Построй свой мост

– А я в понедельник лечу в Канаду, – тихо ответил Пауль. – На десять дней. Суд по опеке.

Он произнес это просто, но Натка услышала в его голосе все – и напряжение предстоящей битвы, и надежду, и грусть от предстоящей разлуки.

Она подвинулась к нему и положила голову ему на плечо.

– Все будет хорошо, – сказала она с той же уверенностью, с какой говорила о сроках ремонта. – Мы справимся. Ты справишься.

Он обнял ее, и они сидели так в тишине почти готового дома, слушая, как за окном шумит лес. Их ждали трудные недели – разлука, судебный процесс, хлопоты переезда. Но сейчас, в этой комнате, где пахло свежей штукатуркой и древесиной, они чувствовали себя так, будто уже прошли через самое сложное. Потому что теперь у них был тыл. Теперь у них был дом.

*******

Отъезд Пауля в Канаду ознаменовался не слезами, а плотным графиком. Утром в день вылета он успел принять груз с сантехникой, проконтролировать установку окон на втором этаже и оставить Натке подробный список с контактами всех мастеров.

– Держи, – сказал он, передавая ей папку с документами. – Если что, звони Томасу, он электрик, говорит по-русски. А с сантехником можно объясняться жестами, он все понимает.

Пауль уезжал не как влюбленный, уносящий с собой разбитое сердце, а как генеральный подрядчик, отправляющийся в важную командировку. И Натка провожала его соответствующим образом – с блокнотом в руках и кипой каталогов с мебелью.

– Удачи на суде, – сказала она, поправляя воротник его пальто. – И передай Майклу, что его комната уже готова и ждет его. Мы с Костей сегодня будем выбирать обои. Зеленые, как он просил.

Он кивнул, крепко обнял ее, потом присел перед Костей.

– Капитан, ты остаешься за главного. Следи за стройкой и береги маму.

– Так точно! – Костя вытянулся в струнку, но в глазах у него стояла тревога. – А ты быстро вернешься?

– Быстрее, чем успеешь соскучиться по моим историям про динозавров – пообещал Пауль, и мальчик улыбнулся.

Первые дни без него пролетели в бешеном ритме. Натка разрывалась между работой над набережной и новым домом. Но странное дело – теперь, зная, что это ИХ дом, даже рутинные дела приносили удовольствие. Выбирать краску для стен было не утомительно, а волнующе. Общаться с мастерами – не напряженно, а интересно.

Каждый вечер они с Костей приезжали в дом, чтобы оценить прогресс. Мальчик с воодушевлением отмечал в своем блокноте: “Установлены все розетки в моей комнате“, “на кухне сделали стяжку“. Он чувствовал себя причастным к большому общему делу.

По вечерам Натка звонила Паулю. Их разговоры были не романтическими, а скорее, рабочими отчетами.

– Сантехник сегодня подключил раковину на кухне, но с смесителем небольшая проблема, – докладывала она, а он, находясь за океаном, тут же предлагал решение: – Скажи ему, чтобы проверил прокладки. И покажи ему видео, которое я снял перед отъездом.

Они говорили о сухих деталях, но за этим стояло нечто большее – полное доверие и уверенность в том, что они одна команда.

Однажды вечером, когда Натка, в одиночку, распаковывала коробки с посудой, ей позвонил Пауль. В его голосе слышалась усталость и облегчение.

– Суд сегодня был. Есть прогресс. Судья склоняется к тому, чтобы оставить Майкла со мной на постоянной основе. Но решение отложили до следующего заседания. Еще немного бумажной волокиты.

– Это отличные новости, – тихо сказала Натка, садясь на коробку с книгами. – Я… мы здесь все ждем вас обоих.

Он помолчал, и она слышала его дыхание.

– Я стою у окна в гостиничном номере и смотрю на этот город, – сказал он. – И я понимаю, что мне не терпится вернуться. Домой. К вам.

Слово “домой“ прозвучало так естественно, будто он прожил здесь всю жизнь. И Натка, сидя среди коробок в полупустом доме, впервые за долгие годы почувствовала себя абсолютно на своем месте. Она тоже была дома. И ее мужчина возвращался домой. Все было так, как должно было быть.

*******

Возвращение Пауля из Канады совпало с финальной стадией ремонта. Дом встретил его не гулким эхом пустоты, а запахом свежей краски, лаком для пола и… домашней еды. Пока его не было, родители Натки, не в силах сдержать растущее любопытство, стали частыми гостями на стройке. Мать взяла на себя миссию кормить бригаду, а отец, ворча, что “молодые ничего не смыслят в печном отоплении“, лично проконтролировал ремонт камина.

Пауль, переступив порог, на мгновение замер, осматриваясь. Грубые стены из песчаника были отреставрированы, полы сверкали ровным матовым блеском, а в гостиной уже стоял массивный деревянный стол, за которым, судя по всему, они будут обедать всей семьей.

– Пауль! – Костя, заметив его, сорвался с места и повис на нем, как обезьянка. – Ты опоздал! У нас уже туалеты работают!

– Я вижу, – рассмеялся Пауль, подхватывая мальчика. Его взгляд встретился с Наткиным, через комнату. Она стояла у лестницы, вытирая руки о тряпку, вся в пыли и краске, и улыбалась такой усталой, такой счастливой улыбкой, что у него сжалось сердце.

Позже, когда рабочие разошлись, они устроили импровизированный семейный ужин на новом кухонном острове. Родители Натки, обычно сдержанные, на этот раз не скрывали одобрения.

– Камин получился на славу, – сказал отец, обращаясь к Паулю. – Дышит правильно. Чувствуется, что с душой делали.

– С вашей помощью, – искренне ответил Пауль. – Ваше замечание про тягу спасло нас от многих проблем.

Это было скромное, но важное признание его опыта. Лед был сломан.

Когда родители уехали, Натка и Пауль остались одни в тишине почти готового дома. Он подошел к двери комнаты родителей на первом этаже.

– Ты была права, – сказал он. – Они… наполняют это место жизнью. Даже когда их нет здесь.

– Они – его фундамент, – просто ответила Натка.

Она подошла к груде коробок, оставленных братьями-строителями, и достала оттуда небольшую, тщательно упакованную вещь. Это была старая керосиновая лампа – та самая, что когда-то освещала их беженский чердак в первые дни в Германии.

– Я хочу поставить ее здесь, – сказала Натка, глядя на каминную полку. – Как напоминание. О том, с чего мы начали.

Пауль смотрел на нее, на эту сильную, мудрую, красивую женщину, которая не пыталась забыть свое прошлое, а несла его с собой, как самый ценный груз. И он понял, что это и есть главный урок, который она ему преподала: нельзя строить будущее, отрицая прошлое. Его нужно аккуратно вписать в новый интерьер, оставив на видном месте.

– Идеальное место для нее, – согласился он.

Он обнял Натку за плечи, и они стояли так, в тишине их нового дома, глядя на пустую каминную полку, которая завтра примет на себя их общую историю. Впереди еще была куча дел – расстановка мебели, занавески, бесконечные мелочи. Но самый главный этап – возведение стен не из гипсокартона, а из взаимного уважения, доверия и общей памяти – был завершен. Дом был готов принять их жизнь.

Глава 18

Переезд случился стихийно, без точной даты. Сначала они просто оставили на новом кухонном острове зарядки от телефонов. Потом – привезли несколько коробок с книгами. А в одну из суббот Костя объявил, что ночует в своей новой комнате “на разведке“, и обратно возвращаться уже не захотел.

Их жизнь обрела новое, непривычное измерение – пространство.

Костя, получив, наконец, собственную территорию, казалось, был немного ошарашен этим фактом. Он часами сидел на подоконнике, глядя на лес, или лежал на полу, следя за облаками. Его молчаливое осмысление этой новой свободы уединения было красноречивее любых слов.

Родители Натки переезжали дольше и с традиционным ворчанием. Но когда отец впервые разжег камин, а мать расставила на кухонных полках свои баночки со специями, по дому разлилось то самое неуловимое чувство дома, которое не купишь ни за какие деньги.

Пауль наблюдал за этим вселением двух семей в одно гнездо с тихим изумлением. Его собственная жизнь до этого была чередой стерильных пространств – клиника, кабинет, почти пустая квартира. А здесь… здесь пахло пирогом, пахло деревом, слышались смех и споры, и все это было пронизано ощущением семейного счастья. Люди, из-за войны, потерявшие жилье и вынужденные ютиться в квартирке на чердаке, расцвели, обретя свой настоящий дом.

Он стоял в дверях своего кабинета, глядя на большую гостиную, где Натка, за новым столом, помогла сыну с уроками, а ее отец читал газету у камина. И думал, что впервые за долгие годы он не чувствовал себя одиноким. Даже в самые трудные периоды опеки над Майклом, даже в браке – эта внутренняя изоляция была его постоянной спутницей. Теперь она исчезла.

Вечером того дня, когда был полностью собран и наполнен вещами последний шкаф, они устроили небольшой праздник. Просто сидели за большим столом, ели бабушкин пирог с чаем и смотрели, как за окном ночь опускается на долину Мозеля.

– За новый дом, – поднял бокал отец Натки, что для него было жестом почти революционным.

– За новый дом, – тихо повторил Пауль, и его взгляд встретился с Наткиным.

В этом взгляде было все: и память о их первых робких переписках, и ужас битвы с ее бывшим мужем, и боль разоблачений, и радость открытий, и тяготы ремонта. И теперь – эта тихая, оглушительная по своей полноте, уверенность.

Позже, укладывая Костю, Натка задержалась в его комнате. Мальчик, уже почти уснув, прошептал:

– Мам, а знаешь… Теперь у меня есть комната, где можно мечтать. А у деда с бабушкой – своя большая комната. А у Пауля – свой кабинет. А у тебя – своя мастерская. И все мы – вместе. Это как… большой корабль с отдельными каютами.

Она вышла из его комнаты, и это детское определение застряло в ее сердце. Да, они были кораблем. И каждая “каюта“ – личное пространство – лишь укрепляла прочность всего судна.

Пауль ждал ее в гостиной с двумя бокалами вина.

– За капитанов, – улыбнулся он, словно подслушав мысли сына.

Они сидели на диване перед потрескивающим камином, и Натка, прислушиваясь к ночным звукам их нового дома – скрипу половиц, звукам леса, – думала о том, что счастье – это не отсутствие проблем. Это – прочный тыл, построенный своими руками, из которого можно встретить любые проблемы. И теперь у нее был такой тыл. У них обоих.

*******

Новая жизнь в доме на холме обретала свои ритмы и ритуалы. Утро начиналось не с тревоги, а с запаха кофе, который варил Пауль, и звука радио из комнаты родителей Натки. Костя, получив наконец собственное пространство, стал просыпаться раньше всех и проводить время у окна, наблюдая за лесом или бегая вокруг дома в качестве утренней зарядки.

Первые дни прошли в упорядочивании быта. Они вместе составили расписание и распределили обязанности по хозяйству. Пауль взял на себя машину и поездки за покупками, Натка – организацию и планирование, ее мать – кухню, а отец с Костей – двор и сад. Это не было формальным распределением, скорее – естественным проявлением заботы друг о друге.

Однажды вечером Натка застала отца в гостиной, где он один сидел перед камином.

– Что-то не так, пап? – спросила она, садясь рядом.

– Да нет, все так, – он провел рукой по грубо отшлифованной каменной кладке. – Просто думаю… Мы с мамой всю жизнь мечтали о своем доме. А получилось, что своим он стал для нас здесь. В чужой стране. – Он посмотрел на дочь. – Но знаешь, что странно? Он и вправду стал своим.

Его слова стали для Натки лучшей наградой. Она знала, как трудно было отцу принять все эти перемены.

Тем временем Пауль постепенно входил в новую для себя роль – не гостя, а хозяина. Он научился разжигать камин так, чтобы не задымить всю гостиную, запомнил, в каком шкафу что лежит, и даже начал осваивать премудрости немецкой системы сортировки мусора под терпеливым руководством Кости.

– Зеленый – для стекла, – с важным видом объяснял мальчик. – Но не всего! Коричневое стекло – в другой день!

– Понял, – серьезно кивал Пауль. – Сложнее, чем хирургический узел.

Их совместные вечера стали самым ценным временем. После ужина они часто собирались в гостиной. Костя строил замки из Lego, Натка переписывалась в телефоне с подругами, мать вязала, отец читал, а Пауль работал за ноутбуком. Иногда он поднимал глаза и встречал взгляд Натки – и в этих молчаливых моментах был целый мир понимания, благодарности и тихой радости.

Как-то раз Натка нашла его в его кабинете. Пауль сидел за столом и смотрел на фотографию Майкла.

– Скучаешь? – тихо спросила она, останавливаясь в дверях.

– Да, – честно признался он. – Но теперь эта тоска другая. Раньше я скучал по нему в пустоте. А теперь… теперь я скучаю по нему здесь. В нашем доме. И это делает ожидание светлее. Я точно знаю, куда привезу его.

Он повернулся к ней, и в его глазах она увидела не боль разлуки, а уверенность в будущем. Тот самый прочный фундамент, который они вместе заложили, выдерживал не только бытовые трудности, но и груз расстояний и прошлых ран.

Ночью, лежа рядом с Паулем в их общей спальне, Натка прислушивалась к звукам дома. Слушала спокойное дыхание любимого мужчины. Этот дом, построенный на компромиссах и понимании, стал их самой надежной крепостью. И она знала – какие бы бури ни бушевали за его стенами, внутри всегда будет это тихое, прочное счастье, которое они так долго искали и наконец, обрели.

*******

Лето развернулось над долиной Мозеля пышным зеленым ковром. В саду, который Натка разбивала с почти религиозным трепетом, зацвели первые розы – алые, как испанское вино, и белые, как облака на небе. Дом жил своей насыщенной жизнью, наполненной запахами цветов, жареного мяса с мангала и звуками детского смеха.

Именно в один из таких теплых вечеров, когда они все сидели за столом в саду, Паулю пришло долгожданное письмо. Он прочел его молча, потом поднял глаза на Натку, и она все поняла без слов.

– Суд, – сказал он тихо, откладывая телефон. – Постановление вступило в силу. Совместная опека. Официально.

В его голосе было глубочайшее, выстраданное облегчение. Это была не победа над кем-то, а окончание долгой изматывающей битвы за своего ребенка.

Натка встала, обошла стол и обняла его, прижимаясь щекой к его виску.

– Теперь Майкл действительно наш, – прошептала она, и в этом “наш“ было столько тепла и принятия, что Пауль на мгновение закрыл глаза, впитывая это ощущение.

Через две недели, когда школьные каникулы в Канаде официально начались, Майкл прилетел в Германию.

Встречать его в аэропорт поехали все вместе. Костя нервно теребил самодельную табличку с надписью “Welcome, Michael!“, а Натка сжимала руку Пауля, чувствуя, как он волнуется.

Когда в потоке людей появился худощавый темноволосый мальчик с огромным рюкзаком за спиной и настороженным взглядом, Костя замер, а потом медленно поднял свою табличку. Майкл остановился, посмотрел на него, на Пауля, на Натку, и его серьезное лицо постепенно осветилось неуверенной улыбкой.

– Привет, капитан, – сказал Пауль, опускаясь перед ним на колени. – Добро пожаловать домой.

Дорога домой была почти безмолвной. Майкл молча смотрел в окно на незнакомые пейзажи, а Костя украдкой изучал нового брата. Напряжение слегка рассеялось, только когда машина подъехала к дому на холме, и Майкл увидел свой новый дом – не временное пристанище, а настоящее родовое гнездо с садом и видом на реку.

– Wow, – воскликнул он, выходя из машины.

Первые дни были временем осторожного изучения друг друга. Майкл, привыкший к жизни в квартире с отцом и редким визитам матери, с недоверием относился к шумной, многолюдной атмосфере дома. Он молча сидел в своей комнате, уставленной моделями поездов, которые Пауль заранее привез из Канады.

Костя, со своей стороны, не знал, как подступиться к этому замкнутому мальчику. Он пытался, показывал свои модели, рассказывал о школе, но Майкл отвечал односложно.

Перелом наступил неожиданно. Как-то вечером они, вдвоем, сидели в гостиной. Майкл молча наблюдал за тем, как Костя, клеил очередную модель истребителя. Но не мог найти одну крошечную деталь. Он обыскал всю комнату, уже готовый расплакаться от досады.

– Ты это ищешь? – тихо спросил Майкл, протягивая на ладони заветную пластиковую деталь. – Она под диван закатилась.

Костя с облегчением схватил деталь.

– Спасибо! – он посмотрел на Майкла с новым интересом. – А ты хочешь помочь? Тут как раз сложное место – кабина пилота.

Через час они сидели на полу, склонившись над моделью, и Костя что-то увлеченно объяснял, а Майкл впервые за все время улыбался своей настоящей, открытой улыбкой.

Пауль, случайно стал свидетелем этой сцены, замер в дверях, чувствуя, как беспокойство вызванное замкнутостью сына растворяется. Он посмотрел на Натку, которая стояла на лестнице и тоже наблюдала за мальчиками. В ее глазах стояли слезы счастья.

Вечером, за ужином Майкл был уже не молчаливым гостем, а полноправным участником общего разговора. Он с энтузиазмом рассказывал о том, как они с Костей чуть не приклеили кабину пилота задом наперед, и все смеялись.

Когда Натка укладывала Костю спать, он прошептал ей на ухо:

– Мам, а Майкл – хороший. Он просто… немного потерянный. Как я раньше.

Два берега, два разных детства, две судьбы – все это постепенно сплеталось в единое полотно их общей жизни. Океан, когда-то разделявший их, теперь стал просто водой, соединяющей их общий мир.

*******

Языковой барьер между мальчиками оказался не стеной, а скорее забавным лабиринтом, в котором они быстро научились ориентироваться. Утром в субботу, Натка застала их на кухне за странным занятием: Костя, тыкая пальцем в коробку с хлопьями, громко и четко говорил: “DAS ist Milch!“, а Майкл, старательно копируя интонацию, повторял: – Дас ист милк? Потом они поменялись ролями, и Майкл, показывая на ложку, говорил: – This is a spoon, а Костя, скривившись от напряжения, выговаривал: – Зис из э спуун! Закончилось это тем, что оба, не сговариваясь, разразились хохотом, показывая друг на друга пальцами и повторяя смешные для их ушей звуки.

Пауль, наблюдая за этой сценой, улыбнулся.

– Самый эффективный метод погружения в язык, – заметил он, наливая кофе. – Полное отсутствие стеснения и общая цель. В данном случае – посмеяться.

– У них общая цель поважнее, – улыбнулась Натка. – Им нужно вместе покорить мир. Или хотя бы достроить тот авианосец, чьи детали заняли весь пол в комнате Майкла.

Она потянулась к пачке сигарет на подоконнике, но Пауль мягко опередил ее, забрав пачку.

– Кстати, о целях, – сказал он, его тон был легким, но взгляд – серьезным, каким он смотрел на рентгеновские снимки. – Я как человек, профессионально знакомый с устройством легких, не могу не отметить твой утренний кашель. Он приобрел… настораживающую регулярность.

Натка вздохнула, но не стала спорить. Она и сама заметила, что в новом доме, полном чистого воздуха и детского смеха, вкус сигареты стал казаться ей чужеродным и горьким.

– Это мой последний бастион вредных привычек, – с наигранной торжественностью объявила она. – Осажденный армией здорового образа жизни.

– Так сдайся ему с почестями, – парировал Пауль. – Без боя. Мы можем договориться о почетной капитуляции. Например, одна сигарета после ужина вместо пяти в течение дня. В качестве жеста доброй воли.

Она посмотрела на его спокойное, уверенное лицо, и на мальчиков, которые теперь, схватив яблоки со стола, побежали в сад, и почувствовала, что сопротивление бесполезно и… не нужно.

– По рукам, – с улыбкой сдалась она. – Но учти, это не капитуляция. Это… стратегическое отступление на заранее подготовленные позиции.

– Принято, – кивнул он, пряча пачку в шкаф. – А теперь пойдем, посмотрим, что наши полиглоты творят в саду. Подозреваю, они уже изобрели свой собственный язык, состоящий из жестов и звуков лопающегося пластика.

Они вышли на террасу. Мальчики, забыв про языковые барьеры, что-то яростно строили из старых досок и веревок. Костя что-то кричал по-немецки, Майкл отвечал по-английски, но, казалось, они понимали друг друга с полуслова. Их общим языком стало дело – строительство штаба, вигвама или космического корабля – было уже не важно.

Пауль обнял Натку за плечи.

– Видишь? – тихо сказал он. – Они нашли способ. И мы найдем. Во всем.

Она прислонилась к нему, глядя на сына и на мальчика, который постепенно тоже становился ее сыном тоже. И подумала, что, возможно, одна сигарета после ужина – это не такое уж и большое испытание по сравнению с тем, как два ребенка с разных концов света учатся быть братьями. И то, и другое было исцелением. Только одно – для тела, а другое – для души. И оба были частью их большой, общей работы под названием “семья“.

*******

Прошла неделя, Майкл понемногу осваивался. Он уже знал, где на кухне лежат его любимые хлопья, и даже выучил несколько немецких слов, чтобы объяснить бабушке, что он хочет на завтрак. Костя, в свою очередь, гордо демонстрировал свои познания в английском, хотя они все еще часто общались с помощью жестов и смеха.

Однажды днем Натка, работая в своей мастерской над новым проектом, услышала из сада громкие голоса. Она выглянула в окно и увидела, что мальчики стоят над сломанной моделью самолета – той самой, которую Костя так долго собирал. Костя был на грани слез, а Майкл с виноватым видом что-то пытался ему объяснить.

– Я не специально! – говорил Майкл по-английски. – Я просто хотел посмотреть, а она упала!

Костя, не понимая слов, но понимая интонацию, сердито ткнул пальцем в сломанное крыло. – Das war mein Lieblingsflugzeug! (Это был мой любимый самолет!)– почти крикнул он.

Натка уже хотела выйти, чтобы вмешаться, но вдруг увидела, как Майкл, подняв руки в жесте примирения, медленно подошел к Косте и сказал: – Sorry. Sorry, Kostja.

Костя посмотрел на него, на его искренне расстроенное лицо, и его гнев вдруг улетучился. Он вздохнул и пробормотал: – Ist okay. Wir reparieren es einfach. (Ничего страшного. Мы сейчас всё исправим.) – Он показал на дом, давая понять, что они могут починить модель.

Майкл уловил смысл и кивнул, улыбаясь. Они вместе собрали обломки и побежали в дом, чтобы найти клей.

Вечером Натка рассказала об этом Паулю.

– Они учатся прощать друг друга, – сказала она. – Это, наверное, самый главный навык в семье.

– Да, – согласился Пауль. – И мы тоже этому учимся. – Он обнял ее. – Кстати, как твое стратегическое отступление? Сегодня после ужина я не видел, чтобы ты курила.

Натка улыбнулась.

– Пока держусь. Одна сигарета в день, как и договорились. Хотя, признаюсь, сегодня было несколько моментов, когда хотелось схватиться за пачку.

– Что же тебя остановило? – спросил он, гладя ее по волосам.

– Я посмотрела на наших мальчиков, – честно ответила она. – И подумала, что хочу дышать с ними чистым воздухом, как можно дольше.

Пауль не стал говорить ничего. Он просто крепче обнял ее, и в этом объятии было больше слов, чем в любой похвале.

На следующий день Пауль устроил для всех небольшой поход в лес, который начинался прямо от их дома. Они шли по тропинке, Костя и Майкл бежали впереди, показывая друг другу разные интересные вещи – шишки, птичьи гнезда, следы животных.

– Смотри! – крикнул Костя, указывая на белочку. – Eichhörnchen!

– A squirrel! – ответил Майкл.

– Айххёрнхен! – попытался повторить Майкл, и Костя залился смехом, потому что это звучало очень забавно.

Пауль и Натка шли сзади, держась за руки.

– Знаешь, – сказал Пауль, – я всегда мечтал о таком. Просто идти по лесу с семьей. Без мыслей о работе, о суде, о проблемах. Просто быть.

– Добро пожаловать в семью, – тихо ответила Натка.

Когда они вернулись, уставшие, но довольные, Натка не потянулась за сигаретой. Вместо этого она помогла матери накрыть на стол, а потом села на террасе, слушая, как мальчики наперебой рассказывают дедушке о своих лесных приключениях.

Пауль сел рядом и протянул ей чашку чая.

– Горжусь тобой, – сказал он просто.

– Я тоже, – улыбнулась она. – И тобой, и нами, и тем, что мы построили.

Они сидели и смотрели, как заходит солнце, окрашивая долину в золотые тона. Дом был полон жизни, смеха и любви. И хотя впереди еще было много трудностей – и с бывшей женой Пауля, и с учебой мальчиков, и с работой, – они знали, что справятся. Потому что теперь они были не просто двумя людьми, которые любили друг друга. Они были семьей. Крепкой, смешанной, иногда сложной, но бесконечно любимой.

*******

Летние каникулы подходили к концу, и в доме на холме царила приятная суета подготовки к школе. Однажды вечером, разбирая школьные принадлежности, Костя и Майкл устроили настоящий языковой мастер-класс. Они сидели на полу в гостиной, окруженные цветными карандашами и тетрадями.

– Смотри, – Костя показывал на красный карандаш. – Rot!

– Рот? – скептически переспрашивал Майкл. – Like mouth?

– Нет! – Костя заливисто смеялся. – ROT! – и он начал раскрашивать солнце на своем рисунке в ярко-красный цвет.