Наследница Оммёдзи

– А теперь главное – лицо, – Азуми–сан открыла ещё одну коробочку, на этот раз лаковую. Внутри лежали банки с белилами осирои[10]. – Белое лицо – как чистый холст. Оно скрывает твои мирские мысли и позволяет духам предков увидеть в тебе идеал.

Прохладная, густая масса легла на кожу девушек, превращая её в фарфоровую маску. Азуми–сан вывела им алые губы, маленькие, как бутон цветка, и тонко подвела глаза, сделав взгляд томным и загадочным.

Наконец, она вложила им в руки веера. Айко – складной сэнсу[11], из слоновой кости, с изображением той же пары журавлей.

– Два журавля – верность. И в жизни, и в смерти.

Минами же продемонстрировала купленный вчера жесткий утива[12] из бамбука и бумаги, на котором тушью был нарисован свирепый горный демон тэнгу[13] в маске.

– Чтобы отпугивал глупых юношей, – подмигнула ей Азуми–сан.

Когда она отступила на шаг, чтобы полюбоваться своей работой, в её глазах что–то промелькнуло – не только умиление, но и та самая неуловимая тень.

– Вы теперь совсем как настоящие майко[14], – прошептала она, – у нас на Кюсю мы называем учениц гейш майко.

Девушки смотрели на свои отражения в зеркале. Знакомые черты утонули в идеальных линиях традиционной красоты. Они были прекрасны.

Ребята собрались для похода в рощу, парни собрали еду, напитки, реквизит: бумажные фонарики, маски. Кураи не забыл свою вазу, а Ичи достал из чулана небольшой кинжал–танто.

– Он давно уже затупился, но выглядит всё ещё эффектно! – хвастался Ичиго.

Девушки надели удобную обувь, взяв с собой традиционные окобо[15] – путь предстоял неблизкий. Азуми–сан уже готовила ритуальный костёр к зажжению, напоследок лишь кратко сказав:

– Дети, от духов не сбежать, но можно просить у них защиты. Берегите друг друга.

Ребята вежливо попрощались с тётушкой, девушки поблагодарили её за наряды учтивым поклоном, и вся компания направилась к холмам, на которых простиралась древняя радужная сосновая роща.

Дорога до рощи действительно оказалась непростой. Тропинка, хорошо знакомая Ичиго с детства, вилась между стволами, словно уклоняясь от чего–то. Воздух становился прозрачнее, он отдавал мягкий хвойный запах. В роже стояла тишина, будто радужные сосны впитывали каждый звук. Давно обрушившийся каменный токоро–дзиндзя[16], поросший мхом, молчаливо провожал их пустыми глазницами окон.

Когда ребята добрались до места последние лучи солнца догорали на их спинах, как предвестники огней, зажигающихся в этот день в мире мёртвых.

Радужная сосновая роща –так её называли не за буйство красок, а за игру света. Сотни стройных красно–коричневых стволов акамацу[17]уходили ввысь, а их кроны, сплетаясь, образовывали навес, непроницаемый для солнца. Свет здесь преломлялся особым образом: лучи, пробивавшиеся сквозь хвою, дробились в столбах золотистой пыли, а смолистый воздух струился, словно жидкий шёлк, наливая пространство тёплым янтарным сиянием. В сумерках же этот свет угасал, и стволы вековых исполинов начинали отливать холодным багрянцем, словно запёкшейся кровью.

Именно здесь, в этом месте застывшего времени и призрачного света, граница между мирами и впрямь казалась стёртой. Тени между соснами становились гуще и подвижнее, а из глубины чащи доносилось не звонкое эхо, а глухой шёпот, будто кто–то незримый вторил каждому звуку, искажая его до неузнаваемости.

Приготовления заняли немного времени. Бумажные фонарики, подвешенные на ветках, отбрасывали тревожные, пляшущие тени, в которых узоры на кимоно девушек казались живыми. И вот компания уже наслаждалась напитками и музыкой, льющейся из смартфона Айко.

Атмосфера была весёлой и нелепой. Маски, доставшиеся им от Сайто–сана, никто надевать не стал –они казались слишком жуткими. Их расставили на пнях и корягах, чёрные глазницы персонажей кабуки, обращённые к компании, придавали веселью оттенок таинственности, будто за ними наблюдала немая свита.

Кураи, с деловым видом, наполнил свою бронзовую вазу тюхаем и, важно усевшись на валуне, точно самурай на посту, начал распивать его большими глотками, поглядывая на девушек снисходительным взором воина.

Ичи и Кэй, разгорячённые алкоголем, с хохотом сцепились на подобранных палках, изображая поединок за сердце «юной красавицы» Айко.

– Моё сердце принадлежит сильнейшему! – театрально воскликнула она, и все дружно засмеялись.

Ичиго проиграл, палка вылетела из его руки. Желая восстановить достоинство и выпендриться, он с вызовом посмотрел на друзей.

– Ладно, ладно! Но посмотрите, как это делают настоящие буси[18]!

Он достал свой танто, взял закупоренную бутылку и попытался эффектно срубить ей горлышко. Но неуверенное движение, скользкие пальцы – и, только казавшееся тупым лезвие больно полоснуло ему по ладони.

– Ай! Вот дерьмо! – Ичиго инстинктивно сжал пораненную ладонь, лицо исказилось от боли и досады.

Несколько тёмно-алых капель брызнуло на песок. Одна, круглая и тяжёлая, упала на бронзовый бок вазы.

Раздалось короткое, яростное шипение, будто раскалённое железо опустили в воду. Капля не просто растеклась – она впиталась в металл, оставив после себя дымящееся пятно цвета старой крови. На миг воцарилась мёртвая тишина.

И тут из чащи, с оглушительным треском, вырвался леденящий ветер. Он загасил бумажные фонарики, вырвал из рук Минами её утива и швырнул его в темноту. Музыка из телефона Айко захлебнулась и умолкла. Воздух стал колючим, ледяным и невыносимо тяжёлым, он словно выжимал из лёгких последние остатки тепла.

Из тьмы между сосен поплыли тени. Сначала их можно было принять за клубы тумана, но они обретали форму – слишком высокую, слишком худую, с неестественно вытянутыми и скрюченными конечностями. Их движения были резкими, прерывистыми, как у насекомых. А потом в кромешной тьме зажглись огромные глаза – мутно–белые, без зрачков, светящиеся мертвенным фосфоресцирующим светом. Их было много. Они выходили из чащи, беззвучно скользя по хвое, окружая оцепеневшую компанию.

Айко непроизвольно сделала шаг назад, споткнувшись о полы кимоно. Белоснежный грим на лицах девушек мерцал в темноте, как погребальная маска.

Первый крик, короткий и обрывающийся, вырвался у Минами. Рукава её изящного кимоно вдруг бессильно обвисли, а сама она, не издав больше ни звука, рухнула на землю. Когда Айко, задыхаясь от ужаса, посмотрела на подругу, она увидела, что глаза Минами, ещё секунду назад полные жизни, стали чёрными – не просто расширившимися от страха зрачками, а абсолютно чёрными, бездонными и пустыми, как уголь. Страшные чёрные рубцы затянули юную нежную кожу век.

Хаос был беззвучным и стремительным. Кэйсукэ, пытавшийся отступить, вдруг замер, схватившись за горло. Его лицо исказила гримаса немого удушья, и чёрная плёнка затянула его глаза. Кураи, всё ещё сидевший на валуне с вазой в руках, просто откинул голову, и тьма поглотила его взгляд. Смерть не оставляла следов, кроме этого ужасного, безжизненного взора.

Ичиго, истекая кровью из порезанной руки, отчаянно потянулся к Айко. Их пальцы почти соприкоснулись. Он увидел, как красота и жизнь покидают её лицо, сменяясь восковым ужасом, а в её громадных, прекрасных глазах, так старательно подведённых тётушкой Азуми, расползается всепоглощающая чернота. Последнее, что он почувствовал, – леденящий холод, пронзивший его собственное сердце, и мир погас.

В это самое мгновение в городке Имари погасли все фонари. С неба, абсолютно чистого и звёздного, посыпался мелкий, колкий град, отскакивающий от крыш с сухим, костяным стуком. Собаки, минуту назад мирно спавшие, завыли в унисон, уткнув морды в землю. Ветер завыл в проводах, и его звук был похож на отдалённый, торжествующий смех.

Сайто–сан стоял в полной темноте своей лавки, не зажигая света. Его скрюченные пальцы впились в подоконник. Он смотрел в сторону радужной рощи, хотя видеть там уже было нечего – лишь непроглядную, неестественную тьму, поглотившую холм.

– Глупые дети, – прошептал он, и его голос был полон не злобы, а древней, беспросветной скорби. – Вы разбудили стражей мстящей матери. И они исполнили свой долг.

Он медленно повернулся и прошёл вглубь лавки, к потемневшему от времени алтарю. Он знал, что утро в Имари будет тихим. Слишком тихим. И пять новых пар чёрных глаз присоединятся к тем, кто уже давно молчал.

***

Рассвет застал нас за монитором, заваленным вкладками браузера. Мы пробивались через цифровые архивы японских газет и полицейских сводок, и с каждой новой строчкой кровь стыла в жилах. «…тела пяти подростков обнаружены в районе радужной рощи в Имари. Признаков насильственной смерти не обнаружено, однако состояние тел вызвало недоумение у следователей…»; «…характерной особенностью всех жертв являются неестественно почерневшие глазные яблоки, а также следы инея на одежде, несмотря на тёплую августовскую ночь…»; «…по неподтверждённой информации из источников в правоохранительных органах, у всех погибших зафиксированы обширные разрывы сердечной мышцы…»

Попалась ссылка с мемориальным алтарём в Токио: ребята поставили фотографии своих друзей, положили цветы и зажгли свечи. Неравнодушные жители присоединились к немому плачу и воздали дань памяти пяти ни в чем не повинным молодым людям, чья жизнь оборвалась так внезапно и так страшно. В носу защипало, а к глазам подступили слёзы. Далее снова шли заблюренные фотографии обнаруженных тел. На красивых изящных кимоно я разглядела белёсые полосы инея.

– Иней, Тёма! –тыкнула пальцем в экран, мои собственные глаза широко раскрылись от ужаса. – Совсем как у того человека!

Артём молча кивнул, его лицо было напряжённым. Он прокрутил дальше. Вот официальные пресс–релизы полиции префектуры Сага, где осторожно говорилось о «массовом отравлении неизвестным психотропным веществом». Вот панические статьи в таблоидах с кричащими заголовками: «Проклятие чёрных глаз: новая наркотическая угроза нашим детям?».

Он открыл сайт Национального полицейского агентства Японии. Среди рекомендаций для родителей висело яркое предупреждение: «Уважаемые родители! Просим вас проявить бдительность и провести разъяснительные беседы с детьми об опасности употребления неизвестных веществ. Любая подозрительная информация должна немедленно передаваться в полицию».

– Смотри, – хрипло произнёс Артём, переводя браузер на сайт токийского Департамента по борьбе с наркотиками, – они до сих пор в усиленном режиме. Создали специальную оперативную группу. Провели сотни обысков, задержали десятки мелких дилеров… но всё впустую.

Мы пролистали отчёт за отчётом. Химики–криминалисты из лучших лабораторий Токио и Осаки бились над анализом. Они проверяли все известные синтетические наркотические вещества, искали следы растительных алкалоидов, ядовитых спор, боевых отравляющих веществ. Результат был одним и тем же, от раза к разу, на протяжении всего года: «Состав вещества, вызвавший массовую гибель подростков в г. Имари, преф. Сага, определить не удалось. Природа токсина не установлена. Анализ не выявил известных науке соединений, способных вызвать наблюдаемые патологии».

– Их наука бессильна, – прошептала я, сжимая в ладони свой кулон. Жемчужина была ледяной. – Они ищут наркотик, а это… это нечто другое. Что–то не из этого мира.

Артём с силой провёл рукой по лицу.

– Как оно и передаётся? Не через шприц и не через таблетку. Через проклятые предметы? Через прикосновение к тому, что трогать нельзя было?

– Вот! – я указала на фотографию сухого старика с длинной белоснежной бородой, – открой это…

Артём кликнул, онлайн–переводчик загружал страницу. На экране был скриншот пожелтевшей статьи из местной газеты «Имари Симбун», датированной несколькими днями после трагедии. Заголовок гласил: «Старейший житель Имари вещает о духе–мстителе». Ниже был снимок хмурого Сайто–сана, выглядывающего из–за приоткрытой двери своей лавки, и которую журналисты, судя по всему, привели как курьёз, чтобы посмешить читателей.

«Старик Сайто, владелец антикварной лавки, заявил о случившимся следующее: «Кровь в Чаше Слёз Матери разбудила Онрё. Её стражи поглотили их души». Когда мы попытались выяснить, что это значит, он захлопнул дверь перед нашим носом».

В статье далее язвительно отмечалось, что полиция не сочла нужным комментировать «бредни полусумасшедшего старика», и что в свете последних событий его слова лишь сеют лишнюю панику среди и без того напуганных жителей.

– Он знал, – я выдохнула, вглядываясь в расплывчатое фото лица Сайто–сана. – Он всё знал с самого начала. Он пытался их предупредить, а они его не послушали. И тогда… он просто смирился.

– «Кровь в Чаше Слёз Матери» … – медленно, вдумчиво проговорил Артём, переводя взгляд на свою блокнотную схему, где он обвёл кружком злополучную вазу. – Значит, так она называется. «Онрё»? Дух–мстительница?

– Новый запрос? – спросила я со слышимым утомлением в голосе. Мои глаза закрывались и пока Артём рылся в сети в поисках упоминаний про «Онрё», «Чаши слёз», «Духов –мстителей» и других возможных жертв, меня рубануло прямо в кресле. Вскоре голова Артёма опустилась на клавиатуру, и он тоже сдался перед усталостью и тем потрясением, которое ребята пережили за последние дни.

***

Проспав почти весь день, открыла глаза. Я лежала на расправленном кресле, накрытая пледом. В ногах скрючившись лежал Бо, а Артём уже сидел за монитором.

– Доброе утро…ну то есть вечер. Я бутерброды сделал. Ешь давай и смотри, что я успел нарыть, – он улыбнулся, но потом словно одёрнул себя, понимая, что информация, которую ему удалось раздобыть едва ли не страшнее того, что они уже знали, – Если только ты готова. Можем свернуться и забыть об этом, как о страшном сне! Прямо сейчас. Пока не поздно.

Я медленно села, пальцы сомкнулись на краю пледа. Посмотрела на экран, где среди вкладок мелькали старые газетные вырезки и изображения японских свитков, потом на решительное, но осунувшееся лицо Артёма.

– Ты сам–то сможешь забыть?

Он не ответил, лишь отвел взгляд. Этого было достаточно.

– Вот и я нет, – выпалила я, отбросила плед и решительно подошла к столу. – Дороги назад нет, Артём. Я хочу знать. Мне нужно знать. – я глубоко вздохнула, глядя на мерцающий монитор, как в бездну. – Вдруг там есть хоть какая–то связь… со мной. С моим отцом.

Мы продолжили поиски. Быстро установили, что Онрё – могущественный мстительный дух в японских верованиях, который возвращается из мира мёртвых, чтобы наказать обидчиков. По преданиям Онрё становится человек, испытавший перед смертью великую несправедливость, предательство или сильное горе. Этот беспощадный жестокий демон способен не только убивать своих врагов, но и вызывать стихийные бедствия – пожары, мощные грады, эпидемии. Ярость Онрё могла воплощаться в ледяных демонов – стражей. Рогатые и белоглазые о́ни[19] были идеальными убийцами, равнодушными и быстрыми. Новые жертвы, принесённые стражами, утоляли жажду мести их господина или госпожи, но никогда не унимали её окончательно.

– Это его я видела, стража! Только не понимаю, почему он не тронул меня?! Он дышал мне прямо в лицо, Тёма. А потом не стал даже догонять…

– Алин, ты только не сердись…но может он подумал, что ты уже того… Ну твой глаз он уже как у них… Ну то есть я хотел сказать… – Артём запинался, тщательно подбирая слова, по его взгляду я видела, как сильно он боится причинить мне боль неловким высказыванием.

– Поняла, не переживай, это как будто даже логично…– я сделала запись в блокноте.

Углубляясь, Артём накопал разрозненные, но пугающе похожие истории из разных эпох.

Английская газеты XIX века рассказывала о таинственной смерти посетителей салона мадам Дорнэ. Шесть человек, включая хозяйку вечера обнаружил Скотланд–Ярд. Мертвецы без видимых повреждений, но с абсолютно чёрными глазами и затянувшимися, такими же чёрными шрамами на лицах

Наткнулись на японские Укиё–э – гравюры, изображавшие как вполне бытовые сцены жизни японцев трёхсотлетней давности, так и легендарные и мифологические картины, пьесы кабуки о мстительной Оивэ, легенду о вымершей деревне…

Предание гласило дочь деревенского старосты не дождалась любимого с поля боя и собралась выйти замуж за богача из города. Несостоявшийся жених погиб. А его мать затаила страшную злобу на девушку и весь её род. Горе и обида разрывали её сердце. Она пришла на могилу сына и несколько дней рыдала без остановки.

На весёлой деревенской свадьбе ни с того ни с сего, как это бывает, завязалась драка и как только первые капли крови брызнули на землю. Все гости и жених с невестой упали замертво. Сказывали, что у них у всех был чёрный взгляд, а сердца вырваны из груди. Тело матери нашли на могиле сына полностью высохшим.

– У меня голова сейчас разорвётся! – я вспыхнула, мозг был перегружен не перевариваемым объёмом информации, – это что–то совершенно нереальное, ну ладно Япония, но мы то где? Сколько тысяч километров нас разделяет? Что тут забыли эти… ой я даже вслух не могу сказать! Тём, ты же понимаешь, что это бред?!

– Я, я не знаю, что сказать, посмотри, – Артём указал на оттиск старинной гравюры, – глаза то ни с чем не спутать! Алина, глаза–то у всех один в один!

На оттиске была изображена сцена того самого свадебного пира, где тени с белыми глазами нападали на гостей, часть которых уже лежала замертво с чёрной маской смерти на лице.

– Ты прав…– я на минуту задумалась, уставившись в потолок. Потом взгляд пробежал по книжной полке: рыцарские романы, ниндзя, ночные стражи…– Слушай, если эти чудовища до сих пор не истребили род человеческий, то как–то можно с ними бороться? – с надеждой спросила я, – Не могут же они быть непобедимыми!

Спустя еще час напряженных поисков мы нашли информацию о древнем, существовавшем почти тысячу лет назад ордене Оммёдзи. Мы переглянулись – впервые за весь вечер в наших глазах вспыхнула не просто надежда, а решимость. Японские придворные специалисты по магии и гаданиям. Они занимались астрологией, предсказаниями и, что важнее всего, защитой от злых духов и снятием проклятий. Именно оммёдзи проводили ритуалы для умиротворения мстительных духов.

– Так, всё, давай подытожим и сделаем перерыв, или я уйду в запой, – Артём откинулся на спинку кресла, закрыл ладонями лицо и тяжело выдохнул. Я записала выводы в блокнот и на всякий случай сделала фото записей на телефон.

– Никакой информации про кулон и про отца нет. Мы похоже зарываемся всё глубже и глубже. Как думаешь надо это отправить тем полицейским? У меня визитка этого с веснушками осталась… – достала из кармана мятый прямоугольник.

– Оно тебе надо? Ты думаешь они хоть что–то воспримут всерьёз? Забей. Ты лучше спроси у Фаины, что можно почитать, она шарит в этой японской теме.

– Ладно, я завтра собиралась к ней заехать, у Мушки именины, заодно спрошу…

[1] «Аса гохан» – традиционный японский завтрак, который означает «утренний рис»

[2] Вомб (Womb) – крупный ночной клуб в Токио, где почти каждый вечер проходят вечеринки, на которых звучит музыка в диапазоне от электрик–хауса до хип–хопа.

[3] 臆病者[okubyoumono] – яп. «трусишка, трус»

[4] «Шибу–дзакура» – это «сдержанный цвет сакуры» или «терпко–розовый».

[5] Фурисодэ – праздничное кимоно для незамужних женщин.

[6] Цумогину – драгоценный неотбелённый японский шёлк цвета лунного света, символ аутентичной, сдержанной красоты.

[7] Косихимо – узкий пояс–шнур, который используется как основа для фиксации кимоно, обеспечивая идеальную посадку перед завязыванием главного пояса оби.

[8] Шимада – традиционная причёска в виде высокого пучка, символ майко (ученицы гейши) и молодой незамужней женщины в Японии периода Эдо.

[9] Кандзаси – традиционные японские шпильки и гребни для украшения причёсок. Их форма, материал и орнамент могут указывать на время года, социальный статус и возраст владелицы.

[10] Осирои – традиционные японские белила, создающие фарфоровую маску на лице.

[11] Сэнсу – церемониальный складной веер

[12] Утива – нескладной веер–опахало, изображение тэнгу на котором служит защитой от злых духов и назойливых ухажёров.

[13] Тэнгу – горный дух, хранитель боевых искусств. Обладает двойственной природой – может быть как опасным разрушителем, так и мудрым защитником. Изображение тэнгу служит оберегом.

[14] Майко– ученица гейши (рег.)

[15] Окобо – высокие деревянные цоколи майко, чей звук шагов и неустойчивая походка символизируют юность и неопытность.

[16] Токоро–дзиндзя – небольшое синтоистское святилище–часовня, часто встречающееся в японской глубинке.

[17] Акамацу – японская красная сосна, священное дерево в синтоизме.

[18] Буси–самураи – так в феодальной Японии называли воинов–профессионалов, которые служили своему сюзерену (даймё).

[19] О́ни – японские демоны–людоеды с рогатой внешностью, слуги повелителя ада и мучители грешников, способные вселяться в людей.

ГЛАВА 6. КОРАБЛЬ ИЗ СТРАНЫ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА.

***

Титов курил, облокотившись на старый письменный стол. Окна открытые настежь впускали солнечный свет, который ласково согревал рабочий кабинет следователя. Семён нервно измерял небольшое помещение шагами, крутя в руках смартфон.

– Успокойся, сядь. Давай еще раз, – майор пытался снова выстроить цепочку, найдя хоть какую–то зацепку, но звенья никак не хотели скрепляться, – Семён, с первого тела и по порядку.

Молодой стажёр достал фотографии и разложил скудную папку с материалами дела: осмотры мест преступлений, заключение судмедэксперта, протоколы опросов свидетелей, нашедших тело.

– Первый. Сивохин Николай Александрович, 46 лет, столяр, ранее не судим, женат, двое детей. Тело найдено сторожем промзоны в Шушарах. Причём он там не работал. До нашим данным последние четыре года Сивохин трудился в компании «Люкс Мебель» – а это другой конец города. На месте преступления следов не обнаружено, скорее всего тело было оставлено там уже после убийства. Записи с видеокамер ничего не показали. В предполагаемый момент смерти, естественно, не работали. На момент обнаружения был мёртв трое суток. Причина смерти разрыв сердечной мышцы. Глазные яблоки чёрного цвета, область вокруг глаз покрыта чёрными келоидами. Одежда и волосы жертвы покрыты веществом, внешне похожим на иней. Экспертиза состав вещества определить не смогла, – Колышкин отложил одни бумаги и взял другие, – Никитина Светлана Игоревна, 22 года, студентка, не замужем, детей нет, к уголовной ответственности не привлекалась, были административные приводы за распитие в общественном месте. Найдена в лесополосе недалеко от Малуксы. Смерть наступила за три дня до обнаружения. Причина смерти та же, повреждения те же, иней…следов на месте преступления не обнаружено. Связи между жертвами и свидетелями, нашедшими тела, в первом и втором случае ни–ка–кой… – он дробно отчеканил последнее слово и поднял глаза на майора, – мы, кажется уже раз пятнадцать так же всё перечитали! Может….

– Продолжай, – Титов прервал младшего товарища твёрдым тоном, не предполагающим препирательств. Семён устало вздохнул. Взял следующее фото:

– Мерецковская Инга Эдуардовна, 38 лет, отбывала наказание за хранение и распространение, не замужем, есть сын, воспитывает бабушка. Найдена в гаражном кооперативе на Глухарской, спустя тридцать минут после смерти. Сторож слышал крик. Следов, однако, на месте преступления никаких, камеры засекли, как жертва прошла через шлагбаум в половине девятого вечера. Сторож с поста не отлучался, больше никто через этот шлагбаум не проходил. Следов нет. В остальном всё то же самое. И, что важно, наркотические вещества в крови жертвы не обнаружены, – Семён прокашлялся, залпом махнул стакан воды и продолжил, – И последний…

– Не каркай, – перебил его Титов…

– Четвёртая жертва, – поправил сам себя Семён, – Аскеров Рамиль Ренатович, уроженец г. Альметьевска, республики Татарстан, 30 лет, строитель. Как и когда приехал в Лен. область неизвестно, возможно на попутке. Женат, есть сын. На момент обнаружения мёртв трое суток. Следов нет. Причина смерти и повреждения идентичны. Обнаружили тело Одинцова Алина Константиновна и Архипов Артём Леонидович в лесу за своими загородными участками во время «ночной прогулки», – последние слова Семён произнёс с едкой иронией, – что характерно, на лице у Одинцовой аналогичное чёрное глазное яблоко и келоидные рубцы, по утверждению самой гражданки, её соседа и крёстной матери, травма врождённая и никаких неудобств, кроме эстетических не представляет. На момент смерти гражданина Аскерова у обоих подтверждённое алиби, мотив для совершения преступлений отсутствует. Характеристики, полученные от участкового положительные…всё…

Титов посмотрел в окно. Солнечное августовское утро, шум машин, голоса прохожих – за окном жизнь идёт своим чередом, какая–то приятная житейская суета… «Алина, Алина, что же с тобой не так?» – пронеслось в голове Титова, он вдруг осознал, что думает об этой странной девушке чаще, чем положено следователю.