Последняя цепь

Эдуард Сероусов

Последняя цепь

Пролог: Касторея

Сектор Тау, 2827 год Научно-исследовательский корабль «Касторея» 47 световых лет от ближайшей колонии

Калеб Тайген стоял у панорамного иллюминатора командного мостика, и бесконечная чернота космоса смотрела на него в ответ. В двадцать семь лет он был самым молодым командиром исследовательского судна класса «Пионер» в истории Конфедерации – факт, который одновременно наполнял его гордостью и тревогой. Особенно сейчас, когда «Касторея» углублялась в регион пространства, куда ещё не заходил ни один человеческий корабль.

За толстым кварцевым стеклом, усиленным силовыми полями, простиралась межзвёздная пустота сектора Тау. Здесь, на самом краю изученного космоса, звёзды казались редкими искрами, разбросанными по чёрному бархату вечности. Ближайшее солнце находилось в двенадцати световых годах – тусклый красный карлик, слишком холодный даже для самых неприхотливых форм жизни.

Калеб провёл ладонью по гладкой поверхности подлокотника командного кресла – жест, ставший для него ритуалом за восемь месяцев экспедиции. Корабль отзывался на прикосновение едва уловимой вибрацией: термоядерные реакторы в его чреве работали на семидесяти процентах мощности, питая двигатели и системы жизнеобеспечения для сорока четырёх членов экипажа.

– Командор, – голос лейтенанта Чена прорезал тишину мостика, – мы приближаемся к расчётной точке. До источника аномалии три астрономических единицы.

Калеб повернулся к тактическому дисплею. На голографической проекции мерцала трёхмерная карта пространства вокруг «Касторея» – и там, впереди по курсу, пульсировала алая точка, обозначавшая нечто, чему у науки пока не было названия.

Гравитационная аномалия. Четыре месяца назад автоматические зонды на периферии сектора Тау зафиксировали странные возмущения в ткани пространства-времени. Сигнатуры не соответствовали ни одному известному природному явлению – ни чёрной дыре, ни нейтронной звезде, ни даже экзотическому объекту вроде кротовой норы. Данные указывали на что-то… иное.

И «Касторея» была послана выяснить, что именно.

– Доктор Тайген просила передать, что она закончила калибровку спектрометров и поднимается на мостик, – добавил Чен, и лёгкая улыбка тронула его губы. Весь экипаж знал о том, что командор и главный астрофизик состоят в браке уже три года. Это было необычно для исследовательских миссий – но Калеб настоял, что никто лучше Элизы не справится с научной частью экспедиции. И он был прав.

Двери мостика разъехались с тихим шипением, и Калеб почувствовал, как что-то тёплое разливается в груди при виде жены. Элиза Тайген вошла стремительной походкой, её тёмные волосы были собраны в практичный хвост, а карие глаза горели тем особенным светом, который появлялся в них всякий раз, когда она была на пороге открытия.

– Ты должен это увидеть, – сказала она вместо приветствия, активируя свой планшет. – Новые данные со спектрометров. Калеб, это невероятно.

Она подошла к центральному голографическому столу и вывела на него массив информации. Цифры и графики заплясали в воздухе, складываясь в картину, от которой у Калеба перехватило дыхание.

– Смотри на эти спектральные линии, – Элиза указала на серию пиков в ультрафиолетовом диапазоне. – Это не естественное излучение. Слишком упорядоченное, слишком… правильное. А вот это, – она увеличила другой сегмент данных, – гравитационные волны. Они повторяются с периодичностью в 4,7 секунды. Идеально.

– Пульсар? – предположил старший помощник Рейес, склонившийся над столом.

Элиза покачала головой:

– Пульсары так не работают. Их периоды измеряются долями секунды или минутами, не этим странным промежутком. И посмотри на массу объекта – по нашим расчётам, источник аномалии имеет массу примерно в полторы солнечных. Это консистентно с нейтронной звездой, но… – она сделала паузу, и в её голосе появились нотки благоговения, – нейтронные звёзды не генерируют такие паттерны излучения. Никогда.

Калеб внимательно изучал данные. Его мозг, натренированный годами работы в астрофизике – до того, как он перешёл на командную должность, – выстраивал модели и отбрасывал их одну за другой.

– Ты хочешь сказать, что это искусственный объект? – спросил он тихо.

Элиза встретила его взгляд. В её глазах плескались одновременно восторг и страх.

– Я хочу сказать, что мы, возможно, нашли первое неопровержимое доказательство существования Предтеч.

Тишина повисла над мостиком, словно физически ощутимая сущность. Каждый офицер замер на своём посту. Предтечи – легендарная цивилизация, оставившая загадочные артефакты по всей галактике. Врата Андромеды. Обсерватории-монолиты. Хранилища с неизвестным содержимым. За четыреста лет изучения человечество так и не смогло понять, кто их создал, зачем и куда исчезли создатели.

– Это… – начал Рейес и осёкся, не находя слов.

– Это меняет всё, – закончил за него Калеб. Он выпрямился, принимая командную позу, хотя внутри его охватывал тот же трепет, что и остальных. – Лейтенант Чен, передайте на Землю по квантовому каналу: обнаружен объект потенциально искусственного происхождения. Координаты прилагаются. Продолжаем сближение для детального изучения.

– Есть, командор. – Чен повернулся к своей консоли, и его пальцы забегали по сенсорной панели.

Калеб подошёл к Элизе, встав рядом с ней у голографического стола. Их плечи почти соприкасались – маленький жест близости, который они позволяли себе даже на службе.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он негромко.

Элиза усмехнулась:

– Как человек, который, возможно, только что сделал величайшее открытие в истории. И одновременно как человек, который понятия не имеет, во что мы ввязываемся.

– Это честный ответ.

– Ты ведь знаешь, что я не умею врать. Особенно тебе.

Он накрыл её ладонь своей – мимолётное прикосновение, почти незаметное для окружающих.

– Мы будем осторожны. Сначала дистанционное сканирование, потом – если всё безопасно – ближний подход. По протоколу.

Элиза кивнула, но в её глазах мелькнуло что-то – тень беспокойства, которую она быстро спрятала за профессиональной маской.

– По протоколу, – повторила она. – Конечно.

Следующие шесть часов «Касторея» медленно сокращала дистанцию до источника аномалии. Термоядерные двигатели работали в экономичном режиме, выбрасывая плазменные струи, которые разгоняли корабль до семи процентов скорости света. При такой скорости релятивистские эффекты были пренебрежимо малы, но Калеб всё равно приказал вести постоянный мониторинг временной дилатации – на случай, если вблизи аномалии начнутся искажения пространства-времени.

Постепенно объект проступал из темноты космоса, словно древний левиафан, поднимающийся из глубин океана. Сначала – лишь точка на сенсорах, чуть более яркая, чем фоновое излучение. Потом – расплывчатое пятно, окружённое ореолом ионизированного газа. И наконец – когда «Касторея» приблизилась на одну астрономическую единицу – картина стала чёткой.

Калеб стоял перед главным экраном, и его разум отказывался принять то, что видели глаза.

Нейтронная звезда – крошечный сверхплотный объект диаметром всего в двадцать километров – висела в пространстве, окутанная сиянием раскалённой плазмы. Это было ожидаемо. Но от неё в обе стороны тянулись… нити. Материальные структуры толщиной в сотни метров и длиной, уходящей далеко за пределы видимости сенсоров. Они светились тусклым голубоватым светом, словно выкованные из застывшего звёздного огня.

– Господи, – прошептал кто-то за спиной Калеба.

– Длина видимых сегментов – примерно три световых года, – доложила Элиза, её голос дрожал от едва сдерживаемого волнения. – И судя по траектории, они ведут к другим массивным объектам. Калеб, это не одиночная структура. Это… сеть. Или цепь.

– Цепь?

– Посмотри. – Она вывела на экран реконструкцию данных. – Мы видим только малую часть, но экстраполяция показывает: эти нити соединяют нейтронные звёзды между собой. Десятки, возможно сотни объектов, связанных материальными структурами через сотни световых лет.

Калеб почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. Масштаб происходящего был… невозможен. Человечество гордилось своими достижениями – межзвёздными кораблями, орбитальными станциями, терраформированными мирами. Но это… это было творение богов.

– Состав нитей? – спросил он, заставляя себя мыслить аналитически.

– Невероятно. – Элиза выглядела потрясённой. – Стабилизированное нейтронное вещество. Плотность порядка десяти в четырнадцатой степени граммов на кубический сантиметр. Такое просто не может существовать в свободном состоянии – оно должно мгновенно распадаться без гравитации нейтронной звезды. Но что-то удерживает его в стабильном состоянии. Какое-то поле, которое мы не распознаём.

– Предтечи… – Рейес произнёс это слово так, будто оно было молитвой.

– Или кто-то ещё, – осторожно добавила Элиза. – Мы не знаем, кто это построил. Но судя по возрасту нейтронных звёзд и степени деградации орбит… этой структуре не менее восьмисот миллионов лет.

Восемьсот миллионов лет. Когда это было создано, на Земле ещё не появились первые многоклеточные организмы. Жизнь только начинала своё долгое восхождение из первичного океана, а где-то здесь, в бездне космоса, некая цивилизация уже возводила мегаструктуры из звёздного вещества.

– Мы должны подойти ближе, – сказала Элиза. В её голосе звучала страсть исследователя, готового рискнуть всем ради знания. – Нам нужны образцы. Детальные сканы. Мы должны понять, как это работает.

Калеб колебался. Что-то – интуиция, отточенная годами космических полётов – подсказывало ему, что здесь нужна осторожность. Но научное любопытство боролось со страхом, и любопытство побеждало.

– Сближение, – приказал он. – Но медленно. И держите все системы обороны в готовности.

«Касторея» подходила к нейтронной звезде по спирали, словно хищная птица, кружащая над добычей. Каждый виток приближал их к цели – и каждый виток приносил новые данные, от которых у научной команды захватывало дух.

Калеб стоял на мостике, наблюдая за работой экипажа. Вокруг него царила атмосфера сосредоточенной деятельности: операторы склонились над консолями, техники проверяли показания приборов, офицеры негромко переговаривались. Воздух пах озоном и переработанным кислородом – привычный запах космического корабля, который давно стал для Калеба запахом дома.

Он посмотрел на часы. Прошло уже четырнадцать часов с момента первого обнаружения структуры, и всё это время они медленно приближались, собирая данные. Усталость начинала давать о себе знать – лёгкая тяжесть за глазами, напряжение в плечах. Но остановиться было невозможно. Не сейчас, когда они стояли на пороге величайшего открытия в истории человечества.

Элиза работала за своей станцией, погружённая в анализ спектрограмм. Её пальцы порхали над голографической клавиатурой, вводя команды и корректируя параметры сканирования. Калеб позволил себе несколько секунд просто смотреть на неё – на сосредоточенную складку между бровями, на прядь волос, выбившуюся из хвоста, на едва заметную улыбку, появлявшуюся каждый раз, когда данные подтверждали её гипотезы.

Он любил её. Любил с той отчаянной, всепоглощающей силой, которая пугала его самого. В космосе, где смерть всегда рядом, такая любовь была одновременно благословением и проклятием. Благословением – потому что делала каждый день осмысленным. Проклятием – потому что удесятеряла страх потери.

Нити – или, как их окрестила Элиза, «проводники» – были не просто материальными структурами. Внутри них текли потоки энергии и, возможно, информации. Спектральный анализ показывал модуляции гравитационных волн – сложные паттерны, слишком упорядоченные для природного явления.

– Это компьютер, – объявила Элиза на совещании старших офицеров, проведённом в конференц-зале корабля. Вокруг овального стола собрались восемь человек – командный состав «Касторея». – Вся эта структура – гигантский вычислительный механизм. Нейтронные звёзды служат процессорами, используя квантовые флуктуации в своей коре для обработки данных. Проводники передают информацию между узлами через модуляции гравитационных волн.

– Вычислительный механизм? – переспросил главный инженер Варма. – Для чего?

– Понятия не имею, – честно ответила Элиза. – Но вычислительная мощность этой системы… даже по самым скромным оценкам, она превышает всё, что когда-либо создавало человечество, в миллиарды раз. Может быть, в триллионы.

Калеб сложил руки на столе:

– Какие риски при ближнем сближении?

Варма прокашлялся:

– Радиация от нейтронной звезды – серьёзная проблема. Наши щиты рассчитаны на звёздные вспышки, но не на постоянное воздействие такой интенсивности. При подходе ближе чем на пять миллионов километров экипаж начнёт получать опасные дозы.

– А приливные силы?

– На такой дистанции – терпимо. Но если подойти ближе… гравитация нейтронной звезды чудовищна. Даже на расстоянии в тысячу километров разница в притяжении между носом и кормой корабля разорвёт нас на части.

Элиза подняла руку:

– Есть ещё кое-что. Мы зафиксировали… активность. В магнитосфере звезды.

Все взгляды обратились к ней.

– Какую активность? – спросил Калеб, и его голос стал жёстче.

– Объекты. Тысячи мелких объектов, движущихся по орбитам вокруг звезды. Сначала мы приняли их за астероиды, но их траектории слишком правильные. Они… патрулируют.

Тишина.

– Ты хочешь сказать, что там есть охрана? – медленно произнёс Рейес.

– Я хочу сказать, что мы, возможно, не единственные гости здесь. Или… или это автономные системы защиты. Как дроны.

Калеб встал, упираясь ладонями в стол:

– Почему ты не сообщила об этом раньше?

Элиза выдержала его взгляд:

– Потому что я не была уверена. Данные неоднозначны. Это могут быть просто обломки, захваченные гравитацией. Но чем ближе мы подходим, тем яснее картина. И она мне не нравится.

Калеб провёл рукой по коротким тёмным волосам – жест, выдававший внутреннее напряжение.

– Мнения?

Варма покачал головой:

– Я бы рекомендовал отступить. Отправить беспилотные зонды, получить больше данных, вернуться с подготовленной экспедицией.

– Согласен, – поддержал его офицер безопасности Коннор. – Мы исследовательское судно, не боевое. Если там есть системы защиты…

– Если мы уйдём сейчас, – перебила Элиза, – мы можем упустить шанс, который выпадает раз в тысячелетие. Эта структура активна. Она работает. Кто знает, как долго это продлится? Может быть, через год, через десять лет она отключится, и мы никогда не узнаем её секретов.

– А может быть, она убьёт нас, – холодно возразил Коннор.

Элиза повернулась к нему:

– Каждый из нас знал, на что идёт, когда записывался в экспедицию. Мы здесь не для того, чтобы играть в безопасность. Мы здесь, чтобы раздвигать границы знания.

Калеб поднял руку, прерывая спор:

– Достаточно. – Он помолчал, взвешивая аргументы. Часть его – та, что любила Элизу и хотела защитить её любой ценой – требовала немедленного отступления. Но другая часть – командир, учёный, исследователь – понимала, что жена права.

– Компромисс, – объявил он наконец. – Мы подойдём на безопасную дистанцию – десять миллионов километров. Запустим автономные зонды для ближнего сканирования. Если зонды не столкнутся с противодействием, рассмотрим дальнейшее сближение. Если столкнутся – немедленное отступление. Всем согласны?

Молчаливые кивки вокруг стола.

– Хорошо. По местам.

Зонд «Меркурий-7» был крошечным по меркам космических аппаратов – цилиндр длиной в три метра, начинённый сенсорами и маломощным ионным двигателем. Он отделился от «Касторея» и устремился к нейтронной звезде, постепенно набирая скорость.

Калеб наблюдал за его продвижением с мостика, окружённый офицерами и техниками. Элиза стояла рядом, её пальцы нервно постукивали по планшету.

– Три миллиона километров до цели, – доложил оператор сенсоров. – Телеметрия стабильна.

На экране нейтронная звезда выглядела как сияющий глаз циклопа, окружённый вихрями раскалённого газа. Проводники уходили от неё в обе стороны, исчезая в бесконечности. И там, в магнитосфере, мерцали тысячи крошечных точек – те самые объекты, которые обнаружила Элиза.

– Два миллиона километров. Начинаю детальное сканирование поверхности звезды.

Данные полились потоком. Калеб видел, как глаза Элизы расширяются от изумления по мере того, как картина становилась яснее.

– Боже мой, – прошептала она. – Там города.

– Что?

– Смотри. На поверхности звезды. Эти структуры – не просто процессорные блоки. Это… здания. Инфраструктура. Кто-то жил здесь. Или живёт.

Калеб вглядывался в изображение, и действительно – среди бушующих плазменных океанов виднелись геометрические формы. Правильные, искусственные. Постройки из материала, способного выдержать температуру в миллионы градусов и гравитацию, в миллиарды раз превышающую земную.

– Один миллион километров, – продолжал оператор. – Зонд приближается к внешней границе магнитосферы.

И тогда это произошло.

Сначала – едва заметное изменение в паттернах движения тех крошечных объектов. Потом – резкое ускорение, словно рой разбуженных ос. Точки на экране пришли в движение, сходясь к одной цели.

– Активность в магнитосфере! – крикнул оператор. – Объекты меняют траектории, курс на перехват зонда!

– Сколько их? – Голос Калеба был спокоен, но его кулаки сжались.

– Сотни. Нет, тысячи. Они… о господи…

Камера зонда зафиксировала их в деталях на долю секунды, прежде чем всё закончилось. Машины – другого слова Калеб подобрать не мог. Металлические конструкции размером с человека, угловатые и хищные, с выступами, которые могли быть оружием или сенсорами. Они двигались с невозможной скоростью, игнорируя законы инерции, словно гравитация не имела над ними власти.

Экран мигнул и погас.

– Потеря связи с зондом, – доложил оператор мёртвым голосом.

Несколько секунд все молчали. Потом Элиза тихо произнесла:

– Они его уничтожили. За доли секунды.

Калеб повернулся к рулевому:

– Полный назад. Сейчас.

– Есть, командор.

Двигатели «Касторея» взревели, выбрасывая потоки плазмы. Корабль начал разворот, уходя от нейтронной звезды.

Но было уже поздно.

Первый удар пришёлся на левый двигательный модуль. «Касторея» содрогнулась, словно великан ударил её кулаком, и аварийные сирены взвыли по всему кораблю.

– Повреждения в секторе семь! – кричал кто-то. – Разгерметизация!

Калеб вцепился в поручень, удерживая равновесие:

– Что это было?

– Неизвестно! Сенсоры не фиксируют снаряд, но что-то пробило обшивку!

Второй удар. На этот раз – центральная секция. Свет на мостике мигнул и погас, сменившись красным аварийным освещением.

– Калеб! – Элиза схватила его за руку. В её глазах плескался страх – не за себя, за него, за экипаж, за всё.

– Оружие? – крикнул он в пустоту.

– Онлайн! Но мы не видим целей! Они слишком быстрые, слишком маленькие!

Третий удар вырвал кусок корпуса в районе медицинского отсека. Калеб услышал по интеркому крики умирающих – люди, захваченные декомпрессией, выброшенные в вакуум.

– Боевая тревога! Все к спасательным капсулам!

Он бежал по коридору, таща Элизу за собой. Вокруг царил хаос: мигающий свет, стонущий металл, вой сирен. Экипаж метался в панике, пытаясь добраться до капсул.

Четвёртый удар. Пятый. Корабль разваливался на части, словно его потрошила невидимая рука.

Они добрались до спасательного отсека. Три капсулы из восьми были уже уничтожены – чёрные дыры в переборках на их месте. Люди толпились у оставшихся, пытаясь забраться внутрь.

– Сюда! – Калеб втолкнул Элизу в ближайшую капсулу. – Быстро!

– А ты?

– Я за тобой!

Он повернулся, чтобы помочь раненому технику. И в этот момент очередной удар потряс корпус. Переборка справа смялась, словно бумага, и Калеба отбросило к стене.

Мир расплылся. Боль пронзила левую сторону лица – осколок. Кровь залила глаз. Сквозь пелену он увидел, как Элиза выскакивает из капсулы и бежит к нему.

– Нет! – прохрипел он. – Назад!

Но она уже была рядом, поднимая его, закидывая его руку себе на плечо.

– Не смей умирать, – прошептала она ему на ухо. – Слышишь меня? Не смей.

Они ковыляли к капсуле. Вокруг всё рушилось – корабль агонизировал под непрекращающимися ударами невидимого врага. Калеб чувствовал, как силы покидают его, как сознание ускользает…

Элиза затолкала его в капсулу.

– Элиза, залезай…

– Одно место, – сказала она. И улыбнулась – той улыбкой, которую он любил больше всего на свете. – Одно место, Калеб. И это твоё.

– Нет!

Он попытался встать, выбраться, вытащить её внутрь. Но она уже нажимала кнопку аварийного запуска. Люк захлопнулся перед его лицом.

Через крошечный иллюминатор он видел её – стоящую в агонизирующем коридоре, окружённую огнём и смертью. Она приложила ладонь к стеклу.

Её губы шевельнулись. Он не слышал слов через толщу металла и вакуум, но читал по губам.

«Сделай это правильно».

Капсула выстрелила в пространство.

Калеб плыл в темноте, прижавшись лицом к иллюминатору. Кровь из раны на лице засыхала, стягивая кожу. Боль была где-то далеко – отстранённая, нереальная.

«Касторея» умирала перед его глазами.

Корабль, его дом последние восемь месяцев, разрывался на части. Невидимые удары вспарывали корпус, выбрасывая в вакуум обломки и тела. Калеб видел, как один из модулей отделился и взорвался – термоядерное топливо сдетонировало, превратив металл в плазму.

Где-то там была Элиза.

Он бил кулаками по стеклу, кричал что-то бессвязное. Система жизнеобеспечения капсулы пискнула, впрыскивая седативы в его кровоток, но он сопротивлялся, не желая пропустить ни секунды.

И тогда он увидел их.

Они выплыли из темноты, как призраки, – тысячи крошечных машин, окружающих останки «Касторея». Они двигались с пугающей грацией, словно косяк хищных рыб. Угловатые, металлические, чуждые.

Дроны не обращали внимания на его капсулу. Возможно, она была слишком мала, слишком незначительна. Или они уже достигли своей цели – нейтрализовать угрозу.

Последний удар.

Реактор «Касторея» – массивное термоядерное сердце корабля – не выдержал. Вспышка была такой яркой, что фильтры иллюминатора потемнели, защищая его глаза. Когда зрение вернулось, на месте корабля осталось лишь расширяющееся облако раскалённого газа и обломков.

Сорок четыре человека.

Элиза.

Калеб закрыл глаза и позволил седативам забрать себя в темноту.

Он очнулся через четырнадцать часов, когда спасательный маяк капсулы наконец достиг ближайшего релейного узла связи. Системы диагностики сообщали, что он единственный выживший. Сорок три человека погибли. Включая доктора Элизу Тайген, главного астрофизика экспедиции.

Его жену.

Калеб лежал в тесном пространстве капсулы, глядя в потолок невидящими глазами. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с засохшей кровью.

За иллюминатором, в невообразимой дали, тускло мерцала нейтронная звезда – первое звено загадочной цепи, простирающейся через сотни световых лет. Древняя, непостижимая, смертоносная.

Он не знал тогда, что вернётся.

Не знал, что двадцать лет будут преследовать его кошмары о том дне.

Не знал, что та структура изменит судьбу галактики.

Всё, что он знал в тот момент – это пустота в груди, на том месте, где раньше было сердце.

Капсула плыла в бесконечной темноте, унося его прочь от места трагедии.

Три дня назад – целую вечность назад – они с Элизой сидели в её каюте, и она показывала ему первые аномальные показания, пришедшие с автоматических зондов. Калеб помнил каждую деталь того вечера: приглушённый свет, запах переработанного воздуха с лёгким привкусом озона от систем очистки, тепло её плеча, прижатого к его.

– Смотри, – говорила она, водя пальцем по голографическому экрану планшета. Её глаза светились тем особенным светом, который появлялся всегда, когда она была на пороге чего-то большого. – Видишь эти пики? Это не шум. Это паттерн.

Калеб тогда наклонился ближе, всматриваясь в график. Данные действительно выглядели странно – слишком упорядоченные для естественного явления, слишком регулярные.

– Похоже на пульсар, – предположил он.

– Вот именно – похоже. Но не совсем. – Элиза встала и подошла к иллюминатору своей каюты. За толстым стеклом простиралась бесконечность космоса – россыпь далёких звёзд на чёрном бархате пустоты. – Пульсары не дают такого спектра. И эта периодичность – 4,7 секунды. Нет известного физического процесса, который бы генерировал именно такой интервал.