Равновесие. (Цикл «Законы Равновесия», Книга 1)

По дороге домой, упиваясь своим успехом, я мельком заметил какую-то подозрительную возню у дома Майкла. Какой-то тип в надвинутой на глаза кепке озирался по сторонам, делая вид, что ждет кого-то. Его аура была неприятной, хищной, цвета застоявшейся болотной воды с маслянистыми разводами жадности. На секунду я напрягся, но тут же отмахнулся. «Хватит паранойи, – сказал я себе. – Не все в этом мире – предвестники апокалипсиса. Может, парень просто кого-то ждет». Ослепленный собственным триумфом, я прошел мимо, даже не задумавшись, что этот «ожидающий» может оказаться совсем не тем, кем кажется.

Ну конечно. Разумеется. А как же иначе? Мое самодовольство, раздувшееся до размеров дирижабля, не могло просто так мирно приземлиться. Ему требовалось эффектно взорваться, желательно с огнем и спецэффектами. И этот момент настал в тот же вечер. Телефонный звонок разрезал тишину моей комнаты с изяществом хирурга-мясника. Я, великий благодетель и тайный гений, лениво потянулся к трубке, предвкушая очередную порцию восторгов от моего протеже. Может, он уже Нобелевскую премию по математике получил, пока я тут лежу? Но вместо фанфар я услышал звук, который меньше всего ожидал, – всхлипы. Глухие, отчаянные рыдания, от которых мое сердце решило немедленно уйти в пятки.

«Майкл? Что стряслось? Учительница похвалила, а ты не был к этому готов?» – попытался сострить я, но шутка повисла в воздухе, как топор.

«Алекс… – прохрипел он в трубку голосом, который, казалось, пропустили через мясорубку. – Нас… нас ограбили».

Ах, вот оно что. Ограбили. Какая прелесть. Слова упали в тишину комнаты, как кирпичи в колодец. Я даже, кажется, услышал бульканье.

«Что? В смысле, ограбили? Кошелек в автобусе вытащили?» – проблеял я, отчаянно цепляясь за самые безобидные версии.

«Мы в кино были… – он заикался, захлебываясь слезами, и каждое слово было пропитано таким горем, что у меня заныли зубы. – Родители решили отпраздновать… мою пятерку…»

О, да. Его пятерку. МОЮ пятерку. Пятерку, которую я ему состряпал. Отличный повод для праздника, просто замечательный.

«…Приходим… а дверь вскрыта… Все… все вынесли. Мамины драгоценности… деньги, что на отпуск копили… ноутбук… все…»

Я слушал, и перед глазами вставала идиллическая картина: вот счастливая семья идет в кино, чтобы отметить внезапно поумневшего сына, а в это время менее сентиментальные ребята с ломом и мешками «отмечают» их квартиру. Браво, Алекс, просто браво. Твоя гениальная помощь снова сработала как часы. Швейцарские. Только с кукушкой, которая выскакивает и бьет всех по голове молотком. Его сияющая аура, которой я так гордился всего несколько часов назад, схлопнулась. Я это чувствовал даже через телефонную трубку. На ее месте образовалась черная дыра. Пустота, жадно засасывающая свет, радость и веру в человечество. Густая, вязкая, как мазут, смесь горя, отчаяния и шока. Цвет тотального, беспросветного, абсолютного фиаско. Моего фиаско.

Я сидел с трубкой в руке, оглушенный и пустой, и комната медленно плыла у меня перед глазами. Стены то сжимались, угрожая раздавить, то лениво раздвигались, превращая нашу с Димкой комнату в гулкий ангар. Паук в углу, мой единственный молчаливый свидетель, казалось, сочувственно качал головой, мол, ну ты и влип, парень. Я слушал сбивчивый, прерывающийся рыданиями рассказ Майкла, и каждое его слово отдавалось в моей голове похоронным звоном. Ледяные, костлявые пальцы страха сжимали мое сердце, выдавливая из него остатки недавней эйфории. Это не совпадение. Хватит врать самому себе. Это уже никак, ни при каких обстоятельствах не могло быть никаким совпадением. Это была закономерность. Жестокая, уродливая, но неоспоримая, как таблица умножения. Как дважды два – четыре. Как за драку в школе следует вызов родителей в то же заведение. Мое вмешательство, моя «помощь», моя «витаминка для мозга» – вот что привело к этому. Я нажал на спусковой крючок.

Пятерка по алгебре в обмен на ограбленную квартиру. Отличная сделка, просто бизнес-план года, ничего не скажешь. Я почти физически представил себе эти невидимые вселенские весы, ржавые и огромные, как в порту. На одну чашу я, сияя от гордости, положил яркую, чистую, синюю ауру Майкла, его щенячью радость и непомерную гордость. А на другую чашу кто-то невидимый, с циничной и откровенно издевательской усмешкой, швырнул увесистый лом, набор отмычек и пару мешков с чужими ценностями. И весы, скрипнув, пришли в равновесие. Идеальный баланс. Равновесие, от которого хотелось не просто выть, а биться головой о стену до потери сознания. Я был не гением, не добрым волшебником, не тайным спасителем. Я был идиотом. Опасным, самонадеянным, космических масштабов идиотом, который пытался прикурить от фитиля динамитной шашки. Моя гордость, такая огромная и блестящая всего час назад, съежилась до размеров сушеной горошины и с жалким писком провалилась куда-то в район пяток, оставив после себя тошнотворную пустоту.

«Я сейчас приду», – пробормотал я в трубку и повесил ее, не дожидаясь ответа. Нужно было что-то делать, как-то поддержать его, хотя я понятия не имел, как. Что я ему скажу? «Прости, чувак, это я виноват, я тебе ауру подправил, а вселенная решила уравновесить чаши весов»? Он бы не просто решил, что я свихнулся. Он бы вызвал мне скорую или сам бы доставил меня в психушку, и был бы совершенно прав. Я натянул первые попавшиеся джинсы и выскочил из квартиры, хлопнув дверью так, что, кажется, посыпалась штукатурка. На улице было темно, сыро и промозгло. Ноябрьский вечер встретил меня липкой, неприятной изморосью. Фонари, словно больные желтухой, отбрасывали на мокрый, блестящий асфальт размытые, дрожащие пятна света. Редкие машины проносились мимо, шурша шинами по лужам и обдавая тротуар грязными брызгами. Их ауры были под стать погоде – устало-серые, безразличные. Изредка попадались прохожие, закутанные в шарфы и поднявшие воротники. Женщина, торопливо семенившая с работы, излучала фиолетовое раздражение, смешанное с тревогой. Парочка подростков под козырьком остановки светилась мутным, ленивым розовым. Но мне было плевать на них. Весь мир вокруг казался таким же уродливым, фальшивым и неправильным, как и то, что я натворил.

Мое «добро» снова обернулось бедой. И дело было уже не в сравнении, что хуже – аппендицит или ограбление. Дело было в уродливой, неотвратимой закономерности, от которой по спине бежал холодок. Я снова принес несчастье, и то, что на этот раз оно коснулось семьи лучшего друга, а не моей собственной, делало все только хуже, гаже, невыносимее. Я играл с силами, которых не просто не понимал – я даже не догадывался об их существовании и правилах. Каждое мое вмешательство, продиктованное самыми лучшими намерениями, работало как спусковой крючок, запуская цепную реакцию, которая неизменно приводила к катастрофе. Я был ходячим проклятием, генератором несчастий с коэффициентом полезного действия в сто процентов. И самое ужасное было то, что я не знал, как это остановить. Просто принять обет никогда больше не вмешиваться? А если это не работает? Что, если достаточно случайной мысли, мимолетного сочувствия? Вот пожалел я вчера какую-то девчонку на остановке, у которой в ауре плескалась тоска, – а что, если в этот момент я нечаянно махнул рукой, поправляя рюкзак, и этот жест, это мимолетное желание помочь, уже запустило механизм? Может, где-то уже открыт на мое имя счет, и на него с каждой секундой капают чудовищные проценты чужой бедой? Эта мысль была парализующей. Я шел по темной улице, и впервые в жизни мне было по-настояшему, до дрожи в коленях, страшно. Страшно не за себя. Страшно за каждого, кто имел несчастье оказаться рядом.

ГЛАВА 5. Красная лампочка

Далеко от нашего спального района, где главной архитектурной доминантой является вечное противостояние безликих многоэтажек и назойливых вывесок «Кофе с собой», в самом сердце города, затерялось здание, на которое никто и никогда не обращал внимания. Оно было серым, безликим и настолько лишенным индивидуальности, что даже голуби, эти пернатые ценители архитектурных излишеств, облетали его стороной. Ни вывесок, ни табличек, ни даже QR-кода на входе. Идеальное место для организации, чье существование было такой же тайной, как исходный код популярной соцсети. Внутри царила атмосфера, которую можно описать как «стерильность, возведенная в культ». Тишину нарушал лишь монотонный, убаюкивающий гул серверов, похожий на медитативное пение тибетских монахов, если бы те были сделаны из кремния и пластика.

В просторном зале, известном среди своих как «Предсердие», за огромным столом в форме полумесяца сидел человек. Его можно было бы назвать «человеком в костюме», если бы это не было оскорблением для костюма. Костюм сидел на нем так, словно был частью его экзоскелета. Звали это чудо бюрократической мимикрии Герман Дропин, и занимал он должность Аналитика Первой Категории. У него было лицо человека, который в последний раз искренне улыбался на выпускном в детском саду, и то по настоянию воспитательницы. Его взгляд, холодный и бесцветный, как прошлогодний лед, был прикован к главному монитору – гигантской карте города, испещренной мириадами тусклых огоньков. Каждый огонек – аура. Трепещущая, меняющаяся, живая. Для Германа это была не симфония душ, а всего лишь биржевая сводка, где вместо акций – человеческие эмоции. Рядом с ним, нарушая всю гармонию стерильности, развалился в кресле его антипод – гений-программист Виктор, по прозвищу «Борода». Огромный, лохматый, в мятой футболке с изображением кота Шредингера (и живого, и мертвого одновременно, как и энтузиазм Виктора к работе), он лениво ковырялся в зубах скрепкой, всем своим видом демонстрируя презрение к уставу и дресс-коду.

«Опять медитируешь над полем, Герман? – лениво протянул Виктор, не вынимая скрепки изо рта. Голос у него был тягучий, как расплавленный сыр. – Смотри, нирваны не достигни. А то кто отчеты за тебя писать будет? Мне, что ли, прикажешь? Я в этих гуманитарных закорючках не силен, я по части единиц и нулей. И то, если хорошо попросят и принесут в жертву пару-тройку энергетиков». Он смачно зевнул, демонстрируя полное пренебрежение ко всему на свете.

Герман даже не удостоил его взглядом. Для него Виктор был чем-то вроде системного сбоя, который, к сожалению, нельзя было устранить форматированием. Шумный, непредсказуемый и вечно потребляющий системные ресурсы в виде кофе и печенья. Герман же был погружен в созерцание. На гигантском экране перед ним колыхалось море огней – энергетическое поле города. Он видел все: вот серая пелена скуки накрыла очередной офис, вот вспыхнула багровая искра раздражения в дорожной пробке, а вот затрепетала нежно-голубая ленточка чьей-то мечты. Его работа была сродни работе садовника в огромном, капризном саду человеческих душ. Главное – вовремя выпалывать сорняки. Стабильно серый фон – это норма, это почва. Небольшие всплески желтого или синего – цветы, тоже хорошо. Главное – никаких аномалий. Никаких ядовито-красных точек, которые, как борщевик, могли разрастись и отравить все вокруг.

Именно в этот момент, когда Герман почти достиг дзена, слившись с энергетическим полем города, идиллию нарушил звук. Это не был просто звук. Это был акустический удар, резкий, неприятный, похожий на предсмертный визг модема из девяностых, скрещенного с бензопилой. Он ворвался в стерильную тишину, как пьяный дебошир на заседание общества трезвости, и расплескал всеобщее спокойствие. Виктор, по прозвищу Борода, аж подпрыгнул в кресле, издав короткий поросячий визг и уронив свою многострадальную скрепку.

«Да чтоб тебя!..» – взвизгнул он, хватаясь за сердце, которое, казалось, пыталось пробить грудную клетку и сбежать. – Герман, я же просил, умолял, взывал ко всем святым дата-центрам! Смени этот пыточный рингтон! Поставь что-нибудь гуманное! Шум прибоя, мурлыканье котиков, да хоть гимн Монголии в исполнении индийских йогов! Все что угодно, лишь бы не этот звук, от которого у меня сейчас все нули с единицами в голове в хоровод встали!»

Но Герман уже не слушал. Его холодный, почти арктический взгляд был намертво прикован к карте. Там, в секторе Д-13, одном из тех унылых спальных районов, что архитекторы, видимо, проектировали в понедельник утром с тяжелого похмелья, отчаянно мигала ярко-красная точка. Она не просто мигала – она пульсировала, как больной зуб, как воспаленный нерв, нарушая гармоничное серое спокойствие энергетического поля. Это был не просто сигнал тревоги. Это был набат, исполняемый на расстроенной укулейле пьяным пиратом.

«Ого, – присвистнул Виктор, уже оправившись от шока и с любопытством заглядывая Герману через плечо. Он почесал свою густую бороду, из которой, как снег, посыпались крошки вчерашнего печенья. – Кто-то там, похоже, решил устроить персональный карнавал. С блэкджеком и… ну, ты понял. Или, может, это новый штамм вируса? Энергетическая оспа? Давай назовем ее… "синдром немотивированного счастья". Звучит научно, а? Можно будет грант под это дело выбить. Напишем статью, выступим на конференции…»

Герман, проигнорировав очередную тираду, с бесстрастностью патологоанатома приступил к вскрытию. Его пальцы не летали над клавиатурой, как у пианиста-виртуоза, а двигались с выверенной, экономной точностью хирурга, делающего разрез. Щелк. Щелк. Щелк. На экране послушно сменяли друг друга окна, графики и диаграммы, которые для Виктора выглядели как абстрактная живопись душевнобольного гения, а для Германа были понятнее инструкции к заварочному чайнику. Красная точка на карте не просто пульсировала, она билась в конвульсиях, словно крича на универсальном языке паники: «Эй, вы там, в своем аквариуме! Да, вы, два офисных планктона! Обратите на меня внимание! Здесь происходит что-то очень, очень неправильное, и я сейчас лопну!»

– Ну-ка, ну-ка, что нам покажет вскрытие? – пробасил Виктор, нависая над плечом Дропина. Он бесцеремонно ткнул пухлым пальцем в экран, оставляя на нем жирный отпечаток от пиццы «Четыре сыра», которую он поглощал на завтрак. – Ого! Амплитуда скачет, как моя бывшая на распродаже. Дисперсия… Мама дорогая, да тут энтропия Вселенной сейчас схлопнется!

Герман, не говоря ни слова, с брезгливым выражением лица взял специальную салфетку из диспенсера и стер жирное пятно. Затем еще одной протер место, где лежала первая салфетка.

– Источник один, координаты стабильны, – продолжил комментировать Виктор, не замечая молчаливого укора. – Гера, это же классика! Это же тот самый случай, когда обезьяна находит гранату и пытается расколоть ею кокос. Или, если угодно, «дар без инструкции по эксплуатации». Знаешь, как купить последнюю модель квантового компьютера и использовать его как подставку для пива. Чует мое сердце, в логах событий нас ждет не просто сериал, а целая мыльная опера с элементами трагикомедии. Открывай, не томи!

Герман с тяжелым вздохом, который мог бы заморозить небольшой пруд, открыл лог событий. На экране появились две строки, которые тут же развернулись в подробные отчеты, похожие на кардиограмму пациента, увидевшего счет за лечение в частной клинике. Два мощных, неестественных всплеска позитивной энергии. Оба – из квартиры в типовой панельке на улице Строителей, дом 15.

– Так, эпизод первый, – Виктор театрально потер руки. – «Финансовая аномалия». Мать семейства, некая гражданка Планк, пашущая на двух работах, внезапно получает премию в размере трех окладов. На графике – золотой, сияющий пик, как купол храма. Красота! Но что мы видим дальше? А дальше, мой дорогой Герман, мы видим то, что на нашем бюрократическом новоязе называется «откат». Система беспристрастна, как гильотина. Сразу за пиком радости – резкий, почти вертикальный обвал. Диагноз: острый аппендицит у младшего сына. Классика жанра! Здоровье в обмен на деньги. Грубо, топорно, почти вульгарно. Автор даже не попытался замаскировать транзакцию.

Он сделал паузу, давая Герману возможность вставить слово. Герман молчал.

– Ладно, эпизод второй! – не унимался Виктор. – «Аномалия когнитивного потенциала». Подросток, судя по характеристикам, не хватавший с неба звезд, вдруг демонстрирует чудеса интеллекта на контрольной по алгебре. Синий, уверенный пик. Мозг заработал, как швейцарские часы! Но Равновесие, как мы знаем, дама злопамятная и с хорошим чувством юмора. Компенсация прилетела незамедлительно: в тот же вечер дом его семьи обчистили до нитки. Знания в обмен на бабушкины серебряные ложки. И снова – никакой фантазии!

– М-да, – хмыкнул Виктор, отступая от стола и задумчиво почесывая бороду. – Наш подопечный работает с изяществом пьяного слона в посудной лавке. Рубит сплеча. Даже не пытается замаскировать следы. Это как если бы грабитель банка не только оставил отпечатки пальцев, но и сделал селфи с мешком денег на фоне вскрытого сейфа, выложил в соцсеть с хэштегом #успешныйуспех и отметил на фото аккаунт полицейского управления.

– Дилетант, – наконец произнес Герман. Голос у него был ровный и безэмоциональный, как у робота-диктофона. Он не обращался к Виктору, он просто констатировал факт для Вселенной. – Пытается провести операцию на сердце с помощью топора и благих намерений. Результат предсказуем.

– О, наш ходячий устав заговорил метафорами! – всплеснул руками Виктор. – Гера, да ты прогрессируешь! А по-моему, парень просто дорвался до чит-кодов в реальной жизни. Режим бога, бесконечные деньги, все дела. Только он не учел, что у этой игры есть админы. И эти админы – мы. И мы очень, очень не любим, когда ломают баланс и нарушают пользовательское соглашение.

Виктор хищно улыбнулся.

– Может, сразу его в бан? Перманентный. IP-адрес есть, вычислим, придем, отформатируем жесткий диск… в смысле, память. Шучу, шучу! Почти. Или нет, давай пропишем ему небольшой дебафф? Например, пусть у него до конца жизни все наушники работают только с одной стороны. А? Жестоко, но справедливо!

Дропин проигнорировал и эту тираду. Его пальцы вновь заскользили по клавиатуре, открывая стандартную форму «AF-77/b-3: Отчет об аномальной активности».

– Сектор Д-13, – механическим голосом начал он заполнять поля. – Источник: Планк, Алекс, 15 лет. Категория угрозы… – он на мгновение замер, а затем с решимостью человека, выбирающего сорт нежирного молока, нажал несколько клавиш. – Гамма. Рекомендуемые действия: Протокол «Шепот».

Отчет беззвучно улетел в недра системы, в другой отдел, где работали люди еще более серьезные и в еще более строгих костюмах. Через секунду на экране появилась короткая, выведенная строгим шрифтом резолюция: «ОБЪЕKT: "ПЛАНК, АЛЕКС". СТАТУС: ПРИНЯТ В РАЗРАБОТКУ. ПРОТОКОЛ: "ШЕПОТ". ИСПОЛНИТЬ НЕМЕДЛЕННО».

Красная точка на карте продолжала мигать, но теперь вокруг нее появился тонкий синий ободок – знак того, что объект взят под наблюдение.

А я? А я в это самое время лежал у себя в комнате, закинув руки за голову, и вел увлекательнейший диалог с трещиной на потолке. Она была похожа на карту какой-то несуществующей страны, и я отчаянно пытался понять, в какой из ее провинций поселилось мое чувство вины. Оно было огромным, тяжелым и совершенно не хотело уходить. Я был ходячей катастрофой, генератором проблем, слоном в посудной лавке Вселенной. Мои «добрые дела» имели побочные эффекты похуже, чем у самых страшных лекарств из телерекламы.

Я даже не подозревал, что прямо сейчас, в нескольких километрах от меня, мое имя впечатали в какой-то сверхсекретный отчет. Что два человека, один из которых пахнет пиццей, а другой – стерильностью, только что решили мою судьбу. Я думал, что я – главный герой своей личной драмы под названием «Как я испортил все, к чему прикоснулся». Оказалось, я всего лишь стал персонажем в чужом, очень серьезном кино, где мне отвели роль нарушителя спокойствия.

Мои неуклюжие, отчаянные попытки сделать мир чуточку лучше были замечены. И за мной уже выслали… «шептунов».

ГЛАВА 6. Шепот на ветру

Если бы у вселенской справедливости был рейтинг самых бестолковых чудотворцев, я бы, без сомнения, занял в нем первое место с большим отрывом. После ограбления квартиры Майкла я окончательно превратился из потенциального супергероя в ходячую катастрофу, в этакого короля Мидаса наоборот: все, к чему я прикасался с добрыми намерениями, немедленно превращалось в дурно пахнущую кучу проблем. Мир, еще недавно казавшийся мне яркой и увлекательной палитрой, теперь выглядел как минное поле, где каждый цветной всполох ауры мог оказаться детонатором очередной беды. Я стал шарахаться от людей, как от прокаженных, боясь даже случайно подумать о ком-то что-то хорошее.

Моя комната превратилась в берлогу. Я лежал на кровати, уставившись в потолок, и прокручивал в голове свои «подвиги». Вот сияющая от радости мама, а вот – Димка на больничной койке. Вот счастливый Майкл с пятеркой по алгебре, а вот – его родители, растерянно бредущие по разгромленному дому. Словно я наткнулся на какую-то безжалостную космическую бухгалтерию, где за каждый грамм счастья, выданного мной авансом, кто-то платил килограммом горя. Я чувствовал себя не просто виноватым, а каким-то космическим мошенником, укравшим у мира кусок удачи и подсунувшим ему фальшивку.

Я дал себе клятву. Торжественную, как в дурацких фильмах, только без возложения руки на Библию, а просто вбив подушку кулаком. *Никогда. Больше. Не вмешиваться.* Пусть мир катится в тартарары, пусть у всех будут ауры цвета дохлой мыши – это не мое дело. Мой дар – это не подарок, а проклятие, дефектная версия суперсилы, которую по ошибке доставили не тому адресату. Я решил запереть эту способность на самый ржавый замок в глубине своего сознания и выбросить ключ. Отныне я снова стану обычным Алексом Планком, раздолбаем и троечником, у которого из всех сверхспособностей – только умение виртуозно врать маме про сделанные уроки. Так будет безопаснее. Для всех.

Разумеется, вселенная, обладающая чувством юмора пьяного клоуна, решила немедленно протестировать мой свежеиспеченный обет невмешательства. По дороге в школу я стал свидетелем классической сцены из социальной рекламы «не будь идиотом». Маленький камикадзе лет четырех, видимо, решив, что законы физики на него не распространяются, с радостным гиканьем вылетел на дорогу за своим мячиком. Прямо под колеса машины. Мой внутренний супергерой, которого я вроде бы уволил без выходного пособия, инстинктивно дернулся. Я уже видел, как напрягаю мысль, воздействую на ауру водителя, придавая этому, казалось бы, кроту зоркость орла и реакцию пантеры, и… мой мозг, теперь работающий как калькулятор апокалипсисов, выдал возможные варианты. Спасаю пацана – и что взамен? На соседний дом падает метеорит? В городе самовозгорается весь запас туалетной бумаги? У Майкла отрастает хвост? Ставки были слишком высоки. Пока я лихорадочно взвешивал, что хуже – сбитый ребенок или хвостатый Майкл, – мамаша пацана, проявив чудеса реакции, достойные ниндзя, выхватила свое чадо буквально из-под бампера. Водитель что-то орал, ребенок ревел, а я стоял и понимал: мир прекрасно справляется и без моих медвежьих услуг. Оказалось, я не тайный спаситель, а просто парень с билетом в первом ряду на чужие неприятности, которому, к счастью, хватает ума не лезть на сцену.

Моя вселенская скорбь и экзистенциальный кризис, однако, мало волновали школьную систему. У меня по-прежнему висела двойка по истории, и единственным способом ее закрыть было участие в том самом идиотском спектакле для младших классов. Перспектива напялить на себя картонные доспехи и изображать римского центуриона перед толпой пищащих семилеток радовала меня примерно так же, как перспектива провести каникулы в обществе нашего историка, Мумии. Но выбора не было. Мама, несмотря на свою недавнюю эйфорию, и так была на взводе из-за болезни Димки, и новость о моей годовой двойке могла стать той соломинкой, что ломает спину верблюду. Пришлось тащиться на репетиции.

И вот настал день «премьеры». За кулисами царил ад, но ад специфический, детский. Мелкие «варвары» носились повсюду, размахивая деревянными мечами и вопя так, что закладывало уши. Их ауры представляли собой безумный калейдоскоп чистых, ярких цветов – настоящий взрыв на фабрике красок. На их фоне аура Виктора Игнатьевича, нашей Мумии, выглядела как черная дыра. Он стоял, сложив руки на груди, и его грязновато-коричневое поле тоски и нафталина, казалось, поглощало весь этот детский восторг. Я стоял в своих дурацких доспехах, чувствуя себя экспонатом музея восковых фигур, и старался смотреть в пол. Но тут я увидел, как у пацана, игравшего вождя варваров, аура начала мелко-мелко дрожать серыми иголками паники. Он забыл свой и без того короткий текст. Прямо перед выходом на сцену.

Искушение было почти невыносимым. Всего одно маленькое, крошечное усилие. Вдохнуть в его ауру капельку уверенности, того самого синего цвета, который так «помог» Майклу. Секундное дело! Никто не заметит, а спектакль будет спасен, и Мумия не съест этого бедолагу живьем. Я уже почти поддался, пальцы сами собой сжались в кулаки, я сосредоточился… и в этот момент перед глазами встал разгромленный дом друга. Я резко выдохнул и отвернулся. *Нет. Хватит.* Пацан действительно запнулся, что-то пролепетал не по тексту, но малышня в зале этого даже не заметила, приняв все за чистую монету. А я стоял за кулисами, обливаясь холодным потом и чувствуя себя так, будто только что обезвредил бомбу. Бомбу, которой был я сам.