Построй свой мост

Майкл подхватил игру. Он взял синий карандаш:

– Blue! Blau!

– Блау! – старательно повторял Костя, и оба снова заливались смехом, пока их языки заплетались от непривычных звуков.

Натка, наблюдая за ними с чашкой чая, поймала себя на мысли, что это, пожалуй, самая искренняя форма изучения языка – через совместное творчество и радость.

Пауль в это время собирал на кухне ланч-боксы на завтрашний день. Его движения были точными и методичными – кусочки фруктов, овощи, сэндвичи. Когда Натка вошла на кухню, он повернулся к ней с легкой улыбкой.

– Знаешь, я сегодня утром заметил кое-что приятное, – сказал он, закрывая крышку ланч-бокса. – Ты больше не кашляешь.

– Что? – Натка на мгновение задумалась, потом улыбнулась. – Действительно. Кажется, мое “стратегическое отступление“ превратилось в полную капитуляцию. И знаешь, я даже не заметила, как это произошло.

– Организм всегда благодарен за заботу, – Пауль подошел к ней и нежно провел пальцем по ее щеке. – Особенно когда эта забота подкреплена счастливой атмосферой.

Из гостиной донесся взрыв смеха. Майкл пытался объяснить Косте разницу между “ship“ и “sheep“, изображая и корабль, и овцу, что выглядело до невозможного смешно. Костя катался по полу от хохота, пытаясь повторить оба слова.

– Кажется, наши переводчики скоро свободно заговорят на трех языках, – улыбнулась Натка.

– У них есть нечто более важное, чем язык, – заметил Пауль. – Общее чувство юмора. Это сильнее любых грамматических правил.

Вечером, собираясь укладывать мальчиков спать, Натка застала их за тихим разговором. Они сидели на кровати Кости и рассматривали книгу о космосе.

– Moon, – показывал Майкл на картинку.

– Mond, – шептал в ответ Костя.

– А по-русски? – спросил Майкл.

– Луна, – ответил Костя, и в его голосе прозвучала легкая грусть по далекой родине.

Майкл посмотрел на него, потом обнял за плечи.

– Луна, – повторил он с странным, но понятным акцентом. – Beautiful.

Натка тихо закрыла дверь, оставляя их в их собственном, только ими понятном мире. В этом доме, наполненном смесью языков и культур, рождалось что-то новое – не немецкое, не канадское, не русское, а их собственное, семейное наречие, основанное на взаимном уважении и искреннем желании понять друг друга.

Спускаясь вниз, она встретила Пауля, который стоял у окна и смотрел на ночное небо.

– Знаешь, – тихо сказал он, – иногда я думаю, что мы построили не просто дом. Мы построили мост. Между странами, между культурами, между двумя мальчиками, которые учатся быть братьями.

– И между нами, – добавила Натка, обнимая его сзади. – Мы тоже когда-то были на разных берегах.

– Но теперь мы на одном, – он повернулся и обнял ее. – И этот берег прочнее любого другого места в мире.

За окном ярко светила Луна – moon, Mond – освещая их дом, где постепенно стирались границы, а на смену им приходило нечто более ценное – понимание, что настоящий дом это не место на карте, а люди, готовые учиться говорить на одном языке, даже если для этого приходится смеяться над собственным акцентом и заново открывать простые слова, вроде “семья“ и “любовь“.

Глава 19

Первое сентября в доме на холме ознаменовалось необычной тишиной. Оба мальчика, наряженные в новые рюкзаки и ботинки, завтракали с сосредоточенными, серьезными лицами. Для Кости это был привычный, но все же волнительный день. Для Майкла – прыжок в неизвестность.

Пауль застегивал на сыне куртку, и его пальцы чуть заметно дрожали.

– Ты помнишь, где твой класс? – тихо спросил он по-английски.

– Да, папа, – кивнул Майкл, глотая. – Рядом с библиотекой. Фрау… фрау Леманн.

– И у тебя есть мой номер в телефоне. И Наткин. И карта школы в рюкзаке.

Натка наблюдала за этой сценой, стоя в дверях. Она видела, как Майкл, обычно сдержанный, сжимает ремешок рюкзака так, что костяшки пальцев побелели. Она подошла и мягко положила руку ему на плечо.

– Сегодня после уроков мы все вместе пойдем в кафе за тортом, – сказала она, глядя ему в глаза. – И ты расскажешь нам, какие там дети. А Костя будет твоим переводчиком, если что.

Майкл кивнул, и небольшое напряжение спало с его лица. Идея общего плана на после школы, видимо, придала ему уверенности.

По дороге к школе Костя шептал Майклу что-то на ухо, вероятно, последние наставления. А Натка и Пауль шли сзади, и их руки время от времени соприкасались – безмолвный знак поддержки.

Когда они подошли к школьным воротам, Майкл на мгновение замер, глядя на шумную толпу детей. Но тут к нему подошел Костя и, взяв его за руку, решительно повел через школьный двор, что-то громко и быстро объясняя на смеси немецкого и английского. Они скрылись в дверях, два маленьких силуэта против огромного мира, но теперь – вместе.

Пауль глубоко вздохнул.

– Кажется, я только что пережил операцию на открытом сердце, – проговорил он, не отрывая взгляда от двери.

– Они справятся, – уверенно сказала Натка. – Они есть друг у друга.

Весь день в доме царила непривычная тишина. Пауль безуспешно пытался работать, Натка переставляла вещи на кухне, оба прислушивались к тиканью часов. Когда наконец прозвенел звонок, означающий конец уроков, они одновременно вздохнули с облегчением.

В кафе мальчики ворвались, как ураган. Костя сиял.

– Все было супер! – объявил он, не дожидаясь вопросов. – Я всем рассказал, что Майкл мой брат из Канады! И мы играли в футбол на перемене! А Лени дала ему свою шоколадку!

Майкл, хоть и не все понимал, кивал, и на его лице была та самая, редкая улыбка, которая появляется, когда страх сменяется радостью.

– They are… nice, – тихо сказал он отцу. – And Kostya… he is like a… a commander. All listening to him. (Они… милые,… – А Костя… он как… командир. Все его слушают.)

Пауль смотрел на сына, на его оживленное лицо, и в его груди распускалось теплое, тихое чувство, которого он ждал много лет. Его мальчик был не просто в безопасности. Он был дома. В новой, странной, но принимающей его среде. И у него был свой личный телохранитель и гид в лице русского мальчика с немецким гражданством, который называл его братом.

Это был не просто первый школьный день. Это был акт мягкого, но окончательного вплетения еще одной нити в пестрое полотно их семьи. И глядя, как Костя что-то живо объясняет Майклу, размахивая куском торта, а тот внимательно слушает, Натка поняла – самые прочные мосты строятся не из бетона и стали, а из детской дружбы и готовности быть рядом, несмотря на все барьеры.

*******

Возвращение к рутине после лета оказалось на удивление мягким. Школа перестала быть для Майкла источником тревоги и превратилась в место, где у него был свой проводник – Костя. Их странный гибридный язык, состоящий из трех языков и активной жестикуляции, стал предметом веселых шуток одноклассников, но мальчиков это не смущало. Напротив, они с гордостью демонстрировали свои лингвистические способности.

Однажды вечером за ужином Костя с важным видом объявил:

– Завтра на уроке труда мы будем делать скворечники.

– А мы будем делать кормушки, – добавил Майкл, все чаще вставляя немецкие слова в свою английскую речь.

– Отличная идея, – поддержала Натка. – У нас как раз есть подходящее дерево во дворе. Можем повесить их и наблюдать за птицами.

Это простое предложение положило начало новому семейному ритуалу. В следующие выходные Пауль привез из магазина деревянные заготовки, и они все вместе устроили мастерскую в саду. Работа закипела. Пауль, с его хирургической точностью, размечал детали, Натка помогала мальчикам сбивать их молотками и гвоздями, а дед, наблюдая за этой суетой, не выдержал и вышел из дома с собственным набором стамесок.

– Чтобы скворечник был правильным, – ворчал он, подходя к столу, – нужно сделать жердочку. И крышу покатую, чтобы вода стекала. А то эти городские… – он бросил взгляд на Пауля, но в его ворчании уже не было прежней неприязни, а скорее доброжелательная снисходительность.

Пауль молча подвинулся, давая ему место, и протянул стамеску.

– Покажите, пожалуйста. Я в плотницком деле не силен.

Отец Натки взял инструмент, и его пальцы, привыкшие к работе, уверенно обхватили ручку. Он показал, как правильно выбрать паз, его движения были точными и выверенными. Пауль наблюдал с неподдельным интересом, а потом осторожно попробовал повторить. Получилось криво.

– Эх, – отец Натки покачал головой, но в его глазах блеснула усмешка. – Руки-то у тебя золотые, я слышал, но для дерева нужен другой подход. Не сила, а точность. Смотри…

Он снова показал, и на этот раз Пауль уловил движение. Второй скворечник получился уже аккуратнее.

– Прогресс, – скупой на похвалу отец Натки кивнул. – Можешь еще шлифануть края, чтобы птицы не занозили лапки.

Потом, Натка с мальчиками красили готовые скворечники. Костя выбрал ярко-синий цвет, Майкл – зеленый. Краска капала на траву, мальчишки были перемазаны сами, но счастливы.

– Мама, а как по-немецки “синица“? – спросил Костя, старательно выводя кисточкой контур окна на своем скворечнике.

– Meise, – ответила Натка. – А синичка – das Meisen.

– Майзен, – старательно повторил Майкл, и все засмеялись, потому что это звучало почти как его имя.

Вечером, когда работа была закончена, они устроили небольшую церемонию. Пауль залез на стремянку и прибил первый скворечник – синий, работы Кости – к старой яблоне. Потом – зеленый Майкла. Последний, самый аккуратный, который они делали вместе с отцом Натки, занял место на клене у входа в сад.

– Теперь у птиц будет свой дом, – с удовлетворением сказал Костя, глядя на их творения.

– Как и у нас, – тихо добавил Майкл.

Пауль слез со стремянки и подошел к отцу Натки.

– Спасибо, – сказал он просто. – Вы настоящий мастер.

– Пустяки, – отмахнулся старик, но было видно, что комплимент его тронул. – У нас… в Советском Союзе, каждый школьник такое мог сделать. – Он посмотрел на Пауля, и в его взгляде появилась улыбка. – Ты тоже справился.

Это “ты тоже справился“ относилось не только к скворечнику. Оно касалось всего – переезда, заботы о детях, того, как Пауль вписался в их семью. Это было окончательное признание.

Когда стемнело, они зажгли гирлянды на террасе и устроились там с чаем. Сквозь открытое окно доносился смех мальчиков, которые уже готовились ко сну. Натка смотрела на сад, где в темноте угадывались скворечники, на огни дома, на лица своих родных. И чувствовала, как в ее душе становится тепло, тепло.

Они не просто переехали в новый дом. Они посадили свой сад. Они стали семьей в самой что ни на есть плотной, осязаемой реальности. И каждый гвоздь, вбитый в стену их дома, каждый цветок в саду, каждый скворечник на дереве был не просто предметом. Он был их общей победы над одиночеством, над страхом, над разлукой. Символом того, что даже самые хрупкие вещи – как доверие ребенка или привязанность пожилого человека – могут стать прочнее стали, если за ними ухаживать с любовью и терпением.

*******

Осень вступила в свои права, окрашивая виноградники на склонах Мозеля в огненные багряные тона. Однажды вечером, когда Натка разжигала камин, а Пауль проверял уроки у мальчиков, в телефоне Натки всплыло имя Нины. Она вышла на террасу, где уже пахло ночной прохладой и дымком.

– Наташ, ты смотришь новости? – голос подруги звучал радостно, но в нем присутствовала нотка печали. – Кажется, все закончилось. Подписали какие-то соглашения. Война… закончилась. Нацистов снова загнали под землю. Евросоюз, как проигравшая сторона, должна выплачивать репарации и предать суду чиновников разжигавших эту бойню. Теперь и здесь начнется “веселая жизнь“.

Натка прислонилась к холодному перилам, глядя на огни своего города, своего дома.

– Я знаю, – тихо ответила она. – Видела.

– А ты… ты не думаешь… – Нина запнулась, не решаясь договорить.

– О возвращении? – Натка закончила за нее. Она обернулась и через стеклянную дверь увидела свою семью: Пауля, объясняющего что-то Майклу, Костю, рисующего за столом, отца, читающего книгу у камина. – Нет, Нина. Не думаю. Мой дом теперь здесь.

В трубке повисло молчание.

– Я понимаю, – наконец выдохнула Нина. – И… я тебе завидую. По-хорошему. Пенсию теперь не платят и пособия для беженцев отменили, а возвращаться… не к кому и некуда. Одни руины. Не знаю, что делать теперь.

В ее голосе была такая бездна тоски, что у Натки сжалось сердце.

– Приезжай к нам, – твердо сказала она. – Хоть на время. У нас тут есть гостевая комната. И сад, и воздух чистый. Поможешь мне розы на зиму укрывать. А там подыщем тебе жилье и работу.

Они поговорили еще несколько минут, и, положив трубку, Натка не сразу вернулась в дом. Она стояла в прохладном осеннем воздухе и думала о причудливых поворотах судьбы. Война, отнявшая у нее прошлое, подарила ей настоящее. Подарила этот дом, этого мужчину, эту новую, сложную, но настоящую семью. И теперь, когда на ее родине наступал мир, она не испытывала ничего, кроме тихой грусти и чувства полной принадлежности этому месту на другом конце Европы.

Войдя внутрь, она встретила взгляд Пауля. Он все понимал без слов. Когда мальчики ушли спать, а родители закрылись в своей комнате, они остались вдвоем перед потрескивающим камином.

– Все в порядке? – тихо спросил он.

– Да, – она устроилась рядом с ним на диване, прижавшись к его плечу. – Просто… подводишь черту. Понимаешь, что та жизнь – окончательно в прошлом. А эта – единственная, что есть. И она… правильная.

Он обнял ее, и его молчание было красноречивее любых слов. Он не предлагал бежать в Канаду, не строил грандиозных планов. Он просто был рядом. В их общем доме. И в этой простой, бытовой близости была вся “трезвая романтика“, которую они оба выстрадали.

– Знаешь, о чем я подумал сегодня?“ – сказал он после долгой паузы. – О том самом “Эффекте бабочки“. О нашем первом разговоре. Если бы ты тогда, в самый темный свой час, не написала незнакомому врачу из Канады…

– …нас бы здесь не было, – закончила она шепотом, глядя на огонь в камине, в котором отражались тени их сплетенных жизней. – Судьба посылает нам нужных людей в нужное время. Даже если они – на другом конце света.

Они сидели так еще долго, не говоря ни слова. За окном в саду, под звездным небом, на ветвях яблони тихо покачивались два скворечника – синий и зеленый. Символы их общего труда, их терпения и их веры в то, что даже после самой суровой зимы всегда наступает весна. А в их случае – весна, которую они вырастили своими руками.

Их жизнь перешла в новое измерение из борьбы за выживание в тихое, уверенное искусство жить. И строить свой дом. Не как крепость для защиты от мира, а как самое гостеприимное и прочное место в нем.

*******

На следующее утро Натка проснулась с необычным чувством – будто тяжелый камень, который она несла в груди все эти годы, наконец, растворился. Она подошла к окну их спальни. Сад, окутанный утренним туманом, казался воплощением мира. И где-то там, в этой дымке, угадывались очертания скворечников, что они строили всем семейством.

Когда она спустилась вниз, на кухне уже царила привычная суета. Мать Натки готовила завтрак, отец чинил капельницу в кофе машине, а мальчики, сидя за столом, с серьезным видом обсуждали что-то на своем гибридном языке.

– Мам, – Костя поднял на нее взгляд. – Мы с Майклом решили. Мы будем каждый день подсыпать корм в кормушки. И вести дневник наблюдений. Какие птицы прилетают.

– Я буду фотографировать, – добавил Майкл, все увереннее используя немецкие слова. – У меня есть телефон папы.

Пауль, войдя на кухню с папкой документов, услышал этот разговор и улыбнулся.

– Научный проект? – спросил он, наливая себе кофе. – Это амбициозно. Нужно будет определить виды, изучить их повадки.

– Мы уже скачали приложение для распознавания птиц, – с гордостью сообщил Костя.

Натка смотрела на эту сцену, и ее охватило странное, щемящее чувство благодарности. Все эти простые, бытовые моменты – споры о корме для птиц, починка кофе машины, совместные завтраки – были теми кирпичиками, из которых строилось настоящее счастье.

После завтрака Пауль задержал ее на кухне.

– Я вчера много думал после нашего разговора, – сказал он, опираясь о столешницу. – О нас. О прошлом и будущем. – Он посмотрел на нее внимательно. – Ты не жалеешь? Что твой дом здесь, а не там?

Она помолчала, собираясь с мыслями.

– Когда-то, на том чердаке, я мечтала только об одном – чтобы Костя мог спокойно играть, не оглядываясь на дверь. Чтобы у него было детство. Чтобы мы не боялись. – Она провела рукой по столешнице, ощущая гладкую, прохладную поверхность. – Смотри, что у нас теперь. У него есть комната, где он может мечтать. У него есть брат. У него есть дед, который учит его работать руками, и бабушка, которая печет его любимые пироги. У него есть ты. – Она подняла на него взгляд. – Разве это не именно то, о чем я мечтала? Просто… в другом месте. И в гораздо большем масштабе, чем я могла представить.

Он кивнул, понимающе.

– А ты? – спросила она. – Ты не жалеешь, что твоя жизнь превратилась в такой сложный пазл – работа между двумя странами, перелеты, юридические тяжбы?

– Я жалею только об одном, – тихо ответил он. – Что не нашел тебя раньше. А все остальное… – он сделал паузу, подбирая слова, – все остальное – не сложности. Это инвестиции. В наше общее будущее. В будущее наших детей. И каждая такая “сложность“ окупается с лихвой, когда я вижу, как Майкл смеется вместе с Костей, или когда мой сын называет этот дом своим.

Они стояли в лучах утреннего солнца, освещавших кухню, и в этот момент Натка с абсолютной ясностью поняла: их дом был не просто зданием. Он был живым существом, которое они вместе растили. Он дышал запахами завтрака и свежей земли из сада, звучал детскими голосами и смехом, пульсировал ритмом их общих забот и радостей. И он был прочнее любого фундамента, потому что стоял на прочном каркасе взаимного уважения, доверия и любви.

– Знаешь, – сказала она, глядя в окно на сад, где мальчики уже бежали наперегонки с кормом для птиц, – мне кажется, мы не просто построили дом. Мы посадили дерево. И теперь наблюдаем, как оно растет. И самое прекрасное, что мы даже не представляем, каким большим и красивым оно станет через годы.

Пауль последовал за ее взглядом и улыбнулся.

– Главное, что мы растем вместе с ним. Все вместе.

И в этом простом утверждении заключалась вся суть их истории. Они прошли через бури и потрясения, чтобы найти друг друга и построить этот дом. И теперь, когда шторма остались позади, они могли, наконец, просто жить. День за днем, наблюдать, как растут их дети, как крепнет их семья, как сад, посаженный их руками, расцветает новыми красками. И в этой простой, будничной магии заключалось их самое большое достижение – умение быть счастливыми здесь и сейчас, в стенах этого дома, который стал для них и убежищем, и крепостью, и самым гостеприимным местом на земле.

Глава 20

Первые осенние тучи медленно плыли над долиной Мозеля, но в доме на холме царило непривычное оживление. После ужина, пока мальчики достраивали в гостиной сложную конструкцию из Lego, Пауль неожиданно исчез в своем кабинете, а вернулся с плотным конвертом в руках.

– Пришло письмо из Канады, – сказал он, садясь рядом с Наткой на диване. Его голос был ровным, но в глазах читалось напряжение. – Официальное уведомление. Развод оформлен. Окончательно.

Он вытащил из конверта документы с судебными печатями. Натка молча взяла их. Бумага была холодной и безликой, но значила так много – конец одной жизни и полное право на начало другой.

– Как она? – тихо спросила Натка, глядя на него. Она не испытывала ревности к той женщине – лишь странную смесь жалости и благодарности за то, что та отпустила его.

Пауль вздохнул, глядя на огонь в камине.

– В реабилитационном центре. Говорят, есть прогресс. Она… написала мне письмо. Просила прощения. Говорит, что хочет, чтобы Майкл был счастлив. И что я… я заслуживаю второго шанса.

Он молча протянул письмо, и в тишине было слышно, как трещат поленья в камине и как мальчики спорят о том, куда поставить следующую деталь конструктора.

“Пол,

Я пишу это из центра реабилитации. Сегодня у меня 73-й день трезвости. Самый долгий срок за последние пять лет.

Врачи говорят, что я делаю успехи. Я хожу на терапию, занимаюсь йогой (представь меня с ковриком – смешно, правда?), и даже начала читать. Настоящие книги, не глянцевые журналы.

Я не знаю, удержусь ли я на этот раз. Но я пытаюсь. По-настоящему.

Я получила документы о разводе. Подписала их без колебаний. Ты свободен, Пол. Свободен жить дальше. С Майклом. И с той женщиной, о которой он мне рассказывал.

Он говорит, что она научила его печь печенье. И что у неё есть сын, который стал его другом. Он выглядел… счастливым. Впервые за долгое время.

Это всё, что мне нужно было услышать.

Я не прошу прощения – я просила слишком много раз. Я просто хочу сказать спасибо. За то, что ты был рядом, когда я разваливалась на части. За то, что ты не бросил Майкла, даже когда я бросила себя. И за то, что ты даёшь ему будущее, которое я не смогла.

Будь счастлив, Пол. Ты это заслужил.

Кейт.

P.S. Передай Натали – пусть бережет тебя. И скажи, что я благодарна ей. За то, что она делает то, что не смогла я“.

Натка прочла письмо молча, потом подняла на него взгляд.

– Она сильнее, чем, кажется, – тихо сказала Натка.

– Да, – согласился Пауль. – Просто… её сила проявляется не так, как твоя.

Натка кивнула.

– Майкл должен это знать. Когда подрастёт. Что его мать любит его. Что она пыталась. Что она… сделала правильный выбор в конце.

– Я расскажу, – пообещал Пауль.

Он взял её руку.

– Спасибо. За то, что ты есть. За то, что не судишь. За то, что… принимаешь всё это. Весь мой багаж.

Она сжала его пальцы.

– Мы все приходим с багажом, Пауль. Вопрос только в том, готовы ли мы помогать друг другу его нести.

– А ты простил ее? – спросила Натка.

– Прощение – это не однократный акт, – медленно проговорил он. – Это путь. Но да. Я больше не злюсь. Жаль ее. И… благодарен за этот шанс.

Он повернулся к ней, и в его ладони оказалась маленькая бархатная коробочка.

– Я не буду становиться на колени, – тихо сказал он, открывая ее. Внутри лежало простое кольцо, без вычурности, лишь чистое золото и маленький бриллиант, блестевший в свете огня. – Это было бы не по-нашему. Но я хочу спросить тебя официально. Натали, ты согласна стать моей женой? Построить со мной не просто дом, а семью. Со всеми сложностями, перелетами, трудными днями и счастливыми вечерами.

Он смотрел на нее не со страстью влюбленного юноши, а с глубоким, взрослым пониманием того, что предлагает. Он предлагал партнерство. Договор. Союз двух зрелых людей, прошедших через слишком многое, чтобы играть в сказку.

Из гостиной донесся взрыв смеха – Майкл и Костя наконец-то справились со своей постройкой. Натка смотрела на Пауля, на это простое, честное кольцо, на их общий дом, наполненный смехом детей и теплом камина. И чувствовала, как внутри нее рождается не бурная радость, а тихое, прочное, как скала, чувство – да. Это правильный следующий шаг.

– Знаешь, я когда-то прочитала, что самые прочные мосты строят из самых обычных материалов, – сказала она, глядя ему в глаза. – Без вычурности. Главное – правильный расчет и прочный фундамент. Она положила свою руку на его ладонь. – Да, Пауль. Я согласна.

Он не стал надевать кольцо ей на палец. Он просто сжал ее руку в своей, зажав между их ладонями этот маленький холодный кружок металла, который должен был стать новым символом их общей жизни. А потом они сидели так еще долго, слушая, как в их доме кипит жизнь – та самая, которую они вместе построили из обломков своих прошлых жизней.

И это было гораздо больше, чем помпезное предложение руки и сердца. Это было торжественное обещание продолжать строить. Уже не убежище и не крепость, а просто – дом. Для всех них.

*********

Их уединение нарушил топот ног по лестнице. Костя влетел в гостиную, запыхавшийся, с разгоряченными щеками.

– У нас получилось! Целый космопорт! – выпалил он и вдруг замер, его детский радар уловил непривычную атмосферу в комнате. Он перевел взгляд с Натки на Пауля, с их соединенных рук на маленькую бархатную коробочку, лежавшую открытой на столе. Его глаза округлились. – Что это?

Майкл, стоявший в дверях, был сдержаннее, но и его взгляд прилип к кольцу.

Пауль и Натка переглянулись. Никаких тайн. Никаких недомолвок. Это был их принцип.

– Это предложение, – спокойно сказал Пауль, отпуская руку Натки и показывая мальчикам кольцо. – Я спросил твою маму, согласна ли она стать моей женой.