Эхо чужой любви

–Конечно, нет! Откуда? – удивилась я.

Он бледно усмехнулся.

–Эгис женился на тебе, но не сделал тебе загранпаспорт? Очень в его духе. Тебе потребуется около месяца, чтобы сделать паспорт по официальным каналам, я узнавал. Но, если ты поедешь в Москву, а лететь в Париж все равно придется из Москвы, то вот визитная карточка турагентства, которое сделает для тебя паспорт за неделю.

Передо мной на столик поверх пакета с туристической путевкой и деньгами легла визитная карточка московского туристического агентства. Поскольку я растерянно молчала, боясь поверить в такую удачу, он заглянул мне в лицо и обеспокоенно спросил:

–Ты приедешь?

–Да, конечно, – пробормотала я, слишком ошеломленная быстро разворачивающимися событиями этого вечера.

И я действительно поехала. Через две недели я уже была с ним в Париже. Он встретил меня в аэропорту Орли, радостный, как мальчишка, одетый в джинсы, темный свитер и черную кожаную куртку. В руках у него был мотоциклетный шлем с затененными стеклами, похожий скорее на шлем инопланетянина, чем на шлем тех моделей мотоциклетных шлемов, которые мне приходилось видеть у наших мальчиков. Он с ветерком провез меня по набережной Сены на своем Харлее Дэвидсоне. Забросив мой нехитрый багаж в гостиницу, выходящую окнами на Елисейские поля, мы почти пять часов пробродили по весеннему Парижу, поднялись на Эйфелеву башню, побывали в соборе Парижской Богоматери, в известном соборе крестоносцев Сакрекэр, потом пообедали на Монмартре. Я чувствовала себя словно окунувшейся в сказку – все это было так нереально и прекрасно, как будто сбывались мои детские мечты.

Этьен, немолодой художник с Монмартра, один из знакомых Марка в Париже, пригласил нас после обеда в свою студию, и буквально за несколько минут нарисовал мой портрет, на котором я снова была удивительно похожа на покойную баронессу.

–Вы знали мать Марка, Этьен? – воспользовавшись тем, что Марк на минуту вышел, спросила я Этьена.

–Да, конечно, – мягко сказал молодой человек. – Я сделал тот портрет, который висит в большом холле, а также портрет для спальни баронессы.

–Я действительно так на нее похожа? – упавшим голосом спросила я, разглядывая свое изображение на мольберте.

–Просто поразительно, – серьезно сказал художник. – Но только внешне, Элен. Внутри вы совсем другая.

–Какая другая?

–Более уязвимая, что ли? – подумав, сказал Этьен. – Не такая уверенная, как покойная баронесса. Но вы еще совсем молоды, Элен. У вас еще впереди. Обещайте приехать ко мне в Париж чет через пять, я хотел бы посмотреть, как расцветет ваша необыкновенная красота.

–Не могу вам этого обещать, Этьен, – вздохнула я, отчего-то очень польщенная его нехитрым комплиментом. – Вы ведь знаете, что я из России?

–Вы не останетесь в России надолго, – тонко улыбнулся мне художник. – Насколько я понимаю, вы привлекли внимание клана Ротенбургов. Вы выйдете замуж за одного из них, прежде чем успеете опомниться, поверьте мне на слово, милая Элен. Я хорошо знаю отца Марка и его самого.

На следующий день с самого утра Марк повел меня по магазинам. Причем, не просто по магазинам, а по дорогим бутикам на Елисейских полях и Марсовом поле, бутикам известных дизайнеров, имена которых до этого я видела только в газетных статьях. Он сметал для меня одежду с прилавков со щедростью дореволюционного купца. После первого стресса, случившегося со мной, когда я увидела один из ценников, я просто зажмурила глаза и даже не пыталась протестовать. При моей студенческой стройности, мне подходило буквально все, продавцы только цокали языками и наперебой твердили, что такую мадмуазель просто приятно одевать.

Под конец мы забрели в один из огромных универсальных дизайнерских магазинов, где Марк задался целью представить меня известному итальянскому модельеру, у которого всегда одевалась его мать. Известный модельер, имя которого я по своей советской бедности даже и не слышала до сих пор, оказался чрезвычайно худым, мелким стариком, одетым в неприметные, висящие на нем мешком фирменные тряпки. Он бегло оглядел меня со всех сторон, потом повернулся к Марку и они оживленно начали говорить по-итальянски. Модельер мелодраматично повышал и понижал голос и бурно жестикулировал.

Наконец, Марк с несколько изумленным видом обернулся ко мне, намереваясь мне что-то сказать. Однако маленький дизайнер оказался более проворным.

–Мадмуазель, – галантно сказал он мне по-немецки, – у меня есть одно вечернее платье, полный эксклюзив, которое, я считаю, очень подойдет вам. Я готов продать эту модель для вас вашему жениху и моему другу на одном простом условии.

Он остановился и, прищурившись, вновь оценивающе посмотрел на меня.

–Что же это за условие, мэтр? – спросила я, забавляясь, внезапно вспомнив, как называли дизайнеров в модных журналах.

Глаза модельера еще больше прищурились.

–Через несколько минут в демонстрационном зале начнется новый показ моделей. Я хочу, чтобы вышли на подиум в этом платье и представили его. После этого платье ваше.

–Но я не манекенщица! – удивленно возразила я. – Вы уверены, что хотите выпустиь меня на подиум?

–Вы умеете ходить на каблуках? – спросил маленький человек, покосившись на почти пятнадцатисантиметровые шпильки, которые были на мне.

–Допустим, – осторожно согласилась я.

–Это самое главное, – провозгласил модельер. – Пойдемте, я покажу вам платье. Вы не сможете отказаться, когда увидите его! Пойдемте, пойдемте.

Платье было великолепным. Темно-вишневого цвета, переливающееся всеми оттенками, с низким вырезом спереди и обнажающее половину спины сзади, оно смотрелось таким дорогим и таким элегантным, что даже сам маленький мэтр на минуту замер от восторга своим творением. Затем он повернулся к Марку.

–Смотрите, Ротенбург. Это платье создано для нее! Даже ваша мать не выглядела бы в нем лучше! Мадмуазель, вы согласны?

Я нежно погладила мягкую ткань платья и подняла взгляд на Марка. В его глазах светилось восхищение и что-то еще, что вызвало у меня тянущую боль где-то внизу живота.

Маленький модельер оценил наш обмен взглядами, как согласие. Он хлопнул в ладоши и в тот же момент меня окружила целая армия стилистов. Они увлекли меня в гримерную, усадили в кресло перед зеркалом и стали быстрыми, профессиональными движениями наносить на мое лицо макияж и укладывать мои волосы. Затем меня обули в шпильки на высоченных каблуках и, даже не дав мне посмотреть на себя в зеркало, подтолкнули к занавесу, возле которого уже толпилась куча высоченных девиц манекенской наружности. При виде меня в сопровождении мэтра, толпа расступилась, давая нам пройти, и по ее рядам прошелестел, как ветер, шепоток:

–Молодая баронесса фон Ротенбург! Смотрите, и Марк Ротенбург тут!

–Я не знаю, что делать! – в панике прошептала я маленькому модельеру.

–Это просто! – отмахнулся он. – Сейчас увидишь «язык», иди по нему до конца, выпрями спину, подними голову, постарайся не спотыкнуться. Дойдешь до конца, взгляни в зал, повернись и шагай назад. Все! Не бойся, свет слишком силен, чтобы ты смогла разглядеть кого-нибудь в зале. Это совершенно безопасно, поверь мне. По моему подиуму несколько раз ходила сама Алиция фон Ротенбург! У нее была такая же идеальная фигура, как у тебя. Вперед, моя дорогая!

Он вытолкнул меня на подиум. Словно во сне, я прошла первые несколько метров, купаясь в яркой подсветке прожекторов и с изумлением осознавая, как легко и приятно вот так идти вперед по яркой дорожке света, словно парить в воздухе, когда на тебе красивое платье и на тебя в восхищении смотрит мужчина, любовь которого ты так мечтаешь получить. Дойдя до конца подиума, я, как учил меня маленький модельер, подняла голову, взглянула в зал, улыбнулась, повернулась на каблуках и, раскованно покачиваясь на высоких шпильках (спасибо вам, советское детство и юность!), неторопливо пошла назад.

Зайдя за занавес, я буквально натолкнулась на Марка фон Ротенбурга.

Теперь, когда я была на высоких каблуках, мне не надо было так сильно задирать голову, чтобы смотреть ему прямо в лицо. Сейчас в его глазах светились восхищение и безумное желание. Он безмолвно подхватил меня на руки и понес к выходу.

–Ротенбург! – со смехом закричал ему вслед маленький дизайнер под веселые возгласы и улюлюканье остальных. – Я дарю вам это платье при условии, что я буду тем, кто сошьет ей свадебный наряд!

Вторую ночь в Париже я провела в постели молодого барона фон Ротенбурга. Кажется, первый раз в жизни я действительно и безоглядно влюбилась.

На следующее утро, когда мы по обыкновению завтракали на Монмартре, подсевший к нашему столику Этьен протянул мне ручку и красочно оформленную утреннюю газету, посвященную миру моды. На второй странице красовалась моя фотография в темно-вишневом вечернем платье на подиуме во время показа мод известного итальянского дизайнера.

–С такими темпами вы скоро станете знаменитой, Элен, – улыбнулся Этьен. – Я хочу, чтобы вы подписали эту фотографию мне на память. В чем дело, Марк? – спросил он, видя, что молодой барон нахмурился.

–Мне совсем не нужно лишнее паблисити, – коротко пояснил Марк. – Это может вызвать нежелательные разговоры и повредить мне во время бракоразводного процесса. Я не хочу рисковать. Аделина непредсказуема.

–Она все равно отберет у тебя пару миллионов, – рассудительно заметил Этьен. – Накинешь еще один, и дело в шляпе. Эта женщина любит деньги больше всего на свете. Она не откажется от них ради сомнительного удовольствия навредить личной жизни барона фон Ротенбурга.

Марк вздохнул.

– Конечно, ты прав. Но все равно, сегодня же вечером мы уезжаем в Рамбуйе.

–Да уж, – со смешком согласился Этьен. – После того, как ты совершенно неумышленно, но, тем не менее, с блеском продемонстрировал Элен всему Парижу, вам действительно лучше скрыться. Иначе папарацци не дадут вам прохода. Она слишком необычна и эффектна. В вас есть шарм, моя дорогая Элен, – повернулся ко мне он. – Если бы я не знал, что вы русская, я бы принял вас за парижанку.

Мы провели две восхитительные недели в Рамбуйе, несколько раз наведываясь в Париж для того, чтобы посетить представление в Мулен Руж, о котором я столько слышала и столько читала. Из всех прочих достопримечательностей я выбрала Лувр и Версаль, и была поражена, что знаменитый дворец короля-солнца показался мне небольшим по сравнению с Петергофом. Все остальное время мы бродили по окрестностям Рамбуйе, несколько раз устраивали пикники, катались на лодке, Марк учил меня ездить верхом. Каждый день мы возвращались в его маленький загородный дом, состоявший из пяти комнат, только глубоким вечером, зажигали камин, приводили себя в порядок, наскоро перекусывали, включали телевизор и, растянувшись на пушистом персидском ковре, поверх которого лежали шкуры белых медведей, долго и с упоением занимались любовью. Когда камин догорал, Марк брал меня на руки и относил в кровать. Я была счастлива, как никогда в жизни. Хмель первой чувственной любви, очарование восхищения и желания, которое светилось каждый раз в глазах Марка при взгляде на меня, кружили мне голову, как крепкое и терпкое красное французское вино. Две недели пролетели, как один миг.

В начале апреля я снова стояла в аэропорту Орли. Марк донес до стойки регистрации мой чемодан, а потом долго не мог выпустить меня из объятий, когда мне настало время идти на посадку.

– Я буду звонить тебе каждый день, – в последний раз коснувшись моих губ быстрым поцелуем, пробормотал он. – Пожалуйста, не делай никаких резких движений. Если у тебя будут проблемы с Эгисом, немедленно дай знать мне или отцу. Завтра я уезжаю во Франкфурт, чтобы поговорить с отцом. Через несколько недель ты сможешь присоединиться к нам в Германии по туристической визе, как мы сделали во Франции. Надеюсь, у меня хватит сил пережить эти несколько недель без тебя.

Глава 9

Улетая из Парижа, я была уверена, что скоро снова увижу Марка. Но, по обыкновению, несколько недель растянулись на месяцы. Марк действительно звонил мне каждый день, до тех пор, пока он не сообщил, что ему на несколько дней придется лететь в Канаду.

Наступил май и, словно издеваясь над нашими планами, события бурно вырвались из-под контроля. В начале мая я узнала, что у меня будет ребенок, ребенок Марка, который, по-видимому, был зачат мной во время той восхитительной недели в Рамбуйе. В первый момент я была так ошеломлена этим открытием, что не знала, хорошо это или плохо, говорить мне об этом ему сейчас или нет. В конце концов, я решила подождать до его развода. Честно говоря, у меня была безумная мысль о том, что может быть, врачиха ошиблась и через неделю или две все выяснится, и мы вместе с ней посмеемся над этим.

15 мая был рабочий день. Я вся извелась от нетерпения, наконец, часов в восемь вечера позвонил Марк.

– У меня плохие новости, дорогая, – устало сказал он. – Нас не развели.

Мне показалось, что потолок медленно закружился у меня над головой.

– Элен! – окликнул меня он, обеспокоенный моим молчанием.

–Почему? – нашла в себе силы спросить я. – Ведь это было верное дело? Твой адвокат, да и ты сам говорил, что в таком случае, как у тебя, проблем с разводом не будет. Это лишь простая формальность.

В трубке установилось недолгое молчание.

– Мы не учли колоссальных возможностей твоего потенциального мужа, – наконец, несколько отстраненно объяснил Марк.

– Моего потенциального мужа? – тупо переспросила я. – Это кого же?

– Эгиса Ротенбурга.

– Он мне не муж! – возмутилась я. – Что еще он сделал? Что-то я давно от него ничего не слышала!

Марк вздохнул и все тем же усталым и отстраненным, как будто бы даже ставшим безжизненным, голосом ответил:

– Он подговорил Аделину, и она заявила на суде, что она беременна от меня и не хочет разводиться. Мой адвокат обвинил ее во лжи, но суд был отложен до выяснения обстоятельств.

–Боже мой! – я была на грани истерики, подумать только, эта женщина словно издевалась надо мной, объявив о своей беременности от Марка, в то время, как, на самом деле, беременна была я. – Что же теперь будет?

– Ничего страшного, – его голос стал спокоен. – Это чисто временная задержка. За лето, естественно, ничего не решится, в конце августа состоится экспертиза. И только после этого будет новый процесс, на котором нас разведут. Только и всего. Правда, нам с тобой придется подождать. Но это не самое страшное, дорогая. Я сделаю тебе гостевое приглашение на полгода, и мы проведем их вместе в Германии.

Он помолчал.

Я тоже молчала. Что, собственно, было говорить?

– Элен, ты слушаешь меня? – прервал затянувшуюся паузу он. – Алло!

– Да, Марк, я слышу, – поспешила подать голос я. – Я просто задумалась.

– Нет никаких причин для отчаянья, милая моя, – его голос смягчился. – Смотри на это только как на временные трудности, которые, как утверждают, только на пользу серьезному чувству. Я люблю тебя и добьюсь того, чтобы мы были вместе.

– Марк, у меня есть вопрос к тебе, как к адвокату, – заявила я, несколько бесцеремонно прервав его, потому что отчаянно при этом трусила. – Можно?

– Я слушаю.

– Представь себе, что если бы то время, которое мы провели с тобой в Рамбуйе, имело, ну скажем, некоторые последствия…

– Что ты хочешь этим сказать? – быстро перебил меня он.

– Я ничего не хочу сказать. Я просто предполагаю.

– Ты беременна? – его голос стал резким и требовательным.

Чем-чем, а соображением бог мужчин в этой семейке не обделил. Даже иногда страшно становится, такие они, заразы, сообразительные.

– Боже упаси! – несколько принужденно засмеялась я. – Марк, я просто спрашиваю! Если я действительно была бы беременна, что в таком случае ожидало нашего ребенка? Можно говорить о том, что он стал бы твоим законным сыном и наследником Ротенбургов?

– Нет, – сразу же ответил он.

– Почему?

–Согласно традиционным правилам, чтобы быть моим наследником, он должен быть законным, то есть, он должен быть рожден в законном браке. Законными считаются также случаи, когда дети рождаются после семи месяцев брака. Для примера, если бы нас с Аделиной сейчас развели, и мы с тобой немедленно поженились, наш гипотетический сын унаследовал бы все состояние и статус барона фон Ротенбург. Но этот вариант при нынешнем раскладе отпадает. Поэтому этот гипотетический ребенок просто бы считался моим незаконным ребенком.

– Спасибо, я все поняла, – упавшим голосом проговорила я.

– Элен, в чем дело? – в его голосе было беспокойство. – Скажи мне правду.

Я вздохнула, мысленно приказав себе ни в коем случае не распускать язык.

– Правда в том, что этот ребенок пока гипотетический, – как можно легкомысленнее сказала я. – Поговорим лучше о чем-нибудь другом.

– Хорошо, – согласился он, но в его голосе все еще оставалось сомнение. – В любом случае, обещай мне, что если произойдет что-нибудь неординарное и неожиданное, ты немедленно сообщишь об этом мне. Обещаешь?

– Обещаю, – послушно согласилась я.

Нечто неординарное и неожиданное действительно произошло. Ребенок был не гипотетический. В этом я убедилась, снова посетив в двадцатый числах мая врачиху в поликлинике.

– Поздравляю молодую мамочку, – улыбнулась мне врачиха. – Вы замужем?

– Нет, – отстраненно отвечала я.

Она покачала головой и ее энтузиазма заметно поубавилось

– Это ничего! – тем не менее, убежденно сказала она. – В наше время этим уже никого не удивишь. Что ж поделаешь. Ты молодая, красивая, еще найдешь себе хорошего парня. А этот-то, папочка, где?

– Да кто ж его знает, – пробормотала я, ретируясь из медицинского кабинета.

«Хороший парень» не заставил себя долго ждать. Буквально на следующий день мне неожиданно позвонил Эгис.

– Привет, любимая, – весело сказал он. – К сожалению, я не смогу приехать к твоему дню рождения в мае. Придется задержаться на неделю-другую, но зато потом мы можем провести все лето вместе.

Перспектива, что ни говори, блестящая.

Он был в приподнятом настроении, еще бы, на какое-то время ему удалось вывести Марка из игры, и за лето он, наверное, готовился вырвать у меня согласие на брак и новый контракт всеми правдами и неправдами.

– Если мне не изменяет память, – как можно вежливее постаралась напомнить ему я, – я разорвала нашу помолвку и вернула тебе кольцо.

– Я помню, любимая, – его голос остался таким же приветливым. – Но мы ведь расстались друзьями? Подумай об этом, а?

Но у меня не было никакого настроения думать об этом. Передо мной стояла совсем другая проблема. Конечно же, я хотела иметь детей от Марка, но не сейчас, а, скажем так, позже. Аборт? Но Танечка, которая проявляла живое участие к моей судьбе, так долго с жаром отговаривала меня от этого, что я заколебалась. Но что я буду делать одна с ребенком? Вряд ли Эгис женится на мне, зная, что я беременна от Марка. Переспать с ним и выдать ребенка за его собственного ребенка? Еще глупее. Я не хотела выходить замуж за Эгиса. Я хотела выйти замуж за Марка. Сесть на шею родителям? Тоже не годится. При таком раскладе, мамочка быстро перекинется на сторону Эгиса и выдаст меня за него замуж. Если я сейчас позвоню Марку и скажу о ребенке, что изменится? Что он может сделать? Даст мне денег на аборт? Или предложит содержание? Даже если Марк и окажет мне материальную поддержку, я стану полностью зависима от него, и он перестанет со мной считаться, как всегда делают мужчины. При его нерасторгнутом первом браке, шансов на счастливый конец в таком случае у меня не было вообще. Я ломала голову над тем, что же мне делать вплоть до самого своего дня рождения в конце мая.

На мой день рождения Марк не позвонил. Эгис, разумеется, отметился и сообщил, что подарки привезет, когда приедет. Я была так расстроена молчанием Марка, что даже рассеянно с ним согласилась. На следующий день, разозлившись, я решила воспользоваться предложением Марка и позвонить за счет абонента в Гамбург. Все сошло на редкость удачно.

– Канцелярия барона фон Ротенбург, – ответил мне серебристый женский голосок.

– Могу я поговорить с господином бароном? – вежливо спросила я.

– К сожалению, нет. Господин барон сейчас в отъезде, но он должен вернуться на следующей неделе, – заученно отрапортовала мен секретарь.

– Могу я узнать, где он? – спросила я, холодея от радостного предчувствия, что Марк решил сделать мне сюрприз и приехать в Саратов вместо подарка на мой день рождения.

– Да, конечно, – серебристый женский голосок остался невозмутим. – Он в Канаде, у своего тестя.

Когда я, убитая горем по этому поводу, пересказала содержание разговора Танечке, та очень разумно заметила:

–С чего ты взяла, что он решил помириться с женой, сумасшедшая? Я думаю, дело связано с разводом. Возможно, он пытается что-то сделать, опираясь на влияние тестя.

Эта простая мысль как-то не приходила мне в голову. Но все равно, мне казалось, что он все-таки мог бы и поздравить меня с днем рождения!

Через две недели после моего звонка в Гамбург, в Саратов приехал Эгис. Он позвонил мне в четверг утром, уже из номера гостиницы, где он остановился, когда мы с родителями еще только завтракали.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – учтиво осведомился он в трубку.

– Нет, – отрезала я. – Мне даже не хочется с тобой встречаться.

– Мадмуазель уже чувствует себя баронессой фон Ротенбург? – с непонятным мне весельем в голосе спросил он, после чего примерно таким же категоричным тоном, как прежде я, произнес: – Тем не менее, ты со мной встретишься.

– И не подумаю! – не осталась в долгу я.

– Ты боишься, что если ты встретишься со мной, наш общий знакомый, барон Марк фон Ротенбург засомневается, его ли ребенка ты носишь? – ехидно спросил он.

– Откуда ты знаешь? – почти прошептала я в ответ после долгого молчания, в течение которого я пыталась придти в себя.

– Мир не без добрых людей, любимая, – откликнулся он. – Меня даже уже поздравили с сыном, правда, немного преждевременно. Приходи, у меня есть к тебе разговор.

– Хорошо, – согласилась я и положила трубку.

Когда через час мы встретились с ним в кафетерии гостиницы, Эгис даже не стал говорить со мной. Он бросил передо мной на столик кипу бумаг, изрисованных странными крючочками и загогулинками, и сказал:

– Садись, почитай. Это твоя медицинская карта. Андрей одолжил мне на время результаты твоих последних анализов в Диагностическом Центре. Тебя ведь туда посылали, когда выяснилось, что ты беременна?

– Россия – это страна, где нет ни авторского права, ни врачебной тайны, – проворчала я, усаживаясь за столик и придвигая к себе кипу бумаг.

– К счастью для тебя, любимая, – откликнулся он, занимая место за столиком напротив меня и заказывая нам обоим завтрак. – Читай, и ты посмотришь, что я прав.

– Но я ничего не понимаю! – воскликнула я после того, как потратила почти пять минут для того, чтобы опознать первое слово в первом предложении. – Это просто бред какой-то! Разве можно так писать? Может быть, ты мне переведешь мне всю эту абракадабру? Или хотя бы изложишь краткое содержание? Бьюсь об заклад, ты уже это читал!

– Конечно, читал, – согласился он.

– Ну и о чем речь?

– А речь о том, – он удобнее уселся на жестком диванчике кафетерия, – что врачи, и я в том числе, поставили тебе диагноз непроходимости маточных труб. Это серьезная проблема. То, что у тебя получилось в результате, называется, по-простому, внематочной беременностью. Это когда зародыш начинает развиваться не в матке, где ему положено, а у тебя в брюшной полости. Он дорастает до определенных размеров, а затем начинает повреждать тебе внутренности. Исход таких беременностей один – аборт. Рано или поздно. Лучше, конечно, рано, потому что поздно чревато всякими последствиями и осложнениями. Я понятно говорю?

– Понятно.

Я была подавлена. Но с другой стороны у меня в душе шевелилась какая-то гаденькая радость – слава богу, ничего уже не надо решать самой, врачи сделают аборт, и этого ребенка, отношение к которому у меня уже сейчас было сложным, не будет. Так лучше для всех – для меня, для Марка, да и для ребенка тоже. Очнувшись от своих мыслей, я услышала конец последней фразы, произнесенной Эгисом:

– Впрочем, если ты не веришь мне, поедем в Центр, тебя осмотрит пара совершенно незнакомых мне и непредвзятых врачей, и они скажут то же самое.

Я обоими руками ухватилась за эту мысль:

–Поехали.

Мы проторчали в Диагностическом Центре полдня. К вечеру результаты моих анализов, интерпретируемые полдюжиной врачей почти дословно подтвердили мне все то, что говорил мне Эгис. Все это время он, сосредоточенный и внимательный, находился рядом со мной. А ближе к вечеру, когда меня, наконец, отпустили, он усадил меня на лавочку в скверике больницы и, серьезно глядя в глаза, спросил:

– Я надеюсь, ты убедилась в том, что тебе нужна операция? И это вовсе не мои злые происки с целью повредить вашему роману с Марком?