Дом на перекрестке миров

Он встаёт, подходит к шкафу, выдвигает ящик и достаёт толстую папку, перевязанную бечёвкой. Руки всё ещё дрожат, но движения становятся увереннее.

– Смотрите, – говорит, раскладывая на столе пожелтевшие листы с рисунками. – Я нашёл эти изображения при раскопках древнего капища, того самого, о котором рассказывал. Им больше тысячи лет.

Мы склоняемся над рисунками. На них – странные существа, полупрозрачные, с плавными, текучими очертаниями. Рядом с ними – люди, но не испуганные, не сражающиеся, а… живущие вместе. Вот человеческая фигура протягивает руку существу, похожему на Тень. Вот они вместе сажают дерево. Вот хоровод из людей и духов вокруг костра.

– Это было до прихода христианства, – продолжает профессор, его глаза горят лихорадочным блеском. – Даже до языческих богов, которых мы знаем. Первая религия, первая магия – общение с духами земли. Они были здесь задолго до нас. Жили в лесах, реках, горах. Когда пришли люди, духи не прогнали их. Наоборот – научили выживать, показали целебные травы, помогли понять законы природы.

Он достаёт ещё один лист – схематичный рисунок спирали, очень похожий на узор в каменном круге у дома бабушки.

– Это символ перехода между мирами. Но не разных миров, а разных… состояний одного мира. Понимаете? Тогда не было жёсткой границы между миром людей и миром духов. Они были частями единого целого, как две стороны одной монеты.

– Что же случилось? – спрашивает Марфа, внимательно разглядывая рисунки.

– Раскол, – отвечает Кузнецов. – Сначала люди стали поклоняться новым богам – более антропоморфным, более понятным. Старые духи были слишком чужими, слишком непохожими на нас. Потом пришло христианство, объявившее всю прежнюю магию дьявольщиной. Между мирами провели границу.

Он смотрит на Семя Границы, продолжающее пульсировать на постаменте.

– Такие артефакты, как это Семя, служили не для разделения миров, а для их гармоничного сосуществования. Они были… регуляторами. Позволяли духам и людям взаимодействовать, не нарушая равновесия.

Профессор достаёт из папки ещё одну фотографию – каменная плита с высеченной на ней фигурой, похожей на человека, но с текучими, неопределёнными контурами.

– Они не враги, – говорит он с нажимом. – Никогда не были врагами. Просто… изгнанниками. Вытесненными из собственного дома новыми богами и новыми верованиями.

– А сейчас они хотят вернуться, – заканчиваю за него.

Профессор кивает, в его глазах – странная смесь восторга и боли.

– Они тоскуют по дому. По тысячелетиям они пытались найти путь обратно. То, что мы воспринимали как атаки, как вторжения – это были попытки воссоединения.

Елена качает головой, её лицо выражает явное недоверие.

– И мы должны просто поверить в это? После всего, что видели? Эти Тени… Духи… как бы их ни называть, они пугали людей, забирали вещи, сеяли хаос!

– Потому что были напуганы сами, – возражает Кузнецов. – Представь, что ты тысячи лет не могла попасть домой. А потом дверь приоткрылась, и ты увидела, что твой дом занят чужаками, которые не просто живут там, но и перестроили его до неузнаваемости. Разве ты не была бы дезориентирована? Разве не попыталась бы… проверить, что осталось твоего?

Я смотрю на Черныша, пытаясь понять, что он думает об этих откровениях. Кот сидит неподвижно, глядя на Семя Границы, и его поза не выражает ни согласия, ни несогласия – только внимательное наблюдение.

– Марфа Тимофеевна, – обращаюсь к старушке, – что вы думаете об этом?

Она задумчиво поглаживает рукоять своей трости, взгляд устремлён куда-то вдаль.

– В словах профессора есть доля правды, – говорит она наконец. – Моя бабушка рассказывала похожие истории. О временах, когда духи и люди жили вместе. О том, как потом всё изменилось. Она называла это Великим Разделением.

– И вы считаете, что нам стоит… что? – спрашивает Елена с явным скептицизмом. – Просто позволить мирам слиться? А что будет с обычными людьми? С теми, кто не готов к такому?

Вопрос повисает в воздухе. Я думаю о том, что видел на рыночной площади – о страхе одних и восторге других. О детях, играющих со своими отделившимися тенями. О взрослых, внезапно обретших странные способности.

Вспоминаю уроки бабушки. Она всегда говорила, что граница между мирами священна, что её нужно охранять. Но может быть… может быть, она имела в виду не то, что я думал? Не разделение, а… регулирование? Поддержание баланса, но не полную изоляцию?

– Если профессор прав, – говорю медленно, – то все наши усилия были… неправильно направлены. Мы пытались удержать Теней по ту сторону, считая их врагами. А они просто хотели домой.

– Или это ловушка, – возражает Елена. – Способ ослабить нашу бдительность. Может быть, они… повлияли на разум профессора, пока он был в трансе? Заставили его поверить в эту историю?

Кузнецов качает головой:

– Я учёный. Я скептик по природе. Но то, что я видел… то, что я чувствовал… это было настоящим. Это была правда. Исходная правда, лежащая в основе всего.

Смотрю на трещины в реальности, которые стали шире с момента нашего возвращения. Через них видны странные пейзажи – не чужие, страшные миры, а… словно наш мир, но более яркий, более насыщенный. Мир, где цвета глубже, где воздух светится изнутри, где сама ткань бытия кажется живее.

– Даже если вы правы, – говорю профессору, – мы не можем просто позволить мирам слиться бесконтрольно. Это вызовет хаос, панику. Люди не готовы.

– А кто сказал, что слияние должно быть мгновенным? – возражает Кузнецов. – Возможно, есть способ сделать это… постепенно? Контролируемо? – Он смотрит на Семя Границы. – Именно для этого и нужен артефакт. Не для разделения миров и не для их полного слияния, а для создания… перехода. Моста. Способа сосуществовать.

Марфа Тимофеевна кивает:

– В этом есть смысл. Агафья всегда говорила, что быть Хранителем – не значит держать дверь запертой. Это значит решать, кому и когда позволено через неё пройти.

Я вспоминаю бабушку – её мудрый взгляд, её уроки. Она никогда не говорила, что Тени злы по своей природе. Она говорила, что они опасны, что они могут навредить, но не из злого умысла, а из-за своей чуждости нашему миру. Может быть, всё дело было в этом? В непонимании, в отсутствии общего языка?

– Нам нужно решить, – говорит Елена, глядя на меня. – И быстро. Эти разрывы продолжают расти.

Она права. Трещины в реальности становятся всё шире, всё заметнее. Скоро они будут не только в лаборатории профессора, но по всему городу. По всему миру.

Черныш вдруг спрыгивает со стола, подходит к Семени Границы. Он смотрит на меня, и в его зелёных глазах читается вопрос. Выбор. Решение, которое должен принять я – наследник Агафьи, новый Хранитель перекрёстка миров.

– Нам нужно больше информации, – говорю наконец. – Прежде чем принимать такое решение, мы должны быть уверены. И нам нужен способ контролировать процесс, что бы мы ни решили.

Профессор кивает, в его глазах загорается научный интерес:

– Семя Границы – ключ ко всему. Если мы поймём, как им управлять, мы сможем регулировать процесс слияния – делать его постепенным, безопасным. Или даже обратимым, если что-то пойдёт не так.

– А если вы ошибаетесь? – спрашивает Елена, смотря ему прямо в глаза. – Если Тени просто используют вас, чтобы пробиться в наш мир и захватить его?

Вопрос повисает в воздухе. За окном начинает светлеть – близится рассвет. Новый день в мире, который уже никогда не будет прежним.

***

Пока мы спорим, я замечаю, что с Чернышом происходит что-то странное. Его чёрная шерсть начинает искриться, словно в неё вплели крошечные синие звёзды. Он движется медленно, с необычайной грацией, будто каждый шаг имеет ритуальное значение. Все разговоры стихают, когда кот запрыгивает на стол рядом с Семенем Границы. В этот момент артефакт начинает пульсировать в такт сердцебиению Черныша – я каким-то образом чувствую эту синхронность, словно оба они настроены на одну частоту, недоступную человеческому восприятию.

– Что с ним? – шепчет Елена, отступая на шаг.

Черныш поворачивает голову, и его глаза – уже не просто зелёные, а светящиеся изнутри, как два изумруда под солнцем – встречаются с моими. В этот момент что-то происходит. Комната вокруг меня начинает расплываться, размываться по краям. Голоса Елены, Марфы и профессора становятся приглушёнными, далёкими, словно доносятся сквозь толщу воды.

Меня затягивает в глубину кошачьего взгляда, и внезапно я оказываюсь… где-то ещё.

Это похоже на наш мир, но одновременно – совсем другой. Я стою на холме, с которого открывается вид на Нижнетравинск, но город выглядит иначе. Дома те же, но они… светятся изнутри. Не электрическим светом, а чем-то более глубоким, живым. Некоторые деревья в парке достигают невероятной высоты, их ветви сплетаются в естественные арки и мосты. По этим мостам ходят люди и… другие существа.

Я вижу Фырмыриков, но не прячущихся, не скрывающихся в тенях, а открыто идущих рядом с людьми. Вот маленький светящийся Фырмырик сидит на плече у женщины, что-то шепча ей на ухо, и она смеётся. Вот группа детей играет с существом, похожим на смесь лисы и птицы – оно создаёт в воздухе сверкающие узоры, по которым дети прыгают, как по классикам.

Небо над городом удивительное – глубокого сапфирового цвета, с несколькими лунами разных размеров и оттенков. Звёзды не просто мерцают, а пульсируют, словно имеют собственные сердца.

И воздух… он наполнен магией. Я вижу, как люди делают простые жесты, и вокруг их рук вспыхивают цветные огоньки, превращаясь в полезные предметы или просто красивые узоры. Кто-то левитирует тяжёлые грузы, кто-то ускоряет рост растений одним прикосновением.

Но самое удивительное – это не сами способности, а то, как естественно всё выглядит. Будто так и должно быть, будто это не чудо, а просто… жизнь. Обычная, повседневная жизнь в мире, где магия и реальность не разделены жёсткой границей.

Я спускаюсь с холма, иду по улицам этого нового Нижнетравинска. Люди кивают мне, улыбаются – не как незнакомцу, а как кому-то, кого знают и уважают. С удивлением обнаруживаю, что на моей груди висит амулет – тот самый, бабушкин, но не почерневший, а светящийся мягким золотистым светом.

«Это ты помог создать этот мир», – звучит голос в моей голове. Не человеческий голос, а… кошачий? Оборачиваюсь и вижу Черныша, идущего рядом. Но этот Черныш гораздо больше обычного кота – размером с небольшую пантеру, его шерсть переливается звёздным светом.

«Это то, что могло бы быть, если Семя Границы будет активировано правильно», – продолжает он, не открывая рта, но я ясно слышу каждое слово в своей голове. «Не разделение миров, а их объединение. Возвращение к истокам».

– Но люди… они не боятся? Не сопротивляются? – спрашиваю вслух, и мой голос звучит странно в этом сверкающем воздухе.

«Переход был постепенным. Ты направлял его. Как Хранитель, ты не закрыл дверь, а научил всех проходить через неё безопасно».

Мы останавливаемся на небольшой площади. В центре – каменный круг, очень похожий на тот, что в бабушкином саду. Но этот светится и пульсирует, а в центре его – дерево. Невероятное дерево с серебристой корой и листьями всех возможных оттенков зелёного, голубого, фиолетового.

«Семя Границы вырастает в Древо Миров», – объясняет Черныш. «Оно соединяет всё сущее, поддерживает баланс. Не разделяет, а объединяет».

К дереву подходят люди, оставляют под ним небольшие дары – цветы, фрукты, блестящие камушки. Некоторые просто прикасаются к коре, и по дереву пробегают волны света.

«Твоя бабушка знала об этом», – говорит Черныш, глядя на меня своими изумрудными глазами. «Агафья Петровна знала о древнем пророчестве. О времени, когда границы истончатся настолько, что миры смогут снова стать одним. О человеке, который должен направить этот процесс. Она готовила тебя, но не успела рассказать всю правду».

Я вдруг вспоминаю странные фразы бабушки, которые никогда не понимал полностью. Её рассказы о временах, «когда небо было ближе к земле». Её намёки на «великое воссоединение». Странные рисунки в её дневнике, изображающие спираль, соединяющую разные плоскости бытия.

– Она… действительно знала? – спрашиваю, чувствуя, как перехватывает дыхание. – И верила, что я…

«Она верила в тебя больше, чем ты сам верил в себя», – отвечает Черныш. «И я тоже верю. Потому и пришёл к тебе. Не просто как кот, но как проводник. Как друг».

Мы идём дальше, и я вижу себя – другого себя, взрослее, увереннее, с сединой на висках. Этот другой Сергей стоит в центре группы людей и странных существ, что-то объясняя им. Рядом с ним – женщина, в которой я с удивлением узнаю Елену, но тоже более зрелую, с морщинками в уголках глаз и лёгкой сединой в каштановых волосах. Она держит в руках книгу, очень похожую на бабушкин дневник, но гораздо толще, с множеством закладок.

«Ты стал мостом между мирами», – говорит Черныш. «Учителем. Хранителем не границы, а равновесия».

– Это действительно возможно? – спрашиваю я, глядя на счастливые лица людей и странных существ, живущих бок о бок в этом удивительном городе. – Или это просто… мечта? Иллюзия?

«Это одна из возможностей», – честно отвечает Черныш. «Не гарантия, а шанс. Путь, который потребует мудрости, терпения и смелости».

Я смотрю на небо, где сверкают звёзды невиданной яркости, на деревья, чьи ветви сплетаются в живые арки, на людей, чьи руки светятся магией – обыденной, как дыхание.

«Пора возвращаться», – говорит Черныш. «Выбор за тобой».

Его глаза вспыхивают ярче, и меня затягивает обратно – через сияющую воронку, через слои реальности, сквозь пелену видения…

…и я снова стою в подвальной лаборатории профессора Кузнецова. Передо мной – Черныш, обычный кот, хотя его шерсть всё ещё слегка искрится синими огоньками. Рядом – Елена, профессор и Марфа Тимофеевна, которые смотрят на меня с тревогой.

– Сергей? – голос Елены звучит обеспокоенно. – С тобой всё в порядке? Ты словно… выпал из реальности на несколько минут.

Несколько минут? Мне казалось, я провёл в том мире несколько часов, если не дней.

– Я видел, – говорю тихо, мой голос звучит хрипло. – Видел, каким мог бы стать наш мир. Если мы позволим Семени Границы сделать то, для чего оно предназначено.

Черныш мяукает – обычным кошачьим мяуканьем, но в его глазах я вижу отголосок того существа, которое говорило со мной в видении. Древнего, мудрого существа, принявшего облик кота, чтобы вести меня.

– И что же ты видел? – спрашивает Марфа Тимофеевна, её глаза сужаются, внимательно изучая моё лицо.

Я открываю рот, чтобы ответить, но как описать словами то, что я видел? Как передать красоту мира, где магия и реальность переплетены в единое целое? Как объяснить ощущение правильности этого мира, будто он не новый, а исконный, древний, настоящий?

– Я видел дом, – говорю наконец. – Для всех нас. Для людей, для духов, для существ, которым мы даже не знаем названия. Дом, который мы когда-то делили и можем разделить снова.

Черныш подходит ко мне и трётся о мои ноги, глядя вверх с почти человеческим выражением одобрения в глазах. И я понимаю, что выбор, который мне предстоит сделать, повлияет не только на меня но, возможно, на весь мир.

***

Лаборатория погружается в тишину после моего рассказа. Каждый по-своему переваривает услышанное. Елена нервно кусает губу, её взгляд мечется между мной, Чернышом и пульсирующим Семенем Границы. Профессор Кузнецов улыбается – странной, почти мечтательной улыбкой человека, чьи самые смелые теории получили подтверждение. Марфа Тимофеевна просто кивает, словно я рассказал ей не о революционном видении, а о погоде на завтра. Черныш сидит у моих ног, его хвост подрагивает – единственный признак того, что и он напряжён, ожидая, что будет дальше.

– Нет, – Елена нарушает тишину первой, её голос звенит от напряжения. – Это слишком опасно. Это… это не наше решение – менять мир так радикально.

Она делает шаг к Семени, но останавливается, когда Черныш издаёт тихое предупреждающее мяуканье.

– Подумай, Сергей, – продолжает она, не сводя с меня глаз. – Кто мы такие, чтобы решать за всё человечество? Ты видел красивую картинку, но откуда уверенность, что реальность будет такой же? Что, если это просто уловка? Способ заставить тебя опустить защиту?

Елена подходит ближе, её глаза блестят от волнения:

– Люди боятся неизвестного. Это в нашей природе. Если миры сольются, начнётся паника, возможно, насилие. Людей, получивших странные способности, могут начать преследовать. Тех, кто останется обычным, будут использовать. Ты представляешь хаос первых дней? Месяцев? Лет?

Она указывает на пульсирующее Семя:

– А что, если мы просто уничтожим этот артефакт? Закроем бреши, вернём мир в нормальное состояние? Разве это не безопаснее?

Черныш переводит взгляд с Елены на профессора Кузнецова, словно наблюдая за теннисным матчем. Тот выпрямляется, его глаза горят научным энтузиазмом:

– Уничтожить Семя Границы? Это всё равно что уничтожить первый микроскоп, потому что он показал нам невидимый ранее мир микробов! – Он качает головой. – Мы стоим на пороге величайшей эволюционной возможности в истории человечества!

Профессор подходит к столу, на котором разложены его древние рисунки:

– Все великие открытия сначала пугали людей. Электричество считали дьявольщиной. Первые самолёты называли богохульством. А сейчас? Мы не можем представить жизнь без них. – Он поднимает взгляд на меня. – Сергей, подумай о возможностях! Новые источники энергии, новые знания, новые… способности. Человеческий вид не просто изменится – он вернётся к своему истинному потенциалу.

Кузнецов почти вибрирует от возбуждения:

– Мы сможем лечить неизлечимые болезни. Восстанавливать природу, которую так долго разрушали. Может быть, даже победить смерть! И всё это – просто вернувшись к тому, что было нашим по праву рождения, пока мы сами не отказались от этого из страха.

Черныш тем временем переходит к Марфе Тимофеевне, садится рядом с ней, словно выражая поддержку. Старушка задумчиво поглаживает его по спине.

– Оба правы, – говорит она наконец. – И оба ошибаются.

Мы все поворачиваемся к ней. В её глазах – мудрость прожитых лет и что-то ещё, более древнее.

– Елена права – такие изменения опасны, если провести их резко, без подготовки. Люди боятся того, чего не понимают. А Виктор Павлович прав в том, что отказываться от своей истинной природы – тоже ошибка. – Марфа смотрит на меня. – Твоя бабушка часто говорила: "Не все двери нужно держать нараспашку, но и не все нужно запирать на замок".

Она указывает на Семя Границы:

– Этот артефакт не для того, чтобы просто разрушить границу или укрепить её. Он для регуляции. Для контроля потока. Как шлюз на реке – не даёт воде хлынуть сразу, но позволяет ей течь постепенно, в нужном направлении.

Я смотрю на Семя, которое пульсирует всё ярче по мере того, как наш спор разгорается. Трещины в реальности расширяются, через них видны фрагменты того мира, который я видел в видении – яркого, живого, магического. Но также и пугающего в своей инаковости.

Думаю о том, что сказала Елена – о панике, о хаосе, о возможной вражде между теми, кто примет изменения, и теми, кто будет сопротивляться. Думаю о словах профессора – о новых возможностях, о возвращении к истокам, о эволюционном скачке.

Что выбрать? Уничтожить Семя, запечатать бреши, вернуть мир к "нормальному" состоянию? Позволить слиянию произойти свободно, надеясь, что всё сложится хорошо? Или попытаться найти третий путь – контролируемое, постепенное сближение миров?

Черныш подходит ко мне, садится у ног, глядя вверх. В его взгляде я читаю не давление, не приказ, а… доверие. Он верит, что я сделаю правильный выбор. Какой бы этот выбор ни был.

– Я думаю о бабушке, – говорю тихо. – О том, чему она меня учила. О её главном уроке.

– И что же это был за урок? – спрашивает Елена.

– Баланс, – отвечаю, вспоминая, как бабушка лечила травами, но не отказывалась от современных лекарств. Как общалась с духами, но ходила в церковь. Как ценила старину, но не боялась нового. – Не крайности, а равновесие.

Подхожу к Семени Границы, которое пульсирует всё ярче, словно чувствуя приближение решающего момента. Его свет отражается в трещинах реальности, создавая в лаборатории сюрреалистичную игру теней и вспышек.

– Я не думаю, что мы должны уничтожать Семя, – говорю, глядя на Елену. – Это было бы всё равно что отрицать часть нашей истории, нашей сущности.

Поворачиваюсь к профессору:

– Но и позволить мирам слиться без контроля было бы безответственно. Нельзя просто выпустить джинна из бутылки и надеяться, что всё будет хорошо.

Смотрю на Марфу Тимофеевну:

– Вы правы. Нужен баланс. Контролируемый переход. Не распахнутая настежь дверь, но и не глухая стена.

– И как ты собираешься это сделать? – спрашивает Елена.

Я не знаю. Честно – не знаю. Но где-то глубоко внутри, в той части меня, которую разбудили бабушкины уроки и видение Черныша, есть понимание. Не чёткий план, а скорее… интуиция.

– Семя Границы должно быть посажено, – говорю медленно, вспоминая слова из видения. – Но не для того, чтобы разрушить границу, а чтобы создать… мост. Контролируемый переход. Место, где миры могут соприкасаться, не сливаясь полностью.

– Теоретически это возможно, – бормочет профессор, его научный ум уже анализирует процесс. – Если правильно настроить энергетические потоки, можно создать что-то вроде… мембраны. Избирательно проницаемой границы.

– Где? – спрашивает Елена. – Где ты хочешь посадить это Семя?

– В каменном круге, – отвечаю, не сомневаясь. – Там, где граница между мирами всегда была тоньше. В доме бабушки.

Черныш мяукает, выражая явное одобрение. Марфа Тимофеевна кивает:

– Правильное место. Оно уже подготовлено поколениями Хранителей.

Решение принято. Теперь нужно действовать. Я протягиваю руку к Семени Границы, которое пульсирует всё ярче, словно в предвкушении. В момент, когда мои пальцы почти касаются артефакта, Елена делает последнюю попытку:

– Сергей, прошу тебя, подумай ещё раз. Мир изменится навсегда. Ты уверен, что готов взять на себя такую ответственность?

Я задерживаю руку в воздухе. Она права. Это решение повлияет не только на меня и близких мне людей, но, возможно, на весь мир. Если я ошибусь…

Но потом встречаюсь взглядом с Чернышом. В его зелёных глазах – та же мудрость и доверие, что я видел в глазах бабушки. И я понимаю – это мой путь. Моё наследие. Моя ответственность.

– Я не один, – отвечаю Елене. – У меня есть вы все. И бабушка… она тоже с нами, в каком-то смысле.

И я делаю последний шаг, протягивая руку к пульсирующему Семени Границы, готовый принять на себя роль не просто Хранителя барьера между мирами, но создателя моста между ними. Моста, который, возможно, вернёт наш мир к его истинной, изначальной природе – где магия и реальность, духи и люди существуют не как враги, а как части единого, гармоничного целого.

Глава 11. Разрушение иллюзий

Семя Границы пульсирует в моей ладони, тёплое и живое, как сердце маленькой птицы. Я сжимаю пальцы, чувствуя, как его энергия проникает в кожу, растекается по венам. Решение принято. Мост между мирами, не стена и не открытая настежь дверь. Но когда я выхожу на крыльцо, то понимаю – времени на аккуратные планы уже нет. Ромашково тонет в хаосе.

Небо над деревней выглядит как разбитое зеркало – осколки реальности перемежаются с чем-то иным. Сквозь трещины пробиваются всполохи невозможных цветов, которым даже названий нет в человеческом языке. Прямо над центральной улицей в воздухе висит нечто вроде второй луны – маленькой, бледно-фиолетовой, с кольцами как у Сатурна.

– Господи, спаси и сохрани, – бормочет старуха Петровна, проходя мимо моего забора с узлом вещей.

Прислушиваюсь – и понимаю, что яблони в моём саду тихо переговариваются. Не просто шелестят листьями, а именно говорят – тонкими, скрипучими голосами:

– Началось, началось, – шепчет старая яблоня у колодца.

– Страшно, страшно, – отзывается молодое деревце.

По улице скользят Шепчущие Тени – уже не скрываясь, не прячась. Они больше не бесформенные сгустки тьмы – теперь у них подобия лиц, конечностей, тел. Одна проплывает мимо дома Медведевых, и старик застывает на пороге, глядя прямо на неё. Он видит. Все теперь видят.

Деревня напоминает разворошенный муравейник. У дома Семёновых машина с открытым багажником, куда торопливо складывают чемоданы и сумки. Дети плачут, женщины крестятся, мужчины напряжённо всматриваются в небо, где вспыхивают всё новые разрывы. Кто-то заколачивает окна досками. Кто-то просто сидит на крыльце, обхватив голову руками, раскачиваясь взад-вперёд.

– Конец света пришёл! – кричит Степаныч, местный сапожник, бегая по улице. – Я же говорил, я предупреждал!