Прошивка. Глас урагана. Полное издание

– И что он хочет? – спрашивает она. Дауд пожимает плечами. Сара приседает рядом с братом и смотрит на него сверху вниз, чувствуя, что в горле застрял комок.

А затем повторяет вопрос.

– Чучело будет в соседней комнате, – говорит он. – Если что-то пойдет не так, он поможет.

– Он из соломенных, да?

Дауд сглатывает комок в горле – кадык дергается вверх-вниз, а затем молча кивает. Она глубоко вздыхает, а он продолжает заниматься упражнениями. Заканчивает. Садится. Его глаза холодны.

– Тебе не обязательно к нему идти, – говорит она.

– Это большие деньги, – повторяет он.

– Завтра я закончу свое задание. Денег за него хватит нам надолго, там почти достаточно на два билета наверх.

Он качает головой, встает и отворачивается, направляясь в душ.

– Мне не нужны твои деньги, – говорит он. – Так же как и твои билеты.

– Дауд.

Он резко разворачивается, и в его глазах горит гнев.

– Я о твоей работе говорю. – Он почти выплевывает каждое слово. – Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься?

Она встает следом и в этот миг замечает в его глазах страх. Боится ее? Ей в душу закрадываются сомнения.

– Вот именно. Ты знаешь, чем я занимаюсь, – говорит она. – И знаешь почему.

– Потому что один из твоих клиентов оказался соломенным. И когда ты это поняла, ты его убила. И тебе это понравилось. Я много слышал, о чем говорят на улице.

У нее перехватывает дыхание, но все же она находит силы покачать головой:

– Нет. Я делаю это ради нас, Дауд. Чтобы вытащить нас наверх. На орбиту. – Она подходит к нему, поднимает руку, чтобы прикоснуться к его плечу, но он отшатывается в сторону. Ее ладонь повисает в воздухе. – Туда, где нет грязи, Дауд, – продолжает она. – Где нам не придется жить на улице – потому что там нет улицы.

Дауд презрительно хмыкает.

– Нет улицы? – спрашивает он. – И что же мы там будем делать, Сара? Давить клавиши в каком-нибудь офисе? – Он качает головой. – Нет, Сара. Мы и там будем заниматься тем же, чем и здесь. И будем это делать уже для них, а не для себя.

– Нет, – возражает она. – Там будет по-другому. Как-то совсем иначе. Гораздо лучше.

– Ты бы видела свои глаза, когда это говоришь, – смеется Дауд. – Такое чувство, будто ты иглу в вену загнала. Будто надежда – наркотик, и ты на нее подсела. – Он спокойно смотрит на нее, гнев улетучился: – Нет, Сара. Я знаю, кто я и кто ты. Мне не нужны ни твои надежды, ни твои билеты. Особенно твои билеты, перемазанные кровью.

Он отворачивается, и в тот же миг с ее губ срывается ответ – быстрый, резкий, бьющий в самое сердце, в самое больное место. Как Ласка.

– Что ж ты не отказываешься от моих эндорфинов?

На мгновение его спина застывает, но уже через секунду он, словно ничего не заметив, идет дальше. Сара чувствует, как на глаза наворачиваются слезы, и она поспешно моргает, пытаясь избавиться от них:

– Дауд, – говорит она, – Не связывайся с соломенными. Пожалуйста.

Он останавливается у двери, схватившись рукою за косяк.

– И в чем же разница? Развлекать соломенного или жить с тобой?

Дверь захлопывается, и Сара, изо всех сил стараясь сдержать рвущиеся наружу гнев и слезы, идет в свою спальню. Нервы натянуты до предела, по крови струится адреналин, и она с трудом удерживается от того, чтобы не начать бить кулаками об стену.

Она чувствует вкус смерти на языке, Ласка готова в любой миг сорваться с ее губ.

Голография Принцессы стоит на комоде. Она берет портрет и разглядывает нежную кремовую кожу ее плеч и голубые глаза – столь же невинные и столь же фальшивые, как у Дауда.

ЗАВТРА/НЕТ

Сара и Принцесса выходят из «Aujourd’Oui» вслед за медиками, которые выносят из кабинки туалета молодую девушку. У пострадавшей расцарапаны щеки и грудь. Лицо – потемневшая груда синяков, нос – вздувшаяся синева, губы разбиты и кровоточат. Она все так же пытается рыдать, но сил не хватает.

Сара видит – в глазах Принцессы сверкает волнение. Волнение от прикосновения к миру, которого она так жаждет, к миру теплому, реальному, пахнущему потом, приправленному самой почвой старой Земли. Принцесса стоит на раскаленном тротуаре, а вокруг снуют люди из «грязи» и завывают автомобили. Сара обнимает ее и шепчет ей на ухо именно то, что она хочет слышать:

– Я – воплощение твоих фантазий.

– Меня зовут Даника, – говорит Принцесса.

На заднем сиденье машины стоит запах пота и дорогих духов. Спрей-лубрикант она оставила дома, но он ей и не нужен: у Даники глаза и волосы Дауда, у Даники – гладкая плоть, и Саре хочется прикоснуться к ней.

Автомобиль плавно проезжает через ворота из закаленного сплава, и они оказываются в самом сердце империи Принцессы. Никто из людей Каннингема никогда не заходил так далеко. Даника берет Сару за руку и ведет ее внутрь. Охранник настаивает, что нужно провести досмотр, Сара презрительно смотрит на него сверху вниз и расправляет полы своей куртки, позволяя скользнуть его электронной игрушке вдоль ее тела: Ласку так не найти. А ингалятор с жестким огнем мальчишка нашел и отобрал: отпечатки пальцев на нем все равно не останутся.

– Что это? – спрашивает он, извлекая черные жидкокристаллические кубики, которые можно поставить в компьютерную деку.

– Музыка, – говорит она. Он пожимает плечами и отдает их обратно. Принцесса берет ее за руку и ведет вверх по длинной лестнице.

Ее комната нежно-лазурного цвета. Даника смеется и, раскинув руки, откидывается на простыни, столь идеально подходящие к цвету ее глаз. Сара наклоняется и гладит ее по коленям. Даника одобрительно стонет. Сара знает, что нужно этому старикашке. Он привык насиловать Землю, привык быть столь же сильным, как сплав, рожденный в космосе, а значит его самая эротичная фантазия – слабость. Слабость, воплощенная в возможности отдать свое новое яркое тело в руки раба – и именно этого он хочет больше жизни.

– Моя мечта, моя фантазия, – шепчет Даника. Ее пальцы скользят по шрамам на щеке Сары, на ее подбородке. Сара глубоко вздыхает. Голова киберзмеи плотно обхватывает ее язык, и он втягивается в имплантированный в плоть корпус Ласки. Сара подминает Данику под себя, держит ее за запястья, всем телом прижимаясь к новому телу старика. Она касается губами губ Даники, чувствует, как трепещет ее язык, а затем Ласка наносит удар, выскальзывая из своего укрытия в горле и груди Сары. Искусственная эластичная трахея сжимается, и девушка задерживает дыхание. Даника чувствует, как ей в рот скользит плоть Сары, но плоть холодная и хрупкая, и широко распахивает глаза. Пальцы Сары сжимаются на ее запястьях, и Принцесса издает сдавленный крик – голова Ласки проникает ей в горло. Тело Даники вздрагивает раз, другой, ее теплое дыхание касается лица Сары. Ласка продолжает разматываться и, следуя своей программе, соскальзывает вниз, в желудок, ее сенсоры ищут источник жизни внутри чужого тела. Глаза Даники – глаза Дауда – отчаянно молят о пощаде. Принцесса стонет от страха, извивается изо всех сил, пытаясь сбросить Сару с кровати, но Сара сильнее. Проникнув в желудок Принцессы, Ласка извивается, вырывается наружу и, обнаружив нижнюю полую вену, рвет ее на куски. Даника издает булькающие звуки, и Саре кажется, что она чувствует вкус крови, хотя она знает, что это невозможно, ведь ее язык все еще спрятан в глубине Ласки.

Ласка движется по вене к сердцу Даники. Сара по-прежнему держит Принцессу, хоть уже ее грудь почти разрывается от нехватки воздуха. Держит до тех пор, пока голубые глаза Дауда не подергиваются туманом и не замирают. Борьба прекратилась.

В глазах Сары стоит багровый туман. Она поднимается с кровати и, частично втянув Ласку, принимается хватать ртом воздух. Спотыкаясь, она идет в туалет, падает, врезается в раковину. От удара перехватывает дыхание. Пальцы смыкаются на кранах. Руки кладут Ласку в раковину, по фарфору бежит холодная вода. Дыхание становится хриплым. Ласка покрыта гелем, который должен предотвращать налипание крови и прочей пакости, но от одной мысли, что плоть Даники окажется у нее во рту, Сару начинает выворачивать. Киберзмея разрывает ее грудь. Вода все льется и льется, еще миг – и Сара провалится в бесконечную темноту, и тогда она позволяет себе откинуться на спину и втянуть Ласку в себя. И лишь после этого она снова может дышать и ощущать вкус прохладного и целебного воздуха.

Ее грудь вздымается и опускается, а в глазах по-прежнему темно. Она знает, что Дауд мертв и что она до сих пор не выполнила задание. Она мотает головой взад-вперед, пытаясь прийти в себя, пытаясь отволочь остатки своей плоти от края пропасти, но Ласка пожирает ее сердце, и Сара сама едва может думать от боли. Сара слышит свое собственное слабое постанывание. Она чувствует, как ворс ковра щекочет ей затылок, она поднимает руки над головой и пытается отползти назад, а Ласка все пульсирует, как гром, в ее груди, и ей кажется, что она слышит, как бьется ее сердце.

Сара медленно приходит в себя, и тьма постепенно отступает. Она лежит на спине, в раковину по-прежнему льется вода. Она садится и хватается за горло. Ласка, напитавшись, успокаивается. Сара ползет обратно к раковине и закручивает краны. Схватившись за них, она поднимается на ноги. Она должна выполнить задание.

Принцесса все так же лежит на кровати. Теперь, когда она мертва, в ней легче распознать старика. Сара чувствует, как внутри все переворачивается. Ей следовало бы перетащить Принцессу подальше от края кровати и подоткнуть ей одеяло, чтобы охранники, вошедшие в комнату, как можно дольше не догадывались, что Даника мертва, но Сара не может заставить себя прикоснуться к остывающей плоти; она просто отводит глаза и направляется в соседнюю комнату.

Ей приходится подождать, пока глаза привыкнут к тусклому освещению, так что сейчас она прислушивается к дому. Кругом царит тишина. Сара следит за янтарными вспышками, горящими на краю зрения, – и видит там лишь стандартные передачи. Сара достает из сумки на поясе пару перчаток и идет к компьютерной деке. Включив ее, она открывает лючок и достает из сумки один из жидкокристаллических музыкальных кубиков, подаренных ей Каннингемом. Засунув его в лючок, она ждет результата.

Если бы кубом воспользовался кто-то другой, он бы действительно услышал лишь музыку. Но у Сары есть специальный код – и куб может стать кое-чем иным. Вспыхивает сигнал готовности.

Она почти беззвучно нажимает на клавиши, вводит коды. В углу экрана вспыхивает бледный свет.

ЗАПУЩЕНО

Она откидывается на спинку стула и вздыхает.

Принцесса была курьером, доставившим с орбиты жидкокристаллический куб, наполненный сложными инструкциями, которые ее компания не осмеливалась доверить даже закодированным радиопередачам. Принцесса и сама не знала содержания куба, но предположительно в нем находились данные о запасах, стратегии манипулирования рынком, инструкции подчиненным, стратегии покупки и продажи. Вся та информация, которая была бесценна для конкурентов. Стоило кристаллическому кубу, доставленному Принцессой, попасть в компьютер компании, защищенный от любого вмешательства, но к которому можно было получить доступ через терминалы в корпоративных номерах – и его содержимое тут же бы изменилось.

Сара не знает, что находится на кубе, который она принесла. Вероятно, там какая-то мощная программа, способная украсть нужную информацию, пробить путь через барьеры, окружающие базы данных, позволяющая ее скопировать. Она понятия не имеет, хорошо ли сработала эта программа – заставила ли она сработать сигналы тревоги где-нибудь во Флориде или выполнила все незаметно. Если программа достаточно хороша, она не только скопирует информацию, но и изменит ее, заложив в основу вражеского кода поток дезинформации, а может, изменив инструкции, сломает маркетинговые схемы врага.

Пока индикатор мигает, Сара встает и осматривает каждый укромный закоулок номера, каждую поверхность, к которой она могла прикоснуться, стирая все эти следы кончиками пальцев в перчатках. Дом и Принцесса молчат.

Проходит одиннадцать минут, и компьютер сообщает, что все готово. Сара извлекает кубик и вновь прячет его на пояс. Ей сказали подождать несколько часов, но в соседней комнате лежит мертвец, и все внутри ее кричит, что пора бежать. Она садится перед компьютером и, жадно глотая воздух, низко опускает голову. Потом она понимает, что дрожит всем телом. Сара пытается успокоиться, думает о билетах, о далекой и недосягаемой прохладной темноте космоса, в которой светится голубой диск Земли.

Через два часа она вызывает такси и спускается по холодной, гулкой лестнице. Охранник кивает ей: его работа – не пускать людей внутрь, а не мешать им выйти наружу. Он даже возвращает ей ингалятор.

Она мотается по всему городу на самых разных такси: в одном месте она оставляет атласную куртку, в другом – потуже затягивает талию и снимает подтяжки, в третьем – меняет майку и сумку: теперь они светятся желтым, как стоп-сигнал. Она уже не жокей, она снова девчонка из «грязи». Ночное путешествие заканчивается в «Пластиковой Девчонке»: четыре утра, а заведение все еще работает. Она входит внутрь и привычные звуки «грязной» жизни наваливаются на нее. Сара вновь чувствует себя как дома. Это ее мир – здесь она знает каждый закуток. Она заходит в комнату в задней части дома и звонит Каннингему.

– Забирай свой кубик, – говорит она и заказывает ром с лаймом.

К его приходу она уже взяла напрокат анализатор и наняла несколько качков. Канингем приходит один, в руке сверток. Мужчина плотно закрывает дверь.

– Принцесса? – спрашивает он.

– Мертва.

Каннингем кивает. Кубик лежит на столе перед ней. Она протягивает руку.

– Посмотрим, что ты принес, – говорит она.

Сара проверяет наугад три флакона, и, судя по показаниям анализатора, перед ней хлорамфенилдорфин с чистотой 99,8 процента и выше. Она улыбается.

– Забирай куб, – говорит она, но он сперва вставляет его в настольную деку, чтобы убедиться, что там есть нужная информация. Затем кладет в карман и направляется к двери.

– Если я тебе понадоблюсь, – говорит она, – ты знаешь, где меня найти.

Он замирает: ладонь лежит на дверной ручке. Глаза странно мерцают, словно он внезапно узнал о чьей-то скорой гибели.

Сара знает, что здесь, на Земле, он всего лишь исполняет приказы какого-то из орбитальных блоков. Она даже не знает, какого именно. Каннингем инструмент, добровольно избравший этот путь, покорный и безмолвный, и она презирает его за это, но в то же время они оба знают: если бы ей предложили его работу, она бы не раздумывая отдала за это и содержимое только что переданного ей пакета, и вообще все, что у нее есть.

– Через час я буду у стартового комплекса, – говорит он. – Возвращаюсь на орбиту.

Она одаривает его усмешкой.

– Может, мы с тобой там и встретимся, – говорит она.

Он, не сводя с нее глаз, кивает, потом начинает что-то говорить, но внезапно обрывает речь на полуслове, как будто понимает, что все это бессмысленно.

– Будь осторожна, – говорит он и уходит, даже не взглянув на нее. Один из нанятых ею охранников заглядывает в комнату.

– Все в порядке, – говорит она. Охранник кивает. Она смотрит на лежащий перед ней сверток и внезапно чувствует пустоту в груди: она должна радоваться, но в душе лишь бескрайний вакуум. Спиртное безвкусно, как ячменный отвар, а в голове, в такт миганию светодиода, пульсирует боль. Она расплачивается с наемниками и берет такси до круглосуточно работающего банка. Там она снимает ячейку, в которую кладет эндорфин. Потом она отправляется домой.

В пустой квартире стоит гул. Сара отключает надоевший светодиод и выбрасывает одежду в мусорное ведро. Обнаженная, она возвращается в свою комнату. На ночном столике – голография Принцессы. Сара нерешительно протягивает руку, переворачивает изображение лицом вниз и падает на кровать, проваливаясь в гостеприимную тьму.

ОНА ПРЕКРАСНА И ЖАЖДЕТ ТЕБЯ ЖЕСТОКАЯ И НЕЖНАЯ У «ТЕРРИ» СЕЙЧАС

Ночью она просыпается от скрипа двери.

– Дауд? – спрашивает она, а в ответ слышит лишь стон.

Он весь в крови – и вместо одежды на нем лишь простыня. Чучело, тяжело дыша, едва его удерживает.

– Ублюдок, – говорит он.

Она берет Дауда на руки, как ребенка, и несет его к своей кровати. Его кровь течет по ее рукам, по ее груди.

– Этот ублюдок решил оторваться по полной, – продолжает Чучело. – Я отлучился всего на минуту.

Сара укладывает Дауда на кровать и разворачивает простыню. Из горла сам собой вырывается стон, она зажимает ладонью рот. Тело Дауда исполосовано ранами – похоже, его клиент решил воспользоваться утяжеленным кнутом. Юноша слабо пытается пошевелиться, вскидывает руку, словно прикрываясь от удара.

– Не шевелись, – говорит Сара. – Ты дома.

Дауд морщится от боли.

– Сара, – чуть слышно выдыхает он и начинает рыдать. Сара чувствует, что и у нее на глаза наворачиваются слезы. Она переводит взгляд на Чучело.

– Ты ему что-нибудь давал? – спрашивает она.

– Да. Эндорфин. Сразу же.

– Сколько?

Он непонимающе смотрит на нее.

– Много. Не знаю.

– Ты должен был оставаться в соседней комнате! – рявкает она.

Чучело отводит глаза.

– Ночь была сложной. Меня не было всего минуту.

Она снова переводит взгляд на Дауда.

– На это ушло больше минуты, – говорит она и выдыхает коротко, зло: – Пошел на хер отсюда!

– Но…

В ее глазах вспыхивает дикий огонек. Она хочет порвать его в клочья, но сейчас и без того слишком много дел.

– Пошел на хер! – повторяет она. Он колеблется еще мгновение, затем поворачивается и уходит прочь.

Она промывает раны и дезинфицирует их. Дауд чуть слышно плачет, хватая ртом воздух. Сара находит его инъектор, наполняет эндорфинами и наугад подбирает дозировку. Укол – Дауд тихо шепчет ее имя и засыпает. Некоторое время она молча сидит рядом, проверяя, нет ли передозировки, а затем накрывает его одеялом и выключает свет.

– Спи, – говорит она. – Скоро мы купим билеты на орбиту.

Она наклоняется и целует его в гладкую щеку. Окровавленная простыня отправляется в мусорное ведро. Дауд обычно спит на диване в гостиной, так что сейчас она, убедившись, что он заснул, переходит в соседнюю комнату и, не раскладывая диван, ложится на него.

В комнате по-прежнему царит гул.

РЕЗУЛЬТАТЫ ТОТАЛИЗАТОРА ТАМПЫ ПО СОСТОЯНИЮ НА 8 УТРА В ЧЕРТЕ ГОРОДА НАЙДЕНО 12 ТРУПОВ… СЧАСТЛИВЫЕ ПОБЕДИТЕЛИ ПОЛУЧАТ ВЫИГРЫШ 5 К 3

Взрыв настолько силен, что отбрасывает диван к противоположной стене. Горячий порыв ветра выбивает воздух из груди, мир уходит из-под ног – словно она летит в падающем лифте, – а потом Сара чувствует новый удар, когда на нее обрушивается стена. Со всех сторон раздаются крики – даже Принцесса так не кричала. Языки пламени, похожие на вспышки алого лазера, лижут стены.

Она с трудом поднимается на ноги и спешит в другую комнату. Ее кровать пылает. Дауд распростерт в углу комнаты, и от его тела осталось лишь кровавое месиво. Она зовет на помощь, но все, что ей удается сделать в одиночку, это оттащить его тело к провалу в стене.

На востоке разгорается рассвет. Кажется, Дауд шепчет ее имя.

ТЕЛО ПРОСИТ РАБОТЫ?

ХОТЬ СЕЙЧАС

Водитель «скорой помощи» требует предоплату, она открывает личный кабинет на компьютере и переводит ему столько акций, сколько он просит. По дороге в больницу Дауд умирает трижды, и врачи, вытаскивая его с того света, требуют каждый раз все больше денег.

– Сможете заплатить, леди, и с ним все будет в порядке, – говорит ей водитель, оценивающе разглядывая ее нагое тело. – Мы сделаем все что угодно.

Уже в больнице, когда Сара наблюдает за работой врачей, ей сообщают, сколько это будет стоить. Нужно срочно, в течение нескольких дней, решить, как превратить эндорфин в деньги. Со всех сторон шумят медицинские аппараты. Вокруг снуют полицейские, страстно желающие узнать, почему кто-то выстрелил в их дом кумулятивным зарядом – и стреляли при этом из здания через дорогу. Она говорит им, что понятия не имеет. Вопросов у полицейских много, но чаще всего спрашивают именно об этом. Она не выдерживает, сжимается в комок, опускает голову, они, переминаясь с ноги на ногу, смотрят на нее, а затем уходят.

Ингалятора у нее сейчас нет, но все, что ей надо в данный момент, это жесткое пламя – оно позволит сохранить ясность мысли, удержаться на плаву. Разум изо всех сил пытается разобраться в происходящем. Побывав в ее комнате, люди Каннингема узнали, в какой комнате она спит. Они подождали, пока погаснет свет и она заснет, а затем выстрелили. Причем выстрелили так, что комнату гарантированно разнесло вдребезги. Они не поверили, что Сара никому ничего не расскажет, что Сара не попытается воспользоваться тем, что она узнала, чтобы шантажировать их.

– Разве мне было кому рассказать? – шепчет она.

Она вспоминает, как Каннингем печально смотрел на нее в «Пластиковой Девчонке». Он знал. И пытался по-своему предупредить ее. Может, он и решения-то сам не принимал, может, даже спорил. Но какое дело орбиталам до девчонки из «земной грязи», если они и так уже убили миллионы таких же, а остальным позволяли жить лишь пока те могли стать полезной валютой?

Гетман плавно, как кошка, проскальзывает в комнату. В ухе блестит золотая серьга, а в мудрых, влажных глазах блестит знание грязного преступного мира.

– Мне очень жаль, mi hermana, – говорит он. – Я понятия не имел, что до этого дойдет. Я хочу, чтобы ты это знала.

Сара тупо кивает.

– Я знаю, Михаил.

– Я знаю людей на Западном побережье, – продолжает Гетман. – Ты сможешь поработать на них, пока Каннингем и его люди не забудут о твоем существовании.

Сара бросает на него короткий взгляд, а затем переводит глаза на кровать, окруженную жужжащими и шипящими автоматами. Она качает головой:

– Я остаюсь здесь, Михаил.

– Ты совершаешь ошибку, Сара, – вкрадчиво говорит он. – Они снова нападут.

Сара молчит. В душе лишь пустота. И если она снова бросит Дауда – эта пустота останется навечно. Гетман замирает на несколько долгих, неловких мгновений, а затем уходит.

– Я уже почти выбралась на орбиту, – шепчет Сара.

Снаружи под безумным солнцем, кишит «грязь». Жители Земли снуют вокруг, ищут свой билет наверх, пытаются найти хоть что-то, способное приблизить их к исполнению мечты. Все вокруг играют по чужим правилам. Сара почти выбралась на орбиту. Счастливый билет сам лег в руки, но судьба извернулась, как Ласка, и остается лишь изорвать этот билет в клочья и раздать его людям на улице: для того чтобы автоматы у кровати продолжили шипеть и гудеть и тот, кого она любит, остался жив. У нее нет выбора. И когда девчонки играют по чужим правилам, они могут лишь играть как можно лучше.

Глава 3

Жарким солнечным днем он прибывает в Колорадо. На задворках сознания Ковбоя все тянет и тянет печальную мелодию стальная гитара.

– К копам я испытываю определенное уважение, – говорит он, – к наемникам – нет.

Аркадий Михайлович Драгунов, прищурившись от яркого солнца, бросает на него короткий взгляд. Белки его глаз пожелтели, став цвета слоновой кости, а радужки теперь словно сделаны из старой стали, темной, как меч.

Затем он кивает. Именно это он и хотел услышать.

В душе у Ковбоя растет недовольство, поднимаясь красной песчаной бурей. Ему все больше не нравится этот человек, не нравится его подозрительность, его извращенная ненависть. От волнения бегут мурашки – по коже, по разуму, даже, кажется, по кристаллу, вживленному в череп. Миссури. Наконец-то. Но Аркадий словно не понимает всего величия происходящего, он просто хочет поставить Ковбоя на место, хочет напомнить ему, что он здесь царь и бог, что Ковбой обязан служить ему как раб. Но Ковбой в эту игру играть не собирается.

– Чертовски верно, – говорит Аркадий. – Мы знаем, что они предлагают свои услуги Айове и Арканзасу. Нам этого не нужно.

– Если меня обнаружат, я сделаю все, что смогу, – говорит Ковбой, прекрасно понимая, что напрямую сейчас говорить нельзя. – Но пусть они сперва меня найдут. Я все продумал и смогу остаться незамеченным.

На Аркадии шелковая рубашка бледно-фиолетового цвета без ворота и с широкими рукавами, вышитый грузинский пояс, дважды обернутый вокруг талии; узкие черные брюки с вышивкой на лампасах и столь же узкие сапоги-казаки, начищенные до блеска. Волосы то и дело встают дыбом и разбрасывают искры – все по последней моде Гаваны из Свободной зоны Флориды – или, как он сам говорит, криомакс. Ковбой знает, что до криомакса ему далеко, да и это не в характере Аркадия: он следует за модой, а не задает ее. И сейчас он просто пытается произвести впечатление.

В разговоре Аркадий любит приобнять собеседника за плечи, нависнув над ним всем своим массивным телом; но это лишь показуха – его сердце словно отлито из стали, а в глазах стынет лед. И у него нет и не было друзей. Посредники считают друзей балластом.