Когда в июне замёрзла Влтава

Алексей Котейко

Когда в июне замёрзла Влтава

Глава 1. 31 мая

День выдался пасмурным, и когда время перевалило за полдень, солнце вконец оставило попытки разогнать тучи. В почти вечерних сумерках медленно кружились одиночные снежинки – крупные, пушистые – которые таяли, едва коснувшись земли. Но час проходил за часом, и на черепичных крышах Кампы, на перилах и заборах, на укреплениях Карлова моста и неподвижных элементах мельничных колёс, начали нарастать белые снежные корочки.

Пан Кабурек, весь день трудившийся с зятем в гостиной, хмурился, и то и дело с недовольным видом косился на окно. Макс перехватывал эти взгляды, но делал вид, что не замечает их. За минувшие три года он успел достаточно хорошо узнать тестя, чтобы понять: под ворчливым недовольством тот чаще всего скрывает глубокую обеспокоенность происходящим. И если Кабурек посчитает нужным, то сам заговорит с ним о том, что растревожило душу почтенного водяного.

Впрочем, догадаться было несложно. Католическая Пасха, пришедшаяся в этот год на 17 апреля, выдалась на удивление тёплой и солнечной. Сады зацвели на пару недель раньше положенного срока, прошли обильные дожди, обещавшие после снежной зимы хороший урожай.

И вдруг всё переменилось. Случилось это не разом, не в одночасье, а как-то исподволь, но довольно быстро и ощутимо. В каких-то пару недель зашли холода, сначала в виде ночных заморозков, хоть и неприятных, но всё же вполне себе не редких в здешних местах в это время года. Затем холод начал проявляться и днём, всё сильнее и сильнее. Максим с тоской вспоминал бытовые термометры своего мира, доступные в любом хозяйственном магазине: в здешней Золотой Праге подобного прибора не было даже у императорских алхимиков.

Впрочем, надобность в точных измерениях отпала, когда в один из дней в конце мая, около полудня, бывший младший страж, а теперь капрал ночной вахты, обнаружил корку льда на бочке в саду, стоявшей под водостоком. Макс накануне провёл весьма неприятную ночь на дежурстве у летенской переправы, отбивая атаки целой армии утопцев. Собственно, адъютант командора привёл туда десятку резерва, в помощь выставленному посту, но в итоге до самого рассвета стражники, взяв в кольцо домик паромщика, отгоняли будто обезумевшую нежить.

Небритый, всё ещё сонный и поминутно шипящий, будто рассерженный кот – тело отзывалось болью в тех местах, куда пришлись удары крепких кулаков, способных вмять сталь кирасы – Максим направился к бочке умываться, и был неприятно удивлён. Более того, пушистая изморозь покрывала все деревья и кусты в саду на берегу Чертовки, а когда парень, подтянувшись, выглянул за стену, отделявшую сад от протоки, то увидел, что несколько хохликов пана Кабурека дежурят у мельничного колеса, время от времени скалывая с него намерзающий лёд.

– У вас явно талант, пан Максимилиан, – голос тестя оторвал стражника от размышлений. Макс критическим взглядом окинул их совместное творение: посреди гостиной, в окружении стружек, щепок и опилок, стояла колыбелька.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Я как-то всегда больше любил дерево, а не металл.

– У вас в роду плотников, часом, не было?

– Были, – парень невольно улыбнулся. – Дедушка по папиной линии.

– Заметно, – кивнул водяной, будто убеждаясь в собственных выводах. Потом вздохнул, и в который раз мельком взглянул на окно.

– Мельница ещё не встала? – осторожно поинтересовался зять.

– При таком раскладе – встанет, – скривился водяной. – Не сегодня, так завтра. Чертовка промерзает быстрее, потому что у неё меньше ширина. Но если погода не переменится, то и сама Влтава покроется льдом.

– Июнь же завтра, – с тревогой посмотрел на окно парень.

– А то я не знаю, – безнадёжно махнул рукой водяной.

– Вы уверены, что… – Макс едва заметно кивнул головой влево, туда, где на правобережье помещался иезуитский Клементинум. – Ну, что господа в чёрном не приложили тут руку.

– Сложно сказать, – задумался Кабурек. – По крайней мере, солнце на небосводе, а не в Чертовке, и в Чертовке у нас вообще ничего подозрительного нет. Я бы даже назвал нынешнюю погоду образцовой. Для поздней осени.

– Но не для лета.

– Не для лета.

Послышались тихие шаги, и мужчины умолкли. В комнату заглянула Эвка, неся миску с клёцками и кувшин с простоквашей. Макс тут же кинулся к жене, перехватил у неё посуду и потащил к столу, не заметив, как губы тестя скривились на миг в одобрительной усмешке.

– Ну я же просил! – наполовину сердито, наполовину с мольбой начал парень. – Ты скажи, что нужно, я сам всё сделаю.

– Вот ещё! – фыркнула девушка и, пыхтя, осторожно опустилась в кресло у потрескивающего камина. Руки её легонько поглаживали заметно округлившийся живот. – Мне что же, прикажешь целый день без дела слоняться?

– Тебе беречь себя надо.

– Клёцки меня не покусают.

– Я не о том. Не перетруждаться, не волноваться.

– Макс… – она посмотрела на Максима со смесью жалости и насмешки. – Ты сам-то веришь в это? Не волноваться, когда ты по ночам на дежурствах?

– Сама знаешь, я же не могу уйти, – покраснел парень, вертя поставленную на стол миску за край, и глядя в пол. – Закон есть закон, и…

– …и я горжусь своим мужем. А за переживания ты не переживай, – улыбнулась Эвка. – И кормить вас с батюшкой – невеликий труд.

– Ну да! – вскинулся Максим. – А то я не знаю, сколько после готовки или обеда приходится посуду драить!

– Ой, да что там той посуды!

– Пан Резанов прав, – неожиданно вмешался в их спор Кабурек. – Я тоже об этом давно уже раздумываю. Надо нанять девушку, в помощницы. Будет по дому прибираться, на кухне, ну и тебе помогать.

– Зачем? – нахмурилась Эвка. – Я и сама могу.

– Пан Резанов прав, – ещё раз отчеканил водяной. – А жене надлежит быть в послушании и мужу не перечить. Нехорошо, дочка, – закончил он мягко, и Эвка, собиравшаяся было заспорить теперь с отцом, смущённо смолкла.

– Вот только вопрос, потянем ли мы помощницу, – задумчиво пробормотал Макс, пытаясь прикинуть, какое жалованье положено назначать домашней прислуге. С этой стороной здешней жизни ему ещё сталкиваться не доводилось.

– Это уж предоставьте мне, – категорически заявил тесть, и Максим, в точности как только что супруга, замялся, не решившись спорить с Кабуреком. – Я подыщу кого-нибудь.

* * *

Максим вышел из дома ближе часам к шести, замотав шею тёплым вязаным шарфом и закутавшись в толстый шерстяной плащ. Свой самый первый костюм, полученный в кабинете господина Майера, парень давным-давно хранил в шкафу в спальне, скорее как напоминание о первых днях в Золотой Праге. Теперь капрал ночной вахты носил синий дублет и бриджи в тон ему, расшитые золотыми лентами, а в холодное время года добавлял к ним длинный чёрный плащ.

Чулки тоже были чёрными – из соображений практичности, поскольку на них не так была заметна грязь, а пачкаться на службе приходилось едва ли не каждую ночь. Зато перчатки, шляпа и перевязь остались прежними, хотя и несколько потёрлись. Макс тщательно ухаживал за ними, и на шляпе, за бронзовой брошью в виде головы рыси, у него по-прежнему были приколоты перья чёрного коршуна.

Парень шагал по улице, погружённый в тревожные мысли, время от времени рассеянно кивая на приветствия встречных знакомых. Беспокоила его не только перемена погоды. Беременность Эвки, сама по себе ставшая для Максима радостной неожиданностью, одновременно поселила в душе сомнения. И Отто, на правах крёстного отца явившийся первым поздравить пани, и Хеленка, неожиданно заглянувшая в домик на Кампе однажды вечером, заверяли его, что у иноземцев и здешних уроженцев рождаются вполне здоровые дети. Однако червячок сомнений не переставал грызть Макса, и к лету так извёл парня, что он начал понимать нежелание командования ночной вахты давать своим подчинённым разрешения на брак.

Нет, капрал-адъютант по-прежнему исправно выполнял свои обязанности, по-прежнему был готов плечом к плечу с товарищами встретить любое порождение ночных кошмаров – но в то же время он стал замечать за собой до того не проявлявшийся страх. Время от времени приходили мысли о том, что будет с Эвкой и ребёнком, если он сам вдруг погибнет на одном из дежурств, и тогда в душу закрадывался леденящий ужас. Максим боялся не за себя – за близких, и страх только усиливался, когда находил в потаённых уголках памяти подпитку в виде воспоминаний об уже однажды пережитой потере.

– Не спи, деревня! – в затылок ударил холодный снежок, и за край шарфа потекли струйки талой воды. Взбешённый Макс резко развернулся, но вспышка ярости тут же угасла: его нагонял Иржи Шустал. Парень принялся счищать снег с шеи и одновременно растерянно заозирался. Оказалось, что за раздумьями он успел дойти почти до самого Карлова моста, а приятель, видимо, проводил время в трактире «У золотого гуся», наслаждаясь прекрасной кухней пани Вейхеровой и, возможно, обществом красавицы Жужанки.

– Обязательно было за шиворот кидать? – ворчливо поинтересовался Максим, вытирая о плащ мокрую руку.

– Зато взбодрился, – невозмутимо заметил Шустал, который теперь шагал рядом. – Чего такой смурной?

– Да всё то же.

– Ну, братец, отцовство – дело такое. Как пани Эвка поживает?

– Хорошо. Вроде. Я же не специалист, – в глазах Макса вдруг мелькнула тревога. – Иржи, а если вдруг что – за кем бежать? Есть у нас в Праге хороший доктор?

– У нас в Праге всё есть, – усмехнулся капрал, но, заметив укор во взгляде приятеля, добавил уже мягче, будто уговаривая ребенка:

– Да не трясись ты так. Не она первая рожает. Всё будет хорошо! Кабурек всех окрестных повитух знает, а будет надобность – притащим медикуса хоть из самого Града. А вот тебе в твоём самоедстве помочь будет куда труднее. Может, поумеришь терзания? Побережёшь нервы?

– Если б я мог.

– Можешь, – Иржи категорично махнул рукой, рассекая ладонью воздух. – Иначе какой с тебя будет прок, если в самом деле что-то потребуется? Ты же «ах!» – и растаешь, как сахарный.

– Не растаю, – пробурчал Максим, поправляя шарф и морщась от прикосновения мокрой шерсти. – А почему предшественник командора – ну тот, что тоже был иноземец – не женился?

– Ты опять за своё? Как пьяный до дерева, – вздохнул Шустал. – Не знаю я. Но не потому, что боялся каких-то последствий. Не веришь – спроси у пана Бочака.

– А он тут при каких делах?

– При таких, что он в своё время был адъютантом предыдущего командора, и его закадычным приятелем. Я слышал, по молодости они любили захаживать в весёлые дома, и в Старом Месте, и в Малой Стране, и даже на Градчанах, и в Вышеграде. Все обошли, какие тогда были.

– Даже так? – удивился Максим.

– Ага. Это у Брунцвика рыцарские обеты, устав Ордена. А прежний командор был человек вполне себе светский, и плотских удовольствий не чуждый. Так что, – подвёл итог капрал, – заканчивай маяться глупостью, а то говорили мне уже, как тебя утопцы чуть во Влтаву не уволокли.

– Брехня, – нахмурился Макс. – Ну, прилетело несколько раз, так он, гад, со спины подкрался. Я-то думал, меня Гинек прикрывает, а он, баран, со своей алебардой в самую гущу полез.

– С Гинека командор спросит, когда у того поломанные ноги заживут. Хотя как по мне – выбитый глаз ему уже сам по себе наука, чтобы не воображать себя героем. Но ты-то куда смотрел? Будто новичок, право слово.

– Никуда я не смотрел, – обиделся Максим. Ему было стыдно признаться приятелю, что, внезапно обнаружив за спиной отсутствие прикрытия, он на какое-то мгновение ощутил приступ прямо-таки животного ужаса, едва не заставивший его бежать, сломя голову. Именно в эту минуту навалившийся сзади толстяк-утопец крепко приложил его по голове, а подоспевшие приятели нежити принялись охаживать упавшего стража повсюду, куда только могли дотянуться. Спасло его только вмешательство пана Соботки: капрал резервной десятки с двумя бойцами пробился к упавшему адъютанту командора, и буквально вырвал его из лап утопцев, уже собравшихся утащить парня во Влтаву.

– Оно и видно, что не смотрел, – едко заметил Иржи, но тут же примирительно улыбнулся. – Сделай одолжение – посматривай, а? Ну хоть, как Гинек, одним глазом?

В офицерском зале Староместской кордегардии полыхал жаром большой камин. В ожидании построения и распределения постов капралы, ротмистры и адъютанты коротали время за игрой в карты и кости, кто-то читал, кто-то приводил в порядок амуницию, начищал пистоли и клинки.

– Мне вот всё думается, что нынешняя погода – по нашей части, – сказал приятелю Максим, когда, поприветствовав собравшихся, они устроились за столом в углу.

– Всё может быть, – пожал плечами Иржи. – Хотя не думаю, что это дело рук панов иезуитов, – добавил он едва слышно.

– Почему?

– Потому что им не выгодно.

– В каком смысле?

– В таком, что урожай нынешнего года мы уже потеряли. Цены на продукты взлетят, хотя власти, конечно, постараются сдержать этот рост, и предпримут какие-то меры для поддержки бедняков. Но голодать, так или иначе, будут все – и протестанты, и католики.

– С солнцем они ведь не церемонились, – задумчиво заметил Макс.

– Ты не прав, – замотал головой Шустал. – Как ни крути, жить и при том освещении было можно, и урожаи мы собирали. Может, не такие обильные, как могли бы, но вполне приличные. А этот холод убил посевы и, если у нас будет год без лета, может убить даже сады.

– «Год без лета», – будто сам себе повторил парень. – Знаешь, я про такое читал. У нас это случилось в девятнадцатом веке.

– В летописях упоминаются годы, когда были бури, град, необычный холод, – кивнул Иржи. – Это время от времени случается.

– Тот случай, о котором я говорю, особый – лета не было во всём мире.

– Ого, – присвистнул капрал. – Ну, нам-то, конечно, повезло. День пути от Праги – и с погодой всё в порядке.

– Значит, причина, скорее всего, где-то здесь, в городе?

– Причина всегда в городе, – Иржи пошарил в поясной сумке, достал горсть грецких орехов, отсыпал половину Максу, и приятели принялись с хрустом давить в ладонях скорлупу.

– Почему в городе? – поинтересовался Максим, жуя горьковатое ядрышко.

– Потому что здесь много людей, выше концентрация тех же кошмаров, а, значит, и любых других магических эманаций. Что приводит к закономерным последствиям: в Праге гораздо проще совершить что-нибудь эдакое, выходящее за грань, потому что сам город в определённом смысле подпитывает чародея, – Шустал подкинул ядрышко, поймал ртом и, заметив удивлённый взгляд приятеля, хитро подмигнул. – Это мне однажды пан Кеплер рассказывал. Он, правда, сильно упирает на то, что в основе всего этого, даже любых чудес, лежат законы математики, но мне как-то слабо верится.

– Иоганн Кеплер?

– Ну да.

– Он разве тут?

– Конечно. А где ему быть?

Макс недоверчиво прищурился:

– И сколько ему лет? Семнадцать? Двадцать?

– Почему двадцать? – в свою очередь удивился Иржи. – Ему уже под пятьдесят. Они с паном Браге уже пять лет в Праге, прибыли в свите императора, по его приглашению. Кстати, забавно, – хмыкнул капрал, – пан Кеплер ведь протестант, он и с родины-то уехал из-за гонений. Да и пан Браге тоже, а император у нас строгий католик. Но вот поди ж ты – ценит и уважает этих учёных мужей.

Макс поразмыслил, потом поморщился:

– Вечно забываю, что у вас не совсем как у нас.

– Ты о чём?

– Ну, у меня на родине пан Кеплер должен был приехать в Прагу только в 1600-м году. И ему тогда ещё не было даже тридцати. А через год умер пригласивший его в Прагу Браге.

– Чур меня, – перекрестился Шустал. – Долгих им лет и доброго здоровья!

– Конечно, – торопливо согласился Максим. Приятель покосился на него и вполголоса заметил:

– Ты с такими «предсказаниями» поосторожнее. Мало ли, вдруг и у нас что-то из того, что было у вас, всё-таки случится.

Глава 2. Старые легенды на новый лад

– Стой, кто идёт? – окрик одного из людей Шустала, охранявших в эту ночь кордегардию и въезд на Карлов мост со стороны Старого Места, заставил беседовавших Иржи и Макса обернуться. На углу улицы Крестоносцев смутно маячил светлый силуэт, вроде бы женский. Максим уже решил было, что возле кордегардии появился какой-то новый, ещё незнакомый, призрак, когда «привидение» вдруг заговорило очень даже знакомым, чуть насмешливым голосом:

– Панове стражники, я с миром. По делу.

Двое мушкетёров, успевших уже упереть сошки и прицелиться в незваную гостью, покосились на командира, ожидая приказаний, но вместо Иржи поспешил скомандовать Макс:

– Не стрелять. Это свои.

Стражники сняли мушкеты с подставок. Фигура подошла к ним, и в свете двух свечных фонарей, подвешенных у входа в кордегардию, стали видны выпущенные из-под капюшона огненно-рыжие косы и усыпанный веснушками курносый нос. Зелёные глаза с каким-то нахальным озорством оглядели опешившего Шустала и нахмурившегося Максима.

– Ты зачем здесь? – без церемоний поинтересовался последний, беря девушку под локоть и отводя чуть в сторону, ближе к мосту, чтобы разговор не слышали мушкетёры у дверей. Иржи, будто заворожённый, пошёл следом.

– Во-первых, вечер добрый.

– Добрый. Хеленка, я серьёзно – ты чего по ночам шастаешь?

– А когда мне ещё шастать? Здесь ведь спокойнее времени нет, чем ночь.

– Господа иезуиты, между прочим, практически за углом.

– Именно что. И сладенько спят, полагаясь на вашу верность присяге и свои умения. Но я сегодня не по их поводу.

– Что-то случилось? – брови Макса – в отличие от волос, навсегда побелевших на Карловом мосту, они так и остались тёмными – озабоченно вскинулись. Ведьма вздохнула и открыла было рот, но тут вмешался Иржи.

– Не представишь нас? – поинтересовался приятель с хрипотцой в голосе, и Максим, удивлённо оглянувшись на него, кивнул:

– Пани Хелена. Она…

– Ведьма, – с улыбкой отрекомендовалась девушка, протягивая Шусталу тонкую руку. Иржи подхватил её, с неожиданной галантностью наклонился и легонько коснулся тыльной стороны кисти губами.

– Очень приятно. Капрал Иржи Шустал.

– Знаю, – только и сказала Хеленка, но секунду-две зелёные глаза внимательно изучали лицо стражника, прежде чем снова обратиться к Максу.

– Случилось, – она кивнула в сторону малостранского берега. – На Петршине сегодня умер в богадельне нищий.

– Эм… – капрал-адъютант замялся, не понимая, какое отношение смерть нищего имеет к ночной вахте.

– На нищем был старый латаный дублет.

– Эм…

– А в дублете оказались зашиты золотые монеты.

– Интересно, – задумчиво пробормотал Максим.

– Ещё интереснее, чем ты думаешь. Перед смертью нищий исповедовался и рассказал, откуда у него это золото.

– Он кого-то убил?

– Не настолько банально. Мы же в Золотой Праге! Он нашёл клад.

– Повезло, – пожал плечами парень. – Хотя, видимо, не очень, раз умер, не успев воспользоваться.

– Верно, – кивнула Хеленка. – Золото он выкопал в Вальпургиеву ночь. Там же, на Петршине, у источника.

– Какого источника?

– Того, что потом даст начало прудикам в садах Кинских.

– Чьих садах? – подал недоумённый голос Иржи. Максим только мотнул головой, давая понять, что объяснит всё позже.

– Это которые почти прямо вверх по склону от моста Легионов?

– Они самые. Только здесь и сейчас там просто несколько крестьянских домиков с садиками и виноградниками, а в основном – лес.

– Сдаётся мне, что вряд ли нищий, гуляя по лесной чаще, случайно наткнулся на клад.

– Я не нарадуюсь твоей сообразительности, – широко улыбнулась ведьма. – Конечно же, нет. Многие городские бродяги перед самой Пасхой уходят за стены – когда кончается пост, в деревнях охотнее подают, можно подкормиться, а кто не ленится – и работу найдёт, весной в селе без дела не сидят. Так что наш нищий…

– Он уже «наш»?

– Не перебивай. Наш нищий возвращался после своего «турне», и решил заночевать в дупле старого дуба, который растёт на склоне выше от родника. Вообще он рассчитывал к вечеру быть уже на Малой Стране, потому что сам понимаешь – Вальпургиева ночь не лучшее время, чтобы шастать по чащам.

– Не понимаю, – пожал плечами Максим. Зато Иржи, напротив, энергично закивал, соглашаясь с девушкой.

– Ближе к полуночи нищий услышал, что кто-то пробирается по лесу. Несколько человек остановились у источника, и походило, что один из них – пленник, потому что его грубо, с тычками и пинками, расспрашивали, дескать, какое именно дерево он во сне видел, и с какой стороны копать…

– Погоди-погоди! Это же старая легенда, про крестьянина и солдата. Крестьянин три раза видел во сне караульную будку на Карловом мосту, а когда пришёл туда, то солдат, стоявший в карауле, сказал, что три ночи подряд видел во сне сельский дом и яблоню, под которой зарыт клад. Это был дом крестьянина, они откопали клад и честно поделили его пополам.

– Думаю, мы можем записать это в альтернативные концовки, – с серьёзным видом заявила Хеленка, и глаза её на мгновение погрустнели. – Как видишь, в нашем случае не было ни яблони, ни солдата, ни честного дележа.

– А что было? – спросил Макс, не уверенный, что хочет узнать продолжение.

– Кто-то из «конвойных» перестарался: пленник неудачно упал и ударился головой о камень у ручья. В тот же миг в лесу заухало и захохотало, а вся компания бросилась прочь с Петршина. Нищий чуть не умер со страху в своём дупле, потому что за неудачливыми кладоискателями погналась, кажется, вся Дикая Охота. Но когда лес затих, он выбрался из укрытия и подошёл к телу. Пленник был ещё жив, и успел перед смертью указать место, где зарыт клад. Бродяга выкопал золото, а в благодарность похоронил своего благодетеля там, где оно прежде лежало.

– Какое отношение это всё имеет ко мне? – растерянно спросил Максим. – И откуда ты-то так хорошо осведомлена о случившемся?

– Что касается моей осведомлённости, то это к делу не относится. Просто примем как факт, что сведения надёжные и точные.

– Допустим.

– А относительно второго, – Хеленка как будто замялась, потом встретилась взглядом с Шусталом, всё ещё зачарованно разглядывавшим её, и, легонько улыбнувшись, продолжила:

– Думаю – но это только моё предположение, заметь – что таинственные кладоискатели, не погнушавшиеся в погоне за золотом запачкать в крови руки, имеют какое-то отношение к неожиданно наступившей зиме.

– С чего бы?

– Ты не читал «Тёплый хлеб» Паустовского? – вместо ответа поинтересовалась девушка. – Жаль. Ну, пересказывать не буду, но суть в том, что у него в основе повести довольно старый сюжет: за равнодушие и жестокость наступает расплата в виде холода, и спастись можно только искренним дельным раскаянием.

– Всё равно не понимаю, с чего бы поиски клада, даже с убийством, привели к этому, – Макс махнул рукой, будто обводя застывший в холодной ночи пейзаж, где даже редкие огоньки факелов и фонарей, казалось, съёжились под ледяным дыханием ветра.

– С того, что случай на Петршине – далеко не первый. Я лично знаю о трёх, но, возможно, их куда больше. И все три произошли за последние пару месяцев. Ты слышал о доме «У красного колеса»?

– Это там, где в Страстную пятницу погибла в колодце служанка? – неожиданно продемонстрировал осведомлённость Иржи.

– Именно, – девушка быстро взглянула на капрала. – Несчастный случай, тело достали, но пришлось вычёрпывать весь колодец до дна, потому что оно зацепилось за какой-то камень в самом низу кладки.

– Ну да, и хозяин, мясник, после этого продал дом – не захотел жить там, где произошло несчастье, – подхватил Шустал, в то время как Максим, смутно что-то припоминая, хмурился и рассеянно оглядывал безлюдную площадь, тёмную громаду мостовой башни, фигуры тихонько переговаривавшихся часовых. Внезапная догадка заставила парня вздрогнуть:

– Только не говори, что это легенда о золотом колодце! – воскликнул он, ошарашено глядя на Хеленку. Та, криво усмехнувшись, кивнула.

– Она самая.

– То есть…

– То есть через некоторое время, – девушка теперь попеременно обращалась то к одному, то к другому собеседнику, – на улице возле дома «У красного колеса» появится привидение служанки, в мокром платье и с мокрыми волосами. А появится оно потому, что мясник, такой душевно чуткий, что даже съехал из связанного с трагедией дома, не потрудился заказать в церкви заупокойную службу по погибшей. Хотя когда её тело доставали, то выворотили из стенки колодца тот самый камень, за который оно зацепилось. И обнаружили за камнем клад. Позже слухи об этом распространятся, и когда-нибудь тот дом назовут «У золотого колодца».

– Когда-нибудь, – Иржи удивлённо посмотрел на ведьму. – То есть вы…

– Да, – кивнула та. – Мы с паном Резановым в определённом смысле земляки.