Когда в июне замёрзла Влтава

– В таком случае этот сторож – отчаянный малый, – хмыкнул Шустал. – Призрак призраку рознь.

– Не знаю, призрак ли показал место, где спрятан клад, или сам сторож что-то такое прознал. Но ваша правда: после того, как миновала третья ночь, хозяин и каменщики обнаружили взломанную стену.

– Ага, – кивнул Максим.

– А рядом с ней сторожа. С перерезанным горлом.

– Ого… – удивлённо заморгал капрал-адъютант.

Глава 4. Потерянный след

– Странная штука, – в который раз повторил Иржи, когда трое стражников уже шагали обратно в кордегардию, осмотрев келью беглого монаха и расспросив настоятеля. Отец Варфоломей охотно рассказал о предпринятых мерах: сразу же, как было обнаружено бегство, ко всем городским воротам на обоих берегах Влтавы были посланы братья, но ни через одни из них человек, подходящий под описание, Прагу не покидал.

Зато у Малостранских мостовых башен припомнили, что какой-то монах уже под вечер торопился попасть на правый берег, но в сумерках лицо прохожего рассмотреть как следует не удалось.

– Что ему понадобилось в Старом Месте? – бормотал Шустал, ни к кому из напарников, в сущности, не обращаясь, и будто размышляя вслух. – Ведь от Страгова до Новых ворот рукой подать, вышел за стены – и поминай, как звали.

– Впервые жалею, что у вас ходят по мосту бесплатно, – рассеянно заметил Макс.

– Ты это о чём?

– В моих краях, – парень покосился на пана Чеха, но ординарец спокойно шагал вперёд, с отрешённым видом глядя перед собой, – с прохожих и повозок на Карловом мосту брали установленную плату.

– Хорошо, что эта благодатная идея не пришла в голову нашим чиновникам. Хотя… На паромных переправах ведь задарма тебя не повезут.

– От платы на мосту освобождались солдаты и государственные служащие.

– И на том спасибо, – усмехнулся капрал. – Но как по мне, свободный проход лучше. Иначе каждый из пражских городов сильнее замкнулся бы в себе.

– Зато мы бы наверняка сейчас знали, наш ли монах прошёл на староместскую сторону прошлым вечером, – вздохнул Максим.

– Наш, – с уверенностью кивнул одноглазый Войтех. Оба молодых человека с удивлением посмотрели на ветерана.

– Почему? – поинтересовался Иржи.

– Помимо Страговского монастыря на этой стороне Влтавы только одна мужская обитель, но бенедиктинцы из Бржевнова носят чёрные рясы. К тому же их монастырь за городскими стенами. Белые рясы есть у доминиканцев в Анежском монастыре, но это на правобережье.

– Может быть, кто-то из доминиканцев был на Малой Стране или на Градчанах, а вечером возвращался обратно? – предположил Резанов. Чех пожал плечами:

– Если так, то наш пост у кордегардии должен был видеть, как такой монах шёл на левый берег. Вернёмся и спросим.

– Допустим, он всё ещё где-то в городе, – задумчиво проговорил Макс, рассматривая низкорослого и плечистого лавочника, остроухого и зеленокожего, будто сплющенного ударом гигантского молота. Поминутно чихая и время от времени заходясь надсадным кашлем, тот сиплым голосом подгонял двух мальчишек-подмастерьев, которые снимали тяжёлый ставень с окна лавки. – Беглецу необходимо какое-то укрытие на ночь, на улице его, скорее всего, доконали бы холод и кошмары. Плюс он, конечно, постарался бы сменить рясу на что-то менее приметное. Значит, должен был обратиться к старьёвщикам.

– Ноги собьёшь, пока обойдёшь всех, кто торгует подержанным платьем, – скривился Шустал. – На любом рынке старьёвщиков полным-полно.

– Нужен не рынок, – снова подал голос Чех. – Монах не мог переодеться тут же, у лотка. Нужна лавка. И такая, где не зададут лишних вопросов.

Трое из ночной вахты остановились и мрачно переглянулись. Мысль, пришедшая им одновременно, не обрадовала никого.

– Йозефов, – кивнул, подытоживая, Максим.

* * *

Погода напоминала конец марта: по улицам расползлась холодная слякоть, а ветер с реки был промозглым и, казалось, забирался под любое количество одежды, ледяными пальцами касаясь кожи. Усталая троица плелась по кривым тесным улочкам Еврейского города, хмуро разглядывая попадавшиеся навстречу вывески, и сворачивая в каждую лавчонку, где предлагали на продажу поношенную одежду.

Беда была в том, что таких лавчонок в Йозефове имелось великое множество, не говоря уже о продавцах, которые предлагали товар с рук, и походили на увешанные кучами тряпья рождественские ёлки. Результат, однако, был не утешительный: ничего не помню, ничего не знаю, никого не видел.

– Они не скажут, – тихонько ворчал себе под нос Шустал. Стражники шли посередине дороги, а местные жители машинально расступались перед ними, так что метра на три впереди и на три позади оставалось пустое пространство. – Тут принято хранить молчание.

– Может, денег дать? – неуверенно предложил Максим.

– Дай, если девать некуда. Всё равно ничего не узнаешь.

– Почему?

– Потому что их горький опыт гласит: так ли, иначе ли, а быть битым. Поэтому и молчат – чем меньше привлекаешь к себе внимание, тем отдалённее эта неприятная перспектива.

– Идём, – капрал-адъютант стряхнул с себя оцепенение и, стиснув зубы, ускорил шаг.

– Куда?

– К пану Бецалелю. Я не собираюсь тратить весь день на блуждания по Йозефову. Может, он урезонит своих соотечественников, и быстрее добьётся от них результатов.

Старый раввин был дома, он сидел в своём кабинете и грел руки над маленькой жаровней с тлеющими в ней углями. Миловидная девушка – одна из внучек каббалиста – проводив гостей, тут же исчезла за дверью. Рабби Лёв с удивлением окинул взглядом посетителей.

– Доброго вам утра, паны стражники. Случилось что-то?

– Доброго утра, пан Бецалель, – Резанов почтительно поклонился и отрицательно качнул головой, когда старик вознамерился подняться и предложить гостям свои раскладные стульчики. – Простите нас за беспокойство, но не окажете ли вы нам небольшую услугу?

– Какого рода? – в глазах раввина блеснул огонёк интереса.

– Есть подозрение, что вчера в Йозефов мог забрести один монах, и сменить здесь свою рясу на гражданское платье. Если это так, нам крайне необходимо знать, во что он переоделся и куда потом направился.

– Какого цвета была ряса у этого монаха?

– Белого, – ответил Иржи.

Каббалист задумчиво кивнул, о чём-то размышляя.

– Это опасный человек?

– Нет. Но по его следу могут идти опасные люди, – Максим помедлил немного, потом встретился глазами с глазами старика, и тут же ощутил, как внимательный взгляд рабби Лёва будто открытую книгу читает его самые потаённые мысли.

– Я спрошу, – склонил голову раввин.

Только когда они, покинув дом каббалиста, зашагали к Бенедиктинским воротам, Шустал вдруг с усмешкой сказал:

– Спросить-то он спросит. Только ведь рабби Лёв не обещал рассказать нам о том, что узнает.

* * *

Командор, выслушав доклад Резанова, с хмурым видом воткнул в план Праги четвёртую булавку, и официально освободил всех троих от прочих обязанностей, поручив продолжать расследование. Расспросы же капралов результатов не принесли: пан Бубл, чья десятка накануне вечером дежурила у входа в башню, вообще никаких монахов на мосту не помнил. Пан Соботка, стоявший со своими людьми в карауле днём, уверенно заявил, что ни белых, ни каких-либо других ряс по Карлову мосту в его дежурство не проходило, ни со стороны Малой Страны, ни со стороны Старого Места.

Пан Дворский, на чью долю выпала вчерашняя утренняя вахта, отсыпался после ночной стражи у Летненской переправы. Разбуженный приятелями, он сначала ошалело крутил взъерошенной со сна головой, а потом вполголоса выдал целый набор забористых ругательств. Дисциплина, впрочем, взяла своё: капрал сел на кровати, внимательно выслушал вопрос, поразмыслил с полминуты, и выдав: «Нет» завалился обратно, заснув ещё до того, как его голова опустилась на подушку. После этого пан Чех, убедившись, что расследование пока что не будет продолжено, тоже отправился отсыпаться.

– Я домой, – Максим потёр слезящиеся глаза.

– Может, в казарме вздремнёшь? Охота тебе сейчас тащиться на Кампу, – предложил Иржи.

– Просто тебе неохота потом тащиться за мной, – усмехнулся Резанов.

– Не спорю.

– Эвка будет ждать, – при мысли о жене губы парня тронула улыбка. Шустал понимающе хмыкнул:

– Ну-ну.

– К тому же сегодня – день защиты детей.

– Чего-чего? – непонимающе вскинул брови капрал.

– Первое июня. Международный день защиты детей. По-нашему.

– От кого? – всё ещё недоумевал Иржи.

– Да кто его знает. От всех и разом, – Макс хлопнул приятеля по плечу. – К двум часам вернусь.

– Слушай… – Шустал, успевший стянуть с правой руки перчатку, задумчиво поигрывал ею. – А как думаешь, мог бы ты применить свои способности, чтобы отыскать этого монаха?

Капрал-адъютант удивлённо посмотрел на друга:

– Не знаю, – честно признался он. – Как-то даже не думал об этом. По-твоему, стоит попробовать?

– Чем чёрт не шутит.

– Тьфу на тебя.

Иржи перекрестился, потом трижды сплюнул через левое плечо.

– Прости. Так что?

– Можем попробовать. Хотя я плохо представляю, как это должно выглядеть.

– Как гончие по следу, – капрал с шумом раздул ноздри, изображая принюхивающегося пса и, стянув с руки вторую перчатку, принялся расстёгивать пояс.

– Там, откуда я родом, – заявил Максим, уже направляясь к двери, – такими делами занимается дневная стража. Вот будто у нас других забот нет – делать за них их работу.

– Это ещё бабушка надвое сказала, где чья работа, – резонно возразил Шустал, усаживаясь на край койки и стягивая с ноги сапог.

* * *

В камине гостиной горел огонь, а в кресле дремала с вязанием в руках Эвка. Девушка сидела, подложив слева и справа от себя подушки, и чуть откинув голову назад. Рот её приоткрылся, время от времени веки слегка вздрагивали, будто отмечая особенно яркие картинки привидевшегося сна. Один раз Эвка едва слышно простонала и лицо девушки на мгновение отразило тоскливую муку, но тут же это выражение исчезло, уступив прежней безмятежности.

Максим, прислонившись к дверной притолоке, с нежностью рассматривал спящую. Он давным-давно позабыл, как в первые дни в этом новом мире размышлял о том, что вряд ли сможет полюбить чужую и незнакомую девушку – позабыл, потому что медленно, постепенно, сам того не осознавая, влюбился в Эвку без памяти. Время будто заново начало для парня отсчёт с того дня, когда дочь водяного, разбивая босые ноги о камни мостовой, бежала к нему по Карлову мосту, силясь спасти не солнце и не Золотую Прагу, а этого немного странного, но почему-то ставшего дорогим ей, чужеземца.

Правда, пану Максимилиану потребовалось ещё с полгода, чтобы действительно привыкнуть к статусу мужа, у которого вместо доброй, но непривлекательной старухи, вдруг оказалась молодая и красивая супруга. Эвка же, избавленная от проклятья, вернула и прежний свой характер – бойкий, весёлый, жизнерадостный. Её забавляло смущение Макса, который не знал, как ему следует поступать: сразу воспользоваться ли законным правом мужа, или всё-таки начать с ухаживаний и настоящего знакомства.

В конце концов, молодой капрал-адъютант выбрал второе, так что впервые в супружеской постели они оказались лишь в апреле, когда Золотая Прага утопала в белой пене цветущих садов. И прошло ещё два долгих года, прежде чем однажды в октябре жена сообщила ему, что их семью ждёт прибавление. Впервые с тех пор, как развеялось превратившее её в старуху проклятие, в глазах Эвки появились страх и неуверенность – она явно несколько дней собиралась с духом, чтобы поделиться этой новостью с Максом. К счастью, у ошеломлённого парня хватило сообразительности затолкать как можно дальше тут же накрывшие его сомнения и тревоги, и радостно расцеловать жену, которая от смущения стала пунцовой.

Впрочем, пан Резанов действительно был рад, хотя и промучился следующие месяцы терзаниями на тему того, каким родится их ребёнок, сможет ли сам Макс обеспечить семье достойную жизнь, да и вообще – сумеет ли стать хорошим отцом. Эвка же светилась от счастья и принимала все трудности беременности со своим обычным жизнелюбием, ни разу ни словом, ни жестом не дав понять о том, насколько тяжело ей приходится. Лицо дочери водяного чуть осунулось от усталости, тем более что она упорно продолжала дожидаться мужа с ночных дежурств. Фигура же осталась почти такой же хрупкой, хотя и заметно округлилась, потеряв свою прежнюю неловкую угловатость: молодая девушка превратилась в молодую женщину.

Эвка снова что-то простонала, жалобно, как готовый расплакаться ребёнок. Пушистые ресницы дрогнули, но девушка всё-таки не проснулась, только руки её судорожно сжались, сминая незаконченное вязание. Максим тихонько прошёл к креслу, опустился возле него на колени и осторожно коснулся губами тыльной стороны ладони жены. На натруженных руках виднелись свежие и уже заживающие царапинки и порезы, но ногти, как и всегда, были чистыми и аккуратно подстриженными – Эвка, в принципе очень требовательная к чистоте, следила за ними особенно тщательно.

Поцелуй был лёгким, однако пушистые ресницы тут же распахнулись, и прозрачно-зелёные глаза, ещё затуманенные сном, посмотрели на парня. Через мгновение в них мелькнуло узнавание, губы тронула улыбка:

– Макс…

– Как ты?

– Всё хорошо, – она провела ладонью по щеке мужа, и Максим, поймав руку Эвки, снова поцеловал её. Девушка взяла его руку, положила себе на живот:

– Пихается, – усмехнулся парень. – У нас всегда говорили, что раз так сильно пихается – мальчишка будет.

– У нас тоже в это верят, – она чуть повернулась в кресле: тело от долгого сидения в одной позе затекло и стало непослушным. – А ты кого больше хочешь?

– Кого Бог даст, – дипломатично ответил Максим. Эвка насмешливо сморщилась:

– Хитрый какой.

– Честное слово. Главное, чтобы здоровенький был. Ну, чтобы… – он замялся.

– Боишься? – тихо спросила девушка.

– Боюсь, – не стал отрицать Макс.

– А ты не бойся, – она чуть потянула его к себе. Парень подался вперёд, и ощутил на своих губах прикосновение тёплых губ девушки. От Эвки пахло полевыми цветами и той свежестью, которая заполняет лес после прошедшего дождя. – Я же не боюсь, – добавила она, прерывая поцелуй. – Ты ведь будешь рядом – чего мне бояться?

Хлопнула входная дверь и позади них раздался голос водяного:

– А, пан Резанов, вы уже дома! Замечательно!

Макс и Эвка обернулись. У порога стоял Кабурек, довольно улыбаясь, а рядом с ним – высокая девушка. Сначала капралу-адъютанту показалось, что это человек: смуглая, темноволосая и черноглазая, она походила на цыганку, а в том мире, откуда прибыл Резанов, вполне могла бы сойти и за латиноамериканку. Потом Максим пригляделся внимательнее, и заметил, что кожа незнакомки имеет явный красноватый оттенок, и что на голове из-под стянутых пёстрой расшитой лентой непослушных кудрей выглядывает пара небольших рожек. Девушка улыбнулась, продемонстрировав мелкие острые зубки.

– Знакомьтесь: Иренка, – представил гостью Кабурек. – Будет у нас жить и помогать по хозяйству. Эвка, покажи ей, пожалуйста, комнату, и помоги устроиться.

– Рада знакомству, пан, пани, – девушка легонько поклонилась обоим супругам. Дочь водяного приветливо улыбнулась. Муж помог ей подняться из кресла, и обе женщины вышли из комнаты. В отдалении хлопнула дверь кухни: комнатка для прислуги располагалась на противоположном конце дома.

– Пан Кабурек, – вполголоса поинтересовался Макс, – она кто? Суккуб? Чертовка?

– Почему? – искренне удивился водяной. – Иренка – вила. Хотя, кажется, прадед у неё был хохлик. По отцовской линии вроде бы.

Заметив ошарашенный взгляд зятя, Кабурек усмехнулся:

– Иренку мне порекомендовал пан Равик, со Шварценбергского острова.

– Где это? – растерянно спросил Максим.

– Вверх по Влатве, в излучине перед Вышеградом. Она из тамошнего посёлка плотогонов, сирота. Прежде тоже работала на сплавах, но однажды неудачно попала между плотами, повредила спину и чуть не утонула. Пан Равик её вытащил, вылечил. Иренка как раз собиралась вернуться на плоты, но он посоветовал ей повременить и пока устроиться на работу полегче – а тут как раз нам понадобилась помощница.

– Пан Равик – водяной? – уточнил Макс. Тесть деловито кивнул:

– Конечно.

– Я думал, что на одном водоёме должен быть только один хозяин…

– Один? – Кабурек коротко хохотнул. – Да на Влтаве только в окрестностях Праги несколько водяных. По одному на каждом здешнем острове, ещё на Подскали и на Стромовке, где речная старица.

Максим несколько секунд осмысливал новую для него информацию. Потом с тревогой заметил:

– С травмами спины шутки плохи. Ей же, пожалуй, как и Эвке, нельзя нагружаться и перетруждаться?

– Пан Резанов, вы, похоже, считаете здешних женщин очень уж изнеженными. У вас дома что, все пани именно такие?

– Да нет, у нас они разные.

– Вот и здесь тоже. Если Иренка уверена, что готова работать – я её отговаривать не стану. Как и Эвку, – водяной посмотрел в глаза зятя. – Нельзя же, в конце концов, думать и жить за других. Да и кто сказал, что если вы попробуете решать за кого-то, то ваши решения непременно будут правильными?

Глава 5. «Прага – деревня маленькая»

– Где же кинологическая служба, когда она так нужна, – вздохнул Максим.

– Ты иной раз бормочешь не хуже чернокнижников – вроде и по-чешски, а ни слова не понять, – проворчал Иржи.

Они втроём стояли посреди Карлова моста, у того места, где три года назад пан Резанов силой могущества тащил из Чертовки утонувшее солнце. Как и тогда, Макс встал на два больших медных гвоздя, вбитые между булыжниками мостовой, и положил ладони на медную пластину с изображением креста и пяти звёздочек.

Капрал-адъютант попытался было представить себе, как задерживает беглого монаха и обнаруживает у него дублет с золотыми монетами внутри – но мироздание почему-то наотрез отказалось отзываться на эти мечтания. Катила свои свинцовые воды сумрачная Влтава, ветер перемешивал в небе белые и серые клочья облаков, время от времени давая выглянуть бледному и совсем не жаркому солнцу.

– У нас есть специально обученные собаки, которые могут взять след подозреваемого и идти по нему, – пояснил Максим. Шустал махнул рукой:

– У нас тоже. Называются гончие, их используют для охоты. Только охотничьи своры держат обычно при поместьях, в городе-то они ни к чему. Есть, правда, императорские псарни, он ведь охотится севернее, за Градом, но вряд ли кто-то даст нам собаку оттуда. Некоторые из тамошних псов стоят больше, чем наше жалованье за десять лет.

– Я хотел взять у соседа его Ватрушку, но потом передумал, – отозвался Макс. – Это ведь сторожевая собака, никто не учил её брать след и идти по нему. Как втолковать собаке, что именно требуется – понятия не имею, я не собачник.

Резанов оттолкнулся ладонями от медной пластины и обернулся к напарникам:

– Ничего. Похоже, на поиски беглых монахов мои умения не распространяются.

– Скорее всего, ты неверно подходишь к решению задачи, – возразил Иржи. Чех согласно кивнул.

– Я не буду представлять себя на четвереньках, вынюхивающим следы, как пёс, – нахмурился Максим.

– Я это и не предлагаю. Но, определённо, ты что-то делаешь не так, раз нет совсем никакой реакции.

– Если у тебя есть точная инструкция, как надо – я весь внимание, – недовольно пробурчал капрал-адъютант.

– Мы не там начали, – подал голос Войтех и пояснил посмотревшим на него приятелям:

– Зачем нам место казни Святого Яна?

– Ну… – растерялся Резанов. – Это место силы. И в прошлый раз…

– Вся Золотая Прага – так или иначе место силы. Но наш монах не обязательно касался парапета или проходил по этой стороне моста. Думаю, стоит попробовать под воротами на Малой Стране. Он ведь точно прошёл под аркой.

– Давайте попробуем, – пожал плечами Макс. – Хуже ведь не будет.

Они пересекли мост и остановились под громадой мостовой башни. Пост ночной вахты из Малостранской кордегардии с любопытством поглядывал на коллег, но с расспросами не лез.

– Удачи! – подбодрил друга Иржи.

Максим прикрыл глаза и сосредоточился на своей задаче. Нужно найти беглого монаха… Ничего. Высокий, худой человек, с лысиной и остатками седых курчавых волос, горбоносый, тонкогубый, мешки под бледно-голубыми выпученными глазами…

– Добрый вечер, – раздался голос совсем рядом, и Резанов, открыв глаза, чуть не попятился назад, потому что в первую секунду решил, что искомый монах явился к нему лично. Но затем большие, навыкате, глаза взглянули поочерёдно на Чеха и Иржи, и капрал-адъютант узнал вечно скорбную физиономию болотца Марека Цвака.

– Второй раз сегодня встречаемся, – заметил тот таким тоном, будто эти встречи не сулили ничего хорошего.

– Как самочувствие, Марек? – участливо спросил Иржи. Малостранский капрал вынул из кармана большой платок, поднёс его к обозначавшим нос двум дырочкам, и протяжно высморкался.

– Отвратительное, – отозвался он. – Меня эта зима точно доконает.

– Брось, старина. Ещё не вечер. Может, завтра-таки вернётся лето.

– Я видел кладбищенского пса, – с печалью в голосе отозвался Марек. Резанов только непонимающе посмотрел на болотца, но на Чеха и Шустала известие произвело куда более сильно впечатление. Ординарец перекрестился, а Иржи, чуть понизив голос, спросил:

– Когда?

– Этой ночью, у Старых Страговских ворот. И он шёл в обратную сторону! – многозначительно добавил Цвак, поджав тонкие губы.

– Что значит – в обратную? – не понял Шустал, но вместо Марека ответил Максим:

– Чёрный пес ходит от Градчанской ратуши до… – он хотел сказать «Лореты», но, памятуя, что Лореты здесь ещё попросту нет, закончил, – до эшафота за Старыми Страговскими воротами.

– Именно, – с достоинством кивнул Цвак. – А прошлой ночью он шёл от ворот к ратуше.

Иржи недоверчиво покосился на приятеля, потом снова посмотрел на малостранского капрала.

– Может, это была обычная бродячая собака?

– Чёрный кладбищенский пес с огненными глазами, – твёрдо заявил Марек. – По мою душу, – закончил он с душераздирающим вздохом.

– Пан Цвак, – заговорил Макс, – а пёс как-то проявлял к вам интерес?

– О чём вы?

– Ну, он вас обнюхал, облаял, посмотрел на вас, шёл за вами?

Болотец задумался, потом растерянно покачал головой:

– Если так поразмыслить – нет… Но, кроме меня, его не видел никто из моей десятки!

– Это ещё ни о чём не говорит. То есть он просто прошёл от ворот к ратуше?

– Да, будто бежал по следу.

– Пан Цвак, – капрал выглядел настолько расстроенным, что Резанову захотелось его ободрить, – я слышал от одного учёного и весьма уважаемого человека, что градчанский чёрный пёс не опасен. В отличие от своих собратьев, он не предвещает смерти, а только лишь сопровождает припозднившихся путников, которые проходят за ворота.

Болотец удивлённо заморгал:

– Тогда почему он бежал в обратную сторону? И я не видел никого, кого бы пёс мог сопровождать.

– Но ведь и ваши солдаты не видели пса, – заметил Максим и многозначительно посмотрел на собеседника. – А вы не видели, за кем он следовал.

Уголки тонких губ ещё сильнее выгнулись книзу, выражая озадаченность.

– Ваша правда, пан Резанов. Как-то я об этом не подумал. А вы что же? – он оглядел троих напарников, – всё ещё ищете своего монаха?

– Кто вам сказал? – сухо осведомился Войтех Чех.

– Слухи, – развёл руками болотец. – Человек из десятки пана Скрабала сказал одному из моих бойцов, а тот мне. Нашли?

Седой ординарец отрицательно мотнул головой. Иржи проворчал себе под нос:

– Человек пана Скрабала лучше бы так тщательно вглядывался в прохожих, как распускает сплетни.

– Не было такого приказа, – спокойно заметил Цвак и, поклонившись на прощание, отошёл.

– Попробуй ещё раз, – вполголоса предложил Максиму Иржи, но то только мотнул головой:

– Не выходит. То ли на подобные вещи могущество не распространяется, то ли тут действует кто-то более могущественный, и попросту не даёт мне ничего сделать.

– Всё может быть, – задумчиво потёр подбородок Шустал. – Хотя это маловероятно. Ведь нужно было сперва проследить, что клад выкопал нищий, а потом, что дублет нищего унёс беглый монах, да ещё не упустить след самого монаха…

– Хеленка же смогла. По крайней мере, пройти от начала этой цепочки до богадельни.

– Интересно, как. Но тем более: если она смогла – сможешь и ты, версия с каким-то могущественным кукловодом, дёргающим за ниточки из-за кулис, отпадает. Иначе твоя очаровательная знакомая не пришла бы к нам со своим рассказом, потому как ничего бы не узнала. Кстати, а не подскажет ли она что-нибудь ещё? Может, навестим пани Хелену?

– Это не так-то просто сделать, – усмехнулся Макс и покосился на приятеля. Вспыхнувший было в глазах Иржи энтузиазм тут же погас.