Когда в июне замёрзла Влтава

Макс нетерпеливо спросил:

– А третий случай?

– Вы в курсе про убийство костёльного сторожа на Поржичах?

– Нет, – синхронно ответили приятели. Девушка хмыкнула:

– А я думала, ночная вахта очень внимательно относится к любым происшествиям на кладбищах. Особенно после случая с ламией. В общем, – деловито продолжила ведьма, – недели две тому назад на кладбище у костёла Святого Петра – того, где сейчас строят новую колокольню – нашли тело костёльного сторожа. Возле разрытой могилы одного местного лавочника, который ещё при жизни прослыл страшным скрягой, и одновременно – по слухам – обладал несметными богатствами.

– Стоп! – Максим даже зажмурился и затряс головой, стараясь сосредоточиться. – Клад скупого в подушке гроба? Что-то там про могильный огонёк…

– Молодец! – теперь уже искренне похвалила его Хеленка. – Именно так. Бросить освящённые чётки на огонёк, теплящийся над могилой – и так, чтобы он оказался в круге чёток – а потом копать. Иначе клад уйдёт глубоко в землю и его уже не получится достать.

– У сторожа получилось?

– Видимо, получилось, раз кто-то проломил ему голову его же собственной лопатой.

– А ведь у этой легенды тоже был счастливый конец, – с каким-то отчаянием пробормотал капрал-адъютант. – Если не ошибаюсь, что сторож и его сын выкопали клад, раздали половину бедным, и жили долго и счастливо.

– Семьи у сторожа не было, – уточнила Хеленка. – А вот чётки рядом с телом действительно нашлись. Либо кто-то помогал этому кладоискателю, либо просто воспользовался плодами его трудов. Лично я склоняюсь ко второму варианту, особенно после истории с нищим.

– К слову, о птичках. Я так понимаю, золото нищего перешло церкви? А что это вообще за богадельня?

– Да там всего один монастырь, и единственная богадельня при нём. Страгов, – снова вмешался в разговор Шустал. – Здание богадельни, как мне помнится, немного южнее монастыря, за садиком, у самой Голодной стены.

– Золото должно бы было перейти богадельне, – подхватила девушка, – но у нас сегодня ночь плохих концовок. Исповедник, прихватив дублет нищего, скрылся в неизвестном направлении.

– Ну так пускай монахи его сами и разыскивают, – пожал плечами Максим. – В конце концов, он-то никого из-за клада не убивал, так что…

– Ты, как всегда, торопишься с выводами. Это же заговорённое золото, раз его пришли откапывать именно в Вальпургиеву ночь. Стало быть, оно ещё даст о себе знать, и мне кажется, что вряд ли те, кто потратил усилия на поиски этого клада, так легко от него откажутся. Собственно, именно поэтому я и решила предупредить тебя, а ты уж сам решай – что предпринять, и предпринимать ли вообще.

– Ну, спасибо, – нахмурился Максим.

– Всегда пожалуйста.

– И где, по-твоему, искать этого беглого монаха? Ни примет, ни хоть каких-то улик. И потом, что если его первыми найдут те, кто шёл за кладом?

– Если они его найдут первыми, то вам останется только труп. Хотя даже при таком раскладе можно много чего узнать, – Шустал от изумления широко раскрыл рот, но Хеленка проигнорировала Иржи, и продолжила, обращаясь к его приятелю:

– Что касается примет – это запросто: очень высокий, худой человек, с большими, навыкате, бледно-голубыми глазами, под глазами мешки. Волосы седые, курчавые, но осталось их всего ничего, тонзура давно превратилась в огромную лысину. Нос горбатый, широкий, губы тонкие, выражение лица – прямо как у болотцев: скорбное и страдальческое. Из особых примет – нет левого уха.

– Что за фетиш такой с ушами? – поинтересовался Макс, припомнив, как в первое время некоторые его собеседники тоже уделяли самое пристальное внимание этой части тела парня.

– Здесь верят, – любезно пояснила девушка, – что колдовская сила помещена у человека в левом ухе. И если кого-то обвиняют в порче, сглазе и тому подобном – а, как ты понимаешь, в этом мире обвинения такого рода вполне могут иметь под собой основание – то в качестве превентивной меры палач отсекает левое ухо.

– И помогает? – с сарказмом поинтересовался парень.

– Надеюсь, ни мне, ни тебе не придётся это проверять на личном опыте.

– Едва ли такая рассудительная и почтенная пани рискует расстаться со своими очаровательными ушками, – Шустал чуть поклонился Хеленке. Ведьма легонько улыбнулась, показывая, что оценила комплимент. Макс только удивлённо вскинул брови: на его памяти приятель ещё никогда не показывал себя настолько галантным кавалером.

– Описание у вас есть, – снова деловито заговорила девушка. – Если мне удастся узнать, куда подался наш беглец…

– «Наш», – с видом обречённого вздохнул капрал-адъютант.

– …то я сразу же дам вам знать. Но лучше бы не ждать, и утром начать поиски.

– У нас, вообще-то, ещё и свои обязанности есть, – неуверенно попытался напомнить Максим.

– Ваша главная обязанность – защищать Золотую Прагу от кошмаров. Разница лишь в том, что сейчас мы имеем дело не с порождениями мглы, а с самой мглой, поселяющейся в человеческом сердце. Ты хоть представляешь, насколько сильной должна быть жажда наживы, чтобы убивать налево и направо, не заботясь о последствиях?

– Мы? – иронически уточнил парень. Ведьма вздохнула и сказала, обращаясь к Иржи:

– И как только вы с ним ладите? Он же вечно игнорирует самое главное.

* * *

Резанов не стал дожидаться утра. Когда Хеленка, категорически отказавшись от сопровождения, снова скрылась за углом улицы Крестоносцев, капрал-адъютант тут же отправился в кабинет командора, и в подробностях пересказал ему всё услышанное от ведьмы. Правда, саму её парень называл безликим «информатор», рассудив, что и для девушки, и для его начальства, так будет лучше всего.

Брунцвик, вопреки ожиданиям Макса, воспринял историю о трёх кладах и беглом монахе более чем серьёзно. Достав из шкатулки на столе три больших иголки с красными головками, и подойдя к плану пражских городов, вычерченному на стене кабинета, рыцарь тщательно отметил перечисленные места, а потом две-три минуты задумчиво созерцал их, будто мысленно прикидывая что-то.

– Мало сведений, – наконец констатировал он, возвращаясь за свой стол.

– Это всё, что мне известно, пан командор, – растерянно отозвался Максим.

– Я не о том, – махнул рукой Брунцвик. – Наверняка имели место и другие подобные случаи, о которых мы не знаем. Если это нечто планомерное, можно было бы попытаться выстроить схему, и предсказать, где эти кладоискатели появятся в следующий раз.

– Но мы ведь всё равно не знаем, когда это будет, пан командор, – осторожно заметил парень.

– Ну, с этим-то проще. Вычисление ближайших знаковых дат – задача, которая по силам многим. К примеру, нашему уважаемому пану Фаусту.

– Может быть, стоит привлечь его к поискам, пан командор? – предложил капрал.

– Пока не нужно, – покачал головой рыцарь. – К тому же в Страговском монастыре таких, как пан Фауст, не жалуют. И вы произведёте куда более благоприятное впечатление, если появитесь там без него, да и без любого другого алхимика, чернокнижника или чародея.

– А как мне вообще объяснить своё появление? Я ведь не могу назвать свой источник монахам, да и если бы мог – я всё равно не знаю, откуда у моего информатора эти сведения.

– Вы уверены в надёжности вашего источника? – вдруг спросил Брунцвик, сверля подчинённого проницательным взглядом.

– Уверен, пан командор.

– Что ж, мне этого достаточно. И настоятелю Страговского монастыря тоже будет достаточно. Можете пересказать ему всё услышанное, как пересказали мне – и тогда ваши поиски будут идти уже с его благословения и, может быть, при его поддержке.

– «Может быть», пан командор?

– Я не могу решать за настоятеля, – пожал плечами рыцарь.

– Но вы уверены, что ему можно рассказать всё как есть?

– Уверен. Возьмите с собой пана Шустала, раз уж он оказался замешан в этой истории. И, пожалуй, – Брунцвик ненадолго задумался, потом кивнул, – пана Чеха. Он человек надёжный, молчаливый, к тому же католик. Ну а чтобы вас с должным вниманием приняли, и сразу проводили к настоятелю, я вам дам рекомендательное письмо.

– Не думал, что ночная вахта имеет какую-то власть над Страговским монастырём… – растерянно пробормотал Максим. Командор усмехнулся:

– Никакой. Просто мой старший брат – настоятель этой обители.

Глава 3. Страговский монастырь

Утро рождалось хмурое, пасмурное, и в его свете воды Влтавы, закручивавшиеся маленькими водоворотами у мостовых опор, выглядели свинцово-серыми. Правда, за ночь немного потеплело, и даже срывавшийся с неба снег оставил после себя только слякоть. Три фигуры, кутаясь в плащи, пересекли Карлов мост и, поприветствовав караул у Малостранских башен, зашагали дальше на запад по ещё спящей Малой Стране.

Чуть раньше, в казармах, Шустал предложил было взять лошадей, но Максим на правах ответственного за всё предприятие категорически отказался. Ездить верхом он толком так и не научился, и предпочитал перемещаться пешком – на тесных городских улицах это было и удобнее, и, зачастую, быстрее. К тому же до Страговского монастыря было всего с полчаса неспешной прогулки, пусть и преимущественно в гору.

Стражники обогнули мрачноватую громаду костёла Святого Николая, так разительно отличающуюся от лёгкого, будто парящего в воздухе, силуэта будущего барочного храма, какой Макс помнил по фотографиям. Отсюда они свернули на улочку, в другом мире и в другое время названную Нерудова, и прославившуюся своими живописными фасадами.

Правда, здесь и сейчас не было даже следа роскошного декора, как и красных, и синих табличек с двойной нумерацией домов. Зато многие домовые знаки узнавались сразу, хоть порой и отличались от привычных Максиму: «У зелёного флажка», «У красного ворона», «У серебряной подковы». Резанов усмехнулся, проходя мимо дома «У золотой скрипки» – здесь, как он знал, жил скрипичный мастер Лоренцо Висконти, ученик великого Бертолотти. Итальянец приехал в Прагу вскоре после переезда сюда императора, и был радушно принят при дворе. Максу невольно подумалось, станет ли когда-нибудь этот дом тем самым домом «У трёх скрипок»: пока что мастер Висконти оставался холостяком, и прославился больше невероятно вспыльчивым характером, чем звучанием своих инструментов.

– Чему умхыляешься? – поинтересовался Иржи, потирая кончик носа.

– Да так, – капрал-адъютант пожал плечами. – Ты знал, что у пана командора брат – страговский настоятель?

– Понятия не имел.

– А вы, пан Чех?

Одноглазый стражник только мотнул головой. Войтех Чех – как хорошо знали сослуживцы – вообще говорил редко, предпочитая обходиться жестами, а к словам прибегая только тогда, когда считал их совершенно необходимыми. По случаю холодов седоусый ординарец завёл привычку носить под шляпой вязаную шапочку с наушниками, что, может быть, и смотрелось бы несколько комично, если б не эта его молчаливость, не кривой шрам, пересекающий неулыбчивое лицо, и не пронизывающий взгляд уцелевшего глаза.

Они свернули вправо и начали подниматься по широкой Ратушной лестнице, на половине пути столкнувшись с десяткой капрала Марека Цвака, устало спускавшейся вниз. Болотец с печальным видом приветствовал знакомых, но останавливаться поболтать не стал: холодная ночь на посту у Старых Страговских ворот явно вымотала беднягу, сероватая кожа стала совсем светлой, а кончик длинного носа так и вовсе побелел.

Возле самих ворот хлопотала дневная стража, готовясь отпереть массивные створки, обитые железными полосами. Глубоко утопленная в стене боковая калитка уже была распахнута настежь, возле неё капрал давал указания двум своим бойцам. Трое из ночной вахты, поприветствовав коллег, прошли под каменными сводами и оказались снаружи.

С этой стороны ворота были оштукатурены, поверх штукатурки слева был нарисован стоящий на задних лапах лохматый пёс, держащий в зубах золотой ключ; справа – дракон, тоже стоящий на задних лапах, со свечным фонарём в передней правой. Максим мельком оглянулся на эти аллегорические фигуры, потом снова посмотрел вперёд и едва заметно вздрогнул. Он уже видел эту картину раньше, но всякий раз неприятный холодок пробегал по позвоночнику, и в воздухе вдруг начинал мерещиться запах крови.

Чуть дальше по улице, справа, там, где, возможно, когда-нибудь предстояло появиться комплексу Лореты, на вытоптанном, будто плешивом, пятачке земли, возвышался на каменных столбах помост. В самом центре его стояла широченная колода, стянутая железными обручами, с полукруглой выемкой спереди, почерневшая от времени и впитавшейся в дерево крови. Позади лобного места, метрах в ста от него, сгорбился под пасмурным небом маленький костёл Святого Матфея, от которого протянулось к дороге запущенное и сильно заросшее деревьями кладбище, с одного угла подпёртое небольшим домиком. В одном из подслеповатых окошек, приходившихся почти вровень с землёй, теплился огонёк, но Макс при виде этой умиротворяющей и спокойной картины лишь снова вздрогнул: в домике жил градчанский палач.

– Зябко сегодня, – заметил Шустал, по-своему истолковав поведение приятеля.

– У вас рассказывают легенду о Драгомире? – поинтересовался Резанов, стараясь не смотреть больше ни на помост, ни на жилище палача, но всё равно не сумев отделаться от ощущения, что в сыром утреннем воздухе витает узнаваемый запах крови.

– Конечно. Вот тут вот, – Иржи кивнул на вход в костёл, – она и провалилась в преисподнюю.

Пан Чех, глядя на храм, торжественно перекрестился.

– А вот про колокольчики Лореты у вас точно не знают, – слегка улыбнулся Макс.

– Лорета – это же в Италии? – недоумённо посмотрел на приятеля капрал. – Там стоит хижина Девы Марии.

– Может быть, она и у вас будет стоять когда-нибудь. Ну то есть, конечно, её точная копия, а не сама святыня. К слову, если в этом здешняя история пойдёт так же, как и наша – то довольно-таки скоро. Мы с тобой, пожалуй, ещё можем застать её закладку, – Максим на секунду замялся, вспомнив, что появлению Лоретанского монастыря предшествовала роковая для чехов битва при Белой горе.

– Так что за легенда? – оторвал его от тревожных мыслей Шустал.

– Здесь, – Резанов обвёл рукой пространство луга с эшафотом, костёл, кладбище и подступающие к ним домики пригорода, – будет монастырь, а в одном из его зданий, там, чуть севернее, установят на башне часы и карильон.

– Что такое карильон?

– Это такой инструмент, из набора колоколов. Сейчас карильоны, насколько я знаю, в основном встречаются в Нидерландах.

– Не там ли уже который год тянется неслабая заварушка с испанцами?

– Именно. Так вот, говорят, что поначалу карильон на Лорете просто отбивал время – большие колокола звонили каждый час, а маленькие отсчитывали четверти. В те годы, лет сто спустя от наших дней, в Новом Свете жила бедная вдова со своими детьми, и детей у неё было ровно столько же, сколько колокольчиков на часовой башне.

– Да уж, это точно про Новый Свет, – хмыкнул Иржи. – Мы же об одном и том же месте говорим? – он чуть повернулся махнул рукой вправо. – Домишки у Оленьей канавы, над ручьём Бруснице? У нас про них шутят, что это самая богатая улица Праги, – Шустал улыбнулся, но улыбка вышла грустной. – Каждый дом там – «золотой». «У золотого колеса», «У золотого аиста», «У золотых яблок», ну и тому подобные. Только их обитателям эти названия богатства так и не принесли.

– Как и у нас, – кивнул Макс. – В общем, вдова была бедной, но у неё была нитка серебряных монет – подарок крёстной. Женщина хранила их, чтобы отдать детям, когда те подрастут. По монетке каждому. Но вот в Прагу пришла болезнь, и стала выкашивать всех без разбору – богатых, бедных. Вскоре заболел старший сын вдовы, она сняла с нитки монетку и пошла за доктором, но когда привела его – мальчик уже умер. Врач был человек честный и отказался от платы, ведь он, по сути, ничего не успел сделать. Тогда несчастная мать пошла в Лорету и заплатила этой монетой за отпевание сына, и большой колокол стал печально звонить по мальчику.

Пан Чех, оглянувшись на костёл Святого Матфея, снова торжественно перекрестился и Иржи, к удивлению Максима, присоединился к товарищу. На вопросительный взгляд приятеля Шустал пояснил:

– Упаси нас боже от всяких хворей. Я так подозреваю, что старшим сыном всё не кончилось?

– Едва вдова вернулась домой, как обнаружила старшую дочку в бреду и горячке. Снова сняла она с нитки монету, снова побежала за доктором, и снова не успели они ничего предпринять, как девочка скончалась. На следующий день умер третий ребёнок, потом ещё, и ещё. И каждый раз по ним звонил один из колоколов – всё меньший и меньший. Однажды ночью женщина проснулась от звона самого маленького колокольчика Лореты, и заплакала. Потом подошла к кроватке своего младшего и последнего сынишки – и действительно, тот уже не дышал. Колокол сам отзвонил по малышу, но мать всё же пришла утром в храм, и отдала последнюю остававшуюся у неё монетку, чтобы по ребёнку положенное время служили панихиду.

Оба стражника шагали теперь медленнее, хмуря брови и внимательно слушая рассказ.

– К вечеру вдова почувствовала жар и поняла, что болезнь добралась до неё самой. Но некому было пойти за доктором, да и не было денег ему заплатить. Бедная женщина радовалась, что вскоре снова увидит своих детишек, но печалилась, что доведётся умереть без покаяния, и никто не помолится за неё. Смеркалось, над городом раскинула свой полог ночь, и вдруг разом зазвонили все колокольчики на Лорете. Только это не был их обычный перезвон, когда они отсчитывали часы, а прекрасная и очень печальная музыка, какой никогда и никто не слышал от старого карильона. Говорят, что ошарашенные люди выбегали из своих домов, и как зачарованные вслушивались в эту мелодию, разливавшуюся над градчанскими улочками. Слышала лоретанские колокола и умирающая женщина, и поняла, что это её дети благодарят свою мать. А когда замер последний отзвук самого маленького колокольчика, она в последний раз вздохнула и со счастливой улыбкой закрыла глаза. С тех пор карильон на Лорете не звонит, а поёт.

Иржи как-то сердито заморгал, будто в глаз ему попала соринка. Пан Чех несколько секунд задумчиво шагал, потом посмотрел на Максима и сказал:

– Всё правильно. Никто не должен умирать в одиночестве.

* * *

Страговский монастырь представлял собой настоящую крепость, расположенную почти вплотную к Голодной стене Карла IV, которая здесь существовала ещё во всей своей мощи и великолепии. Собственные монастырские стены были немногим ниже наружных укреплений Золотой Праги, а ворота не уступали по надёжности городским – причём никаких боковых калиток здесь предусмотрено не было. В усеянные шляпками гвоздей створки пришлось колотить не меньше пяти минут, пока, наконец, хмурый и неприветливый монах-привратник не приоткрыл в одной из створок крохотное окошечко.

Впрочем, письмо командора моментально изменило ситуацию. Идя вслед за ещё одним монахом, которого привратник послал проводить гостей к настоятелю, Макс с удивлением озирался по сторонам. Известный ему Страгов был в большей степени туристической локацией, в которой толпы посетителей перемещались между музеями, пивоварней и знаменитой на весь мир библиотекой. Здешняя же обитель была именно монастырём, где между аркадами были разбиты сады и огороды, и где навстречу трём стражникам попадались только фигуры в белых рясах, похожие на молчаливые привидения.

К ещё большему удивлению Резанова, провожатый направился не к одному из зданий, а, миновав целую анфиладу дворов и двориков, вывел их на восточную сторону монастыря, к спускающимся по склону Петршина виноградникам. Здесь в воздухе висел отчётливый запах костра, и сразу было ясно, почему: над виноградниками плыли пряди дыма, бледно-серого и довольно густого, который стелился низко, то и дело полностью скрывая какой-нибудь кусочек пейзажа.

Монах уверенно зашагал по одной из тропок, и вскоре остановился у костра, куда двое других братьев-премонстрантов подбрасывали сыроватую солому. Костёр нещадно дымил, время от времени кто-нибудь из монахов покашливал, но работу свою они не прекращали.

– Отец настоятель, к вам гости. С письмом от пана командора Брунцвика.

Один из работников повернулся на голос. У него были те же резко очерченные скулы, горбатый нос и массивная челюсть, что и у рыцаря, возглавлявшего ночную вахту – но на этом сходство братьев заканчивалось. Этот Брунцвик был, во-первых, заметно старше; работая, он откинул капюшон рясы, открыв белоснежный венчик волос вокруг тонзуры. Впрочем, стариком настоятель не выглядел, и Максим задумался, не поседел ли старший брат командора, как и сам капрал-адъютант, в силу каких-то обстоятельств. Поскольку – и это во-вторых – внешность страговского Брунцвика скорее подходила опытному рубаке, чем смиренному монаху.

Немного выше брата и заметно шире в плечах, настоятель явно был не обделён физической силой, а внимательные карие глаза, с лёгким прищуром оглядывавшие троих посетителей, выдавали и острый ум. Из рукавов рясы торчали жилистые руки, заросшие седым волосом – на левой не хватало среднего и безымянного пальцев. Правую щёку пересекал глубокий старый шрам, будто от сабельного удара, а когда монах раскрыл рот и заговорил, стало заметно, что у него недостаёт нескольких передних зубов. Из-за этого речь звучала с лёгким присвистом, что вкупе с внешностью создавало несколько зловещий ореол.

– Чем могу быть полезен, панове? – поинтересовался он, опираясь о вилы, которыми до того подкидывал в костёр солому. Максу на мгновение померещилось, что затёртая до блеска рукоять инструмента вдруг превратилась в древко алебарды, но это ощущение тут же исчезло.

– Мы можем побеседовать наедине, пан Варфоломей?

Густые брови удивлённо поползли вверх, а на губах мелькнуло подобие насмешливой улыбки.

– Вы не католик, пан? Зовите меня отец Варфоломей. Или просто отче.

– Как пожелаете, отче. Да, я не католик. Меня крестили в православной традиции.

– Русин? – в голосе настоятеля послышались нотки любопытства.

– Нет, – Максим позволил себе лёгкую улыбку.

– Оставьте нас, – распорядился настоятель, и оба монаха удалились. Отец Варфоломей повёл рукой вокруг и извиняющимся тоном заметил:

– Простите, что не зову под крышу – некогда.

– Спасаете виноградники? – поинтересовался Шустал, с интересом оглядываясь. Лозы на склонах были тщательно обёрнуты в солому, и всюду выше и ниже на холме теплились костры. Серая дымная завеса, расстилаясь внутри монастырских стен над посадками, была призвана уберечь виноградники от подступающих морозов.

– Пытаемся, – кивнул Брунцвик. – По крайней мере, пока погода не определится, ждать нам зимы или лета. Но я так понимаю, вы ко мне пришли не ради беседы о виноградарстве?

Максим протянул ему письмо командора, а когда настоятель внимательно прочёл послание, кратко пересказал полученные от Хелены сведения. Брови Варфоломея сошлись на переносице:

– Откуда вы узнали о побеге?

– Я бы предпочёл не называть свои источники.

– А я бы предпочёл, – шипение в произносимых словах вдруг стало угрожающим, словно поднималась, раскрывая капюшон, разъярённая кобра, – не мучиться недоверием к братии. Хотя мне не верится, чтобы ночная вахта подослала в монастырь соглядатая.

– Ночная вахта тут совершенно ни при чём, – подтвердил Макс.

– Так кто? – требовательно посмотрел на него настоятель.

– Простите, не могу сказать. Но мой источник не имеет отношения к монастырю.

– Как интересно, – монах проводил взглядом большого полосатого кота, который, крадучись, вдруг появился из серой пелены, пересёк тропинку и, сверкнув на людей зелёными глазами, скрылся в клочьях стелющегося по земле дыма.

– Но при этом источник абсолютно надёжен, так что мы действительно имеем дело как минимум с тремя похожими случаями за короткое время.

– Как минимум? – рассеянно переспросил отец Варфоломей, явно думая о чём-то своем.

– Пан командор полагает, что подобных происшествий могло быть больше, и какие-то нам просто неизвестны.

– Правильно полагает, – губы настоятеля скривились в усмешке. – Знаете сад на Крепостном валу?

Все трое молча кивнули.

– Там есть улочка, которая подходит с самому подножию холма, чуть ниже сада. На улочке дом, – настоятель переложил рукоять вил из руки в руку. – Ещё во времена гуситов тогдашний его владелец, говорят, спрятал свои богатства где-то в доме. Владелец погиб, а его призрак многие видели бродящим по комнатам и печально вздыхающим.

– Ну, мало ли у нас привидений, кто только бродит да вздыхает без толку, – осторожно заметил Иржи. Усмешка монаха стала ещё шире:

– Неделю тому назад дом начали сносить, но новый хозяин захотел сохранить кирпичи и черепицу, чтобы потом использовать их снова, и нанял ночного сторожа.

– Кажется, я знаю, о чём пойдёт речь, – вздохнул Макс, у которого рассказ настоятеля вызвал смутные воспоминания. – На первую и вторую ночь всё было спокойно, а на третью появился призрак, и указал стену, в которой замуровал свой клад. Сторож разломал стену, нашёл сундучок с золотом, и утром вывез его со стройки на тачке под грудой битого кирпича. Прямо под носом у нанимателя.