ОНИКС-Синтез. Полный проект

Сергей Шкребка

ОНИКС-Синтез. Полный проект

Глава 1

Часть первая. Синтез. Начало. Всякая достаточно новая технология неотличима от магии. Но всякая магия имеет свою цену и свои правила, которые незнание не отменяет.

– Артур К. Кларккоторые незнание не отменяет.

Пролог.

За МКАДом, в пяти километрах от раскалённого, дымящегося асфальта Москвы, обрывалась одна реальность и начиналась другая. Тихая, серая, смертельно опасная. Три ряда колючки, опутанные датчиками, под током. Камеры с тепловизорами, следящие за каждым шевельнувшимся листком. Поле, плотно утыканное сейсмическими датчиками, по которому даже мышь не проскочит, её тут же выжгут лазером с вышки. А в центре этого безумия, серый, непрезентабельный бункер, похожий на гигантскую бетонную гробницу. Ничем не примечательный, кроме одной детали – высоченной антенны на крыше, торчащей в небо как палец гения, тыкающий в небеса с немым вызовом. Вывески не было. Просто она была опасна для ведения бизнеса, ведь внутри был как-никак бизнес-проект одного очень авантюрного в прошлом инженера, а в данный момент бизнесмена из списка «Форбс». Для своих, это место звалось просто – „Синтез“. Для всех остальных – ОНИКС «Особый Научно-Исследовательский Комплекс „Синтез“». Для местных жителей близлежащего коттеджного посёлка – «консервная банка для умников». А вот уже для горстки избранных, которым довелось попасть внутрь, это был эпицентр тихой бури, готовой перевернуть мир с ног на голову.

Воздух внутри помещения был густым, тягучим, пропитанным тишиной, которую лишь изредка рвали радиопомехи и неумолкающий стрекот всевозможных схем и датчиков, будто предупреждавших об опасности. За метровыми стенами из армированного бетона, царило напряжение, которое можно было резать ножом и от которого получала вся команда «умников» разработчиков получала драйв и кайф.

Образовался ОНИКС по воле одного человека – Александра Сергеевича Егорова. Бывший физик-ядерщик, гений реакторов, в лихие девяностые сменивший лабораторную куртку на итальянский пиджак от Brioni. Он сколотил состояние на технологиях, которые другие считали научной фантастикой. Но бабло-баблом, а душа, изголодавшаяся по настоящему делу, требовала смысла поважнее офшорных счетов и яхт. И он вложился в самую безумную, самую бредовую идею, какую смог откопать на задворках отечественной науки. Нашёл он её у Дмитрия Александровича Берзарина, профессора-изгоя, который двадцать лет, как голый пророк в пустыне, доказывал, что все эти 3D-принтеры – детские куличики в песочнице по сравнению с тем, что может настоящий квантовый синтез.

«Зачем печатать слой за слоем, если можно собрать всё и сразу? Из чего? Да из всего, что под рукой! Из грязи без проблем изготовить панели для звездолётов! Из воздуха сверхпрочный металл! Даже из хаоса можно сделать идеальный порядок и слиток золота!» – вещал Берзарин на своих полупустых семинарах, и его суховатое, вечно устремлённое вдаль лицо озарялось внутренним светом, почти фанатичным блеском.

«Руками» и мозгами проекта стала четвёрка недавних выпускников Бауманки, которых Берзарин отловил по самым свежим, пахнущим типографской краской дипломам. Вовчик, Андрюха, Кирилл и Ксюха. Именно они, под его чутким руководством и при виртуальных пинках гениального программиста Петрухи, из груды компонентов, проводов, охлаждающих трубок и метафорических вёдер прокладок собрали этого самого монстра. В сухих казённых документах он значился как «Устройство квантового синтеза прототип 0.1», а в обиходе раз и навсегда был окрещён «Хаврошкой», за ненасытный аппетит в потреблении электричества и способность «съесть» что угодно, от куска ржавого бетона до старого смартфона, и выдать на-гора нечто новое, сверкающее, невозможное.

И вот, настал тот день первых испытаний. Главный зал ОНИКСа, больше похожий на ангар для сборки бомбардировщиков, залитый холодным, безжалостным светом дуговых прожекторов. В центре, на мощном фундаменте, уходящем на двадцать метров вглубь, возвышалась «Хаврошка» – здоровенный, агрегат, опутанный жгутами проводов и стальными шлангами, напоминающий гибрид промышленного холодильника, адронного коллайдера и чрева древнего мифического существа.

Воздух был до предела наэлектризован предвкушением. Берзарин, нервно потирая руки, заикаясь от волнения, пулемётной очередью выкладывал Егорову теорию, словно пытаясь в последний раз убедить и себя, и того, кто платит:

– Принцип, Александр Сергеевич, кардинально отличается от всего, что было! Мы не печатаем, не лепим, не вытачиваем. Мы… пересобираем материю! Входное сырьё любой природы, органическое, неорганическое, металл, пластик, всё это в нашем квантовом котле расщепляется на фундаментальные частицы, на чистые потенциалы, бозоны, мезоны, глюоны! А потом система, используя энергию квантовых флуктуаций, вакуумную энергию, чёрт возьми, собирает из них заданный объект! Атом за атомом! Как будто перекладывает карточный домик одним движением мысли!

– То есть, если я засуну туда пару тонн старого асфальта, а на выходе запрограммирую… ну, я не знаю, новый спутник связи с позолоченными контактами? – уточнил Егоров, его цепкий, коммерческий взгляд уже подсчитывал потенциальную выгоду, вычитая из неё риски.

– В теории да, – кивнул Берзарин, поёжившись. – Но мы… ввели ограничители. Жёсткие. Мало ли что… Сингулярность, неконтролируемая цепная реакция, горизонт событий в масштабах лаборатории…

– Чёрную дыру в Подмосковье получать значится не планируем, ясно, – резюмировал Егоров, его голос был спокоен. – Ладно, Дмитрий Александрович, хватит лирики. Давайте уже включите вашу шайтан-машину. Я за неё заплатил наличными.

У пульта управления, напоминающего кабину звездолёта из низкобюджетного фантастического фильма, царило своё, камерное напряжение. Вовчик, кряжистый и широкоплечий, с руками настоящего монтажника-тяжеловеса, сжимал аварийный рычаг, готовый в случае малейшего сбоя врезать по нему кулаком, весом в добрых двадцать килограмм. Он был человеком-стеной, молчаливым и невероятно надёжным. Андрюха, его полная противоположность – жилистый, вертлявый, с быстрыми, точными движениями хищной птицы и таким же острым, пронзительным умом, лихорадочно щёлкал переключателями, разбрасываясь шутками и едкими замечаниями, его нервная энергия била ключом. Спокойный и вдумчивый Кирилл за своим монитором, заваленным графиками, следил за показаниями датчиков, его лицо за толстыми стёклами очков было маской учёной невозмутимости, но под ней клокотал вулкан сомнений и расчётов. Он был мозгом, обрабатывающим хаос.

В центре этого мужского треугольника была Ксюха – блестящий инженер-механик, чьи тонкие, почти ювелирные руки могли и микроскопический винтик закрутить с филигранной точностью, и гаечным ключом на «тридцать два» поддать, когда «Хаврошка» капризничала и требовала «убедительного аргумента». Она была тем стабилизатором, что гасил буйную энергию Андрюхи, направлял грубую силу Вовчика и переводил молчаливые гудения Кирилла на человеческий язык. И да, все трое парней души в ней не чаяли, что выливалось в негласное, острое соперничество: кто сегодня хладнокровнее и точнее выполнит свою часть работы, тот заслужит её короткий, одобряющий взгляд – высшую награду в этой дамы трёх сердец.

У стены, в тени, скрестив на могучей груди руки, стоял начальник службы безопасности Павел Олегович Буров, коренастый и стриженный под ноль «афганец». Его каменный, сканирующий взгляд, казалось, мог проверить на прочность не только бетонную стену, но и души каждого присутствующего. Все знали, что он стучит наверх, но делал он это так чисто, так профессионально, что даже Егоров предпочитал закрывать глаза. Буров был скалой, молчаливым стражем, и его присутствие охлаждало пыл лучше любой системы охлаждения.

Из приоткрытой двери серверной, не отрываясь от монитора, заваленного банками из-под энергетиков, иногда появлялся на свет божий Петруха, гениальный программист и законченный раздолбай в растянутом свитере с пиксельным принтом, его Егоров случайно вычислил и вытянул из криминальной среды, когда тот взломал со своего мобильного телефона его офшорный счёт на Кипре:

– Щас, босс, последние тесты гоняю. «Хаврошка» чудит немного, квантовый КПД прыгает, но в целом готова к завтраку. Просит на закуску чего-нибудь металлического, с душком.

Катенька Мирская, младший научный сотрудник и безнадёжная романтичная особа, поправляя провода с грацией балерины, вздыхала, глядя на монстра с почти материнской нежностью и тревогой:

– Представляете, а вдруг мы нечаянно откроем портал в другое измерение? Где-то там сейчас, наверное, тоже стоит такой же учёный, такой же взволнованный, и жмёт на свою кнопку, и смотрит на нас…

– Катя, давайте без фантастики, – сухо, как щелчок, парировал Берзарин, не отрывая глаз от основного экрана. – Мы занимаемся наукой. Трезвой, строгой, основанной на законах физики.

– Три… два… один… Погнали! – Петруха с размаху щёлкнул тумблером. – «Хаврошка», ням-ням, кушай, детка!

Раздался низкий, утробный гул, от которого задрожал пол и зазвенели стёкла в кожухах приборов. Замигали, взвыли аварийные лампочки, хотя аварии не было, была лишь колоссальная, неукротимая мощь. Исполинский агрегат начал свою работу, с жадностью втягивая через массивный шлюз заранее загруженную кучу металлолома – старые шестерёнки, куски арматуры, медные провода. Всё это исчезало в его нутро с глухим, обещающим скрежетом. Все замерли, уставившись на графики и диаграммы, пляшущие на экранах, превратившись в группу статуй, застывших в молитве или ужасе.

Секунды растянулись в вечность, в липкую, резиновую паутину времени. Вовчик сжал рычаг, его руки, покрытые мелкими царапинами, вздулись жилами от напряжения, костяшки пальцев побелели. Андрюха закусил губу до крови, перестав шутить. Кирилл не моргал, его глаза бешено бегали от одного показания к другому. Ксюха, не дыша, смотрела на бешеный поток данных, её тонкие пальцы сжались в кулаки.

На внутреннем экране, в центре камеры наблюдения, появилось изображение, не 3д модель прототипа, а реальное, физическое изделие. Высокоточный прибор для измерения потока квантовых частиц, «Хавроша» изготавливал дополнительный узел для улучшения своей же конструкции, блестящая, сделанная из сложнейшего сплава, с паутиной микросхем и контактов. Та, которую они закладывали в программу. Та, которой не было в помойке с сырьём. Та которую никаким другим способом изготовить было невозможно физически, технологии этого не позволяли.

– Ура! – крикнула Ксюха, её голос, чистый и звонкий, прорезал гул, и зал взорвался.

Инженеры принялись хлопать друг друга по спинам, смеяться, выкрикивать что-то бессвязное. Егоров довольно улыбнулся, он уже чувствовал как оседают на счета сотни триллионов. Берзарин вытер со лба пот и облегчённо вздохнул, его плечи распрямились. Даже Буров позволил себе едва заметный, почти ритуальный кивок, его каменное лицо тронула тень чего-то, похожего на уважение.

Катенька мечтательно прошептала, глядя на сияющее изделие: «А я же говорила… что получится, исходя из теории которую выдвинул Стивен Хокинг в 1972 году…»

Но ей не дали договорить, весь ангар просто светился радостью.

А вот Петруха, откинувшись на спинку кресла и глядя на зелёные строки лога, бегущие по его монитору, хмыкнул и пробормотал себе под нос так, чтобы никто не услышал, кроме, может быть, призраков в проводах:

– Любопытно… очень любопытно… А у этого сигналушки откуда ноги, спрашивается, растут?

Он увидел в данных крошечный, ничем не объяснимый всплеск энергии в самый момент завершения синтеза. Кратковременный, мощный, словно эхо из другого места. Он не был заложен в модели, не предсказан теориями. Случайный глюк? Помеха от сети? Или первая, невидимая трещина в самой ткани реальности, тонкий намёк на то, что, создавая что-то из ничего, они не столько строили, сколько вскрывали? Он не знал. Но червячок сомнения был запущен, глубоко и надолго. В их жизни, только начиналась самая опасная игра – игра с реальностью. И ставка в ней была неимоверна высока, и никто из присутствующих об это даже не догадывался..

Глава 2

Каникулы не по плану.

Успешный запуск «Хаврошки» оставил после себя приятную суету и ощущение разорвавшейся бомбы, радиоактивная пыль от которой медленно оседала, ослепляя и оглушая. Воздух в главном зале ОНИКСа изменился, теперь он был пропитан адреналином, озоном от искрящейся аппаратуры и сладковатым запахом триумфа. Все хлопали друг друга по спинам, обнимались и радостно кричали поздравления друг другу так что, звенело в ушах. Катенька с сияющими от восторга глазами разливала заранее припасённый кофе из термоса, её руки мелко дрожали от эйфории, расплёскивая ароматную жидкость. Берзарин, этот суховатый пророк квантового синтеза, впервые за полгода позволил себе широкую, почти мальчишескую ухмылку, разглаживающую морщины на его измождённом лице. Даже вечно всем недовольный и считающий что здесь просто тратят деньги на ветер Буров, без эмоциональный страж комплекса, буркнул что-то вроде «Поздравляю» и удалился в свой кабинет. В пылу восторга никто и не заметил как он пошёл составлять подробный рапорт для своих «друзей» из органов. Первый звонок. Первая ласточка грядущей бури.

Александр Сергеевич Егоров стоял в стороне, прислонившись к холодной бетонной стене, и наблюдал за всеобщим ликованием сквозь призму своего вечного, циничного расчёта. На его лице играла довольная, почти отеческая улыбка, а глаза, острые и проницательные, как у хищной птицы, уже горели от предвкушения прибыли. Его мозг, идеальный процессор, привыкший оценивать всё в категориях прибыли и рисков, уже вовсю гонял баснословные цифры, подсчитывая дивиденды. Он видел, как любая свалка мира превращается в Эльдорадо редкоземельных металлов, любая пустыня – в фабрику по производству чистейшей воды и сложнейших деталей для звездолётов, которые ещё даже не придумали. Это была не просто революция в науке. Это был тотальный передел всего мироустройства. Их мир теперь точно не будет как раньше. Это будет его мир.

Но тут же, словно лезвие гильотины, накатывала суровая реальность. Шило в мешке не утаишь. Особенно такое, мал золотник да дорог, небольшое устройство с потенциалом большим, чем от адронного коллайдера. Буров уже, конечно, отправил шифровку. Скоро, очень скоро, на пороге ОНИКСа появятся не простые проверяющие, а важные чины из министерств, возможно, даже из самой администрации. С лоснящимися от самодовольства лицами, в дорогих костюмах, сшитых на заказ, и с непроницаемыми, пустыми взглядами людей-функций. Они будут улыбаться, жать руку, говорить о «стратегическом партнёрстве», «государственных интересах» и «безопасности родины». А по сути, просто заберут всё. И «Хаврошку», и все наработки, и сам этот бункер, в который он вложил душу и состояние. И о каких-то барышах для него, Егорова, можно будет забыть. Назначат, в лучшем случае, генеральным директором подведомственного НИИ с окладом как у начальника цеха и с вечным, тошным чувством украденного гения.

Этого допустить было нельзя. Он проходил этот путь в лихие девяностые, поднимаясь из грязи на самый верх пищевой цепи. Он знал цену всему – и деньгам, и предательству, и настоящей дружбе. И сейчас он чувствовал себя как тогда – загнанным в угол, но готовым к прыжку.

Пока идут первые, тактические испытания под присмотром Берзарина и его команды, пока высокие гости только знакомятся с отчётами, нужно успеть сделать ход конём. Саботировать проект не выйдет, всё равно что самоубийство. Учёных, готовых подтвердить работоспособность аппарата, найдут мгновенно. Нужно просто… иметь запасной вариант. Свой, тихий, никому не ведомый. Свой козырь в рукаве.

План созрел у него мгновенно, ещё когда он смотрел на ликующих инженеров. Это был не просто план. Это была авантюра, сравнимая по масштабам с созданием самого «Синтеза».

Через неделю после исторического запуска, когда первые восторги поутихли и в ОНИКСе воцарилось предгрозовое затишье, Егоров собрал у себя в кабинете всю команду – ядро проекта.

Кабинет Егорова был его крепостью. Минимализм, дорогая техника, панорамное окно с видом на колючую проволоку и вышки. Ничего лишнего.

– Ну что, герои, – начал он, обводя всех взглядом, в котором смешались гордость и нечто более тёмное, предостерегающее. – Вы свершили, без преувеличения, научный подвиг. То, над чем десятилетиями смеялись академики в засаленных халатах, вы превратили в работающий аппарат. Берзарин, ваша теория блестяще подтверждена. Команда, – он перевёл взгляд на четверых инженеров, – вы не просто волшебники. Вы боги, которые слепили нового человека из глины и подключили его к вечной жизни. Все молодцы.

В воздухе повисло сладкое ожидание получения пряников. Все заулыбались, предвкушая традиционный финансовый стимул – толстые конверты, премии, может, даже ключи от новых машин или квартир.

– И я, как человек слова, обязан вас отблагодарить, – Егоров сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом. – Объявляю вам всем оплачиваемый отпуск. На четыре месяца.

В кабинете повисло гробовое, изумлённое молчание. Казалось, даже кондиционер замер. Отпуск? Сейчас? Когда всё только начинается? Когда «Хаврошка» требует сотен тестов, тончайшей настройки, когда каждый день на вес золота?

– Александр Сергеевич, – осторожно начал Берзарин. – Я понимаю вашу заботу, но как же дальнейшие испытания? Нужно провести сотни тестов, проверить стабильность на разных материалах, отработать протоколы безопасности… Отпуск сейчас – это… это нож в спину проекту!

– Дмитрий Александрович, я всё понимаю, – Егоров мягко, но неумолимо прервал его. – Но ваша основная задача на данном этапе – теоретическое осмысление процесса и написание исчерпывающих отчётов для наших… дорогих партнёров. С этим прекрасно справятся вы, Катенька и наши практикантки. Пусть девушки помогут с документацией, это бесценный опыт. А этих молодцов, – он кивнул на квартет инженеров, и в его глазах мелькнула стальная искра, – я просто обязан отпустить. Они выложились на все двести процентов, пахали без выходных, сутками не видя солнечного света. Они заслужили отдых. Они заслужили настоящую передышку. Пусть отдохнут, мир посмотрят. Или на диване отлежатся, кому что ближе.

Вовчик, Андрюха, Кирилл и Ксюха переглянулись. Четыре месяца свободы звучали заманчиво, сюрреалистично и подозрительно одновременно. Их руки, привыкшие к точным движениям, так и чесались снова поковыряться в «Хаврошке», довести её до ума, ведь они-то знали – их детище было ещё далеко от идеала.

Вовчик, кряжистый и широкоплечий, с руками, способными гнуть арматуру, сжал свои мощные кулаки. Отдых? Он и так мог просидеть сутки на берегу с удочкой, но это был другой покой. Покой пустоты.

Андрюха, его полная противоположность – жилистый, вертлявый, с вечно бегающими глазами, уже мысленно прикидывал, куда бы махнуть. Но даже в его голове, всегда полной авантюрных планов, щёлкнул тревожный тумблер. «Не сходится, – просигналил ему внутренний голос. – Шеф что-то замышляет».

Кирилл, спокойный и вдумчивый, за толстыми стёклами очков уже анализировал ситуацию как сложное уравнение. «Четыре месяца. Оптимальный срок для… чего? Для чего нас отстраняют?»

Ксюха молчала. Её тонкие, почти ювелирные пальцы нервно переплелись. Она смотрела на Егорова, пытаясь прочитать между строк. Её, сердцу и стабилизатору этой безумной команды, было тревожнее всех. Она чувствовала подвох.

– Ну, если так… то конечно, мы не против, – растерянно, выдавливая из себя слова, сказал Кирилл, говоря за всех.

– Вот и отлично! – Егоров хлопнул в ладоши, и звук этот прозвучал как выстрел. – Билеты куда угодно, путёвки – за мой счёт. От пятизвёздочных отелей на Бали до глухой сибирской тайги. Отдыхайте с чувством выполненного долга. Вы его более чем заслужили.

На этом совещание закончилось. Все вышли в полном замешательстве. Берзарин что-то бормотал себе под нос про «нарушение методики» и «кощунство», Катя вздыхала, что остаётся без своей «мышечной силы» и интуиции команды, а Зоя и Ника, не обременённые глубокими размышлениями, уже листали на телефонах картинки с курортами Мальдив.

Ровно неделю четверо инженеров наслаждались внезапной, оглушительной свободой. Андрюха отправился на курорт в Египет, где на пляже, загорая под палящим солнцем, он с тоской смотрел на схемы систем охлаждения, которые рисовал на песке. Вовчик отправился к родителям в деревню – рыбу половить, в баньке попариться. Он сложил с отцом новую баню, вбивая топором массивные брёвна с яростью, будто это был не лес, а стены ОНИКСа, отгораживающие его от главного дела жизни. Кирилл засел дома в своей московской квартире, разбирая завалы книг и научных журналов, и через три дня его стол был завален исправленными чертежами и новыми расчётами – энергии было некуда девать. А Ксюха просто высыпалась, но и во сне её преследовали образы пульсирующих проводов и мерцающих экранов.

Но к восьмому дню всем им стало смертельно, до тошноты скучно. Их мозги, настроенные на один, самый грандиозный проект в их жизни, отказывались переключаться. Телефонные звонки участились, превратившись в подобие сеансов групповой терапии.

– Мужики, я с ума схожу, – жаловался Андрюха, лёжа на шезлонге и глядя на упругие тела девушек, которые казались ему теперь лишь биологическими интерфейсами. – Тут море, девки, шашлык, а я думаю, как бы нам тот чёртов контроллер в «Хаврошке» перепрошить… У меня тут идея родилась, как на треть увеличить КПД!

– А я тут баню новую с отцом сложил, – хрипел в трубку Вовчик, вытирая пот со лба. – Крепкая получилась, на века. Но без нашего коллектива, без этого грохота, запаха пайки и вечных криков Ксюхи… как-то… не то. Пустота.

– У меня дома уже три стопки исправленных чертежей, – делился Кирилл, его голос звучал ровно, но в нём слышалась стальная напряжённость. – Я оптимизировал систему энергопотребления. Теоретически, мы можем снизить нагрузку на сеть на сорок процентов. Но некому это показать. Некуда девать энергию.

Ксюха молчала, но в тишине её квартиры было слышно, как скрипят её мозги. Она понимала их всех. Ей тоже не сиделось на месте. Её руки скучали без дела.

На утро девятого дня отпуска, когда скука достигла своего апогея, у каждого из них поочерёдно зазвонил телефон. Никаких сообщений. Просто звонок. И номер… Зашифрованный. Сердце ёкнуло у каждого, предвкушая нечто большее, чем обычное возвращение к работе.

Уже в восемь вечера все они, как по мановению волшебной палочки, обнимались в шумном, пропитанном запахом кофе и тревожной спешкой зале отправления аэропорта Домодедово. Никаких вопросов. Только азарт в глазах и короткие, ёмкие фразы.

– Полетели?

– Погнали.

–Погнали.

– Вперёд и с песней, покой нам только снится.

Их самолёт взял курс на север.

Заброшенный элеватор на окраине затерянного в снегах городка за Полярным кругом был настоящим монстром, призраком ушедшей эпохи. Гигантское, ржавое сооружение, упирающееся в блёклое небо, словно кричащее о своём былом величии и нынешнем забвении. К шести вечера, когда полярное сияние, окрашивало снег в кровавые тона, у его ржавых, намертво заклинивших ворот остановился чёрный, тонированный до состояния слепоты внедорожник. Из него вышли четверо – их фигуры казались игрушечными на фоне металлического исполина.

– Интригует, – потирая озябшие руки, сказал Андрюха, его быстрые глаза с любопытством сканировали гигантское сооружение. – Место для съёмок пост апокалиптического блокбастера. Идеально.

– Наверное, Егоров решил диверсифицировать бизнес и заняться сельским хозяйством, – предположил Вовчик, с силой потянув на себя одну из огромных створок ворот. Она не поддалась. – И нам поручил восстановить этого мастодонта. Ну что ж, работа для рук.

– Сомневаюсь, – покачал головой Кирилл, снимая очки и протирая их от налетевшего снежка. – Для агрохолдинга не нужен такой антураж и такая… конспирация. – Он ткнул пальцем в следы от свежих шин на снегу. – Здесь кто-то был недавно. И не раз.

В этот момент из тени, отвалившейся от огромной, ржавой стены, вышел Александр Сергеевич Егоров. Он был одет в простую, потрёпанную ветровку и кепку, и выглядел как обычный дачник или охотник. Но его осанка, его взгляд, пронзающий мглу, выдавали в нём хозяина этой территории.

– Здорово, орлы. Отдохнули? – спросил он, без лишних предисловий, пожимая каждому руку. Его рукопожатие было твёрдым, холодным.

– Так-то да, но уже и за делом соскучились, – честно, по-рабочему, ответил Вовчик, и в его голосе прозвучало облегчение.

– Это я в вас не сомневался. Поэтому и вызвал. Причём срочно. Есть одно… деликатное предложение. Очень деликатное. – Егоров помолчал, давая словам впитаться, как спирту в рану. – Настолько, что если о нём прознает Буров или кто свыше, то всем нам, и мне в первую очередь, несдобровать. Вам светит пожизненная «шарашка» где-нибудь за Уралом, с пайкой хлеба и пожизненным доступом к секретным чертежам. Мне, скорее конфискация всего и вся, вплоть до зубных коронок. И тихая, незаметная смерть в камере-одиночке. Вас не пугают такие перспективы?