Игра со временем

Император не удивился. Он слегка наклонил голову, словно подтверждая: я ожидал этого.

– Мир меняется, Саэнфилд, – сказал он. – И мы с вами изменяем его вместе с ним. Иногда гладкость – это лишь маска, скрывающая то, что готовится проявиться позже.

Маршал молча кивнул.

Они оба знали, что такие разговоры редко бывают прямыми.

Император поднялся и подошёл снова к окну.

– Вы сделали важный шаг. И за этот шаг я благодарен вам. Но сегодня у меня есть к вам новая просьба – задание, которое требует не только вашего ума, но и вашей силы.

Саэнфилд встал.

– Я готов.

Император обернулся – его взгляд был уже иным.

Не просто спокойным, а наполненным решимостью.

– Тогда слушайте. Отправитесь в Королевство Гандеруден. Там вас ждёт встреча, которая может изменить политическую карту. Принцесса нуждается в наставнике. Король – в союзнике. А Империя – в вашей дипломатии.

В кабинете повисло спокойное, уверенное молчание – то самое, что предшествует решениям, меняющим эпохи.

Император сделал несколько медленных шагов вдоль окна, словно выверяя каждое слово, которое собирался произнести. Свет ложился на его лицо мягкими отблесками, подчёркивая усталость человека, несущего на плечах вес целой эпохи.

– Гандеруден, – произнёс он тихо, так будто имя королевства было не просто названием страны, а узлом на нити судьбы. – Мирный, сильный, богатый традициями. Но теперь он стоит на распутье. И каждый шаг, который сделает их король, может изменить баланс наших земель.

Саэнфилд слушал внимательно. Он понимал: Император никогда не говорил так подробно, если дело не имело особой важности.

– Принцесса Каура, – продолжил Император. – Умна, талантлива, но слишком молода. Ей нужен наставник. Кто-то, кто направит её, расширит взгляд, научит видеть мир не только через блеск титула, но и через призму больших решений. У короля есть амбиции, но нет уверенности. А у Империи… – он задержал дыхание, – у Империи есть шанс укрепить союз там, где он сейчас тонок, как лед под весенним солнцем.

Саэнфилд чуть наклонил голову.

– Вы хотите, чтобы я стал наставником наследницы?

– Да. И не только наставником, Саэнфилд. Послом. Советником. Голосом Империи. Возможно, даже другом… если она позволит.

Император подошёл ближе.

– Я посылаю вас не как маршала, а как человека, чьи суждения я ценю выше всех. Они доверятся вам – я уверен в этом. А вы, в свою очередь… подсказали бы им путь, который ведёт к стабильности.

Наступила пауза. В свете кабинета она ощущалась почти материальной.

– Идёт война за будущее, Саэнфилд, – сказал Император едва слышно. – Она не всегда начинается со звона клинков. Иногда – с дипломатической улыбки. С протянутой руки. С мягкого слова, сказанного в нужный момент.

Маршал вдохнул глубже. В его голове промелькнули десятки образов: бескрайние степи, фиолетовая вспышка, графики Алии, тревожное "слишком гладко", которое преследовало его с полигона… И теперь – это поручение, неожиданно глубокое и обременённое скрытым смыслом.

– Когда я должен выехать? – спросил он.

Император смотрел на него так, будто сквозь маршала видел саму ткань будущего.

– Завтра. А сегодня… – он впервые за весь разговор позволил себе небольшую, почти незаметную улыбку. – Сегодня вам стоит отдохнуть. Ночь всё равно принесёт свои мысли – не стоит встречать их уставшим.

Саэнфилд склонил голову.

– Мне будет оказана честь выполнить ваше поручение.

Император кивнул.

Но в его глазах, глубоких и спокойных, промелькнуло что-то ещё – знание того, что путь к Гандерудену может стать для Саэнфилда дорогой, на которой человек меняется навсегда.

Саэнфилд вышел из кабинета медленно, будто каждый шаг должен был улечься в пространстве прежде, чем он сделает следующий. За массивными дверями снова встретила тишина дворцовых коридоров – но теперь она была не благоговейной, а напряжённой, словно сама архитектура чувствовала, что на плечи маршала легла новая нить судьбы.

Тонкие лучи света падали сквозь высокие окна, ложились на мрамор и отражались в золотых узорах пола, будто указывая путь наружу. Он прошёл мимо гвардейцев, мимо символов народов Империи, мимо портретов людей, чьи решения однажды изменили мир.

Сегодня он невольно чувствовал себя одним из них.

Галахад ждал у лестницы. Увидев Саэнфилда, он сразу выпрямился.

– Всё в порядке, ваше высочество?

Саэнфилд кивнул – коротко, но тяжело.

– Едем.

На улице воздух был свежим и немного влажным, как бывает перед дождём, которого в столице уже давно не было. Словно погода решила отразить внутреннее состояние города – или самого Саэнфилда. Машина плавно тронулась, отдаляясь от дворца, и шум города постепенно вступал в свои права.

Но едва они выехали на главную магистраль, карманный коммуникатор Саэнфилда завибрировал.

На экране высветилось имя:

Дэлиан Морт, глава хронометрического отдела.

Саэнфилд мгновенно ответил.

– Докладывайте.

Голос Морта был напряжённым – в нём не было обычной сдержанности.

– Ваше высочество… у нас проблемы. И серьёзные. После вашего отъезда показатели начали вести себя… нестабильно. Мы фиксируем новые всплески энергии – хаотичные, непредсказуемые. В некоторых точках приборы на долю секунды пропадают. Просто выключаются, словно их что-то выдёргивает из пространства.

Саэнфилд почувствовал, как внутри нарастает холод – тихий, уверенный, как шаг человека, который приближается в темноте.

– Алия с вами? – спросил он.

– Да. Она и Фронтель не отходят от пультов. И… – Морт запнулся, что для него было необычно. – Похоже, на полигоне начали возникать объектные провалы. Не полные, не опасные для жизни – но… такие, которых мы не видели никогда.

– Иными словами, – медленно сказал Саэнфилд, – пространство ведёт себя неправильно.

– Да, ваше высочество.

В салоне на мгновение повисла глубокая тишина. Даже двигатель машины казался тише обычного.

Галахад, не слышавший разговора, взглянул в зеркало, уловив перемену в выражении лица маршала. Но Саэнфилд молчал – он думал. И его мысли, плотные и тяжёлые, тянулись обратно, к фиолетовой вспышке, к тревожным графикам Алии, к странному, почти мистическому ощущению, которое появилось в момент пуска.

Слишком гладко. Слишком тихо. Слишком просто.

– Держите меня в курсе каждого изменения, – сказал он наконец. – Каждого. Ничего не скрывать.

– Разумеется, ваше высочество. Я пришлю новую выборку данных через час.

Связь прервалась.

Саэнфилд сунул коммуникатор обратно в карман, но его пальцы дрогнули – едва, но достаточно, чтобы он осознал: тревога перестала быть предположением. Она становилась фактом.

– Всё плохо? – осторожно спросил Галахад.

Саэнфилд взглянул в окно, на отражение города в стекле – и ответил тихо:

– Всё… начинается.

И хотя день ещё держался на свету, в его голосе уже звучал предвестник той тени, что медленно надвигалась на Империю.

Верфь встретила Саэнфилда запахом металла, масляных паров и далёкого гула двигателей – тем густым, живым дыханием, которым дышат только те места, где рождаются машины, предназначенные для неба. Здесь, среди гигантских корпусов и подвесных мостков, всегда ощущалась энергия движения: словно каждое сооружение, каждая стальная балка была частью огромного сердца, бьющегося ради будущего.

Машина плавно остановилась у центрального ангара. Саэнфилд вышел, поднял взгляд – и перед ним раскинулся монументальный силуэт дирижабля линкорного класса. Он был огромен, почти величественен, словно страж, созданный не просто для путешествий, а для защиты небесных границ Империи. Свет, падающий с высоких потолков, скользил по его обшивке, делая корпус похожим на гигантский кусок небесного металла.

Несколько инженеров заметили прибывшего маршала и поспешили к нему с отчётами. В их голосах звучало уважение, но в движениях – привычная уверенность людей, знающих своё дело.

– Все системы проходят чистку и проверку, – отрапортовал один из старших механиков. – Разгонные турбины полностью перезапущены. К утру дирижабль будет готов к полёту.

Саэнфилд кивнул.

Но мысли его были далеко.

В голове всё ещё звучал голос Морта, напряжённый и тревожный. Глаза Алии, полные паники. Фиолетовая вспышка, что будто оставила послевкусие в пространстве.

И – слова Императора.

Отправиться к принцессе.

Стать наставником.

Нести дипломатическую тень Империи.

Как переплетаются эти две линии?

Вопросы поднимались один за другим, тихие, настойчивые, как шаги в пустом коридоре.

Саэнфилд медленно обошёл дирижабль, проводя взглядом линии корпуса. Металл двери, ведущей в грузовой отсек, мягко отражал его силуэт – и в этом отражении он увидел человека, который стоит между двумя огнями: долгом перед Империей и долгом перед пониманием того, что происходит в глубинах времени.

Галахад подошёл ближе.

– Ваше высочество… Вы выглядите так, будто небо давит на плечи сильнее обычного.

Саэнфилд не ответил сразу. Он коснулся ладонью холодной поверхности дирижабля – эта твёрдость помогала ему сохранять внутреннее равновесие.

– Иногда, Галахад, – произнёс он тихо, – дни, которые кажутся обычными, оказываются началом больших перемен.

Галахад опустил взгляд, но в его жестах читалось понимание.

– Аномалии? – спросил он почти шёпотом.

– И не только, – сказал Саэнфилд. – Император поручил то, что может изменить положение Империи на многие годы вперёд. Но если на полигоне всё действительно идёт не так, как кажется… наша миссия в Гандерудене может оказаться не дипломатией, а бегом наперегонки с тем, что мы разбудили.

В воздухе ангара повисло тяжёлое, металлическое молчание.

Дирижабль стоял неподвижно – но казалось, внутри него зреет тихий, ещё не проснувшийся гул. Гул, который ответит на себя лишь тогда, когда в небо поднимется первый рассветный ветер.

Саэнфилд вдохнул глубже – запах металла помогал мыслить яснее.

Завтра он отправится к принцессе.

Сегодня – ещё одна ночь, чтобы собрать мысли.

Но в глубине души он уже знал:

мир не подождёт, пока он будет готов.

Саэнфилд стоял у основания дирижабля ещё минуту – ту редкую минуту, когда человек пытается нащупать между пальцами нить спокойствия, хотя внутри уже давно бушует беспокойный ветер. Металл корпуса тихо отзывался холодом, но даже он не мог остудить то напряжение, которое нарастало после доклада Морта.

И именно в эту секунду – как будто Вселенная следила за каждым его движением – коммуникатор в кармане снова завибрировал.

Короткий сигнал, сухой, резкий.

Такой, который поднимает по спине холод быстрее ветра.

Саэнфилд мгновенно ответил.

– Слушаю.

Голос Морта на этот раз звучал иначе. Не просто взволнованно – надломленно, как у человека, наблюдающего за тем, что не должен был увидеть ни один учёный.

– Ваше высочество… ситуация ухудшилась.

Саэнфилд напрягся, будто холодный нож коснулся позвоночника.

– Насколько?

– Мы… мы потеряли две машины. Не взрыв, не сбой, не ошибка оператора. Они просто… исчезли. На долю секунды приборы зафиксировали всплеск хроно-давления, после чего техника пропала с радаров. А когда сигнал вернулся – машины оказались на расстоянии почти в пятьсот метров от прежнего положения. В том виде… – он сглотнул, – будто их поверхность подверглась кратковременному сжатию. Материал повёл себя так, как если бы время вокруг него дрогнуло.

Тишина, которая последовала, была обжигающе холодной.

– А люди? – спрашивает Саэнфилд.

– Никого внутри не было… – быстрый вдох. – Но рядом находилась группа техников. Один из них… утверждает, что видел, как пространство над машиной буквально «складывается». Как будто его кто-то пытается загнуть, как лист бумаги.

Галахад, стоящий рядом, застыл, чувствуя, что разговор становится опаснее любой военной сводки.

Морт продолжил:

– И это не всё. Мы зафиксировали повторные вспышки. В разных точках. Они становятся частыми – слишком частыми. А энергия, которую мы ловим, нестабильна. Она… вибрирует. Будто пытается настроиться на что-то.

– На что? – тихо спросил Саэнфилд.

Морт не сразу ответил.

– Мы не знаем, ваше высочество… Но по поведению поля это похоже на попытку резонанса. Как будто что-то… зовёт. Или ищет отклик.

Слова прозвучали почти шёпотом.

И всё же их хватило, чтобы у Саэнфилда в груди возник тяжёлый комок – предчувствие, знакомое ему ещё со времён фронтов. Такое возникает только тогда, когда мир собирается изменить свои законы.

– Немедленно стабилизируйте периметр, – сказал он твёрдо. – Закройте доступ ко всем активаторам. Увеличьте дистанцию безопасности. И держите пультовую в круглосуточном режиме. Я хочу видеть полный отчёт в течение часа.

– Да, ваше высочество. Мы… мы сделаем всё возможное.

Связь оборвалась.

Саэнфилд медленно убрал коммуникатор, но рука его чуть дрогнула.

В груди – тяжесть.

В воздухе – тень.

Галахад осторожно нарушил молчание:

– Это связано с пуском…?

Саэнфилд кивнул – медленно, словно слово «да» было осколком, который тяжело сдвинуть с места.

– Мы разбудили то, что не успели понять, – сказал он тихо. – И теперь оно отвечает.

Ветер в ангаре прошёлся между конструкциями дирижабля, заставив листы металла отозваться тихим, почти тревожным звоном – будто под потолком кто-то коснулся огромной струны.

Маршал посмотрел на гигантский корпус воздушного корабля, на людей, на далёкий свет вечернего города – и понял: ночь принесёт не просто мысли.

Она принесёт первый шаг в сторону грядущей бури.

***

На другом конце мира, далеко от столичных огней, степей и величественных верфей, ночь ложилась на земли графства Растли густым бархатом. Ветер нес по пустоши запах сухой травы и пепла – здесь давно не было спокойных времён. Старые дороги заросли, башни пограничных замков стояли полуразрушенными, словно гиганты, пережившие войну, о которой никто не хотел вспоминать.

Среди этих мрачных руин возвышался особый холм – место, которое избегали даже птицы. Считалось, что земля там «поёт» по ночам. Что ветер проходит сквозь неё не так, как в других местах. Что что-то древнее лежит под её корнями.

И именно туда, под лунным светом, поднималась Айренс.

Её шаги были неспешными, будто каждая трещина на высохшей земле – знакомый знак на старой карте. Она была одета в тёмный плащ, который почти сливался с ночью; оттуда, где падал свет, виднелись только тонкие серебристые нити и острые глаза – внимательные, холодные, как лезвие.

За ней следовали люди.

Немногочисленные, но преданные.

Те, кто умел слушать тишину времени.

Когда они поднялись на вершину холма, воздух вокруг будто изменился – загустел, стал плотнее. На мгновение даже звуки ночи смолкли. Айренс остановилась, подняла лицо к небу, и луна отразилась в её глазах блёклым серебром.

– Сегодня, – прошептала она, – мир дрогнул.

Её голос был тихим, но на ветру он звучал, словно древний шёпот.

Один из её людей подошёл ближе:

– Леди Айренс… Вы уверены, что это связано с тем, о чём вы говорили? С тем, что вы… предвидели?

Айренс повернулась к нему медленно, и лунный свет очертил её лицо, придав ему почти нереальную чёткость.

– Да, – сказала она. – Час настал.

Она протянула руку – и воздух рядом дрогнул. Так дрожит поверхность воды, когда её касаются пальцы. Тонкие серебристые нити энергии вспыхнули в её ладони.

– Они открыли окно в ткань времени, – продолжила Айренс. – И это окно ответило им. То, что они разбудили на полигоне… – она улыбнулась, почти с нежностью, – лишь первая нота.

Среди людей прошёл тревожный шёпот.

– Что же будет дальше? – спросил кто-то.

Айренс шагнула к центру холма. Земля под её ногами светилась бледно-синим светом – слабым, но пульсирующим, как дыхание спящего существа.

– Дальше, – произнесла она, – время начнёт просыпаться. Оно всегда живое. Всегда слушает. И если его коснуться грубо… оно отвечает.

Она подняла руку – и земля дрогнула.

Не сильно, но заметно.

Песок поднялся спиралью.

Из-под слоя пыли показались очертания древнего доспеха – тяжёлого, чёрного, словно выкованного не кузнецом, а самой ночной тишиной.

Доспех медленно поднялся, сопровождаемый звуком, похожим на хруст льда, ломкого, но властного.

Силуэт оживал.

Люди отступили.

У кого-то вырвался испуганный вздох.

Айренс не отступила.

Она смотрела на доспехи – так, будто встречала старого друга.

– Время вернуть то, что принадлежит нам, – сказала она, и её голос стал твёрдым, как металл. – Начнётся Игра. И каждый сделает свой ход.

Доспех сделал первый шаг.

Земля под ним затрещала.

Айренс подняла глаза к луне – и её взгляд стал холодным, как ночь.

– Саэнфилд… – прошептала она. – Ты почувствовал это, верно? Ты первый услышал дрожь мира. Но ты опоздаешь. Ты обязан опоздать.

Над холмом поднялся ветер.

Он выл, как древний рог, призывающий к битве.

И в этот миг стало ясно:

то, что началось на полигоне, – не ошибка.

Это был сигнал.

И кто-то, далеко от столицы, ждал его слишком долго.

Глава 3: «Последние приготовления»

Под сдержанным светом утра, когда воздух ещё не успел рассеять остатки ночной прохлады, Саэнфилд выслушал доклад Тарла и, едва заметно кивнув, отдал ему последние распоряжения, от которых зависела вся предстоящая операция. Он говорил спокойно, но в его голосе ощущалось то тихое напряжение, что появляется у человека, стоящего на пороге большого пути, и потому каждое слово ложилось точно и уверенно, словно уже заранее измеренное. Маршал велел подготовить место для двух дополнительных «кошмаров», которые привезут лишь завтра, но которые должны быть установлены строго у главного люка – так, будто их позиция могла решить исход будущих событий. Кроме того, он напомнил, что корабль обязан быть на площадке уже к утру, хотя вылет намечен только на послезавтра, ведь время, подобно живому существу, умеет менять замыслы людей в самый неподходящий момент.

Тарл, записывая приказ, выглядел так, словно понимает, насколько каждая деталь имеет вес, и потому не позволял себе ни единого лишнего движения, чтобы ничего не упустить. В его вопросах слышалось уважение, смешанное с лёгкой тревогой перед масштабом предстоящей подготовки, ведь дирижабль, которому предстояло подняться в небо, был не просто машиной, а символом куда более глубоких перемен. Саэнфилд, отвечая ему, сохранял ту же невозмутимость, что и всегда, хотя в глубине его взгляда едва заметно мерцало предчувствие грядущих испытаний, будто он видел дальше, чем позволяла логика текущего дня. И потому каждое его новое распоряжение звучало так, словно оно не просто уточняло детали, а выстраивало мост между сегодняшним утром и теми событиями, что только готовились раскрыться в будущем.

Когда разговор подошёл к концу, в воздухе повисло ощущение того, что подготовка вступает в последнюю фазу, и отныне всё будет двигаться быстрее, чем прежде. Саэнфилд благодарно отметил работу Тарла и, не повышая голоса, дал понять, что именно от него зависит безукоризненность каждого шага, поскольку маленькие недочёты часто становятся причиной больших бед. Он уже мысленно шагал дальше – к ангару, к экипажу, к тяжёлому корпусу «Паллады», которая вскоре должна будет подняться в небо и стать ареной совершенно иных событий. Но пока он оставался здесь, на земле, среди людей, что готовили путь для будущего, он должен был завершить каждую мелочь, чтобы это будущее пришло так, как он задумал, а не так, как его диктует хаос обстоятельств.

Когда помощница Тарла приложила пропуск к сканеру, створки огромного ангара начали расходиться с тяжёлым металлическим лязгом, и этот звук, протяжный и холодный, словно напоминал о том, что каждая стальная конструкция хранит в себе собственную память о том, что ей ещё предстоит пережить. Огромные двери дрогнули, поползли по рельсам, и в этот момент казалось, что само помещение, спящее за ними, пробуждается от долгой дремоты, готовясь раскрыть своё нутро перед Маршалом. Когда ангар полностью открылся, перед Саэнфилдом предстала живая картина упорядоченного хаоса: грузчики заканчивали погрузку тяжёлых контейнеров и машин, инженеры склонились над панелями и механизмами, доводя двигатели и бортовые системы до идеала, а экипаж проверял оборудование, словно заранее чувствуя, что впереди ждёт не просто путь, а событие куда более глубокое. Солдаты приводили орудия и пусковые установки в боевую готовность, и их сосредоточенность говорила о том, что каждый из них понимает истинный вес грядущего взлёта.

Обстановка в ангаре была насыщена движением, однако в этом движении не чувствовалось суеты – напротив, всё происходило так, словно каждая рука и каждый механизм двигались по одному заранее выстроенному ритму, будто не люди управляли процессом, а сама судьба направляла их к единому мгновению, к точке, с которой начнётся новая часть пути. В воздухе висел запах машинного масла, энергии и напряжения, и этот запах сочетался с металлическим эхом шагов так естественно, будто здание дышало всем происходящим. Звуки инструментов, короткие приказы, глухие удары по корпусам погружаемых контейнеров – всё складывалось в один непрерывный поток, похожий на уверенное биение сердца, которое ещё не знает, что скоро ему придётся ускориться. И хотя каждый человек в ангаре занимался своим делом, ощущение того, что они работают не просто ради вылета, а ради мгновения, когда будущее резко изменит направление, было почти осязаемым.

Когда Саэнфилд вошёл внутрь, его появление не сразу нарушило этот слаженный порядок, но будто отдалённая волна предчувствия прошла по помещению, заставив кого-то взглянуть поверх плеча, а кого-то выпрямиться чуть быстрее. Казалось, что сам ангар отреагировал на его шаги, тихо откликнувшись на присутствие человека, который держал в руках нити дальнейшего пути. Даже прежде, чем прозвучал звонок, возвестивший о прибытии Маршала, люди чувствовали – он здесь, он наблюдает, и его взгляд фиксирует всё, что важно для отправления и для того невидимого горизонта, к которому направлена «Паллада». И в эту минуту весь труд, все собранные детали и каждая проверенная гайка казались частицей огромного механизма судьбы, который уже начал поворачиваться, предвещая путь, отрыв от земли и вступление в пространство, где впереди будет ждать не только небо, но и неизвестность.

Через пару минут после того как Саэнфилд вошёл в ангар, над многоголосым шумом работы раздался протяжный звонок, и он, будто невидимая черта, мгновенно оборвал кипящее движение внутри огромного пространства. Работники замерли, словно по единому сигналу, и начали собираться в строй, придавая беспокойному дыханию ангара строгую упорядоченность, как если бы железные стены сами выпрямлялись вместе с ними. В этой внезапно наступившей тишине было ощущение уважения и сосредоточенности, ведь каждый понимал, что перед ними стоит человек, чьи решения определяют их путь и чьё слово может изменить не только сегодняшний день, но и всё, что последует за взлётом. Когда строй был окончательно выровнен, Саэнфилд вышел вперёд, и приветствие, прозвучавшее в его честь, отразилось от сводов ангара эхом, которое будто бы поднималось к самому потолку, а затем рассыпалось мягким гулом, похожим на далёкое предвестие грядущего.

Маршал остановился перед людьми и, оглядев их спокойным и уверенным взглядом, произнёс слова благодарности – не громкие, но крепкие, такие, что они звучали как признание тех усилий, которые были вложены в подготовку «Паллады». Он сообщил, что уже распорядился о вознаграждении, и в этот миг лица работников, хоть и сохраняли дисциплину, всё же едва заметно просветлели, словно сама его оценка придавала их труду неформальную, а истинную значимость. Этот момент, наполненный уважением и взаимным пониманием, казался не просто формальностью, а маленьким островком единства перед большим взлётом, который неизбежно уведёт их в пространство, где дисциплина и мужество будут стоить куда дороже слов. Благодарность Маршала звучала не как дань традиции, но как уверенность в людях, которые будут рядом в ту минуту, когда корабль поднимется над землёй.

Когда речь закончилась, строй распался так же аккуратно, как был выстроен, и люди разошлись по своим постам, возвращаясь к работе, от которой зависела готовность гигантского судна. Ангар вновь наполнился движением и звуками, но теперь шум казался более уверенным, словно присутствие Маршала придало всем невидимую опору, а будущее – чуть более чёткие очертания. Саэнфилд же, стоя на месте ещё несколько секунд, наблюдал за тем, как оживает огромный механизм труда, будто хотел запомнить этот момент перед тем, как приступить к осмотру дирижабля. Внутри него уже начинала медленно подниматься та собранная решимость, которая всегда приходит перед серьёзным шагом, и потому он двинулся дальше – туда, где «Паллада» ждала его взгляда, словно стальной гигант, готовящийся раскрыть свои секреты и стать частью судьбы, к которой они все так стремительно приближались.