Наследство. Исторические эскизы

Надежда Ламба

Наследство. Исторические эскизы

Преступление – это запущенный,

неизбежно возвращающийся бумеранг.

Минувшее проходит предо мною –

Давно ль оно неслось событий полно

Волнуяся как море-окиян?

А.С. Пушкин «Борис Годунов».

ВСТУПЛЕНИЕ

1740 год – сколько событий! 12 августа около пяти часов по полудни.

Бум! – Бум! Как артиллерия-то палит – Бум! – Бум! – Бум! – весь Петербург

сотрясается громом. Бум! Бум! – родился наследник престола, будущий император

Иван VI! Бум! Бум! Vivat! Vivat! Vivat! Да здравствует новорожденный император!

Бум! – Бум! – Бум! – Бум!

– Во! … славно палят детушки, ай, славно … вот также на рождение дочери

Елизаветы царь Пётр палил – старый гвардеец Митрич с удовольствием

вслушивается в артиллерийский гром. – 1709 год был, э-эх … после Полтавы

возвернулись тогда.

– Расскажи Митрич про Полтавскую баталию – просят молодые гвардейцы.

– Да что сказывать-то …, слыхали уж всё – с явным удовольствием

отнекивается старик.

– Расскажи Иван Митрич, уважь – весело гомонящие Преображенцы

окружили седого ветерана.

– Ладно, робятки, слухайте. Ночь тихая, тёплая была … звёздная. У костра

сидим. Митроха петь был горазд. Запел грустно, тоскливо так. Ведь как чуял, погиб

в баталию Митроха-то … – Митрич вздохнул, перекрестился, помолчал. – Я-то, вишь, сам не заметил, как заснул. А тут ещё светать не начало – загромыхало. Я

вскочил, кричу: «Бежим, братцы! Гроза!» от, смеялись с меня … хо-хо … Шведы

нас пулями с картечью замочат …

А стояли-то мы у монастыря, что на горе. Бой оттудова как на ладони видать.

Шведы к редутам нашим подступать ладятся. Нешуточная баталия завязалась –

пушки грохочут, стрельба цокотит, ужасть, дым такой, что ничё не видать.

Поразвеялось – глядим, шведы-то к лесу бегуть. Во как! – и Митрич оглядел всех со

значением. – А нам-то, слышь, досадно, уж и ропот пошёл: «Да сколь под

монастырскими стенами, эдак, торчать будем?!»

А тут, слышь, капитан бежит: «Во фрунт, робята, царь Пётр проезжать будет».

В един миг построились, ждём. И точно, царь Пётр шибко скачет, глаза огненные, куды … енералов всех обогнал: «Не помышляйте, что сражаетесь за Петра, а за

отечество, Петру вручённое». Вот, что царь Пётр сказал. Ура-а-а! В баталию

ринулись. Бегу – пули свистят, ядра летят, шум, лязг, крик; пот льётся, сердце

стучит, бегу, что лечу, ног под собой не чую. Вот они шведы – схлестнулись.

Рубим, колем, давим, ужасть страсти какие! Дрогнули басурманы проклятые, побежали. А нам то и любо – гоним, колем, рубим, лихачим. Гляжу – знаменосцы

их, ой-ёй … улепётывают. Ну, мы с Митрохой – он одного штыком, я другого

прикладом – хрясть!, а третий-то, хо-хо … знамя кинул и дай бог ноги. Я знамя

тащу, головой верчу – Митроха-то где? А он, сердешный, лежит, землю обнимает. А

тут чтой-то как зашипит позади, и меня жаром шибануло, ой-ёй …, земля кругом

пошла …, тёмно, глухо …, пропало всё. А как глаза открыл – божешь ты мой – царь

Пётр на меня глядит. Слышу: «Храбрый солдат, такие нужны России».

Вот так и сказал. – Митрич слезливо заморгал и со значением поднял вверх

палец.

Столпившиеся вокруг него Преображенцы уважительно разглядывают, всегда

красующуюся на груди старика серебряную медаль (награда за Полтавскую битву).

– А сейчас, это что ж такое? … – иноземцы русским воинством правят …

тьфу! … для чего воевали? За что воевали? … Э-эх … Минихи- Бироны-Манштейны

… это порядок, а? … – Митрич машет рукой, залпом выпивая поднесённую чарку

водки.

Бум! Бум! Vivat! Vivat! – родился наследник престола, будущий император

Иван VI – громом пушек сотрясается Петербург. Бум! Бум! Vivat! – гремят, грохочут пушки, а солнце, ярко сиявшее весь день, за тучею скрылось. Невидимые

днём звёзды созвездия Льва расположились на редкость неблагоприятно – судьбой

родившегося всегда будут управлять другие, исходя из своих корыстных интересов.

Однако, в век Просвещения астрология не была в чести и неудивительно, что

гороскоп новорожденного наследника престола не был составлен. Как и всё в мире, каждая Судьба имеет свои причины и следствия. А предназначения высших миров

всегда обоснованы.

Бум! Бум! – Да здравствует будущий император Иван VI! – гремят, грохочут

пушки, а в Коломне над Маринкиной башней вороньё пеплом проклятым мечется.

Бум! Бум! – изрыгает пламя пушка, а красавица цесаревна Елизавета

примеряет новое платье.

– Ах, вот если б сюда кружево бельгийское пустить! – она мечтательно

щурится. – Как хорошо, как прекрасно было бы … – вздыхает – как всегда нет

денег! – Елизавета в досаде отворачивается от зеркала.

Бум! – уже стоит архиерейский дом в Холмогорах.

Бум! – Шлиссельбургская крепость ждёт узника-императора.

Восприемница новорожденного сама императрица Анна Ивановна. В течение

двух часов не отходит она от племянницы. Слава Богу, сына родила Аннушка-то, наследника. Анна Ивановна очень довольна. Случилось всё так, как она и

рассчитывала, издалека всё прикинула. Загодя решила племянницу Анну выдать

замуж, и чтоб наследник народился. (Подсказали ей это Остерман и Левенвольде, однако, Анна Ивановна считала это решение своим). Ещё девять лет назад в 1731

году потребовала Анна Ивановна всеобщей присяги на верность своих подданных

тому наследнику, которого в будущем выберет она сама. (Сноска: Анна Ивановна

восстановила Устав Петра Великого от 1722 года о наследии престола, по которому

самодержец имел право назначить себе в приемники любого из своих подданных.) Недоумевали, а присягали, раз самодержица повелела.

Ладно-то как получилось, ох, как ладно – малыш здоровый, крепенький, Иваном назовём в честь батюшки. Вот так, апосля меня на Руси Иван VI царствовать будет. Охо-хо … потомкам портомои, Лизке с Чёртушкой, теперь

царства не видать. (Сноска: Портомоей называли жену Петра I императрицу

Екатерину I, так как в юности она была прачкой. Елизавета и Анна – дочери

Екатерины I, Чёртушкой называли при дворе внука Петра I от старшей дочери

Анны, герцога Голштинского, будущего императора Петра III).

Да уж, расстаралась Анна Ивановна – и ум государственный, и

дальновидность проявила.

Мудрая царица Анна, вот так и скажут. Императрица удовлетворённо-

счастливо улыбаясь, вытирает пухлой большой ладонью пот со лба – так и скажут.

Ванечка у меня будет. Где им царя-то воспитать. Нянчить будет Анна Фёдоровна, кормилицу тоже сама подберу.

А ведь по началу-то не всё ладно было. Как жених-то сперва не понравился, ой-ёй, как не глянулся, заморыша какого-то Левенвольде привёз, даже осерчала

тогда маненько. Ох, глаз да глаз за всем нужен. Анька-то что учудила, глупая, влюбилась в этого красавца наглеца польского, а ей, Анне, пришлось всё улаживать.

Ничего, в Польшу укатил, Линар-то её, а племянницу под замок, чтоб не

вольничала. А на обручении, Анька-то, как расплакалась, да ещё за шею-т

обхватила, в плечо уткнулась и ревёт, глупая, так что и Анна Ивановна в голос

заревела, жалко, всё-таки родная кровь. Ах-ты-ж, припозорились тогда … не

хорошо.

Дядюшку царя Петра восхваляют все, а о наследнике он озаботился, а? Куды

там, сына своего Алексея казнил, не пожалел, убивец … жаль брата … ни за что

пропал человек, а то сейчас правил бы царь Алексей II. Сколько годков-то ему б

теперь было? … никак 50 …, о-хо-хо … ну да ладно …

Анна Ивановна своей грузно-тяжёлой мужеподобной походкой идёт по

дворцовому парку. Ворон-то сколь налетело, ах ты ж беда, раскаркались чернявые, жаль, ружьеца-т нет.

Вдруг, вздрогнув, приостановилась царица.

– На Волынского как похож! – Новый караульный вытянулся в струнку.

– Убрать! Чтоб не было его здесь! – резко распорядилась царица.

Так до конца своих дней не понял тот караульный, чем так не угодил

государыне-матушке.

И зачем надо было так своевольничать, а? Это зачем затеял такое? Реформы

тайком насочинял, законы новые навыдумывал. Не хорошо … Эх, Артемий

Петрович, чем не жилось-то тебе? – неожиданно вдруг стало жаль, недавно

обезглавленного, кабинет-министра Волынского. (Сноска: Волынский Артемий

Петрович 1689-1740гг. С 1738 года кабинет-министр. Будучи недоволен

государственным устройством России, составил проект, в котором требовал участия

дворянства в управлении в виде сената, составленного из представителей знати и

нижнего правительства из среднего и низшего дворянства; также предлагал

реформировать образование, финансы, правосудие. Был обвинён в политическом

заговоре, арестован и, после допросов и пыток, казнён 27 июня 1740 года.) Э-эх ..

вечно надоедал делами государственными. А учтивый-то какой был – поклонится, и

ножкой шаркнет, и голоском эдак доложит всё вкрадчиво, а сам, змий проклятый

чего творил, а? … за её спиной, тайно! Обидел свою государыню, ох, как обидел …

Это зачем законы-то новые? Значит она плохо правит, значит так получается? Это

она-то плохо правит?! Упрекать посмел Её, Самодержицу, пёс шелудивый, дескать

герцогу Бирону на конюшни из казны отпускается в 30 раз более средств, чем на

всю артиллерию. Ну и что с того? А царь Пётр, всеми восхваляемый, для своей

портомои деньги на бриллиантовую корону для коронации где взял? Из казны и

взял. Сколь понадобилось, столь и взял, и никто на него за то не лаялся. И она для

друга сердешного никаких денег не пожалеет, и никто ей тут не указ.

Хмурится, вздыхает императрица.

Совсем обнаглел Артемий Петрович, всё просчитал, везде свой нос сунул.

Заумничался … вот и получил. Ох!, голова-то как полетела! Кровища брызнула …

о-ох!!! Дружки-то твои тебя к посажению на кол присудили, а я милость проявила –

вырезать язык и голову отсечь приказала. Как же, оценит он милость царскую, поди

на том свете всё скулит да жалобится.

Нахмурилась, словно в ознобе передёрнула полными плечами царица. Боялась

смерти она, того света, ох как боялась.

И к другим милость явила, потому как страх божий в душе имею. Это она-то

плохо правит?! А вот друг сердешненький так и очень даже доволен ею. Любит её

Эрнст Иоганн, ох как любит. Чего ж не сделаешь для друга сердешного, вот даже

верхом ездить выучилась, чтоб почаще вместе с ненаглядненьким бывать.

Ох душно … уморилась – Анна Ивановна блаженно усаживается в своё

любимое кресло у раскрытого окна. Идёт мимо прохожий. Царица окидывает его

острым взглядом.

– А ну, поди сюда – подзывает государыня. – Ты поштё ж это в таком

непотребном виде по городу ходишь? И не стыдно по главной прошпекте, перед

дворцом, в рваной шляпе казаться? – строго выговаривает Анна Ивановна.

– Прости государыня-матушка, оплошал … беден я, купить шляпу-то не на

что … – конфузится незадачливый прохожий.

– На вот тебе полтину, купи себе шляпу и чтоб отечество не позорил боле, стыдоба.

– Благодарствую – суетливо кланяется прохожий – премного благодарствую, Ваше Величество. Обязательно-непременно куплю себе новую шляпу – и прохожий

старается как можно скорее исчезнуть с придирчивых глаз государыни.

За окном загалдели вороны. Анна Ивановна быстро схватывает своё ружьецо, высовывается из окна и точными, меткими выстрелами убивает нескольких птиц.

– О … Ваше Величество … меток глаз, ловка рука – склонился в поклоне

фельдмаршал Миних. – Редкий женщина может так преизрядно стреляйт.

Императрица одаривает его благосклонным взглядом.

Анна Ивановна тяжело поднимается по широкой беломраморной парадной

лестнице. Устало входит в свои покои. На комоде, роскошно изукрашенном

позолотой, лежит письмо. Послание от княгини Наталии Борисовны Долгорукой. Из

Сибири. Просит княгиня позволения быть рядом с мужем. О чём просит …? –

казнён он.

Нахохлившись чёрной вороной, уставя мрачно-невидящий взгляд в пустоту, замерла царица.

Да как же посмели они так опозорить её вселюдно?!! – всколыхнулась давняя

обида. Через кандитки эти поганые власть её самодержавную ограничить

вздумали!!! (Сноска: После смерти императора Петра II, Верховный тайный совет

выдвинул кандидатуру Курляндской герцогини Анны Ивановны в императрицы, так

как она была дочерью царя Ивана Y, соправителя и брата Петра I. Её власть решили

ограничить кондициями (условиями), которые должны были привести к созданию в

России парламента. Но на деле они были составлены в интересах князей Долгоруких

и князей Голицыных. Это возмутило дворянскую общественность. Начались

раздоры и смута. Властолюбие одних, распри и склоки других, глупость третьих, наглость четвёртых и трусость всех вместе привели к тому, что была упущена

реальная возможность конституционно-монархического правления в России. 25

февраля 1730 года, при восшествии на престол, императрица Анна Ивановна «при

всём народе изволила их (кондиции) приняв, изодрать.» Где же это видано, чтоб

царскую власть ограничивать?! Все цари русские, предки её, самодержавно правили, а она что ж, дура какая?!! Её, законную наследную царевну, власти лишить хотели!!

– глаза заблистали непрошенными слезами. – Ну и выкусили, как порвала писульки

их скверные – все затряслися и приползли с робостью великой, пониманием, да

повинилися. Да как посмели они!? Да за такое-то дело любой царь всех

злоумышленников под корень извёл бы, а она, душа добрая, только окаянных князей

Долгоруких в Сибирь сослала. Так даже там князь Иван не унялся. Ладно человек

хороший нашёлся, уведомил.

«Князь Иван Алексеевич Долгорукий, как выпьет (а это почитай каждый

день), так её Величество императрицу Анну всякими поносными словами жалует» -

подъячий Тишин отписал.

Тяжело задышала мощная грудь, ярким видением казнь Ивана Долгорукого

вспомнилась.

В судорожных конвульсиях дёргается окровавленный обрубок, замерла толпа

вкруг эшафота. Голову скорей руби! Полетела голова. Ужасный обрубок истекает

кровью на грубо сколоченных досках. Смотрит царица, дыхание перехватило …

жутко … перевела взгляд на толпу, на уставшего палача.

Тяжко править-то как … князя Ивана к колесованию присудили, а она, душа

добрая, смилостивилась, четвертованием заменила. Ох, тяжка доля правительницы, ох тяжка, чтоб всё хорошо, ладно было, да по справедливости. Обо всём думать, про

всё помнить надо … даже про Тишина (что донёс на Долгоруких) не забыла – из

подъячего в секретари повысила да награду выделила в размере 600 рублёв. ( По её

материнскому указу награду Тишину выдавали в течение шести лет, так как он «к

пьянству и мотовству склонен»).

Что ж, казнён Иван Алексеевич, а вдова его, княгиня Наталья Борисовна, пусть в Петербург возвращается. В Сибирь-то ей вовсе и не надобно было ехать.

Сама пожелала, глупая.

Как графиня Шереметьева тогда в ноги кинулась:

– Не губи дитя, государыня-матушка! Позволь расторгнуть помолвку!

Дала своё всемилостивейшее согласие императрица.

А Наталья заупрямилась – выйду за князя Ивана Долгорукого, и всё тут. Все

уговоры напрасны, даже отца своего, престарелого Бориса Петровича, не

послушалась. Видать сильно жениха полюбила Наталья Борисовна. Ох-хо-хо … как

убивался, горевал, мучился граф Шереметьев. Сам, сам всё устроил, для любимой

дочери постарался – знатного да богатого жениха сыскал. За брата будущей царицы

сосватал. Ах, что за помолвка была Петра II с Екатериной Долгорукой! Роскошь,

блеск, богатство неслыханное! Всё рухнуло в одночасье. Кто бы мог подумать!

Петенька скончался, бедный, накануне своей свадьбы. Вот ведь как бывает. Где ж

можно всё учесть, предугадать. 30 ноября 1729 года была царская помолвка, свадьбу

на 19 января назначили, а он, лапушка, простыл, да ещё и оспой захворал. Бедный, бедный сиротка – всплакнула Анна Ивановна. Как Василь Лукич сказывал:

«Запрягайте сани. Хочу ехать к сестре». Последние словечки свои Петенька

вымолвил. (Сноска: Сестра Петра II великая княжна Наталья Алексеевна 1714-1728

гг. В ночь с 18 на 19 января 1730 года император Пётр II, внук Петра I, сын

казнённого царевича Алексея, скончался в возрасте 15 лет. Царствовал с 1727 года).

Вот уж истинно – неисповедимы пути Господни. Кто б мог подумать? В

тихости, безвестности жила она в Митаве, и вдруг, как снег на голову – посольство

из Москвы.

– На царство тебя герцогиня просим.

До сих пор поражается Анна Ивановна – откудова знал про то матушкин юродивый

Тимофей Архипыч?

Ярко вспомнилось былое. Урок танцев у них с сестрицей Катюшей был, менувэт учитель показывал. Царица-матушка вошла. Аннушка расстаралась вся – и

ножку вытянула, и склонилась самым прекрасным образом. Прасковья Фёдоровна с

досадой фыркнула: «Чисто корова топчется!».

Не смогла слёз сдержать царевна, из залы выбежала, а тут юродивый:

– Ай-ай, не гоже царице плакать – глаза изумлённо вскинула – Царицею

будешь, Аннушка. – жарко-загадочно шепчет юродивый. – Корону златую вижу – на

голову кажет – Верь мне, Аннушка, токмо я это ведаю. Царицею будешь, обидчиков, ох, люто накажешь … ох, полетят с плеч головушки … – В глаза

пристально глянул, высоко подскочил, гикнул, в ладоши хлопнул и был таков.

Что ж, пусть приезжает опальная княгиня. Чтоб ценила доброту да милость

царскую.

Мрачнее тучи царица. Набежали тут шуты, шутихи, карлы да карлицы –

скоморошничают, шутят, толкаются – рассмешить, распотешить государыню-

матушку стараются. Нет, хмурится, печалится царица. Видать государственные

заботы покоя не дают.

– Матушка-государыня, из деревни бабу привезли. Говорят, козой она

обратиться может.

– Как так, козой? – встрепенулась Анна Ивановна.

– И козой, и собакой, матушка – кривляясь, прыгает вкруг неё шут.

Чёрные, мрачные глаза царицы глядят заинтересованно. Шуты в неистовом

бесновании скачут, блеют, лают, хохочут.

– Вон пошли, дураки! Все, все!

Испуганными мышами разбегается придворное скоморошество.

Императрица, задумываясь, успокаивается.

– Как же это в козу она превращается? … ?, ишь … чего только не бывает …

как же это в козу …? – Решительно хлопнув в ладоши, приказывает – перо, бумагу, живо!

– Ш-ш-ш … почтительный шелест-шёпот, всё замирает. Государыня

соизволяет указ писать.

В благоговейной тишине Анна Ивановна скрипит пером:

«По поводу пойманной волшебницы Агафьи Дмитриевой собрать комиссию и

учинить ей «пробу» – сможет ли она, как говорили, обернуться козой или собакой».

(Сноска: Комиссию собрать не пришлось, так как баба Агафья вскоре умерла в

Тайной канцелярии.)

Да вот ещё, Салтыкову в Москву отписать надобно …

«Семён Андреевич! Изволь съездить к Апраксину и сам сходи в его казенную

палату, изволь сыскать патрет отца его, что на лошади писан, и к нам прислать, а он, конечно в Москве, а ежели жена его спрячет, то худо им будет».

Патрет в малый дворец в нижнюю залу помещу, хорошо там встанет.

Покончив с делами, Анна Ивановна направляется к любезному её сердцу Ванечке.

Опочивалня младенца-императора. Сказочно-дивно-благолепно!

Неужели это творение рук человеческих? От божественной красоты дух

захватывает: по стенам в красочном злато-малиново-малахитном орнаменте парят

чудные райские птицы – глаз не оторвать!, радостной неземной красотой чаруют

причудливо-роскошные цветы. О … эти обои вышиты по эскизам гениального

живописца Каравака. Разнообразный шелк, гродетур, фланель, тафта, серебро в

нитках и шнурах, золотой и серебряный позумент, широкий и узкий –

изысканнейший дорогой материал, из которого создано это великолепие. Не менее

чаруют нарядно-роскошные, в тон подобранные, оконные и дверные занавеси. Алое, мягко-пышное сукно, которым обит пол, заглушает шумы и скрипы в опочивальне

царственного младенца. У окна возвышаются, словно трон, обитые малиновым

бархатом и золотым позументом, маленькие высокие кресла на колёсцах. На

маленьких скамеечках, с изящно изогнутыми золочеными ножками, лежат

подушечки, покрытые алым сукном. Но самое значимое в этой райской

опочиваленке это, конечно же, прекрасная дубовая колыбель, обитая с «лица»

парчою, а внутри зелёною тафтою, где на мягком пуховом матрасике, среди

шелково-кружевного благолепия подушечек и одеялец безмятежно покоится, не

осознавая своего величия, новорожденный наследник престола – младенец Иван

Антонович. С какой безграничной заботой, лаской, вниманием ухаживает за ним

добрейшая Анна Фёдоровна Юшкова, старшая мамка царя. Красивая дородная

кормилица Катерина Ивановна безотлучно находится около будущего императора.

– Сиди, дура, младенца уронишь. – Добродушно бросает Анна Ивановна испуганно

всколыхнувшейся кормилице. Малыш оторвался от соска и ясными смышлеными

глазками глядит на двоюродную бабушку.

– Кормись, солнышко, дела государственные много сил потребуют. – Царица

осторожно похлопывает маленькую пухлую ножку. – Скоро наши ноженьки

побегут по дороженьке … Что не кормишь-то? А… всё … не хочет, не желает, накушалось наше солнышко. – Анна Ивановна берёт малютку на руки, тютькается, играет с ним. – Не даст себя в обиду Ванюша, грозным царём будет. Ай-ай, шалун

какой за палец бабушку покусал, рот-от беззубенький, ай-ай – смеётся царица

неожиданно тихонько, ласково.

Наш Ванюша в терему,

Сладка ягодка в саду,

Сладка ягодка в саду,

Что оладышек в меду.

Люли-люли люленьки, прилетели гуленьки.

Гусельки играют, пушечки стреляют.

Расти наша душечка,

Радость наш, Ванюшечка.

Иногда, вовсе не часто, допускаются к младенцу родители – Анна Леопольдовна и

Антон Ульрих. Встречи всегда происходят в присутствии царицы, чтоб не

натворили чего по недомыслию.

Вот в послеобеденный час легко скользит по паркету дворца изящный, очень

приятный человек лет тридцати пяти.

– Сударь, сюда пожалуйста, государыня ждет Вас. – Пред ним распахиваются

роскошно вызолоченные двери.

Был ли вечор в концерте, Василь Кириллыч? – вопрошает царица.

– Имел удовольствие. – Тредиаковский кланяется.

– А музыка на оду твою «Стихи похвальные России» понравилась ли тебе, батюшка?

– Преизрядно. – Ещё ниже кланяется поэт. – Очень великолепную музыку

сочинил господин Арайя. Придворная капелла Вашего Величества выше всех

похвал, голоса звонкие, чистые. Очень прекрасный концерт, Ваше Величество.

Оперу «Притворный Нин или Познанная Семирамида» также имел удовольствие

слушать. Смею заверить, восхищению моему нет предела. – низко кланяется

придворный поэт и секретарь академии наук Василий Кириллович Тредиаковский.

(Сноска: Для оперных спектаклей был построен огромный на тысячу зрителей театр, в который пускали всех желающих. Главное, чтобы человек не был пьян или грязно

одет.)

– И ты горазд, батюшка, вирши сочинять. Прочти-ка нам что-нибудь.

Польщенный Тредиаковский, встав в театральную позу, декламирует с

преизрядным мастерством:

– «Петух и жемчужинка». (басенка)

Петух взбег на навоз, а рыть начав тот вскоре,

Жемчужины вот он дорылся в этом соре,

Увидевши её: что нужды, говорит,

Мне в этом дорогом, что глаз теперь мой зрит?

Желал бы лучше я найти зерно пшеницы,

Которую клюем дворовые мы птицы.

К тому ж, мне на себе той вещи не носить;

Да и не может та собой меня красить,

И так, другим она пусть кажется любезна;

Но мне, хоть и блестит, нимало не полезна.

– Слыхали мы про то, – душа императрицы жаждет торжественно-звучного

стиха. – «Стихи похвальные России» слушать желаем.

Поэт вдохновенно читает:

– Начну на флейте стихи печальны,

Зря на Россию чрез страны дальны;

Ибо все днесь мне её доброты

Мыслить умом есть много охоты.

Анна Ивановна внимает благосклонно, чуть шевеля губами.

– Россия мати! Свет мой безмерный,

О благородстве твоем высоком

Кто бы не ведал в свете широком?

Чем ты, Россия, не изобильна?

Где ты, Россия, не была сильна?