Владимир. Меч Ангела

Виктория Духанина

Владимир. Меч Ангела

Пролог

Сегодняшний день сильно отличался от многих предыдущих. Холодный ветер безжалостно срывал листья с увядающих деревьев и уносил их высоко в облака. В воздухе витал тошнотворный запах гнилой древесины. Сильный ливень насквозь пропитал почву влагой, которая засасывала ноги, словно зыбучие пески. Если честно, я был бы совсем не против исчезнуть в них, чтобы уйти вслед за, или вместо того, кого земля уже поглотила.

Как правило, на похоронах витает дух безмятежной скорби, и каждый из присутствующих выражает её по-своему. Кто-то уходит в себя и мужественно сдерживает слёзы, кто-то непрерывно рыдает, а некоторые, вообще, могут впасть в истерику и это абсолютно нормально. Но воинам позволено проводить соратника в последний путь лишь молча, ни больше ни меньше, поэтому меня окружали люди с поджатыми подбородками, стиснутыми в тонкую нить губами и абсолютно спокойным выражением лиц. Их стеклянные глаза не проявляли ни капли грусти, они лишь безразлично гипнотизировали чёрный валун, который служил надгробием.

 Ярость, словно кипяток пронзила меня с головы до ног, ещё чуть-чуть я мог бы взорваться. Дурацкие правила, кто их только придумал, мы же люди, мы имеем право на чувства, почему нам запрещено даже малейшее проявление эмоций? Хотелось подойти абсолютно к каждому и сказать: «Ты свободен солдат, давай вылей наружу всё, что тебя гложет!». Только это всё равно бы не помогло, потому что система уже слишком глубоко влезла корнями в их мозг, и никто не поддастся искушению, даже под страхом смерти. Они чётко знают: истинный воин не может позволить себе такой роскоши, как эмоции. А самое противное – это осознавать, что как Лидер я должен быть примером и, запечатав душераздирающую боль глубоко внутри, трезво оценивать ситуацию.

Старый приём как никогда пришёлся кстати. Глубоко вздохнув, я сжал кулаки изо всех сил, задержал дыхание на пару секунд, с выдохом расслабил ладони. Стало легче.

Но трезвость ума вернулась ненадолго. Через несколько минут люди, пришедшие сюда, словно по приказу, начали уходить. Один за другим они испарились в чаще леса, оставляя меня наедине с моим чувством вины. К горлу подступил ком, и тот приём уже не срабатывал. Хотелось отчаянно кричать, но ни единого звука я так не и произнёс. Ноги подкосились сами собой. Рухнув на колени в грязь, я начал яростно рвать траву, надеясь, что это поможет. Неистовая злость разрывала изнутри. Злость на самого себя, ведь если бы не я…

Внезапно хлынул ливень. Холодные капли, стекавшие по лицу вперемешку с остатками слёз, остудили гнев. Глубоко вздохнув, я набрался мужества и посмотрел на надгробие. Ворох мыслей вылился в еле слышное: «Прости». Но, увы, легче от этого не стало, потому как единственный, кто мог принять мои извинения, этого не услышит никогда.

За время моего пребывания здесь, мы провожали в последний путь немало людей, но сегодня всё по-другому. С уходом этого человека из жизни Орден будто резко перестал существовать, мы более не являлись единым целым, каждый стал сам за себя. Всё привело к смене порядков, и, когда пришёл час, именно меня выбрали как преемника, но, увы, я не готов, ещё не готов. Мне не хватает ни мудрости, ни храбрости, чтобы воскресить боевой дух воинов и продолжить то бравое дело, за которое сложили свои головы немало бойцов.

Вдруг чья-то рука нежно дотронулась до плеча и сжала его. Я услышал до боли знакомый мне женский голос:

– Это была оправданная жертва! – в ответ на эту фразу я ничего не сказал. Я просто яростно окинул её взглядом. – Ты же прекрасно знаешь, что судьбы, как правило, решены задолго до рождения человека, мы не в силах вернуть его,– она отвела взгляд в сторону и, замолчав на долю секунды, продолжила,– Такова воля Бога… поэтому нам необходимо сосредоточиться на другом. В первую очередь следует добраться до базы и сообщить о намерениях наших врагов. Да, путь не близкий, к счастью, у нас достаточно людей, чтобы обеспечить защиту гражданским. В конце концов, нам необходимо продолжать готовиться к последней битве, и взрастить новое поколение. Ты же знаешь, Совета больше нет, и именно тебе, воину с высшим уровнем, придётся принимать решения. Все мастера, как более опытные люди, готовы оказать помощь.

Я не верил своим ушам. Просто не укладывалось в голове, как она может думать об иных вещах в такой момент. Неужели ей наплевать на смерть близкого друга? А с другой стороны, что я мог ещё от неё услышать? Не только она, все они привыкли к такому существованию. В основах философии Ордена лежало полное и безапелляционное принятие смерти, вера в сакральность жертвы собственной жизни на алтаре общего дела. Воинов воспитывают по особым правилам, в результате чего формируется непоколебимое чувство долга. Это проявляется в том, что они обязаны выполнить свою миссию, которая им предначертана, даже если порой цена слишком высока. Я, конечно, понимал эти порядки, но не хотел принимать их. Они всегда казались мне… нам абсолютно чуждыми, поэтому было решено всё изменить. Без жертв, как известно, ни одна революция, восстание или бунт не обходились. Многие это понимали и, видимо, были готовы к тому, что прольются реки крови. Лишь я наивно полагал, что всё завершится иначе.

Стало скверно и отвратительно. Я не хотел продолжать слушать этот бред, просто хотелось убраться оттуда. Резко встав и не обращая внимания на неё, я ринулся вперёд, в гущу леса. Она что-то кричала мне вслед, но я уже не мог, точнее, не желал останавливаться, двигаясь всё быстрее и быстрее.

Я не ощущал ни усталости, ни времени; я просто нёсся вперёд, особо не задумываясь над тем, куда держу путь. Ветви с жёлтой листвой били по лицу, острые засохшие сучья рвали одежду и царапали кожу, размякшая от влаги почва практически по колено засасывала ноги, но это ничуть не замедляло меня, наоборот, помехи лишь пробуждали силы. В воображении уже материализовался образ того места, где всегда было хорошо, где я мог привести мысли в порядок, именно туда я и держал путь. Иногда по ночам, я тайком выбирался туда, нарушая все правила, чтобы полюбоваться красотой природы, потренировать новые приёмы или просто поваляться в траве, глазея на звёзды. Внутри бушевала невероятная уверенность, что я держусь верного курса и шестое чувство не подвело. Когда уже почти стемнело, я наконец-то добрался до цели.

            Лес остался далеко за спиной, передо мной раскинулась огромная поляна, которая заканчивалась крутым обрывом. Сочная летняя зелень уже успела смениться суховеем. В сумерках холодного осеннего вечера открывался вид на все ещё тлеющие руины города, буквально вчера пышущего жизнью, замершей в одночасье, а по его закоулкам бродили уродливые демоны, которым чудом удалось выжить.

            Я не мог этого видеть, зажмурив глаза, в глубине души я надеялся, что всё это проекция моего сознания, что где-то там, поодаль за спиной, снова зашелестит трава, напоминая о том, что пришло время тренировок, и кто-то обнажает острие оружия, чтобы напасть. Но ничего подобного не случилось – это лишь ветер предательски колыхал траву.

1

«Человек не может существовать вне социума. Умея правильно коммуницировать с людьми, он приобретает великую силу, силу получать всё что угодно», – гласило кредо нашей семьи. Но в детстве всё же очень хочется иметь близких друзей, нежели получать выгоду за счёт неискренних знакомых.

В погоне за этой мечтой я подходил к каждому ребёнку на игровой площадке во время ежедневных прогулок, знакомился и предлагал дружбу, но дети, окидывая меня холодным взглядом, в лучшем случае игнорировали и продолжали заниматься своими делами, в худшем – бежали к родителям с криками о том, что я их обижаю. Я никогда не понимал причин подобного отношения ко мне, что, честно признаться, вызывало бурю непонимания и лёгкое негодование. Тем не менее я не терял оптимизма и всё равно продолжал попытки в завоевании друзей.

Игрушки, как правило, на улицу я не брал, но на одну из детских площадок, буквально в паре кварталов от нашего дома, недавно завезли песок. Мне показалось, что мой новенький джип должен покорить все песчаные дюны того места. Катерина, моя няня, сказала, что мы не можем туда пойти из-за жалоб некоторых женщин, которых не устраивала моя чрезмерная навязчивость о дружбе с их детьми. Но мне так отчаянно хотелось туда попасть, что пришлось дать обещание: никого не донимать своей одержимостью и играть самостоятельно.

В тот день, как только Катерина припарковалась у площадки, я ракетой вылетел из автомобиля, бросился к куче песка и принялся за дело. Некоторое время погодя красный Джип Чероки гонял по золотистой гоночной трассе с препятствиями из барханов и траншей. Болтовня комментатора ралли «Дакар» в моём лице, по всей видимости, привлекла некоторых детей. Они столпились у качелей и начали заинтересованно глазеть в сторону песочницы.

Неожиданно ко мне подошла девочка и попросилась в команду, показав при этом, на других детей, которые мялись около качелей, но никак не могли набраться смелости и изъявить желание поиграть вместе. Я дружелюбно улыбнулся и восторженно позвал всех к песочнице. Игра оказалась классной настолько, что никто не хотел покидать площадку. Мы здорово провели время до самого вечера, и я возвращался домой с мыслью: "У меня, наконец-то, появились друзья!" – и сердце трепетало только от одной мысли, что завтра мы снова встретимся и продолжим нашу увлекательную игру.

На следующий день, у той горы песка кружил рой детей. К моему появлению на месте ребята уже успели выстроить целый песчаный город. Поставив джип в один из гаражей, я принялся за помощь новоиспечённым друзьям. Но не тут-то было.

– Что ты делаешь? – спросил меня один из них.

– Тоже буду сейчас что-то строить, – в недоумении ответил я.

– А кто тебе разрешил играть с нами?

– Но вчера же мы начали стоить этот город вместе.

– Вчера ты нас позвал, мы пришли. Сегодня мы уже играем, и ты нам не нужен.

К щекам прилил жар. Я со всей силы сжал кулаки, в надежде сдержать слёзы, которые накатывали на глаза, потому что понимал, если сейчас произнесу хоть слово, то уже не смогу сохранить спокойствие, а мальчики не имеют права плакать, так меня учили. Поэтому решил забрать машинку и просто уйти. Но мой джип уже бороздил песчаный город, и им явно управлял не я. Какая наглость, мало того, что играть не брали, так ещё и игрушки присвоили. Такого нахальства я проглотить уже не смог и решил разобраться.

Вооружившись палкой, найденной неподалёку от турников, я представил себя средневековым воином, которому предстоит вершить правосудие. Завопив на всю округу, я с разбегу ворвался в песочницу и начал крушить всё, что только попадётся под руку. Дети с визгами мгновенно исчезли. Краем глаза я заметил свой джип в руке убегающего пацана и словно копьё запустил в него палку, та ударила ему в ноги, и он шмякнулся, раздирая кожу коленей жёстким потрескавшимся асфальтом. Со взглядом победителя я подошёл к нему и вырвал из руки своё сокровище. Взрослые в шоке наблюдали за этой картиной, но няня не растерялась и за считаные секунды до начала бури негодований, схватила меня подмышку, запихнула в машину и, ударив по газам, скрылась в неизвестном направлении, подальше от недовольных людей. На той площадке мы больше не появлялись.

Катерина, наморщив лоб, сосредоточенно следила за дорогой. Я отрешённо глазел в окно, нервно теребя джип, лежащий на коленях. Никто из нас так и не решался нарушить напряжённую тишину по пути домой. Машина уже почти подъехала к дому, как няня неожиданно притормозила. Лёгкий толчок вытянул меня из мира переживай, заставив осмотреться по сторонам. Наши взгляды с Катериной мгновенно пересеклись.

– Что это было? – потребовала объяснений она.

– Они первые начали.

– Это не оправдывает твоих действий. Они просто не захотели с тобой играть, а ты ринулся в драку.

– Они сами виноваты, это моя игра, это я её придумал, они права не имели, – под давлением игрушечный пластик начал потрескивать.

– Отвечать насилием на непонимание и не принятие – это не выход. Ты спокойно мог подойти ко мне, и мы бы вместе решили эту проблему.

С глухим грохотом игрушечный джип ударился о лобовое стекло, надув губы, я смотрел на Катерину глазами полными слёз. Я выкрикивал проклятья в сторону всех этих детей и их родителей, желая им смерти. Катерина спешно притянула меня к себе и, крепко обняв, поцеловала в макушку.

– Т-ш-ш-ш… ну что ты так расстроился, – приговаривала она, – Всё ещё впереди, всё ещё будет. Просто пообещай мне так больше не делать, – я пробурчал что-то невнятное в ответ, надрывно сопя в её шею. Тепло няни и громкое биение сердца понемногу успокоили тревогу.

С тех пор меня словно стал преследовать злой рок. Все, с кем я когда-либо контактировал, лишь пользовались моей добротой и доверчивостью, но как только они получали то, что им нужно, напрочь забывали о моём существовании. Или хуже того, проявляли агрессию и настраивали других против меня. Нехватка самообладания, к сожалению, ещё больше отравляла жизнь и усугубляла конфликтные ситуации с одноклассниками, потому что я не мог не обращать внимания на несправедливое отношение или проглотить оскорбления в мою сторону. Я сразу стремился донести до обидчиков, что они не правы. Обычно это были угрозы или колкие замечания, но если и таким образом до них не доходило, в ход вступали кулаки. Как нетрудно догадаться, друзьями я так и не обзавёлся.

С родителями отношения складывались тоже не лучшим образом.

Отец вечно пропадал на работе, а когда возвращался домой, то сразу же, забрав с комода кипу корреспонденции и газет, закрывался в кабинете. Помню, будучи пятилетним малышом, я, разложив игрушки у той самой двери, часами напролёт наивно ожидал, что она распахнётся и папа, наконец, бросит все дела и поиграет со мной, но увы, годы шли, а дверь кабинета по-прежнему оставалась заперта. Картина идеальных отношений между отцом и сыном, что обычно показывают в кино, существовала лишь в моём воображении. Но, со временем, надежды на то, что мы будем настоящей семьёй, что свободное время будем проводить вместе, посещая футбольные матчи или обсуждая команды и тренеров по хоккею за просмотром телевизора, рухнули. Все беседы сводились лишь к напоминаниям о том, как я порчу его жизнь или отчитыванию ни на что не годного отпрыска за очередной проступок. Если честно, в такие моменты его речь казалась всего лишь белым шумом. Может, это могло показаться абсурдом, но именно тогда, я искренне радовался, что удостоен малейшим вниманием.

По иронии судьбы нашу последнюю с ним беседу я не забуду никогда. В тот день он, наконец, пригласил меня в свой кабинет. Как только я вошёл, он отложил газету в сторону и окинул меня недовольным взглядом. Затем сложил руки на груди, откинулся на спинку кресла и, глубоко вздыхая, сказал:

– Сегодня снова звонили из школы.

Я догадывался, о чём пойдёт речь и, закатив глаза, приготовился к очередному нравоучению.

– Ты вечно попадаешь в передряги, которые порочат честное имя нашей семьи, – продолжал он, – Я не намерен это больше терпеть. Пятое учебное заведение за последние два года, Владимир.

Я попытался оправдываться, но грозный вид отца сбивал с толку, напрочь испаряя все аргументы и веские доводы из головы.

– Хватит нелепых объяснений, – прервал он меня, – Твоим действиям нет оправдания. Сломанная рука одноклассника – это не просто невинная шалость, это серьёзное преступление. Тебе уже тринадцать, и я считаю, что ты уже достаточно взрослый, чтобы отдавать отчёт в своих действиях. К сожалению, ваша песня, молодой человек, спета. Это было последней каплей. Я принял решение, и оно не подлежит обсуждению. Горбатого исправит лишь могила, поэтому ты отправляешься в спецучреждение, где всю эту дурь из тебя выбьют. А я буду спать спокойно, без лишней головной боли!

Моя кровь вскипела, я бросился к столу и яростно сверля взглядом отца, прошипел сквозь зубы:

– Ты не можешь так со мной поступить, я никуда не поеду.

– Повторяю, это не обсуждается, – спокойно ответил он, – В конце концов, своими истериками ты лишний раз доказываешь, что не умеешь держать себя в руках. Очень жаль, – со вздохом произнёс он, – Жаль, что не было раньше возможности избавиться от тебя. И знаешь? Я не пожалею никаких денег, чтобы тебя там содержали как можно дольше.

Моё сердце замерло. Сколько себя помню, он всегда был таким безэмоциональным, выражал мысли чётко, ясно и холодно, но клянусь, произнеся эту фразу, его губы исказились в едва уловимой улыбке. Я стоял как вкопанный, стиснув крепко челюсть, пристально смотрел на него и пытался сдерживать слёзы. В ответ на моё молчание он махнул ладонью, намекая, что я могу быть свободен, и уставился в газету, развёрнутую перед ним на столе, а я выбежал прочь, демонстративно хлопнув дверью.

В интернат меня провожала мама. Худенькая, энергичная, одетая по последнему слову моды, леди. Её карие, как спелая вишня, глаза всегда светились счастьем при виде новой стильной вещицы на витрине. Порой складывалось впечатление, что она никогда не снимает макияж. Пышные чёрные ресницы, густо покрытые тушью, идеально ровная матовая кожа под тоннами пудры бледно-бежевого оттенка, и, ярко накрашенные красной помадой, тонкие губы были её спутниками в любое время суток.

Увы, с ней мы тоже не всегда находили общий язык, но тем не менее общались чаще, нежели с отцом. Конечно, речь не шла о задушевных беседах, её даже не интересовало, как прошёл мой день. А при возникновении проблем в школе она ссылалась, на то, что у неё дикая мигрень, и убегала в спальню, предоставляя честь разбирательств отцу. Единственное время, которое она могла позволить себе на общение со мной, выпадало на выходные. Весь день мы шатались по магазинам. Она проводила длительные часы в примерочной, вертясь перед зеркалом, а я поедал очередную порцию мороженого в зале ожидания, вдобавок служив дополнительной парой рук для её бессчётных покупок по окончании утомительного шопинга.

Она называла меня «дорогой», но при этом никогда не говорила, что любит, да, по сути, это и не чувствовалось. Иметь ребёнка для неё – было что-то вроде стыда, так как это служило прямым доказательством того, что она не так молода, как на самом деле пытается казаться. Дабы скрыть этот факт, моя повёрнутая на мнении окружающих мать, незнакомым людям представляла меня как племянника, что ужасно оскорбляло.

Но в тот день, когда мне предстояло уехать, я впервые увидел её настоящую. Та леди, к которой я привык, куда-то исчезла. Она смыла всю косметику, зачесала короткие кудрявые волосы назад, надела чёрное платье, будто на похороны. Её наигранная жизнерадостность куда-то испарилась. Большие распахнутые глаза наполняло сочувствие. Она очень нервничала и постоянно прикусывала нижнюю губу. Видимо, она знала что-то, о чём я ещё не догадывался, но на тот момент мне хотелось думать, что её гложет чувство вины, потому что она расстаётся с тем, кого не ценила раньше.

Перед тем как я зашёл в поезд, она подбежала ко мне, крепко обняла и поцеловала в щеку. Ещё она что-то прошептала на ухо, но я так до сих пор не знаю, что именно, так как из-за окружающего гула и гудка отправляющегося поезда было ничего не разобрать.

Вот такие у меня были родители. Меня всегда интересовало, как они познакомились? Каждый из них вёл свою жизнь, они не ночевали в одной спальне, они никогда не ходили куда-либо вместе, не имели общих друзей. Даже во время любого приёма пищи занимались своими делами, не обращая внимания друг на друга: отец поглощено вычитывал что-то в газете, ну а мама, не изменяя амплуа стильной женщины, листала каталоги с одеждой. Наблюдая это, не верилось, что они когда-то были сильно друг в друга влюблены, как об этом пишут в романах. Что отец по ночам сочинял стихи и исполнял серенады под окнами любимой, а мать томно ждала тайных встреч, нежных объятий и жарких поцелуев. Ни единой вещи типа любовных писем, сохранённых открыток, даже свадебных фотографий, что могло быть доказательством подобного, я никогда не видел. А потому меня мучил вопрос: как от таких абсолютно разных людей мог появиться я?

В голову приходило только одно: это был брак по расчёту. Подобная версия казалась наиболее логичной, и у меня сложилась определённая теория относительно моего рождения. О своих дедах я был наслышан, но, увы, никогда не имел чести знать их лично. И один и другой имели значительное положение в обществе. И вот в один прекрасный день было решено приумножить честь семей, то есть породниться. Как это часто бывает, при подобных слияниях у детей нет выбора, ибо их могут лишить всего, что они имеют. Зная своих родителей, я понимаю, что ни один ни другой просто не могли отказаться от тех привилегий, без которых они бы не прожили и дня. Возвращаясь к вопросу о моём появлении… брачный договор, обычно обязывал супругов родить, как минимум одного наследника, что они и сделали. А вот про воспитание и дальнейшую жизнь чада в договоре, видимо, ничего не упоминалось. Скорее всего, поэтому родителям было на меня наплевать. А может, они и не родители мне вовсе?

Мама провожала меня не одна, а с няней. Катерина появилась в нашем доме в год моего рождения, самой ей на тот момент исполнилось только восемнадцать лет. Она предложила свою помощь за смехотворное жалование, кров и пищу. Естественно, отец не отказался от такого подарка судьбы. Мама к ней питала неприязнь, наверное, потому, что она была моложе, и ей не нужно было поддерживать свою красоту при помощи средств извне.

Она никогда не пользовалась косметикой, у неё была мягкая, нежная кожа, большие зелёные глаза, напоминающие изумруд, обрамленные в кольцо из чёрных коротких густых ресничек. Прямой носик, пухлые губы и румяные щёчки. Мне нравились её длинные русые волосы, которые она постоянно заплетала в косу. Она не была худой, как мама, но слегка округлые формы ничуть не портили её фигуру.

В силу своей профессии она никогда не надевала ни открытых, ни обтягивающих платьев. В её гардеробе весело всего три наряда и всё в выдержанном деловом стиле и гамме черно-серых тонов. Никакого декольте – ворот рубашки под самый подбородок. Никаких брюк – только юбка и та до пола. Она была в этом похожа на строгую училку, но меня её внешность ничуть не смущала, потому что я знал, на самом деле в глубине души она добрый и мягкий человек.

С момента моего рождения она полностью заменяла мне тех людей, которые были необходимы в жизни каждого ребёнка. Она выполняла все функции, входившие в обязанности родителей: заботилась; поддерживала в трудную минуту; не спала ночами во времена, когда мне нездоровилось; учила тому, что есть хорошо, а что нет; хвалила за отличные оценки; ругала за двойки; обнимала и дарила бескорыстную любовь. Благодаря этой женщине мне очень легко давалось обучение в школе, так как когда я пошёл туда, я уже многое умел в отличие от моих сверстников. Возможно, это тоже была одна из причин, почему они меня не воспринимали. Но больше всего я благодарен Катерине за то, что она привила мне любовь к чтению, что открыла этот прекрасный мир, будто знала, что это мне когда-нибудь сильно поможет хоть на миг избавиться от проблем внешнего мира.

В отличие от матери, на моё удивление, она даже не попрощалась, я уже и не говорю об объятиях. Она просто стояла в стороне с отрешённым взглядом. Если честно, я не обиделся на неё. Мне казалось, что она хотела попрощаться, но так и не позволила себе этого сделать. Каждый из нас справляется с печалью по-своему, и она выбрала лучший вариант для себя, а я был не вправе осуждать её за это.

Вот так я покинул свой дом, и спокойная скучная жизнь, что казалась тихой заводью, начала превращаться в нечто иное, но пока совершенно непонятное для меня.

2

Путь был не близким, но всю дорогу я не сомкнул глаз, так как после отправления поезда, пребывал в непонятной мне эйфории оттого, что наконец-то жизнь приобретёт более яркий окрас, чем прежде.

Но изначально я противился этим переменам. Как только отец сообщил об Интернате, не хотелось, чтобы мою судьбу решали за меня, и я тут же начал планировать побег.

С территории нашего дома, обнесённого глухой каменной оградой, вероятность выбраться равнялась нулю. В школу меня отвозили, а после уроков встречали. Возможность побега лишь представлялась с территории учебного заведения. Там, конечно, тоже имелось ограждение, но находчивые умы, любящие покурить во время перемен, проделали лазейки, выломав несколько металлических прутьев из её конструкции, что играло мне на руку. Оставалось лишь собрать все необходимые вещи в рюкзак, заблаговременно оставить его в шкафчике в коридоре, а затем во время урока отпроситься в туалет и выбраться из школы через запасной выход.

День «Х» наступил и, воплотив идеальный, по моему мнению, план в жизнь, я оказался свободен. Выбравшись за пределы территории, я пустился бежать прочь от здания школы.