Прошивка. Глас урагана. Полное издание

Зажав в зубах папиросу, Аркадий чиркает спичкой. Волосы внезапно вспыхивают ярко-оранжевым, встают дыбом. Позер, думает Ковбой, прислушиваясь к мелодии стальной гитары, все поющей в его голове.

Плут отходит от подготовленного к отправлению панцера и направляется к Ковбою.

– Проверь сам, что все в порядке, – говорит Плут.

Ковбой кивает.

– Еще увидимся, Аркадий.

Волосы Драгунова зеленеют.

– Кажется ты начинаешь терять терпение, – хмыкает Плут, стоит им отойти подальше. – Постарайся не так открыто демонстрировать свое чертово превосходство, ладно?

– Трудно не быть собой рядом с Аркадием.

Плут неодобрительно косится на него.

– Он всю задницу себе маслом намазал, чтобы в эти штаны влезть, – фыркает Ковбой.

Плут щурится, изо всех сил пытаясь сдержать смех. Он намного старше Ковбоя: на голове залысины, черные прямые волосы начали уже седеть. Порой, под настроение, он срывается на поэтическую манеру при разговоре. Ковбою он нравится, но не настолько, чтобы выдать Плуту пароли к своему личному кабинету. Пусть порой Ковбой и наивен – но совсем не глуп.

Ковбой наблюдает, как заканчивается укладка груза, проверяет, полностью ли подготовлен панцер и готово ли все к погоне на том, что Плут, находясь в своем обычном приподнятом настроении, окрестил Долиной Проклятий.

– Какой сегодня груз? – скупо улыбаясь, спрашивает Ковбой. Он до сих пор так и не понял, способен ли Плут рассмотреть эмоции, светящиеся в его искусственных глазах. Подозрение. Недовольство. – Просто, чтобы я знал.

Плут как раз отрезает немного жевательного табака.

– Хлорамфенилдорфин, – говорит он. – На Восточном побережье скоро будет дефицит. Больницы заплатят очень много. Так, по крайней мере, говорят. – ухмыляется он. – Смотри веселее! Ты спасаешь жизни множества больных!

– Приятно иногда поработать на закон, – говорит Ковбой. – Для разнообразия.

Он смотрит на панцер: кажется, тот сплошняком состоит из угловатой брони и воздухозаборников – и кажется таким уродливым, таким бесстыдно некрасивым по сравнению с Дельтой. Пусть он и управляет этой железякой, но названия ей до сих пор не дал, не ощутил, что он с ним единое целое. Панцер – это просто машина, а не отражение жизни. Управление им несравнимо с самим полетом.

Позывной Ковбоя – «Пони Экспресс». Прозвище, кнопка на рации. Идея должна оставаться живой, пусть даже сейчас у нее нет крыльев.

Ковбой забирается на крышу панцера, пролезает через люк и садится в переднем отсеке. Касается разъема на правом виске, и обзор тут же расширяется – словно глаза растянуты по периметру всей головы, а на макушке появился третий глаз. Он вызывает карты, сохраненные в компьютере, и в тот же миг внутри черепа вспыхивают стробоскопические дисплеи. Разум превратился в ПЗУ. Внутри своего черепа он видит бензовозы, расположившиеся в Долине, готовые в любой момент пополнить запас топлива, видит запланированный маршрут, обведенные широкими цветными линиями всевозможные препятствия и места, где могут возникнуть проблемы. На дисплеях так же отмечены амбары, овраги и похожие на выскочившие на карте прыщи укрытия, отмеченные помощниками Аркадия.

Ковбой выуживает из кармана куртки куб с данными и забрасывает его в специальный лючок. Дисплей вспыхивает очередной серией булавочных уколов. Здесь уже отмечены его собственные укрытия – те, о которых знает лишь он сам. Аркадию, конечно, очень хочется, чтобы вылазка Ковбоя увенчалась успехом, но в его организации куча людей – и часть из них может находиться на крючке у каперов, охотящихся на таких перевозчиков, как Ковбой. А потому лучше придерживаться мест, которые точно безопасны. Панцер слегка покачивается, и Ковбой слышит, как на броне «Чобхем-7» раздаются чьи-то шаги. Мужчина поднимает глаза: Плут заглядывает через люк.

– Пора в путь, Ковбой, – говорит он, сплевывая жевательный табак за борт.

– Ага, – соглашается тот. Отключается от панцера и встает в полный рост. Стоит выпрямиться, выглянуть в люк, и зрачки «Кикуйю» суживаются до булавочных проколов, но он все смотрит на запад, в направлении темно-винных Скалистых гор, скрытых за горизонтом. Сердце вновь ноет от странной усталости и недовольства.

– Блядь, – говорит он, и тоска звучит в его голосе.

– Точно, – соглашается Плут.

– Как же я хочу снова летать.

– Точно, – задумчиво тянет Плут. – Когда-нибудь так и будет, Ковбой. Просто дождемся, пока технологии снова пойдут другим путем.

Ковбой смотрит на истекающего потом Аркадия, стоящего возле бронированного «Паккарда» в тени тополя, и внезапно понимает, что у его недовольства есть имя.

– Хлорамфенилдорфин, – говорит он. – Откуда его взяли?

– Нам платят не за то, чтобы мы об этом спрашивали, – отвечает Плут.

– Даже если его столько? – Ковбой скользит задумчивым взглядом по прозрачно-синему небу, косясь то на Плута, то на Аркадия. – Как ты думаешь, это правда, что все посредники работают на орбиталов?

Плут бросает на Аркадия нервный взгляд и пожимает плечами:

– Не стоит говорить об этом вслух.

– Я просто хочу знать, на кого работаю, – говорит Ковбой. – Если подпольем управляют те, кто наверху, тогда мы работаем на людей, с которыми боремся?

Плут искоса смотрит на него:

– Не знал, что мы вообще с кем-то… боремся, Ковбой, – говорит он.

– Ты понял, о чем я.

Если посредники и панцербои просто-напросто участвуют в перераспределении финансовых потоков между орбитальными блоками, то любая надежда на то, что ты последний свободный американец, – всего лишь дурацкое романтическое заблуждение. И кто ж тогда сам Ковбой? Идиот. Клоун, прыгающий в посудине на воздушной подушке. Или – и это еще хуже – покорный инструмент.

Плут одаривает его усталой улыбкой.

– Мой тебе совет, Ковбой, думай сейчас лишь о каперах, – говорит он. – Ты лучший панцербой на планете. Занимайся своими делами.

Ковбой натягивает на лицо ухмылку и, показав напарнику непристойный жест, прячется обратно в люк. Раздевшись догола, он втыкает электроны в руки и ноги, подключает провода от электродов к браслетам на запястьях и лодыжках, присоединяет катетер, надевает барокостюм и ботинки, садится в амортизационное кресло и втыкает кабеля в браслеты, а затем пристегивается ремнями к креслу. Тело будет неподвижно, но с помощью электродов мышцы будут постоянно сокращаться, чтобы обеспечить нужный приток крови. Давным-давно, когда эта техника только разрабатывалась и подключенные к гарнитурам жокеи взлетали из земного, гравитационного колодца в бескрайнюю алмазную ночь, у них часто развивалась гангрена.

Затем он загоняет разъемы в сокеты на висках, над ушами и пятый – в основание черепа. Потом натягивает шлем, осторожно, чтобы не повредить оптические кабели, выходящие из головы. Надевает маску. На губах – привкус резины. В ушах чуть слышно шипит впрыскиваемый анестетик – и сейчас, в замкнутой колбе шлема этот звук кажется оглушительным.

Пока он будет мчаться по Долине, его тело будет неподвижно спать. Сейчас есть дела поважнее, чем присматривать за человеческой плотью.

Ковбой повторяет все эти рутинные движения быстро, автоматически. И все это время его не покидает мысль: я так часто этим занимался, что не могу сказать, что не знаю, о чем речь.

Нейротрансмиттеры активируют пять сокетов в голове, и Ковбой наблюдает, как внутри его же черепа вспыхивают яркие огни, а жидкокристаллические матрицы баз данных панцера выстраиваются, приспосабливаясь к содержимому его разума. Сердце бьется все быстрее. Он живет в интерфейсе, сам становится интерфейсом панцера, его улучшенный разум летит по проводам проблесками электронов, мчится в металлическое и хрустальное сердце машины. Его обзор – триста шестьдесят градусов. И в этом странном ментальном пространстве проявляются панели, отображающие двигатели и прочие системы панцера. Он запускает проверку всей системы: компьютера, оружия – зеленые огоньки вспыхивают один за другим. Восприятие мира ушло из трехмерности: платы накладываются друг на друга, проникают друг в друга, истекают друг из друга, проявляя тем самым субатомную реальность электроники и данных, доживающих свой век снаружи.

Нейротрансмиттеры лижут химическими языками металл и хрусталь в его голове, и электроны вылетают из микросхем, мчась по кабелям к стартерам двигателя, и Ковбой сотнями датчиков чувствует, как неохотно оживают турбины с лопастями, как с протяжным стоном откликаются стартеры, как пламя проносится по камере внутреннего сгорания и лопасти с пронзительным воем оживают. На своих мысленных дисплеях Ковбой видит, как Плут, Аркадий и наземный экипаж неотрывно следят за панцером, окутанным дымкой выхлопных газов. А сам Ковбой вновь смотрит вперед, проверяет, как горят индикаторы двигателя, видит, как вспыхивают новые зеленые огоньки и понимает – пора в путь.

Вой двигателей бьет по обнаженным нервам. Всю последнюю неделю Уоррен обкатывал панцер, раз за разом проверяя, все ли работает как надо. Здесь стоят двигатели военных реактивных самолетов. Это настоящие монстры! Их создатели не рассчитывали, что придется лететь так низко к земле, и, если Ковбой не будет следить за этим техническим мутантом, он просто унесет его в космос.

Маска все так же отдает запахом резины, но он, хищно ухмыляясь, скалит зубы: он промчится на этом звере через всю Долину, преодолеет все ловушки, расставленные по эту сторону Миссисипи, и бескрайнее небо вновь примет его в свои объятия, вновь показав, что он круче остальных панцербоев. Ибо в венах его пылает кукурузный спирт, из легких рвется визжащий вой моторов, глаза работают радаром, а с рук срываются ракеты. Своими сенсорами он ощутит запах выхлопных газов, увидит небо и закат в прериях и разумом почувствует пульсирующую радиоэнергию, излучаемую поисковыми самолетами противника. И ему вдруг кажется, что наблюдатели и их машины стали крошечными фигурками, отдалились от него – он поведет панцер вперед, через Границу, а они так и останутся здесь, и он смотрит на них изнутри интерфейса, со всей высоты своей сияющей славы и жалеет их, ибо они не ведают, что теряют.

Все, что волновало его раньше – больницы в Новой Англии, ждущие наркотиков, посредники, счет в банке и личном кабинете, а может, даже и те несоизмеримо далекие, безумно прожорливые существа, кружащиеся где-то там, у орбитальных заводов, считающие Землю какой-то истощающейся сокровищницей, которую нужно успеть разграбить, – все это исчезает в полосах красного смещения, размытых расстоянием и шумом реактивных двигателей. Реален лишь панцер. Недовольство исчезло. И жить стоит ради этих моментов.

Он отводит часть выхлопных газов двигателей, и в работу включается второй набор лопастей, поднимая панцер на воздушную подушку. «Пони Экспресс. Почта должна быть доставлена любой ценой». Болтовня по радио назойливой мошкой свербит над ухом, и он с трудом сдерживается, чтобы не отмахнуться от нее.

– Аркадий хочет тебе кое-что сказать, Ковбой, – раздается голос Плута, и, судя по всему, ему совсем не нравится это «кое-что».

– Я вроде как немного занят, – говорит Ковбой.

– Знаю, – звучит короткий ответ, словно рот Плута набит табаком. – Аркадий считает, это важно.

Карты вспыхивают где-то в черепе, и Ковбой сдается:

– Для Аркадия – все что угодно, – говорит он.

Аркадий подносит микрофон к самым губам: кажется, он прямо плюется в гарнитуру.

Да надень ты ее уже на голову! – раздраженно думает Ковбой. – Ее выдумали именно для этого, а не для того, чтобы ты облизывал ее своим гребаным языком.

– У меня очень многое поставлено на карту, Ковбой, – говорит Аркадий. – Так что я буду следить за тобой всю дорогу.

– Я чертовски рад это слышать, Аркадий Михайлович. – Ковбой прекрасно понимает, что все свои затраты Аркадий стрясет с других посредников, которые тоже мечтают, чтобы каперы Миссури были разбиты наголову.

Аркадий долго переваривает его ответ, и на другом конце провода повисает тишина.

– Я хочу, чтобы ты вернулся, – говорит Аркадий. Ковбой слышит, как в его голосе звучат нотки тщательно скрываемого гнева. Каждое слово – взрыв, каждое слово – шквал. – Но я ремонтировал эту машину не для того, чтобы ты на ней просто покатался. Нужно, чтобы она вернулась целой. И нужно, чтобы ты все-таки воспользовался ею по прямому назначению. Понял? Эти гребаные каперы должны получить по заслугам.

– Десять-четыре [3], – отвечает Ковбой, и прежде чем Аркадий успевает спросить, что за нахер «десять четыре», Ковбой открывает дроссельные заслонки, и прорывающийся через микрофон Аркадия спиртовой визг двигателей, мгновенно заглушает голос посредника. И пусть собеседника сейчас не слышно, Ковбой абсолютно уверен, что то бормотание, которое сейчас едва слышно через сокеты, по большей части состоит из оскорблений. Ковбой смеется:

– Adios, muchachitos [4], – и сворачивает с дороги.

Местный фермер, друг предпринимательской свободы и правды, получит компенсацию за потраву пшеницы, но Ковбой зато сможет напрямую выйти на трассу. Сигналы, улавливаемые детекторами радаров, настолько слабы, что становится ясно – за Ковбоем никто не следит.

Панцер вибрирует, рычит зверем, одиноким динозавром прокладывая себе путь. Загруженные в мозг индикаторы переползают с синей отметки на зеленую, а затем и вовсе взлетают к оранжевому. Позади стелется шлейф пшеничной соломы. Стальная гитара в голове все мурлычет неизбывную мелодию. Из двигателей панцера вырывается пламя, механический зверь летит под сотню миль и, разорвав колючку, натянутую каким-то бедным фермером, пересекает Границу.

Лидар сканирует дорогу только впереди и не показывает, что там творится сбоку: да и предназначается он лишь для того, чтобы не попасть в яму или овраг, не врезаться в дом или чужую машину. Да и сам сигнал довольно слаб, чтобы его обнаружить: если только детектор не оказался настолько близко, что его хозяин сперва бы все равно просто увидел Ковбоя. В Канзасе, по большей части, вся оборонка проста донельзя, так что если он с кем и столкнется – его сперва увидят, а потом уже заметят на радаре.

Горизонт – лишь размытое пятно темной пустоты, размеченное случайными бункерами. Все вражеские радары – далеко. Луна поднимается над горизонтом, двигатели отчаянно ревут, и Ковбой сбрасывает скорость, чтобы радары не засекли клубы пыли, стелящиеся за ним. Игрушки, которыми снабжен панцер, стоит оставить напоследок. Для Миссури. Для тех мест, где в небе, рыча, затаились готовые к атаке каперы.

Панцер ревет, и в разные стороны бросаются стада. Мимо, в лучах яркого света, проносятся роботы-комбайны, то неподвижно стоящие, как величественные инопланетные часовые, то медленно движущиеся поодиночке – их радары не смогут обнаружить мчащийся панцер.

Сигнал радара становится громче – с севера приближается дозорный самолет. Камуфляжная окраска панцера впитывает сигнал радара, как измученный жаждой слон, но Ковбой все же замедляет ход и сворачивает в сторону, снизив инфракрасный уровень и делая широкий вираж – неприятности ему сейчас не нужны. Дозорный самолет безмятежно летит дальше. Впереди возвышаются мобильные станции – похожие на памятники эпохи неолита безумно дорогие вышки, построенные лишь для того, чтобы ввести в скальную породу, оставшуюся под эрозированным слоем почвы, специальные бактерии, мелких жучков, которые разрушат камень и воссоздадут почву. Еще одна изуродованная ферма, искалеченная орбиталами, – обычный фермер не смог бы себе позволить таким образом восстанавливать почву. Ковбой рычит от бессилия, лелея в душе мечту протаранить эти башни, и все же проскальзывает мимо.

Панцер пересекает Малый Арканзас к югу от Макферсона, и Ковбой уже знает, что Канзас он проедет безо всяких проблем. Он уже пересек защитную линию. Конечно, зарекаться от неприятностей нельзя – он, конечно, может выехать прямо навстречу зазевавшемуся патрулю, но для того, чтобы его поймать, придется вызвать чоперы. Вряд ли до этого дойдет.

И до этого не доходит. Панцер вырывается из темноты возле Гридли, в глубокой фиолетовой тени разрушающихся зернохранилищ, и до смерти пугает своим ревом какого-то ребенка, задремавшего в кабине бензовоза. Ковбой заглушает двигатели и ждет пока сладкий прохладный спирт осядет в баках. Радары из Миссури уже пульсируют, уже выискивают его в приграничье. И их намного больше, чем было в прошлые разы. С каперами придется повозиться.

– Они нищеброды, Ковбой, – сказал недавно Аркадий. – Они трясутся за каждую железку. Если они не смогут взять тебя с нахрапа и отбить у тебя груз – их ждут большие неприятности.

После Каменной Войны США настолько балканизировались, что раньше Штаты могли об этом только мечтать. Так называемое центральное правительство совершенно не контролировало торговлю между штатами, так что на Среднем Западе пошлины разом скакнули вверх. На Западе, там, где расположились космодромы Калифорнии и Техаса, куда везли тонны продуктов с орбиты, провоз товаров между границами штатов был бесплатным, а вот Средний Запад стремился получить свою маржу с чего угодно. А уж на то, что шло в другие страны, пошлины и вовсе взлетели до небес.

А значит Северо-Восток практически ничего не получал с орбиты. Кое-что приходило с космодромов из Свободной зоны Флориды, но Свободная зона находилась под контролем орбиталов, а те устраивали на рынке дефицит, так что Северо-Восток отдавал последние центы за те объедки, которые ему кидали. Запад, конечно, мог предложить орбиталам намного больше – так что там все было дешевле и разнообразнее: дешевле настолько, что товары можно было отправить на Северо-Запад с последующим получением приличной прибыли, если конечно, воздержаться от уплаты пошлин.

И вот первые атмосферные жокеи, груженные полуночной контрабандой, отправились на сверхзвуковых дельтах по Долине Проклятий. И первое, что сделал Средний Запад – отправил бронированные перехватчики с радарами. Ну а потом, когда контрабандисты пересели с самолетов на панцеры – усилил линию обороны.

А в Миссури еще и каперство ввели. Штаты не успевали за ростом технологий, и вышли из ситуации, выдав местным корпорациям лицензию на отлов контрабандистов. О том, что по Конституции выдавать такие лицензии и даровать право отстреливать бандитов могло только федеральное правительство, вежливо забыли. Перед лицом орбитального превосходства Конституция мертва.

Каперам разрешено стрелять на поражение, за отлов контрабандиста они получат награду и плюс к этому имеют право забрать все, что было у него на борту. Поговаривали, что корабли охотников снабжены огромной кучей бортовых радаров, тепловых датчиков и диковинных звуковых детекторов, а их ощетинившиеся пушками самолеты начинены чувствительными ракетами.

Из Гридли Ковбой медленно движется на северо-восток. Панцербой не торопится, методично нанося на карту беспилотные радарные установки – эти крошечные летательные аппараты управляются роботом. Они легки как воздух, работают на солнечной энергии и способны парить между небом и землей вечно, взмывая вверх на восходе солнца и прижимаясь к почве на закате. А обслуживание на базе им нужно раз в два месяца, не чаще. Стоит им заметить что-то подозрительное, и они вызовут по радио самолет. Они настолько легки, что ракеты на них не наводятся, а если выпустить ракеты с наведением по радару – они отключатся до того, как их собьют.

Ковбой мчится к обширной территории между Нью-Канзас-сити и Озарком. Местные жители там дружелюбны и терпеть не могут легавых – еще со времен Коула Янгера, но главное, туда добраться, и как можно быстрее. Надо ж так совпасть, что все каперы поналетели именно сюда!

Сенсорные дроны лениво описывают круги, плавно опускаясь вниз, и Ковбою кажется, что он видит рисунок, по которому они скользят: рисунок, в котором он сможет выцепить слепую зону, по которой можно промчаться вглубь Миссури. Панцер, расплескивая ил и мутную воду, скользит по осыпающимся берегам Марэ-де-Сигнес, и Ковбой выдвигает антенну и направляет закодированный сигнал на запад – туда, где над равнинами восточного Колорадо наматывает круги самолет Аркадия, где Аркадий и Плут ждут его сообщения.

Ответ приходит быстро: и ответ направлен не ему, а другим панцербоям, притаившимся на границе Канзаса и Миссури. Где-то там они стоят наготове у своих машин, ждут приказ… И когда они его получат, их панцеры помчатся по равнинам, то летя вперед, то замирая, то вырисовывая зигзаги, проносясь через поля, поднимая клубы пыли, создавая все новые и новые картинки на экранах радаров каперов. Легавые потратят немало сил, чтобы поймать их всех. А когда их выловят, панцербои-приманки сдадутся по первому приказу: ведь у них не будет контрабанды, и все, что им придется оплатить, – небольшой штраф за порванную колючку на Границе. Ну, и может, они немного отсидят в качестве платы за свою безрассудную угрозу. Но Аркадий покроет все штрафы и судебные издержки и щедро оплатит им эти гонки. А если случится самое худшее – вдовы и сироты получат страховку. Эта работа всегда хорошо оплачивается, а заодно служит неплохой тренировкой для амбициозных панцербоев, желающих в дальнейшем пойти на прорыв Границы.

Но после сигнала, отданного другим панцербоям, вдруг раздается голос Плута, сухой, как равнины Порталеса.

– Аркадий Михайлович был бы очень признателен, если бы ты сейчас поделился с ним информацией, Ковбой, – говорит он. – Он желает знать, почему ты так долго молчал.

– В наши дни отследить сообщение не так уж сложно, Плут.

Плут некоторое время молчит – и явно слушает нотацию от Аркадия, потому что, когда слова вновь прорезаются через расстояние, тон его звучит гораздо менее добродушно.

– Сигнал по радио почти невозможно отследить, – говорит он. – Аркадий говорит, ты должен был доложить, как только пересечешь границу Канзаса.

– Извини, – бодро откликается Ковбой. – Но я нахрен у границы Миссури, так что болтать совершенно некогда.

Новая пауза.

– Аркадий напоминает, что он хорошо инвестировал в создание этого панцера и потому хочет, чтобы его держали в курсе, на что пошли его инвестиции.

– Я изо всех сил постараюсь, чтобы его деньги не пропали зря, – говорит Ковбой. – И у меня нет времени на болтовню. Я сейчас в слепой зоне и хочу этим воспользоваться. Так что пока. – Он отключается, делая себе зарубку на память: прислать Аркадию с востока четки – с его нервами это будет неплохой шуткой.

Панцер выкарабкивается из русла Марэ-де-Сигнес и разгоняется, направляясь на восток. По носу, все ускоряясь и усиливаясь до ударов молотом, барабанит кукуруза. Индикаторы двигателя, только что горевшие оранжевым, вспыхивают красным. Вокруг горят зеленые огни. Стальные гитары в голове поют ангелами, а Миссури аккомпанирует им воем сирен. Что может быть прекрасней курьерской службы? Панцеры-приманки уже подняли переполох, и в ответ включаются все новые и новые радары – те, что предполагалось оставить напоследок: вдруг их появление застигнет контрабандистов врасплох.

В слепом пятне на сетчатке – ни души. Ковбой отбрасывает последние предосторожности и врубает газ до отказа. Где-то на грани сознания он чувствует, как его тело вдавливается в кресло, но сейчас не до этого. Панцер почти парит в воздухе, проносясь над низкими холмами, перелетая через гребни, разбрасывая кукурузу, разметывая проволоку: пение мотора звучит завыванием умалишенных.

Сеть нейронов горит в мозгу, передавая импульсы на кристалл, удерживая панцер в равновесии, когда тот взлетает вверх и падает вниз. Ковбой и сам часть интерфейса, панели управления вторгаются в его разум, ведут его по тонкой проволоке стабильности, заставляя скользить по лезвию ножа. Даже сейчас, когда тело находится где-то далеко, Ковбой скорее знает, чем чувствует, что под ремнями, удерживающими его в кресле, останутся синяки.

Он пересекает границу Миссури где-то между Луисбургом и медленно ржавеющим памятником Бойне в Марэ-де-Сигнес. Выжженная солнцем Миссури молит о дожде, за панцером летит петушиный хвост пыли, вздымающийся на сотни ярдов, но следить за ним сейчас некому. Панели управления привыкают к сложностям на дороге, и ехать становится легче.

А затем вспышка радара находит его сверху – новый беспилотник вплетается в кружево поисковиков. Слепое пятно на сетчатке раскаляется, пылевой след служит указующим перстом, горящим в ночи. Ковбой гасит половину систем, меняя индикаторы с алых на оранжевые и янтарные, пытается сжаться, стать невидимым, но радар завис прямо над головой и от него не укрыться. Он чуть замедляет ход и въезжает в воды Саут-Гранда. Водяной шлейф гораздо ниже песчаного, и он уже почти убеждает себя, что смог скрыться, но в низко нависших небесах возникают новые бортовые комплексы, и он понимает, что будет дальше. Его радар вдруг показывает застывшую на воде рыбацкую лодку, и панцер резко виляет в сторону, пытаясь ее не зацепить. Двигатели охлаждаются до зеленых индикаторов – топливо лучше поэкономить.

Пришла пора выяснить, о чем же говорят легавые, так что он включает полицейскую волну. Каперы общаются на закодированных волнах, а копы – нет, так что сейчас, своим расширенным разумом, он прекрасно слышит, как они разочарованно перекликаются, пытаясь на своих четырехколесных драндулетах выловить панцербоев, летящих через страну. Иногда в эфир прорывается капер-диспетчер, норовящий дать им совет. Ковбой начинает подозревать, что легавые весьма неохотно сотрудничают с наемниками, что, впрочем, вполне объяснимо.