время.

Они разошлись около часа ночи. Харрингтон остался в ангаре один – ему нужно было побыть в тишине, собраться с мыслями.

Он сел на ящик, достал сигареты. Закурил, глядя на огонёк в темноте.

Всё менялось. Слишком быстро, слишком радикально. Ещё неделю назад он был полковником армии США, руководителем секретного проекта, человеком с карьерой и будущим. Теперь – заговорщик, готовящий побег с собственной базы.

Или – борец сопротивления?

Он думал о Маккензи. О его словах про «единство» и «свободу». О спокойствии в его глазах – том странном, нечеловеческом спокойствии.

Маккензи верил в то, что говорил. Искренне верил. Для него присоединение к Единству было благом, а не проклятием.

И, может быть, он был прав?

Ривера сказала: споры создают дополнительную нейронную сеть. Связывают людей друг с другом. Конец одиночества – буквально.

Разве это не то, о чём люди мечтали веками? Понимание без слов, связь без границ, общность без конфликтов?

Нет.

Харрингтон затушил сигарету.

Нет, потому что это не выбор. Людей не спрашивают – хотят ли они присоединиться. Их заражают, меняют, перепрограммируют. И то, что получается в результате – это уже не они. Это – узлы в сети, функции в системе.

Счастливые функции, может быть. Но всё равно – не люди.

Он вспомнил Эмили. Её сарказм, её злость, её упрямство. Всё, что делало её – ею. Если она станет частью Единства – что от неё останется? Улыбающаяся оболочка, говорящая правильные слова?

Нет. Лучше смерть.

Он встал, вышел из ангара. Ночь была холодной и ясной, звёзды сияли над пустыней. Где-то там, среди этих звёзд – те, кто начал всё это. Те, кто решил «гармонизировать» человечество.

Зачем?

Чэнь не знала. Ривера не знала. Никто не знал.

Но это не важно. Важно – остановить их.

Или хотя бы – попытаться.

Следующие два дня прошли в лихорадочной активности.

Родригес продолжал проверки – теперь уже с помощью Пателя, которому Харрингтон рассказал полуправду о «биологической угрозе». Врач оказался толковым и не задавал лишних вопросов. К концу второго дня они проверили ещё восемьдесят человек.

Результаты были неутешительными. Сорок четыре процента заражённых. Процент рос – медленно, но неуклонно.

– Заражение продолжается, – констатировала Ривера на вечернем совещании. – Новые случаи каждый день. Источник – где-то на базе.

– Вентиляция? – предположил Коул. – Чэнь говорила про системы кондиционирования.

– Возможно. Нужно проверить.

– Как?

– Взять пробы воздуха из разных точек. Если споры в вентиляции – мы их найдём.

Харрингтон кивнул.

– Займись этим. Родригес – помоги ей.

– А связь с Дженкинсом? – спросил Коул. – Я дозвонился вчера. Он готов принять нас, но хочет знать – сколько человек, когда, с каким снаряжением.

– Скажи – двадцать-тридцать человек. Через неделю, может раньше. Снаряжение – что успеем собрать.

– Оружие?

– Сколько сможем вынести без подозрений.

Коул кивнул и вышел. Родригес последовал за ним.

Харрингтон и Ривера остались одни.

– Джеймс, – она посмотрела на него серьёзно, – ты понимаешь, что это означает?

– Что именно?

– Побег. Эвакуация. Ты оставляешь армию, карьеру, всё.

– Понимаю.

– И тебя это не беспокоит?

Он помолчал, собираясь с мыслями.

– Меня беспокоит, – сказал он наконец, – что половина моих людей уже не люди. Что моё командование работает на врага. Что моя семья, возможно, заражена. – Он посмотрел ей в глаза. – Карьера – это последнее, что меня беспокоит.

Ривера кивнула медленно.

– Твоя семья… ты говорил, они в Рино?

– Да.

– Ты собираешься их забрать?

– Собираюсь. – Он сжал кулаки. – Если они ещё… если их ещё можно забрать.

– А если нет?

Вопрос повис в воздухе. Тяжёлый, болезненный.

– Не знаю, – признался Харрингтон. – Честно – не знаю.

Ривера встала, подошла к нему. Положила руку на плечо – неожиданно мягкий жест от женщины, которая обычно избегала физического контакта.

– Мы найдём способ, – сказала она. – Я не обещаю чудес, но… я буду работать. Денно и нощно. Если есть хоть какой-то шанс обратить заражение – я его найду.

Он накрыл её руку своей.

– Спасибо, Елена.

– Не благодари. – Она убрала руку, вернулась к своему обычному деловому тону. – Пока я ничего не сделала. Только обещания.

– Иногда обещания – это всё, что нужно.

На третий день случилось то, чего он боялся.

Утром, на плановом совещании по «Эгиде», он заметил, как Мортон смотрит на него. Не так, как обычно – рассеянно, деловито. Иначе. Пристально. Оценивающе.

Знает.

Мысль пронзила его как удар тока. Мортон знает. Или – Единство знает через Мортона.

После совещания он вызвал Коула на экстренную встречу.

– У нас проблема. – Он говорил быстро, не тратя время на предисловия. – Они догадались. Или догадываются.

– Откуда знаешь?

– Мортон. Смотрел на меня… неправильно.

– Может, показалось?

– Нет. – Харрингтон покачал головой. – Я знаю этот взгляд. Маккензи смотрел так же, когда приезжал. Они… оценивают. Решают, что со мной делать.

– Тогда нужно ускориться.

– Именно. Сколько времени тебе нужно, чтобы подготовить эвакуацию?

Коул задумался.

– Два дня. Если всё пойдёт гладко.

– У нас может не быть двух дней.

– Тогда – сколько есть. – Коул выпрямился. – Я начну сегодня. Соберу людей, распределю задачи. К завтрашнему вечеру будем готовы.

– Хорошо. Действуй.

Коул ушёл. Харрингтон остался один в своём кабинете, глядя на стену.

Завтрашний вечер. Меньше сорока часов.

За это время нужно было сделать невозможное: собрать людей, собрать снаряжение, выбраться с охраняемой базы – и всё это не привлекая внимания тех, кто контролировал каждый шаг.

Невозможно?

Может быть. Но он привык делать невозможное. Вся его карьера состояла из невозможных задач.

Он открыл ящик стола, достал чистый лист бумаги. Начал писать – план, детали, имена. Всё, что нужно учесть, всё, что может пойти не так.

Список получился длинным. Очень длинным.

Вечером он позвонил Саре.

Не по рабочему телефону – по «чистому», который использовал для связи с Чэнь и другими. Если линия прослушивалась – а она наверняка прослушивалась – пусть слышат. Время конспирации прошло.

– Алло? – Её голос звучал удивлённо. – Кто это?

– Это я. Джим.

– Джим? Почему с другого номера?

– Долго объяснять. Послушай, Сара… – Он запнулся, подбирая слова. – Мне нужно, чтобы ты собрала вещи. Самое необходимое. И была готова уехать.

– Уехать? Куда?

– Я за вами приеду. Завтра или послезавтра.

– Джим, что происходит? – Её голос стал тревожным. – Ты меня пугаешь.

– Знаю. И я объясню всё, когда приеду. Но сейчас – просто поверь мне. Собери вещи, документы, деньги. И… – он помедлил, – …и позвони Эмили. Пусть тоже будет готова.

– Эмили в Стэнфорде. Это в Калифорнии.

– Знаю. Скажи ей – пусть возьмёт машину и едет домой. Сегодня.

– Она не послушает. Ты же знаешь, какая она упрямая.

– Пусть послушает. – Голос Харрингтона стал жёстче. – Скажи ей, что это приказ. Не просьба – приказ.

Молчание на другом конце. Он слышал её дыхание – быстрое, неровное.

– Джим… это связано с твоей работой?

– Отчасти.

– Тебе угрожают?

– Нет. Не мне. – Он закрыл глаза. – Всем нам.

– Всем…?

– Сара, я не могу объяснить по телефону. Но поверь – это серьёзно. Очень серьёзно. Я никогда не просил тебя о чём-то подобном, но сейчас прошу. Сделай то, что я говорю. Пожалуйста.

Долгая пауза.

– Ладно, – сказала она наконец. Её голос был тихим, но твёрдым. – Я соберу вещи. И позвоню Эмили.

– Спасибо.

– Джим?

– Да?

– Будь осторожен.

Он хотел сказать что-то – что-то важное, что-то, что откладывал годами. Но слова не шли.

– И ты, – сказал он вместо этого. – Увидимся скоро.

Он повесил трубку и уставился на телефон. Маленький кусок пластика и металла – связь с прошлой жизнью. С женщиной, которую он любил, но так и не научился любить правильно.

Скоро всё изменится. К лучшему или к худшему – он не знал.

Ночью пришло сообщение от Чэнь.

Короткое, зашифрованное тем же ключом:

«Они знают о вас. Уходите сейчас. Не ждите».

Харрингтон перечитал сообщение и почувствовал, как сжимается сердце.

Не ждите.

Он схватил телефон, набрал Коула.

– Капитан. Планы меняются.

– Что случилось?

– Предупреждение от источника. Нас раскрыли. Нужно уходить сегодня ночью.

Молчание. Потом:

– Мы не готовы. Люди, снаряжение…

– Знаю. Но выбора нет.

– Сколько у нас времени?

Харрингтон посмотрел на часы. Полночь.

– До рассвета. Пять-шесть часов.

– Чёрт. – Коул выругался – грязно, по-солдатски. – Ладно. Я поднимаю своих. Точка сбора – ангар четырнадцать?