Построй свой мост

По дороге домой Пауль молча смотрел в окно такси на проплывавшие мимо знакомые Наткины места – булочную, школу, поворот к ее дому. И в его молчании было не отчуждение, а глубокое, внимательное впитывание. Он изучал ее мир. И этот мир, казалось, принимал его.

Только когда они поднялись в комнату, и Пауль окинул взглядом их тесное, но уютное пространство, он наконец заговорил.

– Я привез не только чемодан, – сказал он, поворачиваясь к Натке. – Я привез решение, оно не идеальное, но, я думаю, единственно возможное.

Он говорил не как влюбленный, предлагающий брак, а как партнер, предлагающий стратегию. И в этом был их общий язык, та самая “трезвая романтика“, что оказалась прочнее любой страсти.

– Я подписал контракт с институтом в Майнце, – продолжил он. – Но я договорился о гибридном формате работы. Шесть-девять месяцев в году я буду здесь, в Германии. Остальное время – в Канаде, рядом с Майклом, пока не решится вопрос с опекой. Я буду летать. Это сложно, дорого, но это – мост. Между моим сыном и… нашим будущим.

Он смотрел на нее, не прося немедленного ответа. Он просто излагал факты, как когда-то излагал план обороны. Только теперь это был план наступления на собственное счастье. Сложный, рискованный, но единственный, имевший шанс на успех.

И глядя на него, стоящего в центре ее мира с чемоданом в руке и готовностью к битве за общее будущее в глазах, Натка поняла – их компромисс не будет сдачей позиций. Он будет новым, более совершенным проектом. Проектом жизни, растянувшейся между двумя берегами, но скрепленной одним фундаментом.

*******

Тишина повисла в комнате после слов Пауля. Натка смотрела на него, на его чемодан у двери, на серьезное лицо Кости, который замер, ожидая ее реакции. Этот момент требовал не эмоций, а трезвого расчета, что всегда их спасал.

Она медленно кивнула.

– Это логично, – произнесла она, и слова прозвучали, как естественное продолжение его плана. – Ты не можешь оставить Майкла. И я не могу уехать отсюда. Значит, нужно найти третье решение.

Она подошла к столу, где лежали чертежи проекта набережной, и провела рукой по линиям.

– Я научилась одному за эти годы, – тихо сказала она. – Иногда самый прочный мост – это не прямая перемычка между двумя берегами. А цепь островов, между которыми можно перемещаться.

Пауль смотрел на нее, и в его глазах читалось глубочайшее понимание.

– Именно так, – согласился он. – И я готов к такому плаванию. Если ты готова меня ждать на своем острове, когда мне нужно будет отплывать к другому.

Костя, до этого молчавший, вдруг подошел к своей кровати и достал из-под подушки тетрадь с немецкими фразами для Майкла.

– А мы можем звонить ему? – спросил он, глядя на Пауля. – По видео. Чтобы он не скучал. И я могу ему показывать наш город. И модельки.

В его детском предложении была простая, но совершенная логика. Технологии могли сократить расстояние. Они уже делали это все эти месяцы.

Пауль присел перед мальчиком.

– Это отличная идея, капитан. Майкл будет очень рад. Он как раз начал собирать модель парусника.

Натка наблюдала за ними и чувствовала, как странный, новый покой наполняет ее. Это не была безмятежность – скорее, ясное понимание цены и выгоды сделки. Да, им предстояли разлуки. Да, это будет сложно. Но они получали шанс. Шанс быть семьей, не требуя друг от друга невозможного.

Вечером, уложив Костю, они, наконец, остались одни. Пауль стоял у окна, глядя на огни города.

– Я снял апартаменты неподалеку, – сказал он. – На время этого визита. Не хотел создавать лишнего давления.

Натка подошла к нему.

– Ты всегда знал, как дать мне пространство, – тихо ответила она. – Даже когда мы были по разные стороны океана.

Он повернулся к ней. В полумраке комнаты его лицо казалось знакомым до боли.

– Я не обещаю, что будет легко, – предупредил он. – Перелеты, бумажная волокита, суды…

– А я и не прошу легких путей, – перебила она. – Я прошу реальных. А это – единственный реальный путь, который я вижу.

Он протянул руку, и его пальцы коснулись ее ладони. Это был не страстный жест, а скорее проверка связи – тактильное подтверждение того, что они оба здесь, в одной точке пространства и времени.

– Значит, начинаем? – спросил он.

– Начинаем, – подтвердила она.

И в этот момент их компромисс перестал быть просто договоренностью. Он стал обетом – не идеальной сказкой, а добровольно выбранной сложной реальностью, которую они брались строить вместе.

*******

Идея родилась у Пауля спонтанно, но была исполнена с немецкой точностью. В субботу утром он встретил их у причала – Натку, Костю и ее родителей, которые ворчали на “глупости“, но глаза их блестели от любопытства.

Небольшой катер, арендованный на весь день, плавно скользил по зеркальной глади реки. Костя, стоя на носу и вцепившись в поручни, кричал от восторга, когда ветер трепал его волосы. Отец Натки, прищурившись, с одобрением наблюдал за уверенными движениями Пауля у штурвала.

– Руки у парня на месте, – вполголоса бросил он дочери. – Не боится работы.

Шале, спрятанное в зелени на берегу, оказалось уютным гнездом с камином и террасой, выходящей к реке. Пахло хвоей, мокрым камнем и дымком.

Пока Натка с матерью раскладывали провизию в холодильник, Пауль и Костя отправились “на разведку“ в лес. Вернулись они с охапкой хвороста для костра и парой скромных, пойманных на удочку рыбешек, которые Костя нес перед собой как величайшую драгоценность.

– Я сам их поймал! – гордо заявил он, протягивая улов бабушке. – Пауль только крючок наживлял!

Вечером, когда угли в мангале раскалились докрасна, а запах жареного мяса смешался с речным туманом, они сидели за большим деревянным столом – все вместе. Отец Натки, разморенный солнцем и бокалом рислинга, рассказывал Паулю о своей молодости, о том, как служил в вертолетном полку расквартированном в Грузии. Они вместе посмеялись над историей, как он однажды посадил маленькую Натку за штурвал боевого вертолета, стоявшего на ремонте. Как она радостно щелкала тумблерами и нажимала все кнопки подряд, а в это время механики начали руками раскручивать лопасти, чтобы проверить их ход. Натка увидев вращение над головой подумала, что случайно запустила двигатель и вертолет сейчас взлетит. Перепугалась страшно и заплакала, зовя папу. Механики тоже перепугались не на шутку и прибежали спасать девочку. В результате все закончилось хорошо, но в полку долго смеялись над тем, как Натка чуть не угнала вертолет.

Мать, укутавшись в плед, смотрела на дочь, будто видела ее впервые. Ей показалось, что Натка изменилась, а она погруженная в свои проблемы этого и не заметила. А Костя, утомленный свежим воздухом, уснул прямо на скамейке, положив голову на колени Паулю.

И в этот момент Натка поймала себя на мысли: вот он, тот самый дом, которого ей так не хватало. Не стены и крыша, а это чувство – когда самые дорогие люди находятся в одной точке пространства, и им хорошо вместе.

Ночь опустилась на шале, густая и бархатная, безлунная. Зато, небо было усыпано огромным количеством звезд. Такого в городе не увидишь. Натка, стояла на террасе, куталась в плед и курила, но она дрожала не от холода. Внутри все трепетало от тихого, непривычного счастья и осознания той пропасти, что все еще лежала между “сегодня“ и “завтра“.

Шаги послышались сзади. Она узнала их ритм, не оборачиваясь.

– Не спится? – тихо спросил Пауль, останавливаясь рядом.

– Боюсь, что усну и проснусь в своей комнате на чердаке, а все это окажется сном, – призналась она, глядя в черноту леса.

Его рука, успокаивающей тяжестью, легла Натке на плечо.

– Я тоже, – сказал он. – Поэтому не сплю. Впитываю. Как перед сложной операцией, когда знаешь, что от каждого движения зависит жизнь человека.

Он повернул ее к себе. В свете звезд его лицо было строгим и бесконечно близким.

– Ты не сон, Натали. Ты – самый реальный проект в моей жизни. И я не намерен его замораживать.

Их губы встретились, без суеты, без страстного натиска, как в Испании. Этот поцелуй был другим – медленным, вопрошающим, почти торжественным. Он был не бегством от реальности, а ее принятием. Вкус его был знакомым – вино, вечерний костер и что-то неуловимо новое, что зрело между ними все эти месяцы разлуки разговоров по телефону.

Она ответила ему нежно и повела за собой в комнату. Дверь закрылась, отсекая прошлое и будущее, оставляя только щемяще острое настоящее.

В полумраке, при свете одного ночника, они раздевались не торопясь, будто снимая с себя слои усталости, страха и недоверия. Его пальцы скользили по ее коже – не как пальцы хирурга, а как – художника, заново открывающего контуры когда-то созданного им шедевра. И она позволяла ему это, чувствуя, как под его прикосновениями тают последние льдинки в душе.

Их соединение было не яростным штормом, а глубоким, неспешным приливом, накрывающим с головой. В нем не было исступления – было полное, почти мистическое слияние. Он смотрел в ее глаза, темные в свете звезд, и видел в них не страсть, а обещание. Обещание быть рядом. В разлуках, в перелетах, в борьбе за Майкла. Обещание, скрепленное не клятвой, а самой плотской, животной правдой этого момента.

После, лежа в сплетении тел и простыней, они молчали, слушая, как за стеной храпит ее отец, а где-то вдалеке кричит ночная птица.

– Нам будет нелегко, – снова, как заклинание, повторил Пауль, гладя ее волосы.

– Я знаю, – она прижалась лбом к его плечу. – Но сейчас – легко. И это главное.

На рассвете, вернувшись в свою комнату, Натка прислушалась. В доме была… тишина и этот звук тишины был самым красивым и мирным, что она слышала за долгое время. Компромисс, который казался такой сложной конструкцией, на деле оказался простым – просто быть рядом. Даже если “рядом“ иногда означало другой берег океана. Главное, что у них была общая гавань, куда они всегда могли вернуться.

Утром, за завтраком, они обменивались быстрыми, понимающими взглядами. И Костя, смотря на них своими детскими, зоркими глазами, вдруг перестал размазывать яичницу по тарелке и улыбнулся своей детской, беззубой улыбкой. Казалось, он почувствовал, что какая-то невидимая трещина в их общем мире затянулась. Окончательно.

*******

Возвращение в город после двух дней в шале было похоже на мягкое приземление. В воздухе витало послевкусие счастья – хвойное, дымное и сладкое. Костя, обычно молчаливый, в машине, без умолку тараторил о пойманной рыбе и о том, как здорово Пауль управлял катером.

– Он все знает, – с почтительным придыханием заключил он, глядя на Натку. – И про моторы, и про рыб, и про звезды.

В его голосе было растущее обожание. И это было главным достижением тех выходных.

Пауль, как и договаривались, отвез их домой, а сам отправился в свои временные апартаменты – небольшую, но светлую квартиру в пятнадцати минутах ходьбы, которую он снял на первое время. Это было их первое испытание на прочность – после дней почти беспрерывного общения снова оказаться в разных домах.

Но на утро понедельника жизнь взяла свое. Натку, ждал насыщенный день на стройплощадке, а Пауль отправился в Майнц на первое рабочее совещание в институте.

Вечером они встретились за ужином в небольшом ресторанчике у реки. Пауль выглядел уставшим, но оживленным.

– Коллектив принял меня хорошо, – делился он, попивая рислинг. – Лаборатория оснащена лучше, чем я ожидал. Но немецкая бюрократия… – он покачал головой с улыбкой. – Мне выдали папку документов толщиной с медицинский атлас. Все на немецком. Придется осваивать не только профессиональные термины.

– Я могу помочь, – предложила Натка. – Я уже прошла этот путь.

– Я знаю, – он протянул руку через стол и накрыл ее ладонь своей. – И я очень на тебя рассчитываю.

Их вечер прервал звонок из Канады. Майкл. Пауль перешел на английский, его лицо сразу смягчилось. Он говорил с сыном тихо, успокаивающе, спрашивал о школе и новых моделях поездов.

Натка, наблюдая за ним, ловила себя на двойственном чувстве. С одной стороны – легкий, неуловимый укол того, что у него есть другая, важная жизнь, от которой она отдалена. С другой – глубокая благодарность за то, что он не прячет эту часть себя, а включает ее в их общее пространство.

Когда он положил трубку, он вздохнул.

– Он скучает. Спрашивал, когда я приеду. И… когда он сможет приехать ко мне.

– А что ты ему сказал? – тихо спросила Натка.

– Сказал, что скоро. Что мы с тобой как раз ищем для нас всех большой дом. И что там будет комната для него и для Кости. – Он посмотрел на нее. – Это ведь, правда, да?

– Это правда, – уверенно кивнула она.

Провожая ее до дома, Пауль не стал заходить. Они стояли под ее подъездом, и между ними висело неловкое напряжение – после двух ночей близости возвращение к правилам давалось нелегко.

– Завтра, – сказал он, беря ее за руку. – Я договорился, ко мне приезжает риелтор. Поедем смотреть дома? Вместе?

– Вместе, – улыбнулась она.

И когда он ушел, Натка поднялась на свой чердак. Костя уже спал. Натка подумала, что их “обкатка“ началась. Она будет состоять из таких моментов – рабочих будней, звонков через океан, неловких прощаний у подъезда и совместных планов на будущее. Это было непросто. Но впервые за долгое время “непросто“ не означало “невозможно“. Оно означало “жизнь“. Настоящая, взрослая, сложная и бесконечно дорогая жизнь, которую они выбирали сознательно.

Глава 17

Первый же совместный выезд с риелтором оказался подобен хирургической операции – точной, быстрой и без лишних эмоций. Агент, фрау Хоффман, щебетала без умолку, но Натка и Пауль молчаливо обменивались взглядами, без слов отвергая один за другим предлагаемые варианты. Слишком тесно. Слишком темно. Слишком далеко от школы и от Мозеля.

– Вам нужен не просто дом, – наконец поняла фрау Хоффман, с любопытством разглядывая эту странную пару – известную, в их городке, архитектора и иностранца, доктора. – Вам нужен… фундамент для семьи.

Именно это слово стало ключевым. Оно витало в воздухе, когда они на третий день въехали на заросшую травой парковку перед старым, нуждающимся в ремонте, но прочным домом на окраине города. Он стоял на возвышении, с него открывался вид на долину Мозеля, а с заднего двора начинался лес.

– Вот он, – тихо сказала Натка, еще не выходя из машины.

Пауль лишь кивнул, его взгляд скользнул по крепким стенам из песчаника, по покатой черепичной крыше, по дикому винограду, оплетающему террасу.

Войдя внутрь, они попали в царство заброшенности, но не упадка. Пахло пылью и старым деревом. Солнечные лучи пробивались сквозь пыльные окна, выхватывая из полумрака дубовую лестницу и камин в гостиной.

– Требует вложений, – предупредила фрау Хоффман.

– Все стоящее требует вложений, – парировал Пауль, проводя рукой по каменной кладке камина. – Время. Силы. Душу.

Костя, до этого скучавший, вдруг рванулся на второй этаж.

– Мам! Пауль! – его восторженный крик донесся сверху. – Тут три комнаты! Две – с окнами на лес, а другая – на реку! И чердак! Настоящий!

Они поднялись за ним. Костя стоял посередине просторной, пустой комнаты с панорамным окном, за которым лежала вся долина.

– Это будет наша комната с Майклом, – заявил он с такой уверенностью, будто вопрос был уже решен. – Мы тут будем строить крепость.

И в этот момент Натка и Пауль, стоя на пороге, увидели одно и то же. Не рухлядь и ремонт. Они увидели будущее. Детские голоса, наполняющие эти стены. Вечера у камина. Сад, который она разобьет за домом. Его кабинет в уютной комнате рядом с гостиной.

– Берем, – сказала Натка, глядя в окно.

– Берем, – подтвердил Пауль, глядя на нее.

Фрау Хоффман, наблюдая за ними, впервые за день искренне улыбнулась. Она продавала недвижимость двадцать лет и научилась видеть разницу между теми, кто покупает жилье, и теми, кто обретает дом.

По дороге назад, в машине, царило возбужденное, немного испуганное молчание. Они только что совершили самое большое совместное приобретение в жизни. Не ипотеку взяли – взяли на себя ответственность за общее будущее.

Вечером, сидя за ужином в ее старой комнате, Костя не умолкал.

– А мою старую кровать мы возьмем? А модельки? А на новом доме можно будет сделать настоящий флюгер? Чтобы знать, откуда ветер…

Его энтузиазм был заразителен. Но когда его уложили спать, в комнате снова повисли невысказанные вопросы.

– Первый взнос… – начала Натка.

– Я внесу, – мягко, но твердо сказал Пауль. – У меня есть сбережения. А дальше… будем платить вместе. Как партнеры.

Он произнес это слово – “партнеры“ – с особой интонацией. Оно звучало солиднее, чем “влюбленные“, и ответственнее, чем “муж и жена“. Оно означало равных.

– Хорошо, – согласилась она. – Как партнеры.

Он ушел к себе, а она осталась сидеть в тишине, глядя на спящего сына и на старые стены, которые скоро станут прошлым. Впереди был ремонт, переезд, тонны бумажной волокиты и бесконечные решения. Но впервые ее не пугала эта громада дел. Потому что теперь у нее был партнер. И они вместе составили чертеж своего общего дома. Осталось лишь воплотить его в жизнь.

*******

Ключи от дома были тяжелые и символичные, как ключ от города. Первый визит в их новое, еще пустое владение был похож на священнодействие. Они вошли втроем – Натка, Пауль и Костя, – и эхо их шагов гулко разносилось под высоким потолком.

– Здесь будет моя мастерская, – сказала Натка, останавливаясь в светлой комнате с окном во двор. – Чертежные столы тут, а здесь – полки с литературой.

– А здесь, – Пауль оглядывая комнату рядом, – мой кабинет. Чтобы не мешать, когда я работаю допоздна или звоню в Канаду. И хорошо, что между нашими комнатами есть дополнительная дверь. Я буду ходить к тебе в гости на перерывах.

Костя тем временем бегал по второму этажу, его голос звенел под сводами:

– Это моя комната! А это – Майкла! А это – ваша! – Он заглянул в самую большую спальню с видом на реку и посмотрел на них снизу вверх. – Вы же будете жить вместе, да?

Прямой детский вопрос повис в воздухе. Натка и Пауль переглянулись. Они еще не обсуждали это вслух, откладывая на потом, как сложный разговор.

– Да, – четко сказал Пауль, глядя на Натку. – Мы будем жить вместе.

Решение было принято просто, без пафоса, как само собой разумеющееся. И в этом не было страсти первых дней – была глубокая, бытовая уверенность.

Первый практический вопрос, с которым они столкнулись, был ремонт. Обсудив его за вечерним чаем, они быстро отбросили романтичную, но нереалистичную идею делать все своими руками.

– У меня нет ни времени, ни навыков для капитальных работ, – трезво констатировал Пауль. – Я могу собрать мебель и повесить полки, но со штукатуркой и электропроводкой нужны профессионалы.

– И у меня проект набережной на финальной стадии, – поддержала его Натка. – Но я знаю, к кому обратиться.

На следующее утро она поговорила, в бюро, с Йоханом. Тот, не раздумывая, порекомендовал проверенную семейную бригаду из Польши – братьев Мареков, которые работали быстро, качественно и без лишних разговоров. Уже через три дня у дома застучали молотки и зашумели шлифовальные машинки. Теперь их вечера в новом доме проходили не с инструментом в руках, а с блокнотами: они принимали работу, вносили коррективы и планировали следующий этап, пока строители аккуратно превращали их общие чертежи в реальность.

Натка и Пауль, вдвоем, составили план-проект. Сидя на полу в пустой гостиной, разложили перед собой чертежи. Натка рисовала планировку, расстановку мебели, свет. Пауль, с присущей ему методичностью, составлял списки: неотложные работы, закупки, бюджет. Они спорили о цвете стен на кухне и о том, нужно ли менять старинную плитку на камине, эти споры были сладкими, как совместное творчество.

Костя стал их неизменным помощником. Он с важным видом таскал легкие коробки, отдирал старые обои и с упоением возился в будущем саду, помогая деду расчищать заросший участок. Однажды Натка застала его за серьезным разговором с Паулем о том, как правильно крепить полку.

– Надо найти стойку, – объяснял Пауль, давая мальчику подержать дрель. – Главное – попасть в каркас. Тогда все будет держаться надежно.

– Как в костях, – серьезно заключил Костя. – Если винт попадает в кость, все крепко.

Пауль замер на секунду, глядя на него, потом кивнул.

– Именно так. Все в этом мире держится на прочном каркасе.

В этих простых бытовых моментах, в совместной работе рождалось то, чего не могли дать ни страсть, ни слова – чувство команды. Они строили не просто дом. Они строили свою семью. И каждый вбитый гвоздь, каждая проведенная линия на чертеже скрепляли их общую судьбу прочнее любых клятв.

Но даже в этом слаженном процессе находились моменты для тихих, личных разговоров. Как-то вечером, когда Костя уснул на раскладушке в будущей гостиной, укутанный теплым одеялом, Натка и Пауль сидели на ступеньках крыльца, пили чай из большого термоса.

– Майкл спрашивает, когда он сможет приехать, – тихо сказал Пауль, глядя на темнеющую долину. – Я обещал ему на Рождество. Если, конечно, мы к тому времени хоть немного обживемся.

– Обживемся, – уверенно сказала Натка. – Мы уже обживаемся. – Она положила руку на его. – И он будет здесь как дома. Я сделаю для этого все.

Он перевернул ладонь и сжал ее пальцы. Это был не просто жест нежности. Это было молчаливое соглашение двух людей, которые знали цену дому и готовы были платить ее вместе.

*******

Ремонт в доме стал их общей одержимостью. По вечерам, после работы, они встречались в его апартаментах – Натка со своими чертежами и образцами материалов, Пауль с отчетами из института и списками покупок. Их разговоры состояли из терминов: “гипсокартон“, “стяжка пола“, “50 литров краски“.

Как-то раз Пауль привез с собой огромный рулон плотной бумаги и разложил его на полу в гостиной.

– План электропроводки, – пояснил он, видя удивленный взгляд Натки. – Я провел выходные, изучая немецкие нормативы. Не могу позволить тебе одной разбираться с местными правилами.

Они сидели на полу, склонившись над схемой, как когда-то генералы над картой военных действий. Только теперь они планировали не оборону, а наступление – на хаос и запустение. И в этом совместном планировании, в спорах о расположении розеток и выключателей, рождалось нечто большее, чем просто интерьер. Рождалось общее пространство – в прямом и переносном смысле.

Костя завел тетрадь, куда заносил “важные дела“: “проверить, чтобы в моей комнате была розетка для паяльника“, “найти место для аквариума с рыбками“, “спросить у Майкла, какой цвет он любит“. Его детская серьезность была трогательной и одновременно показывала, как глубоко он принял идею общего дома.

Именно во время одного из таких вечерних обходов, когда они с Паулем обсуждали размещение шкафов в будущей гардеробной, Натка внезапно замолчала и внимательно оглядела пустующую гостиную.

– Что-то не так? – спросил Пауль, заметив ее задумчивость.

– Я не могу оставить их там, на чердаке, – тихо проговорила она, глядя на него с внезапной тоской. – Мама и папа. Они отдали мне всю свою пенсию, когда мы бежали от войны. Они сидели с Костей все эти годы, пока я пропадала на работе. Они… они часть этого дома. Большая часть.

Пауль внимательно выслушал, не перебивая. Затем кивнул, как будто она озвучила его собственные мысли.

– Я как раз хотел предложить тебе посмотреть на планировку первого этажа, – сказал он, разворачивая чертеж. – Вот эта комната – не гостевая. Она для них. Даже есть отдельный выход в сад и своя ванна. Чтобы у них было свое пространство, и они были рядом. С Костей, с нами. Если они, конечно, захотят.

Натка смотрела на план, и по ее лицу расплывалась медленная, светлая улыбка. Он не просто понял. Он уже все продумал. Это было не предложение, а готовое решение, основанное на глубоком принятии ее мира целиком, со всеми его обитателями.

– Они захотят, – уверенно сказала она. – Просто папа будет ворчать, что мы зря тратимся.

– Пусть ворчит, – улыбнулся Пауль. – Это его работа. А наша – дать им возможность делать это в удобной и теплой комнате.

Однажды субботним утром Пауль исчез на несколько часов, а вернулся с небольшим деревцем в горшке – яблоней того же сорта, что росла у них в старом саду.

– Для нового сада, – сказал он, устанавливая дерево во дворе. – Чтобы у этого дома тоже были свои корни.

Натка молча наблюдала за ним, и в ее душе что-то было тепло. Это был не просто жест. Это было обещание остаться.

Вечером того же дня, когда Костя уже спал, они сидели на полу в почти готовой гостиной. Стены были оштукатурены, на полу был постелен новый ламинат. Пауль включил небольшой обогреватель, и в комнате стало по-домашнему уютно.

– Через две недели можно заказывать мебель, – сказала Натка, глядя на свои заметки. – Кухню привезут через двадцать дней.