Кофе по понедельникам

У дальней стены несколько деловитых мужчин и женщин что-то обсуждали, неспешно двигаясь вдоль развешанных ученических работ. Чуть позади экзаменаторов, с видом человека, готового к любому вердикту, степенно шагал Александр Петрович. Консьержка бегло описала его парню, так что Серёга не сомневался, что это именно учитель: пухленький коротышка, своим внимательным и суровым взглядом из-под косматых бровей напоминающий кота-манула. Щёки учителя покрывала короткая седая щетина, пепельно-серым был и ёжик коротко подстриженных волос. Александр Петрович, то ли по невнимательности, то ли в пику экзаменационной комиссии, сплошь одетой в пиджаки, носил свитер домашней вязки и мягкие вельветовые брюки.

Экзаменаторы закончили работу и, пристроившись со своими заметками вокруг поставленного в центре класса стола, принялись подводить итоги. Александр Петрович остался стоять в стороне, лишь изредка отвечая отрывистыми репликами на задававшиеся ему вопросы. Наконец, комиссия закончила выставление оценок, учителю передали на подпись бланк с результатами; тот бегло пробежал его глазами, кивнул и размашисто подписал. Экзаменаторы удалились, а строгий манул, повернувшись спиной ко входу, принялся что-то перебирать на своём столе.

Дверь оставалась открытой, но Сергей всё-таки постучал в притолоку, привлекая к себе внимание.

– Добрый вечер, Александр Петрович. Простите за беспокойство. Могу я попросить вас уделить мне несколько минут?

Глава 4. Пирожки

Художник уже минут пять рассматривал работы Сергея, но до сих пор не выдал ни единого комментария. Парень тем временем раздумывал, не стоит ли предложить деньги – в конце концов, никто не мог заставить Александра Петровича консультировать после работы какого-то пришлого чужака с улицы. Однако что-то подсказывало: предложение вознаграждения только закончит ещё толком не начавшуюся консультацию. Поэтому Серёга переминался с ноги на ногу и терпеливо ждал вердикта.

– Неплохо, – наконец сказал художник. – Где вы учились?

Парень назвал свою первую художественную школу и имя преподавателя. Александр Петрович покачал головой:

– К сожалению, не знаком. Говорите, талант он в вас не разглядел?

– Так получилось, – Сергей смущённо улыбнулся и развёл руками.

– Может, талант ещё спал. Может, его даже и не было. В нашем деле девяносто девять процентов успеха достигаются упорством, а не природным дарованием. Без практики любой талант – не огранённый алмаз. Вроде как есть, но толку никакого. Заметьте, куда больше талантов пропадают безвестными, чем доходят до своей «огранки».

– А я?

– Упорства вам не занимать, молодой человек, – Александр Петрович говорил медленно, тщательно взвешивая слова. – Есть неплохая техника, хотя тут ещё стоит поработать. Интересное восприятие цвета и света. Вы намерены пойти на вечернее отделение?

– Пока не знаю, – Серёга пожал плечами. – Будет ли от этого толк?

– От вас во многом зависит, – художник исподлобья посмотрел на парня. – Я вовсе не к тому спросил, чтобы зазвать на учёбу. Просто хочу уточнить ваши дальнейшие планы.

– Выставляться, – ляпнул Сергей, и тут же сообразил, насколько самонадеянно это звучит.

– Выставляться? А с чем? – поинтересовался художник.

– Ну-у…

– Понятно, – Александр Петрович теперь листал скетч-буки, проглядывая быстрые наброски, сделанные парнем дома и в Городе. – Я так понимаю, вы предпочитаете рисунок, а не живопись?

– Почему? – недоумённо посмотрел на него Серёга.

– Потому что здесь вы себя никак не сдерживаете, – художник повернул скетч-бук раскрытым разворотом к парню. Тем самым разворотом, на котором он запечатлел сперва целующуюся на бастионе пару, а затем отдельно – девушку на пике возбуждения.

– Прошу прощения, – Сергей почувствовал, что щёки у него горят.

– За что? – удивлённо спросил Александр Петрович. Потом, не дождавшись ответа, хмыкнул, подошёл к одной из стен кабинета, поставил высокую стремянку и влез по ней наверх. Осторожно приподнял две соседние «киноленты» ученических работ и продемонстрировал скрытую под ними картину: обнажённая натурщица сидела на венском стуле спиной к зрителю, наполовину отвернув голову и рассыпав по плечам крупные локоны белокурых волос.

– У вас неплохо получаются портреты, – констатировал художник, спускаясь вниз по стремянке. – И карандаш вам явно даётся. Попробуйте работать в этом направлении. Вы сангиной или сепией не рисовали?

– Нет. Хотя у меня они есть, но как-то не довелось.

– Мне думается, вам должно понравиться.

– То есть бросить краски, смотреть на графику?

– С чего вдруг? – одна косматая бровь иронично изогнулась. – Пробовать нужно всё. Иначе как вы отыщете то, что вам по душе? К тому же существует масса комбинированных техник. Графика у вас сейчас получается лучше. Живопись пока что слишком старательная.

– В каком смысле?

– В таком, что это ещё не живопись, а больше раскрашивание набросанного контура. Мазать надо, молодой человек.

Серёга с недоумением посмотрел на художника.

– Мазать! – отчеканил тот. – Не надо стремиться к аккуратности, надо стремиться к живости. «Живопись», понимаете? «Живо писать».

– Я думал, это скорее про масло, – ошеломлённо пробормотал парень.

– Это в принципе о том, как работать кистью или мастихином. Вот, взгляните, – Александр Петрович вытащил одну из картонок Сергея и указал на левый нижний угол. – Что это?

– Кошка.

– А похоже на какую-то пёструю кляксу. Трёхцветная кошка, верно?

– Верно.

– Но вы её так «затыкали», пытаясь передать каждое пятнышко на шерсти, что теперь это нечто совершенно непонятное. Слишком старательно.

– Кажется, я понимаю, – неуверенно сказал парень.

– Замечательно.

– Скажите, а летом нет совсем никаких занятий в школе? – поинтересовался Сергей. Художник задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.

– Недели через две я, возможно, начну проводить пленэры. Обычно это часа три-четыре, утром, где-нибудь в Городе. Ко мне приходят мои ученики из разных потоков, но я также беру всех желающих.

– Можно я оставлю вам свой номер? Сообщите, когда точно это начнётся?

– Конечно, – кивнул Александр Петрович.

– А стоимость?

Художник назвал цену. Серёга удивился: за месяц обучения мэтр просил столько же, сколько парень зарабатывал за четыре рабочих дня.

– Александр Петрович, – решился Сергей, уже укладывая работы обратно в папку. – Как вы думаете, есть у меня шанс попасть на конкурс?

– Какой конкурс? – не понял художник.

– Ко Дню Города. Объявление висит в холле.

– Ах, этот… – кустистые брови нахмурились, выдавая тщательное взвешивание в мыслях всех «за» и «против». – Почему нет. Вы ведь, в конце концов, ничего не теряете, если подадите работу. У вас уже есть, что предложить им?

– Пока нет.

– Что ж, тогда тем более приходите на пленэры. Может быть, попадётся какой-нибудь действительно стоящий сюжет.

* * *

Пятница и суббота пролетели как один день, и отличались друг от друга только постоянным нарастанием потока клиентов. Горожане заканчивали рабочую неделю и выбирались в центр на прогулки – поодиночке, в компании друзей, парами и семьями. Сергей готовил кофе, подавал стандартный набор десертов, украшавших витрину «Старого Города», но забросил упражнения с латте-артом и переключился на скетч-бук. Теперь он каждую свободную минуту делал наброски, заполняя страницы множеством портретов и фигур: посетители, прохожие, покупатели из продуктового магазинчика и цветочной лавки, расположенных на другой стороне улицы.

Серёге действительно всегда больше нравилась графика. Свет, тень, игра оттенков и полутонов, точность штриховки. При этом рисунок казался ему своего рода «младшим братом» живописи. В представлении парня на выставку, а уж тем более на городской конкурс, следовало подавать полото не меньше чем метр на полтора, исключительно маслом, с изображением какого-нибудь знакового исторического события.

Однако брошенное вскользь замечание Александра Петровича направило мысли Сергея совсем в другую сторону. Он в тот же вечер перед сном попробовал, как ведут себя на бумаге сангина и сепия, и оказался настолько очарован этими материалами, что до глубокой ночи изучал видеоуроки и найденные в Интернете статьи с советами.

В кофейне, правда, работать мелками было невозможно, поэтому парень вернулся к своему привычному угольному карандашу. Коллекция набросков продолжала расти. Молодая женщина, смеющаяся, поправляющая полог коляски с малышом. Импозантного вида старичок в костюме-тройке и плаще, при галстуке и в шляпе-федоре; этот посетитель зашёл в кофейню ранним утром в субботу, взял чашечку эспрессо, и с четверть часа, не спеша, попивал кофе, пролистывая принесённую с собой газету. Парень в тёплом жилете и рваных джинсах, устроившийся с гитарой и колонкой прямо у стыка тротуара с маленькой парковкой. Пел он не слишком хорошо, но долго, так что Серёга успел запечатлеть несколько вариантов на тему «уличный музыкант».

Однако парень понимал, что от быстрого скетча до полноценного портрета очень далеко. Кроме того, бытовые сценки никак не годились на роль сюжета для конкурсной работы – хотя бы уже потому, что в них недоставало уникальности. Да, в какой-то мере Серёге удавалось запечатлеть динамику, некоторые наброски нравились даже ему самому, но все эти наблюдения могли произойти не только в Городе, но и в любом уголке страны и мира. Разве что поменялись бы костюмы да цвет кожи и внешность участников. Требовалось что-то большее, что-то, что действительно связало бы человека и Город в одном сюжете.

Сергей даже начал подумывать о том, не взять ли, в самом деле, какой-нибудь эпизод из долгой городской истории – благо, вариантов хватало с избытком. Можно было бы, к примеру, написать портрет одного из губернаторов, героя войны 1812 года, вернувшегося из европейского похода с деревянной ногой – и при этом остававшегося до самой смерти большим любителем вальсов и одним из лучших танцоров в Городе. Впрочем, свой след в истории этот человек оставил не только военной карьерой и балами, но ещё и тем, что построил один из первых городских мостов.

Перекинувшийся через глубокий овраг, ажурный каменный мостик будто воспарял над улицей, изгибаясь крутым горбом. Серёга обычно приходил сюда со стороны своего дома, и тогда, шагая вверх и вверх, к середине моста, мог наблюдать, как вырастают на другой стороне два шпиля: слева – угловая башенка бывшего сиротского приюта для девушек из дворянских семей, справа – колокольня Рождественской церкви, где многие из приютских воспитанниц вскоре после выпуска шли к алтарю, венчаться со своими избранниками.

Сам мостик в связи с этим получил название Невестин, а построивший его губернатор, лихой вояка и танцор, был снят с должности «за растрату казённых средств». На этот самый мостик. Впрочем, если верить хроникам, такой поворот событий не слишком расстроил опального губернатора: в низовьях старых городских кварталов, где пологие склоны холмов начинают спуск к речному берегу, он построил себе великолепный дворец, продолжал давать балы и приёмы, щедро жертвовал на благотворительность и до последнего дня оставался настоящей занозой для провинциальных чиновников, ненавидевших и одновременно боявшихся его.

Сергей даже подумывал, не провести ли завтрашний день возле мостика, написав с натуры городской пейзаж. Можно было бы ещё заглянуть сюда и в следующую субботу, которая выпадала на его выходные. По субботам здесь всегда останавливались свадебные кортежи, и современные женихи несли на руках современных невест через вековой переход над глубоким оврагом, давным-давно превратившимся в ещё одну уходящую вниз, к реке, улочку. Несли обычно от приюта на противоположную сторону, невольно повторяя традицию, о которой в Городе помнили разве что увлечённые краеведы.

Однако в планы парня вмешалась Маша. В воскресенье, когда оба они должны были вместе работать в кофейне, напарница появилась в «Старом Городе» с аппетитно пахнущим бумажным пакетиком в руках.

– Угощайся! – предложила девушка, раскрывая пакетик и принимаясь готовить кофе: себе – капучино, Серёге – латте с карамельным сиропом.

Парень с интересом заглянул в пакет и обнаружил там румяные пирожки. Взял один, откусил – пирожок оказался с тушёной капустой. Мягкий, нежный, ещё тёплый.

– Где взяла? – жуя, поинтересовался Сергей.

– Сама пекла, – гордо заявила Мария, протягивая ему стаканчик с кофе.

– Ого! Не знал, что ты такая мастерица.

Девушка как-то отрешённо махнула рукой. Потом тоже взяла пирожок, задумчиво откусила от него и, прожевав, сказала:

– Ни фига я не мастерица.

– Чего так? По-моему, очень даже вкусно.

– Всё равно не то. Сколько пытаюсь – так и не нашла.

– А что ищешь?

– Бабушкин рецепт, – вздохнула Маша, снова откусывая от пирожка. – Ты бери ещё, там которые в нижнем слое – те сладкие, с малиновым вареньем.

– Бабушка не захотела рассказать, как она делает? – осторожно спросил Сергей, извлекая из пакета пирожок со сладкой начинкой.

– Бабушка уже ничего не расскажет, – глаза девушки погрустнели. – Она умерла пять лет назад.

– Соболезную.

– Спасибо.

Они помолчали, жуя пирожки и потягивая кофе. Утром в воскресенье Город спал, но Николай Алексеевич по каким-то своим соображениям не желал менять график работы, так что кофейня открывалась и закрывалась в те же часы, что и в будни.

– Знаешь, – вдруг заговорила Мария, – когда бабушка была жива, я как-то не задумывалась над тем, какие же вкусные у неё пирожки. Иногда даже нос воротила, представляешь? Вот дура. Каждый раз, когда я бывала у нее в гостях, бабушка давала мне с собой такой вот пакетик. Она жила на левом берегу, у железнодорожных мостов. Помню, в детстве мы часто ходили смотреть на проходящие поезда. Мне тогда казалось, что в них едут какие-то необыкновенные люди, которых ждут захватывающие приключения, далеко-далеко. До сих пор обожаю поезда и электрички. А вот пирожки… – девушка нервно повела рукой, будто не находя слов, чтобы выразить свою мысль.

– Бабушкины всегда вкуснее, – чуть улыбнулся Серёга, беря третий пирожок. Видя аппетит парня, Маша невольно улыбнулась в ответ:

– Конечно. Я те пакетики до сих пор вспоминаю, и до сих пор обидно, что некоторые из них я так и не съела. Какие-то раздавала подружкам в школе, какие-то скармливала дворовым собакам. Выбирала свои любимые, а остальные…

– А какие твои любимые?

– А ты какой съел?

– С капустой и с малиной.

– Тогда ты ещё не нашёл мои любимые, – девушка скорчила гримаску. – Но они тут тоже есть.

– Этот вроде бы с картошкой и луком?

– Да, должны быть. Но не они любимые.

Парень доел пирожок, тяжело и сыто вздохнул.

– Лопну, – пожаловался он. – Скажешь так?

– Не скажу. За обедом доешь, тогда и узнаешь. Вообще-то, это моя взятка тебе.

Сергей удивлённо поднял брови.

– В смысле?

– Можешь со мной поменяться на понедельник? Я знаю, что у тебя уже третий день работы сегодня, и очень-очень-очень извиняюсь. Но мне правда нужно.

Серёга пожал плечами:

– Ну, раз нужно. Что случилось-то?

– Сестра будет проездом в Городе. Хочу увидеться.

– У тебя есть сестра?

– Старшая. В столице живёт, но у неё командировка была на юг, на неделю. Закончила дела раньше, чем планировала, вчера позвонила – сказала, что может заехать. Я её уже три года не видела.

– Без проблем.

– Спасибо тебе огромное!

– С тебя ещё пакет пирожков.

– Без проблем, – улыбнулась Маша. Потом, подумав, добавила:

– Ладно. Не буду тебя мучить. Мои любимые – с фасолью. Бабушка их делала чаще всего, и тесто такое тоненькое-тоненькое, с румяной корочкой. У меня вон, видишь – толстые, как бегемоты.

– Бегемоты не толстые, – возразил Сергей. – И тесто отличное. Замечательные пирожки.

– Спасибо, – снова улыбнулась девушка. – А всё равно – бабушкины были лучше. И теперь их уже не попробуешь.

* * *

Мария хотела было взять на себя все хлопоты с уборкой кофейни после закрытия, но Серёга резонно возразил, что вдвоём они всё равно управятся быстрее, к тому же ему лично торопиться некуда. Сама Маша жила минутах в двадцати ходьбы от «Старого Города», рядом со стадионом.

Парень и сам не заметил, как вызвался проводить напарницу, и теперь они, не спеша, шагали по спящим улицам, беседуя обо всём подряд. Девушка рассказывала о своём детстве, родителях, старшей сестре, бабушке и дедушке, у которых в дошкольные годы они с сестрой проводили большую часть времени, поскольку папа с мамой постоянно были в разъездах и командировках.

Воскресный вечер уходил, перетекал в тихую и ясную ночь. Налетавший ветерок путался в молодой листве, принося откуда-то пьянящий аромат цветущей сирени. На улочке, которая вела к Машиному дому, не было ни души, и их собственные шаги разносились далеко вперёд и назад вдоль спящих домов, таяли в тёмных подворотнях.

Этот квартал в основном сохранил свою ещё довоенную застройку: трёх– и четырёхэтажные типовые дома, с большими угловыми террасами и маленькими балкончиками по фасаду, с отдельными элементами ар-деко, отделанные штукатуркой в пастельных тонах серого, зелёного, оранжевого. Сергею нравились такие дома: представлялось, как на террасах ставят самовар на накрытый накрахмаленной скатертью стол, как собирается за чаем большая семья, а по праздникам достают из-за стеклянных дверок буфета чудом уцелевший в годы Гражданской императорский фарфор.

– Пришли, – Маша указала рукой на проход во двор углового дома. – Спасибо ещё раз огромное!

– Да хватит тебе, – улыбнулся Серёга.

– И что проводил спасибо.

– Не стоит.

– Ещё как стоит, – усмехнулась девушка. Потом потянулась к парню, обняла его и, махнув на прощание рукой, скрылась в подворотне. Сергей постоял, прислушиваясь, а когда услышал щелчок закрывшейся двери подъезда – развернулся и пошёл обратно.

Глава 5. Одним дождливым утром

Дождь, начавшийся ночью, не прекратился и утром. Он повис над Городом мелкой моросью, и порой казалось, что капельки воды попросту застыли в воздухе, не двигаясь ни вверх, ни вниз. Поникли отяжелевшие ветви деревьев в садах частного сектора за монастырём, и сами цветы на них в тусклом свете пасмурного утра казались не белыми и розовыми, а скорее сероватыми.

Сергей, неожиданно для самого себя, проснулся около шести – и заснуть уже не смог. Промаявшись в постели с полчаса, он всё-таки решил вставать. В бумажном пакетике ещё оставались два Машиных пирожка, и пока закипал чайник, Серёга подошёл к балконной двери. За исчерченным водяными дорожками стеклом было видно безлюдный перекрёсток улиц внизу, а на перекрёстке, у края тротуара – грязного уличного пса, меланхолично смотревшего куда-то вправо, в сторону старой пожарной каланчи.

Парень нахмурился и отошёл от окна. Чайник щелчком возвестил, что вода закипела, но Сергей, оставив чашку с чаем на столе, снова направился к холодильнику. Среди нехитрых запасов из разряда «готовлю на скорую руку или ем всухомятку» нашлось несколько сарделек. Серёга взял две, поколебался, добавил к ним третью, накинул куртку, и как был – в домашнем спортивном трико и футболке – вышел из квартиры.

Пёс всё ещё сидел у края тротуара. На тихое пиликанье электронного замка лохматая морда медленно повернулась к парадной двери дома. В глазах зверя промелькнула настороженность: он слишком часто сталкивался с тем, что идущий прямо на собаку человек означал опасность, окрик, а иногда и боль. На всякий случай пёс поднялся и, продолжая наблюдать за чужаком, чуть отошёл в сторону.

– Не убегай, – спокойно позвал бродягу Сергей. Собачьи уши дёрнулись, вслушиваясь в звуки человеческого голоса. С лохматым уличным псом давно уже не говорили так, как сейчас говорил этот странный незнакомец.

Парень продемонстрировал сардельку, но пёс продолжал настороженно стоять, готовый в любую секунду пуститься наутёк. Серёга медленно положил сардельку на тротуарную плитку, на то место, где прежде сидел бродяга. Так же медленно добавил к первой вторую и третью. Пёс потянул носом манящий аромат и сглотнул слюну, но не сделал и шага в сторону угощения.

– Ешь, – парень развернулся и направился к двери подъезда. Куртка с капюшоном защищала тело, но на лице осела дождевая морось, мутью заволокла очки. Сергей снял их, протёр вынутым из кармана платком, а когда снова надел – увидел, как пёс осторожно изучает оставленные сардельки. Бродяга явно знал цену неожиданным подаркам судьбы, которые запросто могли закончиться ядовитой начинкой.

Серёга продолжал стоять у входа в дом. Косматая голова – от рождения эта шерсть, должно быть, имела золотисто-персиковый цвет, но под комьями грязи судить об этом наверняка было сложно – поднялась, и пёс снова принялся внимательно разглядывать человека. Потом осторожно, стараясь не выпускать парня из поля зрения, наклонился, и взял-таки одну из сарделек.

Сергей оставался неподвижным, пока бродяга не съел всё. Пёс облизнулся, ещё раз взглянул на парня, потом развернулся и неспешно потрусил через улицу по диагонали, к монастырской стене, и дальше вдоль неё, вглубь лабиринта из улочек и переулков, раскинувшихся по склонам окрестных холмов.

* * *

Погода заставила всех любителей ранних прогулок сидеть по домам, а у тех, кто торопился по делам, отбила интерес к кофе, так что за два часа с момента открытия в «Старый Город» не заглянуло ни одного человека. Насколько Серёга мог судить, у цветочной лавки через дорогу дела сегодня шли не лучше, и даже продуктовый магазинчик не мог похвастать своей обычной бойкой торговлей.

Впрочем, парня такое положение дел вполне устраивало. Смартфон стоял, прислонённый к большой банке с тростниковым сахаром; на смартфоне было открыто изображение собаки – из тех, что просмотрел Сергей, оно больше всего походило на увиденного утром пса. И теперь бариста, снова превратившийся в художника, делал набросок за наброском, выбирая подходящий ракурс собачьей головы для задуманной работы.

Сюжет уже сложился в мыслях Серёги: пустынная улица, пасмурное утро, грязный бродячий пёс, когда-то бывший домашним. Потрескавшийся от времени, изношенный ошейник с насквозь проржавевшим медальоном, где уже не прочитать ни клички, ни телефона владельца. И серая пелена мелкого дождя, в которой тают звуки, расплываются лица, глохнут запахи давным-давно потерянного дома.

Колокольчик на входной двери зазвонил так неожиданно, что Сергей вздрогнул. Поднял глаза – и вздрогнул вторично: на пороге кофейни, отряхивая от дождевых капель фиолетовый зонт, стояла девушка с серыми волосами. На плече у неё висела небольшая спортивная сумка.

– Доброе утро, – поздоровалась посетительница, оглядываясь в поисках подставки или вешалки для мокрого зонта.

– Доброе утро, – растерянно пробормотал Серёга. Потом спохватился:

– Можно поставить на пол, открытым. Быстро высохнет.

– Спасибо. Латте, пожалуйста.

– Я помню, – отозвался парень и увидел, как изящно очерченные тёмные брови чуть приподнялись в удивлении.

– С карамельным сиропом, – уточнил Сергей, решив, что если уж выглядеть дураком – то до конца. – Просто я тоже люблю латте с карамельным сиропом.

– И божьих коровок? – в голосе девушки послышалась насмешка.

– В смысле?

– Вы мне обещали нарисовать божью коровку.

– Я ничего не обещал, – парень увидел, как брови снова взметнулись вверх. Было похоже, что незнакомка с серыми волосами не привыкла слышать возражения. – Но я постараюсь, – добавил Серёга и чуть улыбнулся.

Улыбка вышла одновременно растерянной и беззащитной. Так улыбаются маленькие дети – искренне, открыто, ещё не умея скрывать за движением губ тайные смыслы и подтексты. Секунду-две тёмно-синие глаза, слегка прищурившись, внимательно изучали парня, невольно вызвав у того ассоциации с псом, который будто решал, насколько человек достоин или не достоин его доверия.

Наконец, решение было принято, и девушка улыбнулась в ответ.

– И «американер».

– С шоколадной крошкой или лимонной цедрой?

Посетительница поколебалась, потом указала на витрину:

– Пусть будет с цедрой. Вкусные?

– У нас всё вкусное, – заявил Сергей. – Попробуйте, сами убедитесь. Второе за счёт заведения.

– Не надо за счёт заведения, – слегка нахмурилась девушка. – И потом, два – уже чересчур.

– А… Диета?

Сероволосая пожала плечами.

– Да нет. Просто я не сластёна, – она направилась к тому же столику, за которым сидела в свой первый визит. Сумку посетительница повесила на спинке стула, достала из внутреннего кармана куртки смартфон и углубилась в пролистывание каких-то страниц.

Готовя кофе, Серёга то и дело посматривал на незнакомку. Сегодня на ней снова была чёрная кожаная куртка, но уже в комплекте с зелёными штанами-карго. Вместо высоких сапог со шнуровкой девушка теперь носила зелёные же кроссовки. Только майка – а, может, футболка – когда посетительница расстегнула верх молнии на куртке, опять оказалась белой.