Владимир. Меч Ангела

Но судя по поведению остальных, всех всё устраивало. Главным правилом здесь было не высовываться, тогда никто тебя не тронет. А если хочешь заявить о себе, то докажи, что обладаешь силой. Это дело везде уважают, а если нет, станешь челядью и будешь огребать каждый день.

Тем не менее это нисколько не мешала моим намерениям защищать Марка при любом удобном случае, о чём я ему в тот же день и сообщил. Он мотал головой и махал руками, намекая, что это необязательно, но я твёрдо решил, что его в обиду больше не дам, и даже показал пару приёмов, чтобы тот могу увернуться от удара. Конечно, с ним особо было не поговорить, но какой-никакой, а друг и это не могло не радовать.

К сожалению, с Каем, Питом и Генри мы встречались только в столовой, где они рассказывали, как устроена жизнь в Интернате, но, потому как они уже были достаточно взрослыми, их забирали в город.

Выходить за пределы Интерната, разрешалось только тем, кого забирали на работы в город. Как правило, забирали самых сильных и здоровых парней, лет шестнадцати-семнадцати. Порой эти люди не возвращались никогда, так как любой работодатель мог выкупить себе помощника, освободив тем самым интернатовца, и сделать своим личным рабом. Но происходило такое крайне редко.

Для меня и моих одногодок имелись иные занятия. Речи о каком-либо образовательном процессе не шло, мы, также являлись бесплатной рабочей силой, только выполняли мелкие задания для поддержания порядка в интернате или на прилегающей его территории, прям как в тюремных поселениях. Мне это напоминало своеобразный трудовой лагерь для заключённых.

Если кто-то думает, что это было просто, то он сильно ошибается, так как драить полы или посуду, убирать столовую, туалеты, ремонтировать повреждённые сараи, таскать тяжёлые ящики с провизией и не только, заботиться о чистоте двора, под присмотром бесчеловечного надсмотрщика – это сущий ад. А в моменты проверки выполненной работы, нужно было молиться всем Богам в мире, чтобы он не нашёл какое-либо пятнышко, иначе следовало начинать заново. В случаях, когда, кого-нибудь ловили за отдыхом в разгар рабочего дня, мгновенно применяли физическое наказание, а чрезмерно строптивых сажали в карцер.

Казалось, то, что делаем мы – это женская работа, но у девочек было всё по-иному. Ребята говорили, что среди Интерната ходила легенда, что их воспитывают как леди, их учат манерам, музыке, науке и никогда не выпускают из корпуса за исключением лазарета или столовой, и им запрещено не только общаться с кем-либо, но и за взгляд мельком по сторону группы ребят и жёстко наказывали поркой по рукам. Для них был отдельный вход, поэтому воочию встречи девочек и мальчиков друг с другом не могли состояться, а глухая каменная стена, разделяющая столовую напополам, служила надёжным гарантом, чтобы этого никогда не произошло наверняка. Я же в тот момент вспомнил, случай с дубинкой и это всего-навсего за один только косой взгляд в сторону девочек. Страшно было представить, чтобы произошло, если кому-то вдруг взбредёт заговорить с «леди», или даже прикоснуться к ней, но проверять догадки, особого желания не возникало.

А однажды за ужином Генри рассказал мне ещё об одной отдельной касте людей, которых брали на работы. Их называли «Тёмные», так как после первого рабочего дня они возвращались в новой, отличной от нашей, одежде чёрного цвета. Среди местных ходил слух, что их жизнь намного лучше, чем у нас – заточенных в этой тюрьме, и кормят их достаточно хорошо, и обращаются с ними как с людьми, а не рабами. Сами же они держались обособлено от остальных и никогда ничего никому не рассказывали, просто уходили рано утром и возвращались сильно измотанными поздно вечером. Так продолжалось в течение нескольких месяцев, а затем, исчезали и более никогда не появлялись на территории Интерната. По всей видимости, не все выдерживали тех нагрузок, с коими встречались и умирали, но опять же, так поговаривали, но что было на самом деле, толком никто не имел понятия.

Я всегда с любопытством слушал рассказы ребят и неистово желал, чтобы мне тоже было шестнадцать. После увиденного в стенах Интерната появилось сомнение, что я могу вернуться домой раньше положенного срока, да и вообще вернусь ли. Мысль о весьма прискорбных перспективах удручала. Мне было неважно, заберут ли меня в рабство или определят в «Тёмные», просто таким образом открывался призрачный шанс на побег. Меня даже не пугала вероятность расплатиться за это жизнью, потому как назвать моё нынешнее существование «жизнью» было тяжело.

Но увы, ежедневно Вселенная окунала меня в жестокую реальность, где приходилось заниматься унизительным рабским трудом под надзором жестокого надсмотрщика, что не прочь лишний раз указать тебе на твоё место в системе, несколькими ударами дубиной. Видимо, я слишком сильно провинился перед, но надежда выбраться из гнилого болота, где я увязал глубже и глубже с каждым днём, всё ещё не угасала.

4

Очередное утро, построение, распределение, завтрак. ФАШ поравнялся с Марком и уже занёс руку над его головой, но тут я его окликнул и тот растерянно начал озираться по сторонам, мол, кто такой дерзкий. Наши взгляды встретились, он приподнял брови и кивнул. Улучив момент, Марк ловко просочился сквозь толпу и шмыгнул к столу. На моём лице заиграла торжествующая улыбка. ФАШ тяжело выдохнул, опустил глаза, размял шею как ни в чём не бывало подошёл к моему соседу и отвесил подзатыльник с такой силой, что очки Марка слетели, угадив в тошнотворное месиво, что нам давали вместо еды. Все снова поддержали тирана издевательскими смешками, но в этот раз внимание публики его абсолютно не волновало. Хищный взгляд уставился на меня. Улыбка сползла, внутри всё закипело, захотелось перевернуть поднос и отхлестать им по роже этого подонка.

«Ты обещал!» – вдруг отозвался эхом голос Катерины где-то внутри, вмиг остужая распалённый разум. Я отвернулся и занял место рядом с привычной компанией, ребята осуждающе на меня смотрели, и только лишь Кай выразил недовольство, напоминая о заведённом здесь порядке. Мне же было всё равно, радовало уже то, что сегодня Марк может спокойно насладиться завтраком и не страдать от недоедания.

И всё-таки вопреки совету новых друзей, я решил защищать Марка. На рожон не лез, конечно, просто тщательно следил за ним и старался как можно чаще находиться поблизости, отвлекая ФАШа от задуманного. Конечно, это его не устраивало, да и другие начали напрягаться, потому как понимали, что могут с лёгкостью стать заменой моего соседа.

Территория Интерната делилась на несколько секторов и, соответственно, каждый участок требовал определённого количества работников, большинство детей трудилось вне здания, на помещения выделяли мини-группы и в тот день меня распределили на наряд по зданию интерната. Надзиратель раздал инвентарь, распределил обязанности и скрылся в коморке и изредка выглядывал оттуда, делая вид, что контролирует нас. В основном уборка сводилась к мытью полов на этажах, в том числе и комнат. Также мы драили общую душевую, куда нас загоняли скопом раз в несколько дней и поливали чуть тёплой. С туалетом их разделял узкий коридор, утыканный раковинами для утренних и вечерних водных процедур, где мы набирали и сливали воду.

В тот день я был ответственен за смену воды и то и дело мотался туда-сюда межу этажами. Схватив очередное ведро, уже почти перед самым окончанием уборки, я направился в туалет. Парень с нашивкой ЛЕVI вдруг насвистел мелодию, вслед за мной отправились двое.

Как только мы оказались на месте, дверь тут же хлопнула. Я медленно опустил ношу на пол и окинул взглядом преследователей. Из лёгких вырвался лёгкий смешок, уж слишком комично смотрелись преследователи. Юноши, лет пятнадцати, с поразительной разницей в росте между собой с угрюмыми лицами, деловито подбоченясь, напоминали персонажей комедии. Каланча подошёл вплотную, высокомерно бросая взгляд сквозь густую чёлку, а второй, худощавый с наглой ухмылкой, остался возле двери.

– Ты, что это творишь, а? – грозным тоном спросил Каланча.

– Не понимаю, о чём речь.

– Не строй из себя невинную овцу, или по морде хочешь? – добавил писклявым голосом пацан на шухере.

– Ребят, я действительно не понимаю, в чём дело.

– Хорошо, – после чего я внезапно получил удар в живот и не удержав равновесия, упал на одно колено. – Короче, это привет от ФАШа, если не хочешь, чтобы так каждый день было, брось своё благородство, – пригрозил Каланча.

– Ха, а сам он сказать мне это не осмелился, просто взял и подослал своих шавок?

– Что ты сказал? Какие мы тебе шавки? – взбунтовался высокий парень и со всей силы пихнул меня, отчего, я, упав плашмя на спину, очень хорошо припечатался головой об пол, – Ну-ка, Джерри, помоги!

Он залез на сверху и крепко стиснув мою челюсть, одним нажатием раскрыл её. Затем Писклявый схватил ведро с грязной водой и вылил мне на голову. Оба закатились истерическим смехом, празднуя победу.

Сделав глубокий вдох, я закрыл глаза и вдруг ощутил невероятную энергию, переполняющую меня через край. Я схватил за горло Каланчу и швырнул в стену. Писклявый оторопел от неожиданности. Воспользовавшись этим, я сделал резкий кувырок назад и, захватив коленями его шею, повалил. Что-то хрустнуло, на пол брызнули густые алые капли. Писклявый завопил и схватился за нос. Я резко встал и поспешил к двери, как вдруг, сзади услышал, дикий ор и шлёп шагов. Пару мгновений, швабра из рук Каланчи перекачивала в мои, и с треском врезалась в его бестолковую физиономию, вырубив на месте.

Я бросил грозный взгляд на Писклявого, крепче сжимая черенок «оружия». Тот, дрожа от страха, отползал ближе в угол комнаты, но продолжал вякать:

– Следующий раз тебе так не повезёт! – Я рванул к нему, схватил за шкирку, пристально посмотрел в напуганные поросячьи глазки.

– Следующего раза не будет, иначе ты уже сломанным носом не отделаешься.

Я пронёсся мимо толпы ребят, вверх по ступенькам, к своей комнате. На тот момент мне почему-то показалось это единственным безопасным местом. Первым делом, оказавшись там, я плотно прикрыл дверь. Нужно было как-то замести следы преступления, сказать, что они сами между собой сцепились, и я лишь стал невинным свидетелем их стычки. Они же прекрасно видят, как ФАШ шпыняет Марка, и никак не реагируют. Другой вопрос, поверят ли мне, им же наверняка известно, за что меня сюда упекли. Выбора не было, оставалось лишь надеяться на удачу и врать.

Еле стоя на ногах и глубоко дыша, я озирался по сторонам и пытался сообразить, что делать дальше. Голова раскалывалась на части и слегка кружилась, а на шее подсыхало, что-то липкое, предавая рубашке багровый оттенок. Затылок горел, я провёл по нему рукой и нащупал влажную и липкую шишку, но стоило чуть нажать на неё, по шее хлестнула кровь.

Я тут же стянул окровавленную одежду и пропитал рану. К счастью, у окна стояло ведро с грязной водой. Впопыхах оттёр грязь и кровоподтёки, спрятал под матрац все улики, надел новую рубашку, вышел наружу и застыл в оцепенении. К великому сожалению, надзирателю взбрело в голову устроить перекличку, и сейчас он с пристрастием добивался у Каланчи и Писклявого в чём дело.

– Что, мать вашу, произошло? – строгим тоном поинтересовался он, указав дубинкой на нос Писклявого и огромную шишку на лбу Каланчи, словно языки проглотили, виновато косясь в пол, – Ладно, не хотите отвечать, ваше дело. Хоть поубивайте тут друг друга, мне плевать, – разразился он, его взгляд устремился вверх, – А ты чего там забыл, а ну, живо вниз, дел и так по горло, а я вас здесь, как маленьких собираю. – Я подчинился приказу.

Как ни странно, обидчики меня не выдали. Они подошли к ЛЕVI и перекинулись с ним парой слов, тот ответил и многозначительно улыбнулся, в этот же момент шавки угрожающе уставились на меня, растирая кулаки в ладонях, с откровенным ехидством на лице, словно намекая, что ещё не конец.

За ужином Марк сразу же присоседился ко мне, и мы спокойно пошли за порциями. Краем глаза я заметил ФАШа следующего за нами. Он яростно смотрел в нашу сторону с недовольной физиономией. В этот раз не хотелось сдерживаться, и, повернувшись к нему лицом, я уже было раскрыл рот, как вдруг чья-то рука схватила меня за локоть и потянула за собой.

Неудавшуюся попытку высказаться предотвратил Кай. Каким-то образом он оказался в курсе инцидента с шестёрками ФАШа и поспешил предотвратить нелепую выходку. Он усадил меня за стол, где уже находились Генри с Питом, присел рядом и принялся за трапезу. Я не мог оставить своего соседа в беде, но как только я вскочил, Кай одёрнул меня:

– Сел обратно, – рявкнул он, – Мало проблем утром приключилось, хочется ещё?

– Чё такое случилось? – непонимающе спросил Генри.

– А ты поинтересуйся у нашего «героя» – кивнул Кай в мою сторону, а затем взглянув на меня, грозно спросил, – Мы тебя, по-моему, предупреждали?

– Вот дурак! – со вздохом произнёс Пит, потирая лоб и покачивая головой, будто не верил услышанному.

– А что нужно было делать? Покорно ждать, когда они утопят меня в ведре?

– Не валяй дурочку, – ты прекрасно понимаешь, о чём речь. Марк просто твой сосед и точка, – пытался вразумить меня Кай.

– Но он же никому ничего не сделал, он не заслуживает такого отношения к себе.

– А самому получать, за своё «благородство» справедливо? Будешь плохо себя вести, угодишь в карцер, а ты ведь хотел отсюда выбраться пораньше, насколько я помню.

В ответ я лишь промолчал, потому как не мог найти внятного аргумента. Чёрт, странное чувство, ты вроде совершаешь доброе дело, а общество всё равно тебя осуждает, и ты виноват, в том, что не внемлешь их якобы разумным советам.

– Не нарывайся, я прошу тебя. – добавил Кай.

Я лишь молча принял это к сведению, и остаток времени, отведённого на приём пищи, мы провели в напряжённом молчании.

Несколько дней Марка никто не трогал. Ко мне же больше никого не подсылали. Как я и думал – силу тут уважают. Кай и Пит куда-то пропали. Мой сосед теперь трапезничал в компании вместе со мной и Генри. Тому это не особо нравилось, но вербального недовольства он не выражал, просто молча ел и украдкой посматривал в сторону Марка. Я же с чувством умиротворения на душе, радовался, что смог отстоять свою позицию, но это продолжалось недолго, так как, ровно на следующий день случилось то, что окончательно разожгло огонь неистовой ненависти между мной и ФАШем.

На следующий день ФАШа и Марка определили в одну группу, и ничем хорошим это закончиться не могло, так как за ужином сосед был абсолютно без настроения. Он не съел и крошки, лишь потерянным взглядом пялился в тарелку, обхватив живот и прикусывая нижнюю губу. Что-то подсказывало мне, что всему этому есть определённая причина, даже догадывался, какая. Скорее всего, что-то там произошло. Надзиратели, как всегда, либо прозевали, либо наплевательски отнеслись к ситуации. Но после отбоя я намеревался выяснить всё.

Как только ключ повернулся в замочной скважине, я тут же начал расспросы, но Марк не подавал и виду, что что-то не так. В свете луны он выглядел ещё болезненнее, чем обычно. Казалось, что кровь разом отлила внутрь организма и передо мной не человек, а приведение.

– Плохо выглядишь, ты уверен, что всё нормально? – настороженно поинтересовался я. Он отрицательно замотал головой, снял очки, протёр их замызганной рубахой, а затем прилёг на кровать, снова обхватив живот руками.

Стало ясно, я ничего не узнаю. Но оставлять это так я не мог. Я присел рядом на край его кровати и просто решил поделиться с ним секретом. Он всё равно никому бы не рассказал:

– Ну раз уж ты не хочешь разговаривать, давай я тебе поведаю, что произошло со мной несколько дней назад. Представляешь, я подрался с шестёрками ФАШа. – И окинул взглядом Марка, дабы оценить его реакцию, он приподнял голову и испуганно уставился на меня. – Да не переживай, всё хорошо закончилось, я им навалял! Единственное, шишка на затылке осталась, смотри. Всё ещё болит, зараза! Кай, конечно, предупредил, чтобы я не лез в ваши дела с ФАШем, но я считаю, что они не правы. Может это и глупо, но… мне кажется, что я должен тебя защищать, ведь мы вроде как соседи, даже друзья, в какой-то степени, а хорошие друзья не могут иначе. Я вот думаю, что ты бы за меня заступился, верно? – Я снова посмотрел на Марка.

Он улыбнулся и положительно покачал головой, но вдруг его тело затряслось, глаза закатились, а изо рта извергались сгустки крови. Не теряя ни минуты, я мигом перевернул его набок, чтобы тот не захлебнулся и направился к двери, барабаня по ней, что есть мочи и зовя на помощь.

Марк скатился с кровати и, кряхтя от боли, куда-то пополз, я бросился к нему.

– Стой, не двигайся, ты так только хуже сделаешь, – но в этот момент ключ в замочной скважине повернулся и в комнату ворвался надзиратель.

– Что, тут происходит? – заорал он, – Ты чего тарабанишь, но увидев Марка в луже крови, мигом оценил обстановку и, – Твою мать, – выругался он. Затем мигом подхватил бездыханное тело и рванул из комнаты, а я последовал за ними. Но, как только я спустился, другой надзиратель поймал меня за шкирку и вернул.

Было велено спать, но какой сон после пережитого, да и ещё в этой кровавой бане. Я лёг на кровать лицом к стене, чтобы не видеть той мерзости, но в комнате всё равно витал кисловатый металлический запах. Казалось, он словно одеяло укутывал тело, пытаясь удушить отвратительным ароматом. Я представил, как ФАШ с остервенением пинает Марка по животу, а тот беспомощно валяется на земле и никак не может противостоять. Тело прошиб озноб, свело желудок, к горлу подступил ком. Не выдержав такого накала, я засунул голову под подушку, плотно прижав её по краям, чтобы ничто не могло проникнуть внутрь. Стало темно и тихо, что постепенно успокоило меня и поспособствовало скорейшему засыпанию.

Никогда не любил вставать рано, и звонки пробуждающего колокола меня не пробуждали, я их просто не слышал. К счастью, у меня был отличный сосед, который всегда об этом заботился, во всяком случае, до этого утра. Сегодня, к сожалению, я проспал.

Когда я открыл глаза, надо мной стоял надзиратель со взглядом, наполненным гневом. Он схватил меня и одним рывком вытащил из кровати.

– Почему ты всё ещё спишь? – казалось, его пронзительный крик содрогал стены комнаты, и она вот-вот развалится на части, – Отвечай или ты привык у себя там, в постельке валяться до тех пор, пока нянька не разбудит? Так вот её роль тут выполнять никто не собирается. – на что я лишь кивал с опушённым взглядом в пол, – Не пойму, с кем я говорю. А ну, посмотрел на меня, живо.

Он схватил меня за подбородок, болезненно сжав его пухлой рукой, придвинул ближе к себе. На меня смотрело опухшее, словно он достаточно часто злоупотреблял спиртным, лицо. Цвет кожи отдавал лёгкой желтизной. Заплывшие голубые глаза, из носа, напоминавшего огромную картошку, торчали длинные тёмные волосы. А из-под лиловых губ виднелись жёлтые зубы. Его рот источал настолько зловонное дыхание, что тот металлический запах крови, казался благоуханием роз.

– Оделся и живо в зал, одного тебя лишь ждём! – скомандовал он и брезгливо, отпихнув меня, направился на выход.

– Это же вы? – кинул я ему в спину.

– Что я? – опешил он.

– Вы вчера вели группу Марка.

– Какого такого Марка?

– Парня, кому вечером стало плохо. Что с ним?

– Ничего серьёзного, полежит в лазарете пару дней и оклемается.

– Ну он же кровью захлёбывался.

– И что с того? Мне вообще плевать.

– Оно и понятно вам всем тут плевать.

– Слышь, щенок, ты, что страх потерял? Ты, вообще, отдаёшь себе отчёт, кому ты это говоришь?

– Да, бездушной сволочи, которая позволяет обижать беззащитных.

От этих слов надзиратель словно взбесился. В мгновенье он подскочил ко мне и схватил за грудки.

– То есть ты сейчас пытаешься обвинить меня в чём-то?

– Не пытаюсь, а обвиняю. Вы плохо выполняете свою работу, все вы. На днях, например, пока ваш коллега чем-то занимался в коморке, меня чуть не утопили в туалете. – он сжал кулаки ещё сильнее, да так, что швы на моей рубашке начали потрескивать.

– А я, при чём здесь я? – заорал он во всю глотку.

– А притом, что пока вы отвлеклись, ФАШ избил Марка, в результате всё обернулось лазаретом.

– С чего ты взял? Никто из присутствующих ничего не сказал мне. И доказательств у тебя нет.

– Пусть так. Но я точно знаю, что происходит. А никто ничего не скажет. Все боятся его, ведь пока он лупит других, вы делаете вид, что не замечаете, поэтому этот подонок постоянно избегает наказаний.

Эта фраза, по всей видимости, задела надзирателя, его жёлтое лицо покраснело, и заплывшие глаза покрыли красные паутинки. Руки тряслись, зубы скрипели, на какой-то момент мне показалось, что сейчас меня задушат, но он резко отпустил ладони и отошёл на пару шагов назад.

Он уставился на пол, словно что-то пытался разглядеть. Затем развернулся и быстрым шагом удалился из комнаты. Мне стало любопытно, что же такого он там мог увидеть.

На прожжённом яркими солнечными лучами бугристом от времени полу, среди микротрещин, впитавших в себя словно губка пятна крови, тонкими пальцами Марка было выведено: «ФАШ».

А за пределами комнаты громкий и серьёзный голос того самого надзирателя, который был тут пару минут назад, скомандовал:

– ФАШ – карцер.

5

Первая половина дня, того, когда ФАШа отправили в карцер, прошла словно в тумане. Погруженный в свои мысли и выполняя рутинную работу, всем нутром я ощущал недовольство окружающих, так как теперь, тот, кого вечно не замечали и сторонились, стал предметом надменных взглядов, обсуждений и прослыл «стукачом». Хуже того, если накануне меня пытались отметелить двое, то теперь количество желающих увеличилось в несколько раз. Поэтому я распрощался со спокойной жизнью и готовился разделить карму Марка.

Несмотря на это, моё чувство справедливости ненадолго искоренило раковую опухоль под названием ФАШ, излечив тем самым здешнее общество, и в последующие несколько дней воцарилось спокойствие, всё шло своим чередом и никому не приходило в голову делать пакости по отношению к окружающим. Были ли мне благодарны? Конечно, нет. Потому что это оказалось лишь призрачным затишьем перед потоком бурь, так как в скором времени всё вернётся на круги своя и болезнь снова зацветёт пышным цветом.

Кай и Пит пропали, во всяком случае на обед они больше не являлись. Как выяснилось позже, именно в тот день они перешли в касту «Тёмных» и вечер накануне был последним, когда мы вот так сидели вместе. Генри же, трусливо прибился к другой компании, делая вид, что мы вообще не знакомы. Рядом ко мне никто не подсаживался, демонстрируя протест моему поступку. Наверное, они считали, что это могло меня задеть и чему-то научить.

Марк, вернулся примерно через три дня. Не знаю, чем его лечили, но выглядел он гораздо здоровее. Исчезли все ссадины и синяки, а к щекам приливал розовый румянец.

Ему прописали постельный режим ещё на две недели, а меня назначили его «сиделкой». Это означало, что забота о его здоровье, теперь целиком и полностью лежит на моих плечах, и я подошёл к этому с особой ответственностью.

До сего момента, подобного опыта я не имел. Конечно, у меня были рыбки в аквариуме, но по большому счёту о них заботилась Катерина, я лишь допускался к кормёжке и то, за мной пристально следили, чтобы не переборщил с количеством корма. Иметь собак и кошек в доме не позволялось, из-за аллергии у мамы, а ещё считалось, что я слишком беспечный и не смогу, как следует заботиться о своём питомце.

Однако хлопоты о здоровье Марка, для меня оказались самой важной миссией в мире. Я сопровождал его в туалет, следил за тем, чтобы он пил какую-то микстуру из пузырька, прибывшею вместе с ним из лазарета, а в столовой мне выдавали специальный паёк для больного. Я так привык к этому парнишке, старался как можно быстрее покончить с приёмом пищи и бегом отправлялся обратно к подопечному, так как очень боялся, что если не успею, он снова исчезнет и оставит меня наедине с этим болезненно невыносимым одиночеством.

ФАШа продержали в карцере примерно дней пять. И по возвращении оттуда он сильно изменился. Его кожа отдавала болезненной бледностью, скулы впали, на потрескавшихся губах запеклась кровь. Первые несколько дней он бродил по Интернату словно зомби, сторонился своих дружков и вообще ни с кем не разговаривал. Порой улавливая на себе его тяжелый, полный гнева взгляд, я прекрасно понимал, что час расплаты близится, но вместо привычной ненависти испытывал к нему лишь отвратную жалость.

Однажды за ужином ко мне подсела компания из пяти человек, среди которых оказались мои старые знакомые Каланча и Писклявый. Чувство голода мигом испарилось, я ковырялся ложкой в тарелке и настороженно поглядывал на ребят. По первой они просто общались между собой, изредка перекидываясь шуточками, и их абсолютно не смущало моё присутствие.