Симулякр с видом на море. Неудобная правда о туризме

Литература эпохи зафиксировала эту трансформацию с точностью сейсмографа. Диккенс в «Тяжёлых временах» описывает железную дорогу как «механического дракона», пожирающего пространство. Толстой делает вокзал местом духовного прозрения Анны Карениной и её гибели – железная дорога становится метафорой неумолимой судьбы. Золя в «Человеке-звере» превращает поезд в символ слепой механической силы, уничтожающей всё человеческое.

Но самое разрушительное влияние железная дорога оказала на саму идею путешествия как инициации, как трансформирующего опыта. Традиционное путешествие требовало усилия, преодоления, риска. Каждая миля была заработана, каждое прибытие – достижением. Железная дорога превратила путешествие в пассивное потребление расстояния. Пассажир ничего не делал, ничего не преодолевал, ничем не рисковал. Он просто сидел, пока машина перемещала его из точки А в точку Б. Путешествие перестало быть актом воли и стало актом покупки.

Экономические последствия были не менее революционными. Железная дорога создала единый рынок там, где раньше были локальные экономики. Товары, которые раньше были доступны только в местах производства, теперь можно было купить повсюду. Но это работало и в обратную сторону: местные особенности, региональные отличия, культурные нюансы начали исчезать под давлением унификации. Железная дорога везла не только пассажиров и грузы – она везла стандартизацию.

Курортные города почувствовали это первыми. Брайтон, который в начале XIX века был эксклюзивным местом отдыха аристократии, к 1850 году превратился в массовый курорт для среднего класса. В 1841 году железная дорога связала его с Лондоном – время в пути сократилось с пяти часов на дилижансе до двух часов на поезде. Цена билета третьего класса составляла четыре шиллинга – дневной заработок квалифицированного рабочего. Каждое воскресенье тысячи лондонцев устремлялись к морю, превращая тихий курорт в человеческий муравейник. К 1862 году Брайтон принимал более полутора миллионов посетителей в год – население города увеличивалось в тридцать раз каждое лето.

Местные жители наблюдали эту трансформацию с ужасом и восхищением. С одной стороны, поток туристов приносил деньги. С другой – он уничтожал саму суть места. Брайтон перестал быть городом у моря и стал придатком лондонского вокзала Виктория. Его идентичность растворилась в функции – обслуживать массовую потребность в иллюзии отдыха.

Железнодорожные компании быстро поняли потенциал курортного бизнеса и начали создавать собственные курорты. Midland Railway построила город Морком в Ланкашире специально как конечную точку своей ветки. Это был курорт, существующий исключительно благодаря железной дороге и для железной дороги – идеальный симулякр, место без истории, без идентичности, без иной цели, кроме как принимать пассажиров поездов. Успех был ошеломительным: за десять лет Морком вырос из рыбацкой деревни в город с населением в двадцать тысяч человек.

Реклама железнодорожных компаний создавала мифологию мест, до которых можно было добраться их поездами. Плакаты изображали идиллические пейзажи, счастливые семьи на пляжах, романтические закаты. Но между изображением и реальностью была пропасть: реальность включала переполненные вагоны, задержки, толпы на перронах, грязь индустриального транспорта. Железная дорога продавала мечту, доставляя разочарование.

К концу XIX века сеть железных дорог опутала Европу и Северную Америку подобно нервной системе. Можно было добраться из любой точки в любую другую, просто правильно комбинируя поезда. Томас Кук воспользовался этой сетью для создания своих туров, но сеть существовала и помимо него, создавая возможности для спонтанных путешествий. Или создавая иллюзию таких возможностей – ведь спонтанность ограничивалась расписанием, маршрутами, наличием билетов.

Железная дорога также породила особый тип путешественника – коммивояжёра, человека, для которого перемещение стало профессией. Эти люди жили в поездах и гостиницах, их домом была дорога, их идентичность определялась маршрутом. Они были первыми номадами индустриальной эпохи, но их номадизм был лишён романтики кочевья – это было механическое перемещение по заданным траекториям, подчинённое логике коммерции.

Влияние железной дороги на восприятие времени и пространства невозможно переоценить. Она создала мир, где расстояние измеряется временем, где пространство сжимается до точек, где путешествие становится ожиданием прибытия. Каждый современный вид транспорта – автомобиль, самолёт, скоростной поезд – лишь усиливает эту логику, доводя её до абсурда. Мы живём в мире, созданном железной дорогой, даже когда летаем на самолётах.

2.3. Baedeker: алгоритмизация восприятия

Карл Baedeker начинал как книготорговец в Кобленце, продавая другим людям чужие мысли, упакованные в переплёты. Но в 1835 году, в возрасте тридцати четырёх лет, он совершил открытие, которое изменит способ, которым миллионы людей будут видеть мир: он понял, что можно продавать не просто информацию о местах, но и инструкции о том, как их воспринимать. Baedeker не просто описывал достопримечательности – он программировал туристический опыт с немецкой педантичностью и прусской эффективностью.

Первый путеводитель Baedeker по Рейну, изданный в 1835 году, содержал революционную инновацию: систему звёзд для оценки достопримечательностей. Три звезды означали «непременно посмотреть», две – «очень интересно», одна – «заслуживает внимания», отсутствие звёзд – «можно пропустить». Эта простая система превратила сложный, многогранный опыт восприятия места в бинарную логику: смотреть или не смотреть. Кёльнский собор – три звезды, обязательно. Маленькая романская церковь XII века в переулке – ноль звёзд, игнорировать. Таким образом, Baedeker не просто направлял туристов – он редактировал реальность, оставляя в ней только то, что считал достойным внимания.

Гениальность системы заключалась в её кажущейся объективности. Звёзды представлялись как научная оценка, результат экспертного анализа, хотя на самом деле отражали личные предпочтения Карла Baedeker и его редакторов – образованных немецких буржуа с весьма специфическими представлениями о прекрасном. Готика получала три звезды автоматически, барокко – с осторожностью, модерн – почти никогда. Но турист, держащий в руках красный томик Baedeker, не задумывался об этой субъективности. Звёзды были истиной, путеводитель – откровением.

Структура путеводителей Baedeker следовала железной логике. Сначала – практическая информация: как добраться, где остановиться, что сколько стоит. Затем – история города в трёх абзацах, сжатая до банальностей. После – маршруты по городу, расписанные по дням и часам. «Первый день: утро – собор (2 часа), обед – ресторан Zum Goldenen Adler, день – музей (1.5 часа), вечер – прогулка по набережной (45 минут)». Город превращался в программу, которую нужно выполнить, чек-лист достопримечательностей, которые нужно отметить.

Язык путеводителей был особым – смесь телеграфного стиля с академической сухостью. «Собор, XIII в., готика, неф 127 футов, витражи примечательны. Вход 50 пфеннигов. Открыт 9—17, воскр. 13—17». Никаких эмоций, никаких личных впечатлений, никакой поэзии. Только факты, цифры, инструкции. Это был язык, очищенный от всего человеческого, идеальный для эпохи, которая стремилась превратить опыт в информацию.

Но самым разрушительным нововведением Baedeker были карты с проложенными маршрутами. Красная линия вела туриста от вокзала к гостинице, от гостиницы к собору, от собора к музею, от музея к смотровой площадке. Отклонение от красной линии не поощрялось – там, в стороне от маршрута, не было ничего со звёздами. Город, который для местного жителя был живым организмом с тысячей переулков, площадей, кафе, превращался для туриста в схему метро с пятью-шестью станциями.

Baedeker также ввёл систему фраз для туристов – минимальный набор выражений на местном языке, необходимый для выживания без реального общения. «Сколько стоит?» «Где туалет?» «Счёт, пожалуйста». Двадцать фраз, которые создавали иллюзию коммуникации, избегая подлинного контакта. Турист мог провести неделю в Италии, не выучив ни одного итальянского слова сверх этого минимума. Язык из средства понимания культуры превращался в инструмент изоляции от неё.

Влияние Baedeker на формирование канона европейского туризма трудно переоценить. То, что получало три звезды, становилось обязательным для посещения. То, что игнорировал Baedeker, исчезало из туристического пространства. Целые кварталы городов существовали в параллельной реальности – для местных они были живыми, для туристов – невидимыми. Baedeker создал двойную географию Европы: одну для путешественников с красным путеводителем, другую для всех остальных.

К 1870-м годам путеводители Baedeker стали настолько авторитетными, что местные власти начали лоббировать включение своих достопримечательностей в новые издания. Получить звезду от Baedeker означало гарантированный поток туристов. Потерять звезду – экономическую катастрофу. Мэр небольшого немецкого городка писал лично Карлу Baedeker, умоляя повысить оценку местной ратуши с одной звезды до двух, приводя десятки аргументов о её исторической важности. Baedeker вежливо отказал. Ратуша осталась однозвёздочной, городок – второстепенным.

Конкуренты пытались копировать модель Baedeker, но никто не достигал его сочетания авторитетности и практичности. Murray’s Handbooks для британской публики были более литературными, но менее систематичными. Guides Joanne для французов – более эмоциональными, но менее надёжными. Baedeker оставался золотым стандартом, красный переплёт – знаком качества.

Генри Джеймс язвительно замечал, что можно определить американского туриста в Европе по трём признакам: он громко говорит, носит практичную обувь и сжимает в руке Baedeker как Библию. Марк Твен в «Простаках за границей» высмеивал туристов, которые смотрят на достопримечательности через текст путеводителя, видя не то, что перед глазами, а то, что написано на странице. «Они не видели собора – они видели описание собора».

Но критика интеллектуалов не могла остановить триумфальное шествие алгоритмизированного туризма. К началу XX века империя Baedeker выпускала путеводители по всему миру – от Норвегии до Египта, от России до Соединённых Штатов. Формат оставался неизменным: звёзды, маршруты, карты, фразы. Мир становился всё более доступным и всё менее загадочным. Можно было отправиться в Каир или Калькутту с той же уверенностью, с какой ехали в Париж – красный томик гарантировал, что ты увидишь всё важное и избежишь всего неприятного.

Первая мировая война нанесла удар по империи Baedeker – немецкие путеводители стали нежелательными в странах Антанты. Но сама модель уже укоренилась. После войны появились Guide Bleu во Франции, Blue Guides в Британии, позже – Lonely Planet, Rough Guides, и наконец – TripAdvisor и Google Maps. Технология изменилась, медиум эволюционировал, но принцип остался тем же: алгоритмизация опыта, превращение сложного мира в набор оценок и маршрутов.

Современный турист с смартфоном в руке, следующий по маршруту Google Maps от одной достопримечательности с высоким рейтингом к другой, – прямой наследник викторианского путешественника с Baedeker. Только теперь алгоритм обновляется в реальном времени, звёзды заменены пользовательскими оценками, а красная линия маршрута светится на экране. Но суть остаётся прежней: мы позволяем другим решать, что достойно нашего внимания, как долго на это смотреть и каким путём к этому идти.

Baedeker умер в 1859 году, но его сыновья продолжили дело. К 1914 году было продано более миллиона путеводителей. Каждый из них был инструкцией по правильному потреблению мест, руководством по эффективному туризму, алгоритмом для превращения незнакомого в знакомое. Baedeker не просто описывал мир – он создавал его туристическую версию, упрощённую, оценённую, размеченную.

Ирония в том, что сам Карл Baedeker путешествовал мало. Большую часть информации для путеводителей собирали наёмные корреспонденты, следовавшие его инструкциям. Человек, научивший миллионы как путешествовать, предпочитал сидеть в своём кабинете в Кобленце, редактируя чужие впечатления и расставляя звёзды местам, которых не видел. Возможно, он понимал то, что его читатели отказывались признать: настоящее путешествие происходит в воображении, а физическое перемещение – лишь дорогостоящая иллюзия этого воображения.

Влияние путеводителей Baedeker простирается далеко за пределы туризма. Они сформировали современное представление о культурном наследии, определив, что достойно сохранения, а что можно снести. Они создали иерархию мест и впечатлений, которая до сих пор определяет наши представления о важном и второстепенном. Они превратили спонтанное открытие в спланированное потребление, исследование – в выполнение программы.

Финальная ирония индустриализации мечты заключается в том, что она достигла своей цели слишком хорошо. Томас Кук хотел сделать путешествия доступными для всех – и сделал их одинаковыми для всех. Железная дорога обещала сократить расстояния – и уничтожила само понятие расстояния. Baedeker стремился помочь путешественникам увидеть важное – и ослепил их ко всему остальному. Индустрия туризма родилась из благородных намерений демократизировать опыт, но в процессе демократизации уничтожила сам опыт, оставив только его коммерческую оболочку.

Мы унаследовали мир, где путешествие стало продуктом, маршрут – алгоритмом, а впечатление – товаром. Каждый раз, покупая тур, садясь в поезд или открывая приложение с картой, мы участвуем в системе, созданной в XIX веке для решения проблем, которых больше не существует. Мы продолжаем индустриализировать мечты, хотя индустрия давно убила способность мечтать. Мы путешествуем всё быстрее ко всё большему количеству мест, но парадокс в том, что чем больше мы путешествуем, тем меньше мы перемещаемся в онтологическом смысле. Мы остаёмся в той же точке потребления, просто меняя декорации.

Индустриализация мечты завершилась полным триумфом. Мечта побеждена, упакована, оценена в звёздах и продаётся со скидкой при раннем бронировании.

Глава 3. ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ ИЛЛЮЗИИ

«Народный фронт дал пролетариату две недели отпуска. Пролетариат не знал, что с ними делать, и поехал на море.»

3.1. 1936: Рождение массового туризма

Летом тридцать шестого года французские рабочие впервые в истории человечества столкнулись с проблемой, которая определит следующее столетие: что делать со свободным временем, за которое платят? Закон Блюма о двух неделях оплачиваемого отпуска породил экзистенциальный кризис, масштаб которого не осознали ни правые, паниковавшие от вида пролетариев на пляжах, ни левые, считавшие, что дарят народу свободу. Они подарили ему обязанность отдыхать – императив более тиранический, чем любая трудовая повинность.

Рассмотрим фотографию того лета, ставшую иконой эпохи: семья французских металлургов на пляже в Дьепе, отец в тяжёлом шерстяном купальном костюме, мать в платье до щиколоток, дети копают песок теми же движениями, какими их родители копали уголь. Они смотрят на море с выражением людей, которым показали новый станок и велели радоваться. В их позах читается фундаментальное непонимание: зачем мы здесь? что мы должны делать с этой водой? почему нам платят за то, что мы не работаем? Антрополог будущего, изучая этот снимок, отметит момент рождения homo touristicus (человека туристического) – существа, обречённого имитировать удовольствие от бессмысленного перемещения в пространстве.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Сервис, принадлежит организации, деятельность которой запрещена на территории РФ

2

Сервис, принадлежит организации, деятельность которой запрещена на территории РФ