Первая любовь Ромки

Завуч. Как всегда, в самый “удачный” момент. Стояла на лестнице, глядя сверху, будто с трибуны судей. Рукам даже не надо было складываться на груди – и так всё ясно.

– Мы… э… – Ромка почувствовал, как сцена резко поменяла жанр. – Обсуждаем… правила честной игры.

– С мячом в коридоре? – бровь завуча поднялась. – И с толпой зрителей? Прекрасная площадка для честной игры.

Старшеклассники тут же поскучнели. Тот, что с мячом, быстро опустил голову.

– Мы просто… уже уходили, – забормотал он. – Товарищ завуч, всё нормально.

– Уходили вы? – она кивнула на них. – Уходите.

Десятиклашки, как ни странно, послушно ретировались, по пути всё-таки сунув мяч одному из малышей. Тот вцепился в него, как в спасательный круг.

– А вы, Романов, – взгляд завуча уткнулся прямо в него, – задержитесь.

Толпа начала рассасываться, обсуждая всё произошедшее вполголоса. Маленькие с мячом смылись первыми. Серёга сделал шаг вперёд:

– Товарищ завуч, он же…

– Сергеев, – она даже не взглянула на него, – вы сейчас идёте на урок, и вам крупно повезло. А вот у Романова сегодня день тесного общения с дисциплиной.

Когда коридор опустел, завуч медленно спустилась на ступеньку ниже.

– Итак, герой, – произнесла она. – Вы уже отличились в столовой. Теперь устраиваете митинг в коридоре. Вам мало проблем?

– Я просто… – Ромка сжал кулаки в карманах. – Не мог смотреть, как они мелких прессуют.

– Это похвально, – неожиданно тихо сказала она. – Хвалить за это – одно. Но новый год начался, а вы уже во всех “горячих точках”.

Он молчал, глотая оправдания. В глазах завуча читалось не только раздражение, но и усталость.

– Так, – наконец вздохнула она. – Поступим так: за котлету и театр в коридоре – наряд. Сегодня после последнего урока вы убираете свой класс. И, если останется время, – коридор.

– Один? – вырвалось у него.

– Можете позвать добровольцев, – сухо ответила она. – Если найдёте тех, кто разделит с вами это геройство. А теперь – на урок. И, пожалуйста, без продлённых репетиций.

Ромка кивнул и поплёлся по коридору. Внутри всё кипело: вроде бы правильно сделал – заступился, а в итоге опять крайний. Как на поле, когда подставляешься под удар за команду, а в протоколе – «фол Романова».

– Капитан, – шепнул ему на ухо Серёга, вынырнув из дверей класса, – ты хоть скажи, когда у тебя там субботник. Я приду, буду морально швабру держать.

– Сначала узнаю, выживет ли капитан после ещё одного разговора с завучем, – буркнул Ромка. – А потом уже будем распределять позиции.

После последнего урока класс быстро сдулся, как шарик после праздника. Все с криками «покааа» высыпали из кабинета, только Ромка остался, как наказанный герой. Швабра стояла в углу, ведро уныло блестело мутной водой. Серёга пообещал «заскочить помочь», но его срочно утащили на какой-то кружок, и в итоге капитан мёл полы в гордом одиночестве. Пыль, обёртки, чей-то забытый фантик от шоколадки – всё это липло к совести и к швабре одновременно.

К моменту, когда он дотащился до спортзала, тренировка уже шла. Пацаны гоняли мяч, сетка хлопала, Павел Сергеевич свистком раздавал указания. Ромка ворвался, запыхавшись, в помятой форме – после мытья пола по пути ещё умудрился вмазаться плечом в дверной косяк.

– А вот и наша звезда, – сухо прокомментировал физрук, глянув на часы. – Романов, вы у нас по какому расписанию? По лунному? Разминка давно закончилась.

– Я… меня задержали, – вытер лоб рукавом Ромка. – Уборка класса. Завуч сказала…

– Потом расскажете завучу, как вы опаздываете на тренировку, – отрезал тренер. – В игру!

Как только мяч коснулся ноги, всё на пару минут стало привычным: рывок, пас, крик «я свободен!», запах пота и пыли. Но сегодня что-то не клеилось. Пара неточных передач, один срезанный удар мимо ворот – и уже не тот уверенный капитан, а какой-то сбившийся метроном. Над ухом несколько раз прозвенел свисток Павла Сергеевича, резкий, нервный.

После финального свистка народ, уставший, но довольный, потянулся к раздевалке. Ромка тоже сделал шаг, но голос тренера остановил его на полпути.

– Романов, задержитесь. Остальные – марш в душ, живо.

Пацаны переглянулись, кто-то изобразил на лице «соболезную», Серёга тихо шепнул:

– Если что, я буду помнить тебя молодым.

Дверь в зал закрылась, стало непривычно тихо – только мяч одиноко катался возле линии и где-то капала вода из старой батареи. Павел Сергеевич снял свисток с шеи, повертел его в пальцах и устало посмотрел на Ромку.

– Ну что, капитан, – начал он. – Поздравляю. День второй – а вы уже в списке любимцев завуча и тёти Любы из столовой.

– Я не специально, – сразу выдохнул Ромка. – С котлетой это вообще был… творческий эксперимент.

– С котлетой мы потом поговорим, – хмыкнул физрук. – Мне завуч сегодня три раза напомнила, кто у нас «лицо школы на соревнованиях». И три раза это лицо было перемазано то соусом, то пылью коридора.

– Я заступился за мелких, – упрямо сказал Ромка. – Десятиклашки мяч отжимали. Я что, должен был мимо пройти?

– Вот это правильно, – Павел Сергеевич кивнул. – За младших заступаться – мужской поступок. Но делать это так, чтобы завуч потом требовала от меня «повлиять на вашего хулигана», – это уже талант.

– То есть, как ни сделай – всё равно виноват, – буркнул Ромка. – Если молчать – трус. Если лезть – хулиган. Классная логика.

– Романов, – голос тренера стал жёстче. – Я тебе сейчас не как учитель говорю, а как человек, который хочет, чтобы ты доиграл хотя бы до девятого. В школе всё завязано на бумажки. Завучу не напишешь, что ты «герой дня», ей важнее, что по коридору не орут и котлеты не летают. Понимаешь?

– Не очень, – честно ответил тот, сжав кулаки. – На поле я знаю, что делать: есть ворота, есть команда. А тут… будто я всё время в офсайде, даже если просто иду.

Павел Сергеевич какое-то время молчал, потом тяжело вздохнул.

– Я сегодня говорил с ней, – признался он. – Она прямо сказала: если Романов дальше будет устраивать цирк, вопрос о его участии в школьной команде поднимут. Ты мне можешь сколько угодно рассказывать про справедливость, но если тебя выкинут с турниров – нам это ничем не поможет.

– То есть меня могут… выкинуть? – слова прозвучали глухо.

– Если так пойдёт – да, – без привычных шуток сказал тренер. – Я за тебя вписался, но я не могу каждый раз прикрывать. Команда – это не только голы, это ещё и дисциплина. Ты капитан или клоун? Решай.

В груди у Ромки что-то неприятно щёлкнуло, как если бы мяч в последний момент попал не в ворота, а в штангу.

– Значит, всё, что я делаю, – фигня, – выдохнул он. – Голы, тренировки… Главное – чтоб котлеты не летали и коридоры были тихие. Класс.

– Не передёргивай, – поморщился Павел Сергеевич. – Я не говорю, что всё фигня. Я говорю: если хочешь продолжать играть – придётся иногда думать головой не только, как обвести защитника, но и как обойти грабли под названием «поведение».

– То есть я должен стоять, молчать и делать вид, что ничего не вижу, – в голосе Ромки зазвенела злость. – Тогда все будут счастливы.

– Ты должен научиться выбирать момент, – устало сказал тренер. – И форму. Вместо котлета-града – рот закрыть иногда. Иначе выбор сделают за тебя.

Он повесил свисток обратно на шею, давая понять, что разговор закончен.

– Я не хочу тебя выгонять из команды, Романов, – добавил уже мягче. – Но, если завуч припрёт к стене – мне придётся выбирать между всем составом и одним игроком. Подумай об этом.

– Я уже всё понял, – выдохнул Ромка, резко развернувшись. – Спасибо.

Дверь в спортзал хлопнула чуть сильнее, чем надо. В коридоре пахло влажной тряпкой и мелом, кого-то вызывали к директору, где-то смеялись над мемом в телефоне. Ромка шёл, глядя в пол, чувствуя, как злость поднимается от пяток до горла: на завуча, на котлету, на десятиклашек, на тренера, на эту дурацкую школу, которая умеет превращать даже правильные вещи в проблемы.

Хотелось пнуть стену, но он только сильнее сжал кулаки в карманах. Мяч, если его ударить, хотя бы отскакивает. А мир вокруг сегодня явно решил просто молча стоять и смотреть, как он разбивается сам.

Дом встретил не как крепость, где ждут героя, а как остановка “конечная”: холодный коридор, темновато, в прихожей горит один тусклый светильник. Куртка висит косо, кроссовки Димки валяются посреди прохода. В кухне шуршит вытяжка, телевизор в комнате бубнит новости.

– О, пришёл, – мама выглядывает из кухни, салфеткой вытирает руки. – В тапки попади хоть раз в жизни, Рома, а не в стены.

– Стараюсь, – бурчит он, пинком отодвигая Димкины кроссы. – Просто сегодня день промахов.

– Я слышала, – вздыхает мама. – Завуч звонила. Про котлету. Про коридор. Про то, что «ваш сын опять центр событий». Мы с ней теперь как подруги, только темы про тебя.

– Класс, – Ромка дёргает молнию на куртке. – У меня фан-клуб из взрослых женщин.

– Очень смешно, – мама качает головой. – Ром, я устала за тебя извиняться. Ты и в прошлом году обещал, что «возьмёшься за голову».

– Взялся, – усмехается он. – Просто она крутится, как мяч.

– Вот и шути потом, – мама возвращается на кухню. – Ужин на плите. Папа поздно, как всегда.

Слово «папа» повисает в воздухе, как напоминание о телевизионной рекламе: вроде есть, но потрогать нельзя. Ромка бурчит что-то невнятное, бросает рюкзак в свою комнату и идёт мыть руки.

В зале, на ковре, Димка сидит, раскидав вокруг себя цветной пластилин. На столике – картонка, на ней уже прилеплены кривые зелёные «деревья» и синий комок, подозрительно похожий на мяч.

– Смотри, – гордо говорит младший, даже не оборачиваясь. – Это стадион. А вот тут ты.

– Где «я»? – Ромка наклоняется ближе.

– Вот этот красный, – Димка тычет пальцем в размазанный овал. – Ты забиваешь гол. Все орут, и папа тоже.

– Папа вообще редко орёт, – криво улыбается Ромка. – Он у нас тихий болельщик.

– Он по телеку сидит, – серьёзно объясняет Димка. – Но всё равно видит.

Ромка треплет его по голове и идёт на кухню. Там пахнет гречкой и курицей, на столе уже стоят две тарелки. Мама что-то записывает в блокноте – вероятно, список «чего ещё не хватает до идеальной жизни».

– Сядешь – ешь, – говорит она, не поднимая глаз. – Потом уроки, не забудь.

– Я помню, – отзывается он. – Мне ещё по алгебре казнь особая.

– Тебе по всему казнь, если так продолжишь, – мама откидывается на спинку стула. – Я не против твоего спорта, правда. Но школа – не только поле. Учителя на тебя уже как на ходячую проблему смотрят.

– Ну да, – фыркает Ромка. – Клоун-террорист, угроза котлетам и коридорам.

– Рома… – она устало трет глаза. – Я не шучу. Если тебя из команды выкинут – ты потом на кого злиться будешь? На завуча? На меня?

– На всех сразу, – вырывается у него. – Всё равно никто не понимает.

В этот момент в замке щёлкает ключ. Дверь открывается, и в коридоре раздаётся сдержанный кашель.

– Привет, – папин голос.

Он появляется в кухонном проёме с ноутбуком под мышкой и тёмными кругами под глазами. Снимает куртку на ходу, бросает поверх стула.

– Как вы тут? – бросает общую фразу. – Живы-здоровы?

– Живы, – откликается мама. – Ромка вот… отличился. Завуч звонила.

– Угу, – папа кивает, словно подтверждает отчёт, и поворачивается к сыну: – Школа как? Началась?

– Нет, ещё только загрузочный экран, – вяло отвечает Ромка. – Завтра уже босса проходить будем.

– Ага, юмор есть – значит, не всё плохо, – папа чуть улыбается, но взгляд уже косится на часы и на ноутбук. – Оценки смотри, дневник не запускай. Всё, я в комнату, у меня созвон.

– Ты поешь сначала, – говорит мама. – Хоть суп.

– Потом, – он уже исчезает в коридоре. – Я на ходу.

Дверь в их с мамой бывшую общую комнату захлопывается, и кухня снова становится маленьким миром из тарелок и вздохов.

– Вот, – тихо бросает Ромка. – Всем дела, работа, созвоны. А я у вас – строка в отчёте завуча.

– Не начинай, – мама устало поднимается, убирает со стола кружку. – Нас трое, Ром. Я на работе, папа на работе, ты – в школе. У каждого фронт.

– У вас хоть кто-то понимает, что вы делаете, – бурчит он. – А меня все дёргают: не бегай, не шути, не лезь, не дыши громко.

– Я просто хочу, чтобы ты не угробил себе будущее, – вырывается у мамы. – Я для того работаю, чтобы у тебя был выбор, а не только мяч и швабра.

– А я хочу, чтобы меня хоть где-то не считали проблемой, – чуть громче говорит он. – Но это, видимо, фантастика.

Он отодвигает стул так резко, что ножки скрипят, и уходит к себе, оставив тарелку наполовину полной.

В коридоре Димка снова сидит над своим пластилиновым стадионом.

– Ром, – поднимает он глаза. – А ты меня завтра возьмёшь на настоящий матч? Когда у вас будет. Я тихим буду.

– Посмотрим, – выдыхает Ромка. – Если меня оттуда раньше не выгонят.

В комнате он падает на кровать, не раздеваясь, и какое-то время просто лежит, слушая, как из-за стены глухо пробивается папин голос – ровный, деловой, без эмоций. Из кухни доносится мамин стук посуды. В зале шаркает Димка, разговаривая с пластилиновыми человечками.

Все чем-то заняты, у каждого свой матч. Только его собственный сейчас напоминает игру, где судьи, поле и правила против него. И ни дома, ни в школе, похоже, нет ни одной трибуны, где он правда «на месте».

В комнате было полутемно, телефон валялся рядом на подушке, как ещё один уставший одноклассник. Потолок смотрел в ответ своими микротрещинами, и если долго пялиться, они превращались в какие-то карты, маршруты, стрелочки – только вот куда идти по этим маршрутам, никто не объяснял.

Ромка лежал на спине, закинув одну ногу на другую, и по очереди трещал пальцами. Щёлк. Щёлк. Сначала правой рукой, потом левой. Где-то в углу тихо мигал зарядник, за стеной папин голос обсуждал с кем-то «сроки» и «отчёты», как будто у жизни тоже была алгебра с дедлайнами.

Телефон пискнул, коротко вибрируя. На экране выскочило: «Серый 🐿».

– Кэп, ты жив вообще?

Ромка пару секунд просто смотрел на сообщение, будто оно было контрольной, от которой можно увернуться, если достаточно долго делать вид, что не видишь. Пальцы снова щёлкнули. Щёлк.

– Типа да, – отстучал он наконец.

Ответ прилетел тут же.

– Пошли гулять. Двор, турники, магазин за углом, всё как лучшие люди делают. Ты уже достаточно страдал сегодня дома.

– Не хочу, – палец чуть дрогнул, но отправил. – Лежать хочу. И потолок бесить своим существованием.

– Ты чё, в режим “овощ” перешёл?

– Да. Я кабачок.

– Кабачок, выйди на улицу, пока из тебя икру не сделали. Пошли, реально, я уже кроссы надел.

Ромка прикусил губу. Где-то глубоко внутри тянуло в этот знакомый двор, где можно просто болтаться на турнике, пинать камни и орать на весь район. Но прямо поверх этого желания сидела тяжёлая, липкая усталость. После разговора с тренером, мамой, после папиного «дневник не запускай» всё внутри ощущалось так, будто его целый день шлифовали наждачкой.

– Не сегодня, Серый. Сори. Мне лень жить.

– Тебе всегда лень жить, но ты всё равно лезешь в каждую драку,– выскочило почти сразу. – Ты чё, серьёзно?

– Серьёзно. Голова тупо гудит. Завуч, тренер, родители… Ещё один человек скажет “Романов, возьми себя в руки”, и я этим руками кого-нибудь прибью.

На том конце переписки повисла пауза. Телефон чуть притих, только снизу подсветка экрана тёплым прямоугольником упиралась в потолок. Санька там же, в зале, возился с пластилином – доносился его тихий напев, что-то про «гол забил, молодец», как песня с далёкой трибуны.

– Ок, не выйдешь – не выйдешь,– наконец написал Серёга. – Но имей в виду: если завтра начнёшь чудить, я всем скажу, что это из-за недостатка свежего воздуха.

– Скажи, что я творческая личность, мне нужно страдать,– отпечатал Ромка.

– Ты не творческая личность, ты дурак,– пришло в ответ. – Но мой любимый. По-братски. Ладно, лежи. Если что – я в сети, буду лайкать твои депрессии.

Он поставил смайлик с рожей, которая то ли ржёт, то ли плачет. Ромка хмыкнул в полумраке и бросил телефон обратно на подушку.

Пальцы снова сами пошли в ход. Щёлк. Щёлк. Как будто внутри сидела какая-то невидимая пружина, и если её не щёлкать пальцами, она начнёт щёлкать мозг. Перед глазами всплыло лицо тренера: «Ты капитан или клоун? Решай». Потом мамин взгляд – уставший, с обидой: «Я устала за тебя извиняться». Папин боковой профиль над ноутбуком: «Дневник не запускай».

«Пусть они все сами попробуют пожить одной моей неделей, – мимо слов мелькнула мысль. – Уроки, завуч, тренировки, уборки, разговоры, где ты всё время неправ. Может, тогда перестанут делать вид, что это так легко».

Он перевернулся на живот, уткнулся лбом в подушку. В ней пахло чем-то своим: шампунем, спортзалом, чуть-чуть – солнцем с летних каникул. Там, в июне, всё казалось ровнее: поле, жара, никакой алгебры, максимум – вопросы типа «чей мяч» и «кто на ворота».

Сейчас же казалось, что любой его шаг – мимо. Хотел пошутить – прилетело. Хотел защитить мелких – получил наряд и разговор «по душам». Хотел просто нормально играть – в итоге угрозы про «вылет из команды». Хотел дома отдохнуть – там свои отчёты и «будущее».

Телефон ещё пару раз слабенько мигнул уведомлениями из класса, кто-то кидал мемы, кто-то обсуждал, что задали по истории. Ромка не открывал. Даже чат, который обычно спасал от тишины, сейчас раздражал, как громкая музыка, когда голова болит.

Щёлк. Щёлк. Пальцы треснули ещё раз. Он вытянул руку вверх, разглядывая ладонь в слабом свете из окна. Эта ладонь умела забивать, принимать, блокировать мяч. Но вот принять весь этот день она не могла вообще.

– Всё идёт не так, – выдохнул он в темноту, сам себе. – Совсем не так.

Глава 3. Испытания на прочность

Утро началось с плохого предчувствия: тетрадь по русскому нашлась в рюкзаке подозрительно чистой, как будто летом там никто даже не пытался делать домашку. Ромка уставился на пустые страницы, как на пустые ворота, и понял: сегодня его точно вынесут за пределы поля знания.

В классе стояла какая-то странная тишина. Даже задиры Пашка с Артёмом понижали голос, а ботаны уже расселися по местам, выложив на парты ручки и по две запасные. У доски белела надпись мелом: «Контрольная работа по русскому языку. Повторение». Подписано Татьяной Викторовной так аккуратно, будто сама работа уже поставила всем оценки.

– Я умер, – прошептал Ромка, плюхаясь на своё место рядом с Серёгой. – Меня похоронят под номером «двадцать четвёртое предложение, расставьте знаки препинания».

– Спи спокойно, брат, – так же шёпотом ответил Серёга. – Я кое-что накидал. – Он приподнял тетрадь, давая увидеть мелкие записи на полях: правила, схемы, стрелочки. – У нас совместное предприятие по выживанию.

– Ты мой луч света в мире запятых, – с чувством сказал Ромка.

В класс зашла Татьяна Викторовна, хлопнула журналом по столу – в воздухе словно щёлкнул стартовый свисток.

– Так, восьмой «Б», – её голос звучал подозрительно бодро. – Сегодня мы проверим, что вы не только бегать умеете и мемы пересылать, но ещё и писать по-русски. Телефоны убрали, тетради закрыли, головы включили.

– А можно сначала обновление скачать? – протянул кто-то с задней парты.

– Обновление скачаете дома, – не моргнув, ответила она. – Сейчас – работа. Листы не переворачивать, пока я не скажу.

На парты легли распечатанные листы. Перед глазами у Ромки поплыли строчки: «спишите, расставляя знаки препинания», «подчеркните главные члены предложения», «вставьте пропущенные буквы». Он дочитал до третьего задания и мысленно помахал рукой своему будущему.

– Всё, – шепнул он. – Я официально труп.

– Расслабься, – ответил Серёга, уже взяв ручку. – Сначала сам, потом я тебе покажу, где у меня списывать красивее всего.

– Начали, – скомандовала Татьяна Викторовна.

Первые пять минут Ромка честно пытался соображать. В голове всплывали обрывки правил, как плохо пойманные мячи: «определённо-личное… причастный… не с глаголами…» Всё это никак не хотело складываться в нормальный текст. Он пару раз влепил запятую туда, где, как ему казалось, «на слух надо», а потом сдался.

Медленно, как будто просто потянулся, он сдвинул тетрадь ближе к Серёгиной.

– Не вертись, – шепнул тот, не отрываясь. – Ща, допишу номер и дам тебе ракурс.

Через минуту лист друга оказался под таким углом, что можно было прочитать половину слов. Ромка начал старательно переписывать, чувствуя, как сердце стучит громче, чем в финале матча.

– Романов, чего ты так вытянулся? – пробурчал с первой парты Игорь, не поднимая головы. – Будто гимн слушаешь.

– Молись, чтобы гимн не похоронный был, – отозвался тот, не прекращая выводить каракули.

Всё шло почти идеально, пока Ромка, зачитавшись особенно длинным предложением, не забыл сделать вид, что смотрит в свой лист. Он чуть наклонился, ещё сантиметр, ещё… и тут над их столом легла тяжёлая тень.

– Ну-ну, – раздался над ухом знакомый спокойный голос. Слишком спокойный. – И что мы тут делаем, граждане?

Ромка застыл. Серёга тоже. Медленно подняли головы. Над ними стояла Татьяна Викторовна, скрестив руки, с тем самым выражением, от которого даже Пашка переставал строить из себя героя.

– Я… – начал Ромка. – Я… восхищался почерком Сергея.

– Художественная экспертиза, – добавил Серёга. – Проверяем, не шедевр ли.

– Конечно, – вздохнула она. – А ещё вы проверяете, как быстро я замечу списывание. Очень благодарна за эксперимент. Листы на край парты. Оба.

Класс притих, вытягиваясь шеями. Настя с Лерой переглянулись, кто-то шепнул: «Попались…»

Ромка почувствовал, как всё внутри сжалось. Он медленно придвинул лист, Серёга – тоже. Бумаги шуршали как предсмертные записки.

– Но я же ему только… пару знаков препинания… – робко возразил Серёга.

– Пару знаков препинания, пару примеров по алгебре, пару раз “я опоздал, потому что Земля крутится не туда”… – перечислила Татьяна Викторовна. – Списывание – оно как чипсы: начинается с одной, заканчивается пачкой.

Кто-то прыснул. Учительница взяла их работы, аккуратно сложила.

– Так, – твёрдо сказала она. – Контрольная засчитана как «незачёт». После уроков оба остаётесь и переписываете. Под моим добрым присмотром. Может, хоть раз узнаете, как это – писать своими мозгами, а не чужой рукой.

– А если у меня рука отдельно от мозга работает? – не удержался Ромка.

– Тогда мы займёмся обеими, – устало отрезала она. – Дальше работаем. Остальным – напоминаю: списывать – это не командная игра, это автогол.

Звонок по окончании урока прозвенел особенно звонко, как издёвка. Класс радостно зашуршал тетрадями, стульями, кто-то уже вытаскивал телефоны.

– Кто-то сегодня задержится, – пропела Лера, проходя мимо. – Романов, тебе передать привет от свободы?

– Скажи ей, что у нас токсичные отношения, – буркнул он. – Мы временно в расставании.

Серёга вздохнул, глядя на дверь, где уже мелькали спины одноклассников.

– Ну всё, – сказал он. – Попали мы, капитан. Не только в ворота, но и в раздевалку к судьбе.

– Зато вместе, – криво усмехнулся Ромка. – Командный дух, как хотели.

Когда класс опустел, Татьяна Викторовна подвинула к ним чистые листы.

– Пишем ещё раз, – мягче сказала она. – Тихо. Медленно. И, желательно, думая.

Ромка взял ручку. Внутри кипело – от обиды, от усталости, от того, что опять всё не по плану. Но делать было нечего. Пришлось выводить буквы сам, без подстраховки Серёгиной тетрадью.

Впервые за день он понял: контрольная катастрофа – это не когда ставят двойку. Это когда ты понимаешь, что на этом поле у тебя даже нормальной тактики нет.

Когда Татьяна Викторовна наконец сказала своё долгожданное «достаточно», кисть у Ромки горела, будто он эти правила не писал, а отжимался на ручке. Листы лежали исписанные, голова гудела, за окном давно сменилась смена перемен. Учительница забрала работы, устало кивнула: