ОНИКС-Синтез. Полный проект

Он смотрел на них, оценивая и проверяя на прочность. Страх в их глазах отсутствовал как класс зато он видел огонь, тот самый огонь, который заставлял их сутками не спать у пульта «Хаврошки». Азарт первооткрывателей. Жажду риска.

– Вся наша жизнь – сплошной риск, Александр Сергеевич, – бодро, с вызовом ответил Андрюха. – А без этого – скучно. Как пресная вода.

– Вот и хорошо, – тень улыбки тронула губы Егорова. Он достал из кармана массивный, старомодный ключ и с лёгким скрежетом отпёр небольшой, почти невидимый запасной люк в бетонной стене элеватора. – Прошу в мою скромную, северную резиденцию. Уж не обессудьте.

Он провёл их по тёмным, пыльным, пропитанным запахом затхлости и ржавого металла коридорам. Потом спустился по узкой, витой лестнице в самое чрево здания, в подвал. И там, в огромном подземном зале, залитом ослепительным светом мощных прожекторов, их ждало… ничто. Почти пустое пространство, гулкое, как собор. И гигантский, тщательно выверенный фундамент, на котором явно должно было стоять нечто очень большое, сложное и мощное.

– Знакомьтесь, ребята, – Егоров обвёл рукой это пустое пространство, и его голос прозвучал торжественно и зловеще. – Это «Хаврошка-2». Вернее, место для неё. Колыбель.

У инженеров отвисли челюсти. Они смотрели на этот пустой котлован, на эту бетонную люльку для их нового ребёнка, и не могли вымолвить ни слова.

– Вы хотите, чтобы мы… собрали вторую? – прошептала Ксюха, первая поняв суть. В её голосе не было страха. Было потрясение, граничащее с благоговением.

– Именно, – Егоров стал серьёзен, его лицо превратилось в маску решимости. – Тот образец, что в ОНИКСе, скоро станет собственностью государства. Это неизбежно, как смена времён года. И хорошо, если с нами будут хоть как-то считаться, оставят нас в проекте на побегушках. А так… нас просто отодвинут. Вытеснят. Забудут. А у меня свои планы. И я хочу иметь свой, независимый инструмент. Тот же самый, только наш. Тайный. Настоящий. Без комиссий, без Бурова, без указующего перста из-за стены.

– А компоненты? Схемы? – тут же оживился Кирилл, его мозг уже анализировал логистику, риски, возможности. – Петруха в курсе? Он нам нужен для софта.

– Петруха не в курсе. И Берзарин тоже. Только мы пятеро. Пятеро против всего мира, если понадобится. Схемы и чертежи… – Егоров достал из внутреннего кармана маленькую, но ёмкую флешку и протянул её Кириллу, как священную реликвию. – Всё тут. Кстати ПО тоже. До последнего винтика. Всё, что вы сами и разрабатывали. Кстати ПО тоже. Компоненты я буду поставлять сам, мелкими, не отслеживаемыми партиями, через подставные фирмы-призраки. Всё уже продумано. Остался единственный вопрос, самый главный: вы со мной?

Он посмотрел на каждого. На Вовчика, который уже мысленно прикидывал, как будет монтировать массивную раму, и в его глазах читалась непоколебимая уверенность силача, знающего свою мощь. На Андрюху, чей мозг уже с бешеной скоростью прокручивал списки необходимой электроники, паяльного оборудования и исправление возможных косяков, а на лице играла авантюрная ухмылка. На Кирилла, который сжимал в руке флешку с чертежами словно величайшую ценность, его взгляд из-под толстых стёкол очков был острым и ясным – он уже видел готовый аппарат. И на Ксюху, в глазах которой горел огонь азарта, и предвкушения новой, грандиозной работы, вызова, который брошен всем.

– Конечно, с вами! – хором, без тени сомнения, выдохнули они. Это был не ответ. Это была клятва.

– Тогда вот вам первый транш, – Егоров вручил Андрюхе толстый, увесистый конверт. – На первые расходы и на жизнь. Официально вы все ещё в отпуске. Разъезжаете, отдыхаете, лечите нервы. А неофициально… – он распахнул руки, словно обнимая это гигантское, пустое подземелье, – добро пожаловать в подполье. В самое сердце бури, которая пока бушует только здесь в наших сердцах.

С этого момента у весёлого, гениального квартета началась двойная жизнь. Днём они изображали беззаботных отпускников, рассылая друг другу фальшивые фото с пляжей и из ресторанов. А вечерами и ночами, под прикрытием полярной ночи, они пропадали в подвале элеватора, который постепенно оживал.

Работа закипела с бешеной энергией. Вовчик с оглушительным грохотом монтировал несущие конструкции, его богатырская сила была как нельзя кстати. Андрюха, окружённый снующей паутиной проводов, с паяльником в одной руке и мультиметром в другой, творил свою магию, оживляя платы. Кирилл, с лупой в руках и дотошностью маньяка сверял каждый миллиметр, каждый контакт с чертежами, его тихий голос периодически нарушал тишину уточняющими вопросами. А Ксюха, как всегда, была тем самым цементом, мозгом и нервом всей операции, которая связывала их воедино.

– Андрюх, ты куда этот конденсатор воткнул? Смотри по схеме! У тебя там номинал не тот! – её голос, звонкий и властный, резал гул генераторов.

– Вовчик, не крутись, как слон в посудной лавке! Это же точная механика, а не твоя баня! Тут усилие на ключ – полтора ньютон-метра, не больше!

– Кирилл, посмотри сюда, тут вроде люфт намечается в креплении теплообменника. Надо перепроверить твои расчёты на вибрацию.

Их негласное соперничество за её внимание теперь вышло на новый, невероятный уровень. Теперь это была не просто ухажёрство, а настоящее соревнование, кто сделает свою часть работы лучше, быстрее, качественнее, кто найдёт самое элегантное инженерное решение, чтобы заслужить её короткий, одобряющий кивок или ободряющую улыбку – высшую награду в этой войне за будущее.

– Вовчик, спасибо, здорово держит, – говорила она, когда он намертво, с ювелирной точностью фиксировал очередной узел, и его лицо озарялось счастливой, детской улыбкой.

– Андрюха, схема просто красавица, – хвалила она, глядя на его аккуратную, выверенную пайку, и он начинал сиять как новогодняя ёлка.

– Кирилл, твои расчёты – просто песня, всё садится как влитое, – и спокойный, обычно невозмутимый Кирилл прятал смущённую улыбку.

И каждый такой комплимент заставлял парней работать с утроенной, яростной энергией. Они были командой. Они были единым организмом, сросшимся в этом подполье.

Шли недели. Каркас будущей «Хаврошки-2» постепенно обрастал начинкой, превращаясь из голого скелета в сложного, пугающего своим видом кибернетического зверя. Егоров появлялся регулярно, привозил то редкий, добытый с боем чип, то катушку специального провода, то партию титановых болтов. Он был мрачнее обычного, тени под его глазами говорили о бессонных ночах и постоянном напряжении.

– Новости с фронта нерадостные, – как-то вечером сообщил он, наблюдая, как они устанавливают основной энергоконденсатор – сердце будущей машины. – В ОНИКС уже наведалась комиссия. Очень серьёзные люди. С портфелями и охранниками. Берзарин и Петруха у них фактически на крючке. Буров для них свой и так, он лишь делает вид, что служит мне. Нашу «Хаврошку» теперь охраняет вдвое больше людей, а доступ к ней только по спецпропускам, которые выдают под расписку. Кстати вас в этих списках нет. Так что торопитесь, ребята. Наша копия скоро может стать не запасной, а единственной. Единственным ключом от двери, за которой будущее.

Эта новость придала их работе ещё более сумасшедший, почти самоубийственный темп. Они работали почти без сна, питаясь пиццей и энергетиками, которые им исправно, как снаряды на передовую, носил Андрюха. Подвал постепенно превращался в точную, хоть и кустарную копию ОНИКСа – те же стойки с оборудованием, те же жгуты проводов, свисающие с потолка словно лианы, та же знакомая, родная масляно-металлическая гарь в воздухе, запах труда и гениальности.

И вот, спустя два с половиной месяца каторжного, но вдохновенного труда, они стояли перед почти готовым аппаратом. Он был точной, пусть и слегка кустарной копией оригинала. Не хватало лишь последних штрихов, финального программирования. Но он уже был жив. Они чувствовали его дыхание.

– Ну что, красавица, – обходя её кругом, с восхищением сказал Андрюха. – Почти как родная. Та же стать, тот же норов. Только имя у неё будет попроще, не такое прожорливое. Как назовём?

– Если «Хаврошка» была прожорливой коровой, то эта… тихая, секретная, трудолюбивая, – задумчиво сказала Ксюха, поглаживая ладонью холодный корпус. – Она работает в тени, без благодарности. Пусть будет «Золушка».

– «Золушка» так «Золушка», – хрипло рассмеялся Вовчик. – Только карету ей из тыквы делать не будем, сами справимся. Наша «Золушка» сама себе и карета, и кучер, и фея-крёстная.

Все засмеялись. Усталые, измождённые, но до головокружения довольные. Они почти сделали это. Почти совершили невозможное – в одиночку, втайне ото всех, в ледяном подвале за полярным кругом, они собрали машину, способную перевернуть мир. Машину, которая сейчас была только их.

В этот самый момент, когда эйфория достигла пика, смартфон Егорова, лежавший на ящике с инструментами, издал тихий, но настойчивый, тревожный сигнал. Не обычный звонок. Сигнал тревоги. Егоров посмотрел на экран, и его лицо, секунду назад светившееся гордостью, помрачнело, стало каменным. Он прочёл сообщение, и пальцы его сжали телефон.

– Ребята, – сказал он тихо, и в его голосе прозвучала сталь и лёд. – У нас проблемы. Большие. В ОНИКСе что-то случилось. Что-то непоправимое.

И в наступившей тишине подвала, нарушаемой лишь ровным гудением «Золушки», эти слова прозвучали как приговор их старой жизни и начало чего-то совершенно нового, страшного и невероятного. И никто из них ещё не знал, что первый же запуск ночь «Золушки» станет для них началом путешествия в иные миры, где законы физики – лишь рекомендация, а реальность – хрупкая плёнка, которую можно разорвать одним неверным движением.

Глава 3

Параллельный запуск.

Егоров отправился к «Синтезу» один. Если действительно случилось что-то серьёзное, то ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы пострадали ребята. Уезжая, он их предупредил, чтобы они заканчивали работу тихо и по возможности не высовывались. Не дёргайтесь, не спешите в Москву, у вас ещё более месяца официального отдыха. И ни в коем случае не летите все сразу, прилетайте по очереди и с разницей 1-2 дня.

– А с чего вы, Александр Сергеевич, взяли, что что-то случилось, вы ведь даже не ответили? – не унимался Андрюха, провожая шефа к такси.

– Мне и не нужно отвечать, – отрезал Егоров, на ходу закидывая в багажник скромный рюкзак. – С этого номера может звонить только один человек, и только в случае экстренной ситуации. И да, пока я не объявлюсь и не дам отмашку, ни в коем случае не запускайте «Золушку», мне сначала необходимо узнать, что произошло.

Такси тронулось, оставив четверых инженеров на пыльной обочине под тусклым светом уличного фонаря. Егоров улетел, ребята остались одни. Они стояли, словно артисты, забытые на сцене после того, как главный режиссёр внезапно покинул зал.

– Ну что, пацаны, расходимся по углам, – первым нарушил тишину Андрюха, сжимая в кармане ключи от ангара так, что костяшки побелели. – Шеф сказал – не дёргаемся. Значит, не дёргаемся.

Три дня. Именно столько понадобилось им, чтобы довести «Золушку» до состояния идеальной готовности. Работа кипела в напряжённом, почти зловещем молчании, прерываемом лишь монотонным гудением тестового оборудования и сдержанными репликами. Каждый винтик, каждый фитинг был подтянут с дотошностью ювелиров. Процесс был отлажен до автоматизма, до мышечной памяти: проверили герметичность корпуса, продули магистрали охлаждения, подключили блок управления. Софт, оставленный Егоровым на старой, исцарапанной флешке, встал как влитой. Система завелась с пол-оборота, и на главном экране замигал зелёный, дразнящий индикатор – «Система готова».

«Золушка» стояла в центре подземного зала, молчаливая и загадочная, как артефакт забытой цивилизации. По своей сути она была точной копией «Хаврошки», хоть и с незначительными внешними доработками. Прибор напоминал здоровенный, в три человеческих роста, системный блок компьютера со снятыми стенками корпуса. Его начинка, сложная паутина печатных плат, шишек датчиков и трубок теплообменников, была открыта взгляду, словно анатомический атлас. Она дышала холодом металла и терпким дразнящим запахом новизны, обещая чудеса, которые лежат за гранью привычной физики.

Пытливый ум, неимоверная тяга к работе, да ещё и склонность к авантюризму после пяти дней вынужденного безделья разъедали их изнутри, как кислота. Ну, как безделья? Они все эти дни только и делали, что ходили вокруг аппарата, сдували несуществующие пылинки и по сто раз на дню перепроверяли уже идеальные показания. А до окончания отпуска оставалось ровно 30 дней. Тридцать дней томительного ожидания в этой бетонной коробке, в то время как творение их рук и умов стояло здесь, готовое к работ, но приказ был не запускать.

– Ну что, ребятки, – нарушил гнетущую тишину Андрюха, со стуком откладывая в сторону планшет с диагностикой, от неожиданности Вовчик вздрогнул. – Система в норме. Давление стабильное, температура постоянна. Абсолютно здорова. Чего ждём-то? Принца заморского?

– Шеф говорил ждать, – буркнул Вовчик, потирая загривок. В его голосе звучала не столько уверенность, сколько привычка к подчинению. Он был сварщиком и монтажником от Бога, его стихия – металл, ток, ясные и чёткие задачи. А эта неопределённость выбивала его из колеи.

– Шеф много чего говорил, – вступила в разговор Ксюха, её пальцы нервно барабанили по столешнице. – Но шефа тут нет. А аппарат вот он. И он просится, чтоб его проверили на работоспособность. Я вот чувствую. Руки просто чешутся. Мы же не на полную мощность, а так… чисто диагностику погоняем. Тестовый режим.

Они многозначительно переглянулись. Взгляд был один на четверых: азартный, нетерпеливый и с нотками авантюризма. Как у школьников, нашедших пачку сигарет и зажигалку. Словно по незримой команде, Андрюха подошёл к щиту управления, где красовался большой чёрный рубильник, архаичный реликт, оставшийся в ангаре ещё с советских времён. Он выглядел как главный выключатель в лаборатории Франкенштейна.

– Ну, что, народ? Голосуем. Кто за то, чтобы просто разок щёлкнуть? Чисто посмотреть, как она под нагрузкой поёт. Без всяких там экспериментальных запусков. Просто тестовый режим.

Вовчик вздохнул, его взгляд метнулся к Ксюхе. Та одобрительно кивнула, глаза горели холодным огнём фанатизма. Она была гением программирования, конечно не сравнится с Петрухой, для неё «Золушка» была не машиной, а живым существом, чей внутренний мир она жаждала познать. Кирилл, обычно самый осторожный и педантичный, молча развёл руками, выражая всем своим видом: «Я в доле, чёрт меня дёрнул, но если что – я предупреждал».

– Ладно, – сдался Вовчик, чувствуя, как предательская дрожь азарта пробегает по спине. – Но только в качестве диагностики. Никаких экспериментов. Тыкнули и сразу вырубили.

– Да конечно, какие эксперименты! – воодушевлённо сказал Андрюха, и без лишних церемоний, с силой щёлкнул рубильником.

Раздался ровный, низкий гул, исходящий из самых недр аппарата. Он был таким приятным, его можно было почувствовать кожей. Свет в подвале на мгновение померк, лампы накаливания потускнели до цвета тлеющих угольков, а затем с шипением вспыхнули вновь, заливая помещение ярким и холодным светом. «Золушка» ожила. По её корпусу, от основания к вершине, пробежала голубоватая, призрачная искра статики. Панели индикаторов залились ровным, спокойным зелёным свечением, а на мониторах замелькали стройные столбцы данных.

– Всё… работает, – прошептала Ксюха, не отрывая восторженного взгляда от бегущих чисел. – Параметры в норме. Потребление энергии… Ого! Да она почти не жрёт! Невероятно…

– Видишь, а ты боялся, – хлопнул Вовчика по плечу Андрюха, его лицо расплылось в торжествующей ухмылке. – Всё гуд. Какую штуку мы сварганили… Просто космос.

Они простояли так минут десять, заворожённо наблюдая, как аппарат работает в штатном режиме. Ничего фантастического не происходило. Он гудел, ровно и мощно, светился ровным светом – и всё. Станция мониторинга показывала, что «Золушка» настроена, откалибрована и полностью готова к работе. И в этой рутинности таился самый страшный соблазн.

– Ну, что, запускаю тест посерьёзнее? – спросила Ксюха, её пальцы уже порхали над клавиатурой, выводя на экран команду на запуск низкоуровневого стресс-теста. – Чисто посмотрим на стабильность матрицы.

– Врубай! – хором, с вызовом ответили её ребята, опьянённые мнимым успехом.

В этот самый момент мир взорвался.

Резкий, оглушительный треск, словно от разрывающегося стального листа, вырвался из глубин «Золушки». Из-под её верхней панели вырвался сноп ослепительно-белых искр, и один из датчиков на её корпусе, тот самый, аналоговый, с беззаботной надписью «Давление», треснул пополам, выбросив в воздух короткую, едкую струйку дыма с запахом палёного пластика.

– Ё-моё! – заорал Андрюха, который стоял ближе всех и отшатнулся, заслоняясь рукой от снопов искр. – Отключай! Вырубай всё!

Вовчик рванулся к аварийной кнопке, большому красному грибку, и влепил по нему кулаком со всей дури. Гул стих, словно перерезанное горло, свечение погасло, оставив после себя тёмный, зловещий силуэт. В подвале воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием остывающего датчика и тягостным, свистящим дыханием четверых инженеров.

– Вот блин… – первым нарушил молчание Андрюха, отирая со лба крупные капли холодного пота. – Что это было, Ксюх?

– КЗ, короткое замыкание, где-то в системе управления давлением, – быстро сообразила она, уже хватая мультиметр и срывая крышку с контрольной панели. Её лицо было бледным, но сосредоточенным. – Смотри, датчик давления №4 выгорел. Нахрен. Полностью.

– Шеф убьёт, – мрачно, без тени сомнения констатировал Кирилл, с ужасом глядя на дымящийся корпус их мечты. – Сказал же – не включать. Точка.

– Да шеф ничего не узнает! – отмахнулся Андрюха. – Мы же… мы же починим. Деталь найдём, заменим. Она вроде обычная аналоговая, такую хрень даже на любом строительном рынке спокойно купим.

Они перевели взгляд на «Золушку». Аппарат стоял, как ни в чём не бывало, холодный и безмолвный. Лишь лопнувший датчик, как шрам на лице, и лёгкий, едкий запах гари напоминали о случившемся непоправимом.

– Ладно, – сдавленно вздохнул Вовчик, чувствуя, как камень вины ложится ему на грудь. – Будем чинить. Только смотрите, ни полслова шефу. Ни намёка. Договорились?

– Договорились, – хором, но без прежнего энтузиазма ответили Андрюха и Ксюха.

Кирилл молча кивнул, глотая комок в горле.

На поиски датчика ушло три дня. Его замена и тщательная, многочасовая проверка каждой цепи, каждого контакта – ещё пять. Они работали в состоянии перманентного стресса, вздрагивая от каждого шороха снаружи. Каждый щелчок выключателя заставлял их оборачиваться. Но страх быть раскрытыми постепенно вытеснялся другим, более мощным чувством – желанием доказать, прежде всего самим себе, что они не напортачили. Что они могут это исправить. И вот, ровно через восемь дней после провального запуска, квартет наших инженеров, измотанный, но не сломленный, снова собрался у пульта управления.

– Всё проверил, – Кирилл отложил микроскоп, через который он просматривал пропайку новых контактов. – Чисто. Ни намёка на дефекты. Давление в норме, температура… стабильна. Могу со стопроцентной уверенностью сказать, что вся беда в том самом датчике, который сгорел, он был бракованный.

Они переглянулись. Взгляды были решительными, почти отчаянными. Отступать было некуда.

– Погнали, – тихо сказал Андрюха. Рука легла на рубильник.

Андрюха снова, с уже знакомым ему щелчком, ввёл рубильник в положение «вкл.

***

В Москве Егорову не давали и минуты побыть наедине со своими мыслями. Две недели сплошных отчётов, проверок, унизительных бесед в кабинетах, обставленных дубовыми панелями и портретами. Его пилили, холили, лелеяли и снова пилили, словно кусок ценной, но непокорной породы. Каждый чиновник от науки, пахнущий дорогим парфюмом и коньячным перегаром, считал своим долгом показать свою значимость, задав пару-тройку «каверзных» вопросов, почерпнутых из популярных околонаучных журналов.

С момента первого испытания и по сегодняшний день «Хаврошу» запускали всего четыре раза, включая самый первый. И вот, наконец, все бумаги были подписаны, горы макулатуры, поглотившие годы жизни, унесены курьерами, права собственности на оборудование торжественно, переданы государству. Предстоял пятый, контрольный запуск. Последний штрих, после которого проект официально считался бы принятым в эксплуатацию, а он, Егоров, – окончательно отстранённым от своего детища.

Лаборатория «Синтеза» представляла собой огромное, стерильное помещение, больше похожее на ангар аэропорта. В центре, на мощном бетонном фундаменте, возвышался сам объект – «Устройство квантового синтеза», тот самый «Хавроша». Это был монстр. За счёт закрытого корпуса он казался по габаритам намного больше «Золушки». В новую версию ребята внесли небольшие корректировки, в основном связанные с оптимизацией системы охлаждения. «Хавроша» же был опутан десятками толстенных, как питоны, кабелей, стальными шлангами систем охлаждения и окружённый стальными же лесами. Поэтому он выглядел не как большой системный блок, а скорее как огромная, сложная турбина или реактор непонятного и оттого пугающего назначения.

Егоров, Берзарин, Петруха, Катя Мирская, Зоя и Ника находились непосредственно на своих местах в лаборатории, за пультами управления. Воздух был наэлектризованный, им было тяжело дышать. Пахло тоской, расставаться с любимым детищем, в которое вложили душу, ни у кого не было желания.

Из всех членов высокой комиссии лишь генерал Акиньшин Павел Валерьевич, человек с лицом из гранита и пронзительными, ледяными голубыми глазами, осмелился находиться вместе со всеми в лаборатории. Он, вместе с Буровым, начальником службы безопасности «Синтеза», стоял недалеко от бронированной двери и внимательно, как хищник, наблюдал за ходом запуска «Устройства».

Остальные же члены комиссии, важные академики в дорогих пиджаках и несколько напряжённых мужчин в строгих, как саван, костюмах находились в специально оборудованном помещении на балконе второго этажа и следили за ходом запуска через мощное, в полстены, бронированное стекло, как за животными в клетке.

– Система к запуску готова, – доложила Катя, не отрывая взгляда от монитора, на котором отражались зелёные строчки кода. – Контур охлаждения работает в штатном режиме. Температура сердечника стабильна.

– Давление и электропитание в системе охлаждения процессора стабильные, – добавил Петруха, не поднимая глаз от своего игрового ноутбука, где он параллельно рубился в свою любимую стрелялку. – Просадок нет. Можно запускать тестовый режим. – Для него это была ещё одна рутинная проверка, но пальцы, летающие по клавишам, выдавали нервное напряжение.

Егоров кивнул. Он стоял у главного пульта, собранный и готовый, как ему казалось, к любому результату. Хотя внутри всё сжалось в один тугой, болезненный комок. За результативность «Хавроши» он не переживал – в своём аппарате он был уверен, как в самом себе. Его глодало другое, тёмное предчувствие: «Как там ребята в провинции? Очень жаль, что не успели провести тестовый запуск. Этот звонок, из Москвы, так внезапно оборвавший работу с «Золушкой», будь он неладен…» Он так ни разу не позвонил команде. Чтобы его – этот цирк с конями и контрольным запуском.

– Александр Сергеевич, – обернулся к нему Берзарин, его лысина блестела под люминесцентными лампами. – Ждём вашей команды.

– Запускаем, – тихо, но чётко, отчеканивая каждую букву, сказал Егоров.

Он отвлёкся от терзавших его чувств. Его палец завис над большой красной кнопкой с надписью «АКТИВАЦИЯ».

– Господа, – обернулся он к комиссии за стеклом, видя там лишь размытые силуэты. – Последнее предупреждение. При активации возможны кратковременные аномалии в локальном магнитном поле. Не пугайтесь.

Он не стал добавлять, что во время одного из первых запусков у всех присутствующих на полчаса перестали работать наручные часы, а у одного охранника за одно мгновение села до нуля зарядка мобильного телефона в кармане, словно кто-то высосал из него всю энергию.

Егоров нажал на кнопку. Она ушла внутрь с тихим, но властным щелчком.

Мощный, низкочастотный гул, исходящий из самых недр «Хавроши», заставил вибрировать пол, заставляя мелкие инструменты подпрыгивать на столах. Замигали лампы, свет поплыл. Воздух затрепетал, словно от близкого грома. На поверхности монстра, в зазорах между стальными плитами, забегали, шипя и потрескивая, змейки холодного голубого плазмы.

– Энергопотребление растёт! – крикнул кто-то из операторов. – В норме! Превышения нет!

– Квантовый стабилизатор… работает! Удерживает поле! – донеслось от Зои, её голос был сдавлен от напряжения.

Внезапно гигантский экран над пультом управления, на который выводилась визуализация процессов, ослепительно вспыхнул белым, абсолютным светом, выжигающим сетчатку. Из динамиков, вместо ровного гула, раздался оглушительный, нарастающий, нечеловеческий визг, похожий на крик раскалённого металла.