Последняя цепь

Калеб подошёл к ней, обнял сзади. Она привычно откинулась на его грудь.

– Что ты думаешь? – спросил он тихо.

– Я думаю, что это может быть искусственным, – ответила она ещё тише, будто боялась, что кто-то подслушает. – Калеб, я думаю, что мы нашли что-то… созданное.

Он молчал, обдумывая её слова. За пятнадцать лет знакомства – с тех пор, как они встретились студентами в Марсианском технологическом университете – он научился доверять её интуиции. Элиза редко ошибалась. И когда она говорила с такой уверенностью…

– Мы должны это проверить, – сказал он.

Элиза повернулась в его объятиях, глядя снизу вверх. Несмотря на разницу в росте – почти двадцать сантиметров – она никогда не казалась маленькой рядом с ним. В ней была сила, которую трудно было выразить словами.

– Ты знаешь, что это опасно, – сказала она. – Если там действительно что-то есть…

– Если там что-то есть, – перебил он, – мы должны это увидеть. Ради этого мы здесь.

Она улыбнулась – той улыбкой, за которую он влюбился в неё много лет назад. Чуть кривоватой, как будто она знала какой-то секрет, которым не собиралась делиться.

– Ты знаешь, за что я тебя люблю? – спросила она.

– За мой блестящий ум и скромное обаяние?

– За то, что ты такой же безрассудный, как я.

Она поцеловала его – долгий, медленный поцелуй, который обещал больше, когда закончится вахта. А потом отстранилась и снова стала серьёзной.

– Я напишу отчёт, – сказала она деловым тоном. – Изложу факты, обоснование для сближения. Ты представишь его команде завтра на брифинге.

– А ты?

– А я буду калибровать спектрометры. Если мы действительно найдём там то, что я думаю… нам понадобится лучшее оборудование.

Калеб кивнул. Это была Элиза – всегда на шаг впереди, всегда готовая.

– Я люблю тебя, – сказал он просто.

– Знаю, – ответила она с лукавой улыбкой. – Идём, у нас много работы.

Воспоминание разорвалось, как мыльный пузырь, когда капсула тряхнулась от удара микрометеорита. Калеб моргнул, возвращаясь в реальность. В тесноту спасательной капсулы. В одиночество.

Элиза.

Он попытался сесть, но ремни безопасности удерживали его. Дрожащими пальцами он отстегнул застёжки и приподнялся, насколько позволяло ограниченное пространство. Голова кружилась – то ли от потери крови, то ли от седативов.

Левая сторона лица горела. Калеб осторожно коснулся раны – длинный порез от виска до скулы, уже покрытый коркой засохшей крови. Осколок едва не попал в глаз. Повезло, если это слово вообще применимо к тому, что произошло.

Он заставил себя взглянуть в иллюминатор.

«Касторея» исчезла. На её месте расширялось облако обломков – газ, металл, органика. То, что осталось от корабля и его экипажа. Сорок три человека, превращённых в межзвёздную пыль.

Варма с его бесконечными анекдотами про инженеров. Чен, который всегда улыбался, даже когда всё шло не так. Рейес, мечтавший накопить на собственный корабль и уйти в вольные торговцы. Доктор Чандра из медицинского отсека, которая научила Калеба играть в шахматы и обыгрывала его каждый раз.

И Элиза.

Элиза, которая вытолкнула его в капсулу и закрыла люк перед его лицом.

Элиза, которая сказала «Сделай это правильно» – последние слова, которых он даже не слышал.

Калеб почувствовал, как что-то рвётся внутри него. Не физически – там было только онемение. Но где-то глубже, в той части души, которую он считал неуязвимой.

Он заплакал.

Впервые с детства он плакал – беззвучно, содрогаясь всем телом в тесном пространстве капсулы. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с кровью, капали на комбинезон. Он прижал ладони к лицу и позволил себе горевать.

Это длилось несколько минут – или часов, он потерял счёт времени. А потом, постепенно, рыдания утихли. Остались только пустота и усталость, такая глубокая, что хотелось просто закрыть глаза и позволить капсуле унести его куда угодно.

Но он не мог.

«Сделай это правильно».

Что она имела в виду? Что значит «правильно» в мире, где её больше нет?

Калеб заставил себя сесть прямее. Осмотрел панель управления капсулой. Запасы кислорода – на семьдесят два часа. Вода – на сорок восемь. Еда – на неделю, если экономить. Спасательный маяк уже передаёт сигнал, это он помнил.

Ближайшая колония – в сорока семи световых годах. Даже на сверхсветовой скорости это месяцы пути. Но у капсулы нет сверхсветового двигателя – только маломощные ионные движки для маневрирования.

Надежда – на то, что кто-то услышит маяк. Какой-нибудь патрульный корвет или торговый корабль.

Шансы были невелики. В этом регионе космоса редко кто-то появлялся. Сектор Тау – пограничье, пустошь на краю изученного пространства.

И всё же Калеб не собирался сдаваться.

Он потянулся к бортовому компьютеру и начал набирать сообщение – всё, что он помнил о том, что произошло. Координаты аномалии. Описание структуры. Характеристики атаки. Поведение тех машин – дронов, или чем бы они ни были.

Если он умрёт здесь, пусть хотя бы информация выживет. Пусть другие узнают, что он нашёл. И что убило его экипаж.

Его жену.

Пальцы дрожали, но он продолжал печатать. Слово за словом. Факт за фактом.

«Структура искусственного происхождения… Нейтронные звёзды соединены материальными проводниками… Автономные защитные системы… Высокая агрессивность к любому приближению…»

Он печатал часами. Описывал всё, что видел. Всё, что предполагала Элиза. Её теории о вычислительной природе структуры. Её догадки о возрасте и происхождении.

Когда он закончил, небольшой накопитель данных капсулы был заполнен почти полностью. Калеб прикрепил файл к маяку – теперь сигнал передавал не только его местоположение, но и информацию. Самое важное открытие в истории человечества – и цену, которую пришлось за него заплатить.

После этого он откинулся на узкую койку и закрыл глаза.

Сон был милосердным – без сновидений, без кошмаров. Просто темнота, окутывающая его, как одеяло. Калеб погрузился в неё и позволил себе забыть – ненадолго, на несколько часов, – что мир изменился навсегда.

Его разбудил писк бортового компьютера.

Он рывком открыл глаза, дезориентированный, и несколько секунд не мог понять, где находится. Потом память вернулась – болезненным ударом под дых.

Капсула. Космос. Одиночество.

Компьютер продолжал пищать. Калеб сфокусировал взгляд на экране и почувствовал, как сердце пропускает удар.

ВХОДЯЩИЙ СИГНАЛ. ИДЕНТИФИКАЦИЯ: ПАТРУЛЬНЫЙ КОРВЕТ «НЕМЕЗИДА». РАСЧЁТНОЕ ВРЕМЯ ПРИБЫТИЯ: 18 ЧАСОВ 47 МИНУТ.

Его нашли.

Кто-то услышал маяк. Кто-то шёл за ним.

Калеб хотел почувствовать облегчение. Радость. Что угодно. Но внутри была только пустота.

Он выживет. Вернётся в цивилизацию. Расскажет о том, что видел.

А потом?

Потом начнётся самое трудное – жить дальше. Без неё.

«Немезида» – небольшой патрульный корвет с экипажем в двенадцать человек – подобрала капсулу точно в расчётное время. Калеба перенесли на борт и поместили в медицинский отсек, где корабельный врач обработал рану на лице и провёл полную диагностику.

Трещина в левой скуловой кости. Множественные порезы и ушибы. Лёгкое обезвоживание. Начальная стадия шока.

Физически он должен был полностью восстановиться.

Психически – вопрос оставался открытым.

Капитан «Немезиды», седовласый офицер по имени Маркус Штейн, пришёл к нему в первый же день.

– Командор Тайген, – сказал он негромко, садясь у его койки, – я прочитал ваш отчёт. То, что вы описываете…

– Это правда, – перебил Калеб. Его голос был хриплым, сорванным. – Каждое слово.

Штейн кивнул медленно:

– Я не сомневаюсь. Сенсоры вашей капсулы зафиксировали часть событий. Взрыв, обломки… – Он помолчал. – Мне очень жаль о вашем экипаже. О вашей жене.

Калеб отвернулся к переборке. Не хотел, чтобы капитан видел его лицо.

– Мы направляемся к ближайшей станции, – продолжал Штейн. – Оттуда вас переправят на Землю. Командование захочет услышать всё из первых уст.

– Они должны отправить флот, – сказал Калеб глухо. – То, что там находится… это величайшее открытие в истории. И величайшая угроза.

– Решение не за мной, командор. Но я передам вашу рекомендацию.

Штейн встал и направился к двери. Уже на пороге он обернулся:

– Вы сделали всё, что могли. Помните это.

Калеб не ответил. Он не верил в эти слова. Если бы он послушал интуицию, если бы приказал отступить раньше… может быть, все были бы живы. Может быть, Элиза…

Но «может быть» ничего не значит, когда люди мертвы.

Путь до Земли занял четыре месяца объективного времени – «Немезида» не была предназначена для дальних перелётов, и ей пришлось сделать несколько остановок на промежуточных станциях для дозаправки и ремонта.

Калеб провёл эти месяцы в полузабытьи. Ел, когда напоминали. Спал, когда удавалось. Давал показания, когда требовали. Но бо́льшую часть времени он просто смотрел в иллюминатор на проносящиеся мимо звёзды и думал.

Думал о Цепи – так он стал называть ту структуру. О нитях из нейтронного вещества, соединяющих звёзды через сотни световых лет. О городах на поверхности нейтронных звёзд, построенных существами, для которых температура в миллионы градусов была домашним теплом.

Думал о дронах – тысячах машин, защищавших структуру с безжалостной эффективностью. Они не пытались установить контакт. Не предупреждали. Просто уничтожали любого, кто подходил слишком близко.

Защитная система. Автоматическая, бессознательная, неумолимая. Работающая миллиард лет без перерыва.

И думал об Элизе. Каждый день, каждую ночь.

Вспоминал её смех – заразительный, звонкий. Вспоминал её привычку грызть кончик стилуса, когда она была сосредоточена. Вспоминал их свадьбу на орбитальной станции Марса – маленькую церемонию в присутствии дюжины друзей, с видом на ржавую планету внизу.

Вспоминал их последнюю ночь вместе, за два дня до катастрофы. Как они лежали в её каюте, переплетя пальцы, и строили планы на будущее. Дом на Титане. Дети когда-нибудь. Может быть, своя собственная экспедиция – маленький исследовательский корабль на двоих, бродящий по неизученным звёздам.

Планы, которым не суждено было сбыться.

Земля встретила его серым дождём.

Шаттл сел на космодроме в Женеве, и Калеба сразу окружили офицеры безопасности Конфедерации. Его отвезли в штаб-квартиру Космического командования – монументальное здание из стекла и бетона, возвышающееся над озером.

Следующие две недели превратились в бесконечную череду допросов, брифингов, медицинских осмотров. Калеб рассказывал свою историю снова и снова – сначала младшим офицерам, потом старшим, потом генералам и адмиралам. Каждый раз одни и те же вопросы. Каждый раз одни и те же ответы.

Что вы видели?

Структуру из нейтронных звёзд, соединённых материальными проводниками. Вероятно, искусственного происхождения.

Как она атаковала?

Автономные дроны из магнитосферы звезды. Тысячи, может быть, миллионы единиц.

Почему вы не отступили раньше?

Мы не знали об угрозе. Системы защиты активировались только при близком подходе.

Последний вопрос всегда оставался невысказанным, но Калеб видел его в глазах каждого, с кем разговаривал.

Почему вы выжили, когда остальные погибли?

На этот вопрос у него не было ответа. Только воспоминание о руках Элизы, толкающих его в капсулу. Только её последние слова, которых он не услышал.

Через три недели после возвращения Калеба вызвали на заседание Совета Безопасности Конфедерации.

Он стоял перед полукругом пожилых мужчин и женщин – самых влиятельных людей в человеческом космосе – и докладывал то, что уже рассказывал десятки раз. Но на этот раз ставки были выше.

– Командор Тайген, – сказал председатель Совета, высокий седовласый мужчина с непроницаемым лицом, – ваш отчёт вызвал серьёзное беспокойство. Если то, что вы описываете, правда…

– Это правда, – повторил Калеб. Он знал, что перебивать председателя – грубость, но ему было всё равно. – Данные с моей капсулы подтверждают каждое слово.

– Данные подтверждают взрыв и гибель корабля, – холодно возразил один из членов Совета, худощавый мужчина в форме адмирала. – Но ваши выводы о природе объекта… они основаны на интерпретации.

– Интерпретации моей жены, доктора Элизы Тайген, – сказал Калеб, и его голос стал жёстче. – Одного из лучших астрофизиков своего поколения. Она отдала жизнь, чтобы мы получили эту информацию.

Тишина повисла над залом.

Председатель прокашлялся:

– Никто не оспаривает героизм вашего экипажа, командор. Но Совет должен принять решение о дальнейших действиях, и нам нужна уверенность, а не гипотезы.

– Тогда отправьте ещё одну экспедицию, – предложил Калеб. – Более подготовленную, с боевым эскортом. Соберите больше данных.

– Вы только что описали, как защитные системы уничтожили ваш корабль за считанные минуты, – заметил адмирал. – И вы предлагаете отправить туда ещё людей?

Калеб сжал кулаки:

– Я предлагаю узнать, с чем мы имеем дело. Эта структура существует миллиард лет. Она работает. Она вычисляет что-то. И если мы не узнаем, что именно…

– Если мы не узнаем – что тогда? – Адмирал наклонился вперёд. – Вы думаете, эта… Цепь… представляет угрозу для человечества?

Калеб медлил с ответом. Он думал об этом бессонными ночами. Думал о масштабе структуры, о её возрасте, о безжалостной эффективности её защиты.

– Я не знаю, – признал он наконец. – Но я думаю, что мы обязаны это выяснить.

Совет совещался ещё два часа. В конце концов они приняли решение: послать дистанционные зонды для картографирования структуры на безопасном расстоянии. Пилотируемые экспедиции отложить до получения дополнительных данных.

А Калеба – отстранить от командования до завершения расследования причин гибели «Касторея».

Формулировка была мягкой: «временное отстранение в связи с психологической травмой». Но Калеб знал, что на самом деле означают эти слова.

Он стал козлом отпущения.

Кто-то должен был ответить за сорок три погибших. Кто-то должен был понести наказание за дерзость – подойти слишком близко к тому, что человечеству не следовало трогать.

И этим кем-то оказался он.

Следующие пятнадцать лет Калеб Тайген провёл на задворках человеческого космоса.

Его не уволили – формально он всё ещё оставался офицером Конфедерации. Но повышения обходили его стороной. Хорошие назначения доставались другим. Он командовал грузовыми рейсами к дальним колониям, патрулировал границы изученного пространства на устаревших кораблях, выполнял работу, которую никто больше не хотел делать.

И всё это время он следил за новостями из сектора Тау.

Зонды Конфедерации постепенно картографировали структуру. То, что обнаружила Элиза, оказалось лишь верхушкой айсберга. Цепь Предтеч – так её официально назвали – состояла из трёхсот нейтронных звёзд, соединённых проводниками из стабилизированного нейтронного вещества. Общая протяжённость – около шестисот световых лет. Масса – примерно четыреста пятьдесят солнечных.

Это была крупнейшая искусственная структура, когда-либо обнаруженная человечеством. Мегаструктура в истинном смысле этого слова.

И она продолжала работать.

Учёные подтвердили гипотезу Элизы: Цепь была вычислительным устройством невообразимой мощности. Гравитационные волны, передаваемые между узлами, несли информацию. Нейтронные звёзды служили процессорами. Всё вместе – компьютер размером со звёздное скопление, решающий какую-то задачу уже миллиард лет.

Но какую задачу? Никто не знал.

Защитные системы – Стражи, как их окрестили – не позволяли приблизиться. Каждая попытка отправить зонды ближе, чем на два миллиона километров к любому из узлов, заканчивалась одинаково: уничтожением аппарата за доли секунды.

Цепь хранила свои секреты.

И Калеб ждал.

Он знал – однажды придёт его время. Однажды Конфедерация поймёт, что ему не избежать возвращения к Цепи. Он был единственным живым человеком с опытом противостояния её защите – единственным, кто видел Стражей вблизи и выжил.

Рано или поздно они призовут его обратно.

И он будет готов.

Ночами, когда сон не шёл, Калеб часто думал о том, что скажет Элизе, когда вернётся к Цепи. Он знал, что это глупо – разговаривать с мёртвой женой в своих мыслях. Но не мог остановиться. Он рассказывал ей о новых теориях учёных, о данных с зондов, о политических интригах вокруг Цепи. Он делился с ней своими страхами и надеждами, своей болью и решимостью.

Иногда ему казалось, что она отвечает. Не словами – скорее, ощущением присутствия, мимолётным теплом в груди. Он понимал, что это лишь игра воображения, тоска, принимающая форму иллюзии. Но это помогало. Это давало ему силы продолжать.

Однажды он вернётся к Цепи. Однажды он узнает правду о том, что она вычисляет. Однажды он сделает это правильно – как просила Элиза.

И тогда, может быть, он наконец сможет отпустить её.

Шрам на левой стороне лица так полностью и не зажил. Регенеративная терапия могла бы убрать его без следа, но Калеб отказался от процедуры.

Ему нужно было это напоминание.

Каждое утро, глядя в зеркало, он видел тонкую белую линию, тянущуюся от виска к скуле. И вспоминал. «Касторею». Экипаж. Элизу.

«Сделай это правильно».

Он до сих пор не знал, что означали эти слова. Но он собирался узнать.

А где-то там, в бездне космоса, Цепь Предтеч продолжала своё вечное вычисление. Расчёт, которому было суждено завершиться через пятьдесят лет.

И результат этого расчёта изменит всё.

Часть I: Возвращение к цепи

Глава 1: Призраки в свете нейтронных звезд

Сектор Тау, 2847 год Флагманский корабль «Рассвет Одиссея» Подход к периферии Цепи Предтеч

Командор Калеб Тайген стоял у панорамного обзорного окна флагманского мостика и смотрел на то, что убило его жену двадцать лет назад.

Цепь Предтеч простиралась перед ним во всём своём невозможном великолепии – ожерелье из трёхсот нейтронных звёзд, нанизанных на нити из стабилизированного звёздного вещества. Отсюда, с расстояния в пятьдесят световых лет, она казалась почти безобидной: россыпь мерцающих точек, соединённых тончайшими паутинками света. Но Калеб знал правду. Он помнил, как эта красота превращается в смерть.

Ему было сорок семь биологических лет и шестьдесят три хронологических – разница, накопившаяся за десятилетия релятивистских путешествий. Время странным образом обходилось с космическими странниками: пока он летел между звёздами со скоростью, близкой к световой, Вселенная старела быстрее него. Друзья детства давно умерли от старости. Мир, который он знал, изменился до неузнаваемости. Но шрам на левой стороне лица остался таким же, каким был в тот день на «Касторее» – тонкая белая линия от виска до скулы, напоминание о цене, которую он заплатил за знание.

За его спиной мостик «Рассвета Одиссея» гудел приглушённой активностью. Это был совсем другой корабль, чем «Касторея»: не скромное исследовательское судно, а флагман научно-военной экспедиции – семьсот метров бронированного корпуса, напичканного новейшими технологиями Конфедерации. Экипаж в триста двадцать человек, включая учёных, инженеров, морских пехотинцев и пилотов истребительной эскадрильи. Термоядерные реакторы мощностью в петаватты. Системы вооружения, способные расколоть астероид средних размеров.

И всё равно Калеб знал, что против Стражей Цепи этого недостаточно.

– Командор, – голос за спиной заставил его обернуться, – мы завершили выход из сверхсветового режима. Все системы в норме.

Капитан Хирш Накамура стоял у центрального тактического стола, его тёмные глаза внимательно изучали голографическую проекцию пространства вокруг корабля. Пятьдесят один год, ветеран десятков межзвёздных экспедиций, потомок марсианских колонистов в пятом поколении. Его лицо было испещрено мелкими морщинами – следы радиационного облучения, полученного в молодости на внешних рубежах Пояса Койпера. Накамура был из тех людей, которые видели космос не романтическим приключением, а работой – тяжёлой, опасной, часто смертельной.

– Спасибо, капитан, – Калеб отвернулся от обзорного окна и подошёл к тактическому столу. – Статус эскорта?

– Четыре фрегата поддержки на позициях. «Страж», «Копьё», «Немезида» и «Буря». Истребительное звено в состоянии готовности. Научные корабли «Горизонт» и «Открытие» следуют в кильватере.

Калеб кивнул, изучая расположение кораблей на проекции. Семь судов, включая флагман. Самая крупная экспедиция к Цепи за всю историю изучения. И всё равно он чувствовал себя муравьём, ползущим к подножию горы.

– Какова текущая дистанция до ближайшего узла? – спросил он.

– Сорок семь целых три десятых световых года до объекта, обозначенного как Узел-17, – ответил Накамура. – Это та самая нейтронная звезда, которую обнаружила «Касторея».

То самое место. Калеб почувствовал, как что-то сжимается в груди – знакомая боль, которая так и не утихла за двадцать лет.

– Понял, – сказал он ровным голосом. – Объявите общий сбор старших офицеров в конференц-зале через тридцать минут. Пора провести полный брифинг миссии.

Конференц-зал «Рассвета Одиссея» располагался в центральной части корабля, защищённой несколькими слоями брони и силовых полей. Овальный стол из полированного композитного материала мог вместить двадцать человек; сейчас за ним сидели двенадцать – командный состав экспедиции.

Калеб занял место во главе стола и обвёл взглядом собравшихся. Каждое лицо было ему знакомо – он лично отбирал этих людей из сотен кандидатов. Каждый из них был лучшим в своей области. И каждый знал, на что идёт.

Справа от него сидела доктор Лена Кастро, главный научный офицер экспедиции. Тридцать девять лет, специалист по ксеноархеологии и древним технологиям. Она изучала артефакты Предтеч последние пятнадцать лет своей жизни – от загадочных Врат Андромеды до монолитов-обсерваторий, найденных на семнадцати планетах галактики. Её тёмные волосы были собраны в аккуратный пучок, карие глаза смотрели с той смесью энтузиазма и сосредоточенности, которая отличала истинных учёных. Что-то в ней напоминало Калебу Элизу – не внешне, но той же страстью к познанию, той же готовностью рисковать ради истины.

Рядом с ней расположился профессор Элиас Теорем, специалист по искусственному интеллекту – эксцентричный гений шестидесяти семи биологических лет, хотя хронологически ему было уже за сто. Бо́льшую часть жизни он провёл в анабиозе между контрактами, просыпаясь лишь для решения самых сложных задач. Его седые волосы торчали в разные стороны, очки в старомодной оправе постоянно сползали на нос, а взгляд блуждал где-то в пространстве, словно он одновременно присутствовал здесь и решал какую-то невидимую другим задачу.

Слева от Калеба сидел капитан Накамура, а за ним – инженер-майор Кэй Окунде, главный инженер экспедиции. Сорок четыре года, родом с Титана – спутника Сатурна, где она выросла в подземных колониях, привыкнув к жизни в замкнутых пространствах и постоянной зависимости от технологий. У неё было спокойное, сосредоточенное лицо и руки с характерными мозолями инженера-практика. Окунде славилась тем, что могла починить практически всё – от неисправного кофейника до повреждённого термоядерного реактора.

Напротив инженера сидела лейтенант Иша Мадхани, офицер разведки. Двадцать восемь лет – самая молодая среди старших офицеров. Индийское происхождение, безупречная военная выправка, тёмные глаза, которые, казалось, видели больше, чем показывали. Её личное дело было образцовым: академия с отличием, три года службы в разведывательном управлении Конфедерации, участие в нескольких деликатных операциях на границах человеческого пространства. Идеальный офицер. Почти слишком идеальный, подумал Калеб, но отбросил эту мысль – паранойя была плохим советчиком.

Остальные места занимали главы подразделений: командир морских пехотинцев майор Вэнс, начальник медицинской службы доктор Чжоу, главный пилот коммандер Рихтер и другие. Все – профессионалы высшего класса, все – понимали серьёзность миссии.

– Благодарю за оперативный сбор, – начал Калеб, активируя голографический проектор в центре стола. Над столешницей развернулась трёхмерная карта сектора Тау, с Цепью Предтеч, сияющей в центре, словно драгоценное ожерелье на бархате космической тьмы. – Как вы знаете, мы находимся в пятидесяти световых годах от периферии структуры, известной как Цепь Предтеч. Для некоторых из вас это первое знакомство с объектом. Для меня… – он сделал паузу, – это возвращение.

Никто не произнёс ни слова, но Калеб почувствовал, как изменилась атмосфера в зале. Все знали его историю – она стала частью официальной документации по Цепи. Командор Тайген, единственный выживший с «Касторея». Человек, который потерял жену и сорок три члена экипажа при первом контакте с защитными системами мегаструктуры.