Эхо чужой любви

– А вы? – не поняла я.

– Я приемный сын, но я также имею права наследования титула после Себастьяна и его семьи. Долгое время считалось, что они погибли и утеряны для наследования, но… Впрочем, зачем вам это? Это все так сложно и неопределенно в настоящее время. Отец настаивает на сохранении титула лично для меня, но не для моих потомков, и эта тяжба в суде продолжается уже в течение нескольких лет.

Мне не пришло в голову ничего более умного, чем спросить:

– А у вас есть потомки? Я имею в виде дети, которым вы можете передать свой титул.

– Пока нет.

Кольца у него на пальце тоже не было, но это ничего не значило, тысячи женатых мужчин предпочитают не носить кольца.

–Вы женаты? – довольно нахально спросила я, и он совершенно спокойным тоном удовлетворил мое любопытство:

–Был женат. Много лет назад.

–Сколько же вам лет?

–В этом году будет сорок.

Я облегченно вздохнула, и мне показалось, что этот вздох не укрылся от него. Он чуть приметно улыбнулся и в свою очередь спросил:

–А вам?

–Будет двадцать три.

Он казался удивленным.

– Вы выглядите гораздо моложе.

–Ага! – поддакнула я. – Особенно когда забуду причесаться и натяну подростковую майку.

Мы еще смеялись, когда на кухню вышла пани Изольда в домашнем халате, плотно затянутом на талии. Когда она увидела нас, мирно беседующих за кухонным столом: меня, лохматую и в майке, и элегантного Марка-Кристиана, одетого со всей тщательностью истинного аристократа, – она всплеснула руками от возмущения:

–Иезус Крайст! Да что же это такое, в каком ты виде, девочка!

–Да я зашла только водички попить, – жалобно сказала я, проворно вскакивая со стула у стола и отходя к двери. – Мне, право, очень жаль…

Марк смотрел на меня, и его глаза смеялись.

За завтраком, или точнее, ужином, к которому поднялся и энергичный жизнерадостный старый барон Гюнтер, разговор, к его удовольствию, шел только о его жене. Выходя из-за стола, я случайно услышала реплики на английском, которыми обменялись старый барон и пани Изольда:

–Ты заметил, Гюнтер, они понравились друг другу, – негромко сказала пани Изольда.

–За Марка я не сомневался, – живо отвечал ей старый барон. – Он был готов отдать за нее жизнь, как только увидел!

–Ты не преувеличиваешь?

–Нет! У меня сейчас та же идиотская идея-фикс, что и у него: я лихорадочно думаю о том, каким образом нам ее удержать. Я просто не могу с ней расстаться. Это словно похоронить Алицию во второй раз. Как ты думаешь, может быть, мне предложить ей выйти за меня замуж?

–Ты с ума сошел! – вскричала пани Изольда.

–А что, фиктивный брак – это выход! – с живостью возразил ей барон. – Она будет рядом с нами, и этого достаточно.

–А ей?

–Но ты ведь говорила, что она не любит моего самодовольного племянника!

–Ты тоже ей не пара.

– А Марк? – спросил старый барон, бросив быстрый взгляд в мою сторону.

Пани Изольда тоже посмотрела в моем направлении, заставив меня отвернуться, но не закрыть уши. Я никогда не жаловалась на плохой слух.

– Вот Марк пусть и решает, – услышала я ее ответ.

– Он ей понравился? – не сдавался старый барон.

– Думаю, да, – отвечала ему пани Изольда.

– Если он сделает ей предложение, она согласится?

– Мне кажется, что да, – голос пани Изольды был полон неуверенности. – Но Марк женат.

– Ерунда! Они уже пятнадцать лет не живут вместе.

–Но развод не оформлен официально, – продолжала вяло возражать деятельному родственнику пани Изольда. – Это значит, что Марк жениться не может. И вообще, еще неизвестно, что он сам об этом думает.

–Не знаю уж, о чем он думает, но влип он на этот раз основательно, – с ехидцей заявил старый барон. – Ты только посмотри, как он на нее смотрит!

Заметив мой удивленный взгляд, они тут же прекратили свою семейную перебранку.

Глава 7

Наутро следующего дня, разделавшись с завтраком, мы все вчетвером отправились гулять по Риге. Было не очень холодно. Воспользовавшись тем, что почти никто не носил шапок, я тоже откинула капюшон своей куртки, темно-синей, из мокрого шелка, с седовато-синей опушкой меха на капюшоне. Мои светло-русые волосы, длинные, нарочито небрежно зачесанные на косой ряд, свободно ниспадали на спину и почти наполовину прикрывали правую часть моего лица. Мальчики и молодые мужчины на улице, как обычно, смотрели на меня и некоторые оборачивались вслед. Я улыбалась, и мне так хотелось выглядеть красивой, чтобы очаровать Марка, что я буквально чувствовала, как горят от легкого морозца мои щеки, блестят глаза и алеют чуть обветренные от долгих прогулок по ветреной погоде губы. Мы неторопливо шли по улицам и говорили, говорили, говорили. В основном мы со старым бароном. Марк-Кристиан помалкивал, хотя пани Изольда всячески пыталась развлечь его, время от времени останавливая всю компанию, чтобы рассказать об очередной городской достопримечательности. У меня было странное чувство.

Высокие, стройные, длинноногие и элегантные, хорошо одетые, со светлыми шарфами на шее, оттенявшим загар на их смуглых, с чеканными, почти итальянскими профилями лицах, оба с шапкой темных, прекрасно подстриженных волос, на которых, словно легкий снежок, поблескивала седина, старый барон и Марк казались мне скорее братьями, чем отцом и сыном. Необыкновенные, серо-стальные, почти серебристые глаза старого барона светились каким-то приглушенным мягким светом, его губы улыбались мне. По контрасту, Марк казался очень серьезен, но я была действительно счастлива в эти моменты, счастлива как никогда в жизни, за исключением подобных минут ощущения острого счастья от самого факта своего существования, которые испытали в детстве многие из нас.

Пробродив по городу до обеда, мы вернулись домой, поскольку пани Изольда настаивала на уютном домашнем столе и ее собственных кулинарных способностях. Я мило извинилась перед старым бароном и отправилась помогать ей на кухню. Когда полтора часа спустя на столе вместе с блюдами традиционной латышской кухни появились голубцы, секрет приготовления которых тщательно хранился в нашем семействе и передался мне по наследству от моей бабушки-хохлушки, барон и Марк, уже сидевшие за столом, переглянулись, а после того, как попробовали их, Марк положил вилку и нож на стол и взглянул на меня. Старый барон, опустив голову, молчал.

–Что случилось? – не поняла я. – Я пересолила?

–Хуже, – Марк смотрел на меня. – Это фирменное блюдо моей матери. Никогда раньше я не пробовал ничего подобного. Как тебе это удалось?

–Меня научила этому моя бабка! – сдерживаясь, чтобы не заорать от злости на это постоянное тыканье своей мамой, сказала я. – А ту, в свою очередь, учила ее мама! И вообще, это обычные голубцы, такие вся Россия готовит, не понимаю, что тут особенного! Только ваше воображение, может быть.

–Это не воображение, – поднял голову старый барон.

Всю ночь мы проговорили с ним о его жене. Он привез с собой целые тома альбомов с фотографиями. Они с баронессой в военном Городе, такие красивые и молодые, молодой барон был очень хорош собой и чем-то даже смахивал на Эгиса; затем – в послевоенном Гамбурге; на каких-то вечеринках; вместе с маленькой дочерью Каролиной, с малышом Марком; и везде, везде это красивое, с улыбкой на губах, но с какой-то непонятной грустью в глазах лицо баронессы (мое лицо!), которое скоро будет преследовать меня по ночам.

–Это не может быть простым совпадением, – говорил старый барон. – Поверь мне, деточка, таких совершенных совпадений не бывает. Я думаю, все дело в семье… Я хотел бы больше узнать о твоей бабушке, прабабушке, их семьях. Я намерен провести расследование.

–Боюсь, я не смогу вам помочь, – вздохнула я. – Две мировых, одна гражданская война и революция в России похоже начисто прикончили фамилии моих бабушек и дедушек. Я ничего не знаю о моих предках, за исключением того, что дед моей мамы был белый офицер, воевал против Советской власти, а затем сбежал за границу. С бабулей вообще полный провал. Знаю только, что во время гражданской войны или где-то в районе этого, может быть немного позже, ее семья эмигрировала с Украины на Волгу, частично – на юг, частично – в Саратов, потому что здесь были их родственники, и все. А, еще помню, мама рассказывала, что во время войны как-то ночью она застала бабулю за сжиганием в печке каких-то старых документов и фотографий.

– Имена, фамилии, – поспешно сказал старый барон, доставая блокнот. – Куда именно за границу сбежал твой прадедушка?

–Боюсь, что в Германию, – не удержалась от усмешки я. – По-крайней мере, мама в этом уверена, но доказать не может. Значит, придумывает, как говорит мой отец. Я думаю, что пани Изольда знает об этой части моей семьи лучше, чем я.

–Мы уже говорили с ней об этом, – отмахнулся барон. – Что-нибудь о семье твоей бабушки? Откуда именно из Украины они приехали?

–Не знаю.

–Как это не знаешь? – удивился он.

–Бабушка не говорила, да она, по-моему, сама не помнит, она была еще девчонкой. Она с 1913 г, была самым младшим ребенком в семье.

–Пять-шесть лет, – задумчиво проговорил барон. – Где-нибудь еще у них родственники были?

– В Ленинграде, по-моему, была какая-то родня со стороны бабулиной мамы.

– Сколько детей было в семье?

–Точно не помню. Знаю только одну ее сестру, которая так и живет где-то в деревне под Саратовом, ее старший брат умер, вроде бы была еще сестра, но я не знаю наверняка.

– Кто был самый младший? – задал странный вопрос он.

–Одна из бабулиных кузин. Ее родители погибли или что-то в этом роде, и две девочки, тетя Маруся и ее младшая кузина, жили в семье бабули и последовали за ними в Саратов. Тетя Маруся с того же года, что и бабуля, после второй мировой они с мужем вернулись на Украину, живут в Харькове. А ее младшая кузина то ли потерялась во время переезда, то ли ее забрали потом другие родственники, не помню.

Я так увлеклась семейными преданиями, что не заметила, что в блокнотике уже черкает что-то Марк, а дедуля напряженно смотрит на меня.

–Как звали эту девочку?

–Я не знаю. Бабуля только помнит, что она была такая беленькая и хорошенькая, как куколка, и она ее очень любила, всегда с ней нянчилась и плакала, когда она потерялась. Бабуля всегда говорила, что я похожа на эту ее маленькую сестричку: в их родне все чернявые, а тетя Маруся, эта малышка и я – светленькие. Больше блондинов в семье нет.

–Ты знаешь адрес этой тети Маруси в Харькове? – неожиданно спросила меня пани Изольда.

Я думала, она уже давно спит.

– Он записан где-то у мамы в книжке. Я могу найти его для вас, когда вернусь домой.

На этом мы и закончили выяснение моих семейных связей, поскольку историк из меня по профессии, может быть, и неплохой, но о своей семье я знаю до постыдного мало: родителей это в свое время не интересовало, а к тому времени, как подросла я, все дедушки-бабушки уже обрели вечный покой.

Напоследок старый барон предложил мне взять на память несколько фотографий его жены или переснять их тут же, в Риге, но я отказалась. Меня страшила сама мысль о том, что фотография этой незнакомой женщины с моим лицом, умершей тридцать лет назад, будет лежать в моей сумочке, словно мне предлагали нарвать цветов со своей собственной могилы. Зато я выбрала две фотографии барона: одну, совсем еще мальчика, в военной форме, красивого, с улыбкой, чем-то похожей на улыбку Эгиса; а другую – военную, в эсесовском офицерском мундире с оборванными погонами, с выражение холодного достоинства на красивом лице, которое унаследовал от него Эгис Ротенбург. Пани Изольда только покачала головой, когда увидела выбранные мной фотографии, но ничего не сказала.

Однако всему на свете приходит конец.

Пришел он и нашему уикенду в Риге. Барон был вынужден вернуться по делам в Гамбург, где у него имелся его родовой замок плюс солидное промышленное дело, а Марк-Кристиан, как верный рыцарь своей покойной матери взялся доставить меня домой. Он посадил свой маленький изящный самолетик в аэропорту Москвы и отправился добиваться разрешения сесть в Саратове, но из этого ничего не вышло. Расстроенный, он вернулся обратно с билетом Аэрофлота на рейс Москва – Саратов.

–Мы еще увидимся, – сказал он на прощание. – Мы обязательно увидимся! Не забывай, летом я обещал показать тебе Померанию, мы изъездим Германию вдоль и поперек! Ты приедешь к нам в гости?

–Непременно.

Я, не отрываясь, смотрела ему в лицо. Он стоял в двух шагах от меня, все такой же неотразимый и элегантный даже в темной пилотской куртке, с непокрытой головой. Пока мы говорили, он держал мою руку в своих руках, а потом вдруг прижал мою ладонь к своей щеке.

– Обещай мне одну вещь, – его слова были четкими и быстрыми.

– Да?

– Не торопись выходить замуж за Эгиса Ротенбурга.

– Почему?

Мне нравилось ставить его в такое щекотливое положение, я просто умирала от желания услышать с его уст слова о том, что он сам влюблен в меня и хотел бы быть со мной. Но этого не произошло.

– Что бы ни случилось, – только и сказал он. – Помни, что я всегда готов помочь тебе, ты можешь рассчитывать на меня, целиком и полностью.

Помолчав, я нашла в себе силы сдержанно полюбопытствовать:

– И до какой же степени простирается это целиком и полностью, Марк?

– Не понял, – недоумение прозвучало в его голосе.

– Хорошо, – согласилась я. – Я поясню. Допустим, если для того, чтобы мне помочь, я попрошу тебя на мне жениться, ты сделаешь это?

– Нет, – помедлив, сказал он.

– Ага. Значит, это целиком и полностью имеет какие-то ограничения?

– Я, как ты знаешь, все еще женат.

– Хорошо. Я буду иметь это в виду. В любом случае, спасибо.

Починяясь минутному порыву, не давая ему опомниться, я обхватила руками его плечи, прижалась губами к его губам, и на миг с холодком восторга, поднявшимся изнутри меня, ощутила запах его кожи, вкус его губ. Он даже не пошевелился, хотя я чувствовала, что он весь напрягся, как струна. Мне так хотелось получить от него на прощание поцелуй! Но не могла же я его заставить, в самом деле! Мне оставалось лишь с дурацким видом пролепетать извинение, глупое, банальное, или сделать вид, что это был всего лишь дружеский жест. Бог явно обделил меня умом – я не могла справиться даже с влюбленными в меня по уши мужчинами. Что уж тут говорить о Марке. Бароне Марке-Кристиане фон Ротенбург.

Я вежливо попрощалась с ним, и, помахав ему на прощание, не оборачиваясь, пошла к стойке регистрации, глотая горькие слезы обиды и разочарования. Но когда я уже готова была присоединиться к очереди пассажиров и мысленно навсегда простилась с ним, я услышала, как он окликнул меня по имени. Я не обернулась, а продолжала стоять, как манекен, пока он, запыхавшись, не приблизился ко мне, выдернул меня из очереди, развернул к себе и стал поцелуями снимать катившиеся по моему лицу слезы, а потом так сильно сжал в объятьях, что мне на секунду показалось, что мои кости слиплись воедино. Я не понимала слов, которые он торопливо говорил по-немецки, я чувствовала только его дыхание на своих губах, его крепкие руки, и мне хотелось, чтобы это продолжалось вечно.

Но мне надо было лететь домой. И я улетела.

Глава 8

Неделю после этого я не могла прийти в себя. Бродила, как потерянная, по комнатам квартиры родителей, ходила на лекции, в перерывах гуляла с подружками по нашему Ботаническому саду, примыкавшему к университету, ходила в кино с Сережей, а ложась ночью спать, все время думала о Марке. Передо мной стояло его лицо, когда он улыбался, был грустен, когда он смеялся, или хмурился, когда он целовал меня, или внимательно смотрел на меня, когда, по его мнению, я этого не замечала. Моя верная Танечка, видя, что со мной творится что-то неладное, зазвала меня в гости, мы с ней, как полагается, выпили, закусили, и я облегчила свою душу. После этого мне стало как-то веселее.

Дальше события покатились нарастающей лавиной. В понедельник, через три дня после этого, придя домой из института, я увидела у подъезда машину Павлика, брата Ксении. Сам он пил чай в обществе моей мамы. Заметив меня, он отставил чашку, сказал маме спасибо и без долгих разговоров усадил меня в свой старенький «жигуленок».

–Где тебя только черти носят, – ворчливо сказал он, включая зажигание. – Марк уже два часа ждет тебя в аэропорту, у него самолет скоро.

У меня отпала челюсть.

–Марк? Ты уверен?

–Несмотря на обилие твоих кавалеров, – ехидно сказал он, – я пока еще помню их в лицо. Если я говорю Марк, значит, это Марк. Эгиса бы я назвал Эгисом.

–Тогда какого черта ты стоишь? Поехали скорее! – не удержалась от восклицания я.

Он коротко хмыкнул и погнал по оживленным в этот час «пик» вечерним улицам Саратова. В аэропорт мы приехали часов в семь. Я на ходу, пока мы несколько минут стояли в «пробке» на окраине города, позвонила домой маме, чтобы она не беспокоилась обо мне, нагло наврав, что мы с Павлом и Ксеней у них дома решаем некие наши общие проблемы, а потом – Ксене, чтобы в случае чего она прикрыла меня. Возле нового здания валютной гостиницы в аэропорту Павел остановился, вылез из машины, помог выбраться из машины мне, и схватив меня за руку, побежал по ступеням лестницы к входным дверям. Стеклянные двери раскрылись перед нами автоматически. Павел на ходу сунул пару долларовых банкнот охраннику и вытянул шею, разглядывая людей в холле.

Но я раньше него заметила высокую стройную фигуру молодого барона фон Ротенбурга, который в сопровождении средних лет поджарого мужчины довольно приятной наружности, спускался по широкой лестнице в холл. Он словно почувствовал мой взгляд, его глаза скользнули по толпящимся в холле людям и остановились на мне. У меня так застучало сердце, что я не слышала, что мне говорил Павел. Я смотрела на Марка и умирала от желания броситься ему навстречу и оказаться в его объятьях, но в то же время не знала, как мне себя вести, чтобы не поставить его в неудобное положение. Мои глаза кричали ему о том, как я рада его видеть, и в то же время спрашивали его, что мне делать.

И вдруг он улыбнулся. Он улыбается точно как Зигмунт. Ни у кого на свете я не видела такой обаятельной, такой милой улыбки, она как солнечный лучик скользит по его лицу и освещает все вокруг. Он улыбнулся и, сказав что-то мужчине рядом с ним, оставил его и стал быстро спускаться по лестнице нам навстречу. Тогда я тоже, что-то пролепетав Павлу, быстро пошла через холл ему навстречу, а потом, не удержавшись, чуть ли не побежала к нему. Оставив позади лестницу, барон Марк фон Ротенбург тоже, как влюбленный мальчишка, припустил мне навстречу. Мы встретились где-то посередине холла, он подхватил меня на руки, смотрел в лицо и смеялся от радости, а потом, осторожно поцеловавв висок, вновь опустил на пол.

За это время его коллега, также успевший пересечь холл, остановился неподалеку, вежливо отведя глаза в сторону.

–Франц, – подозвал его Марк, а когда тот подошел, вместо того, чтобы передставить меня, лукаво спросил: – Как ты думаешь, кто это?

–Твоя бывшая жена, – немедленно ответил тот, кого он назвал Францем. – Я видел ее портрет в замке, ее фотографию у тебя на столе и, право слово, не понимаю причин твоего развода.

–Бедный Франц, – барон одной рукой прижал меня к себе.

Но тот уже сам понял, что ляпнул глупость. Нахмурив брови, он настороженно смотрел на меня, словно стараясь что-то вспомнить.

–Ах да, мне говорили, что в замке висит портрет твоей матери? – наконец, неуверенно сказал он. – Черт побери, не хочешь ли ты сказать, что это твоя мать?

Я засмеялась. Тогда Марк представил нас официально.

–Элена, это мой друг и однокурсник по Сорбонне, а теперь и мой адвокат Франц Граазе. А это Элена Замятина, тень моей покойной матери.

–Я заработаю с ним сердечный приступ! – пожаловался мне в ответ Франц. – Ну разве можно так шутить?

Мы забрали Павла и все вчетвером отправились в ресторан, чтобы, по выражению Франца, отметить наше знакомство. После того, как Павел и Франц, посидев немного с нами, тактично сослались на какие-то важные дела и поспешили ретироваться, мы с Марком остались одни.

Некоторое время мы сидели и в молчании смотрели друг на друга.

–Я очень скучал по тебе, – сказал, наконец, Марк.

–Я тоже, – тихо ответила я.

Он немного помедлил, а затем сказал:

–Надеюсь, ты в курсе, что я профессиональный юрист. И именно как юриста отец просил меня разобраться с этим, – Марк положил передо мной папку с подколотыми листами, на которых красовалась немецкая готическая пропись и гербовая печать. – Это копия твоего брачного контракта с Эгисом фон Ротенбургом.

–Правда? – спросила я, глядя только ему в лицо и даже не взглянув на бумаги, которые он мне предлагал.

–Отец просил меня рассмотреть законность этого документа, а также выяснить, хочешь ли ты расторгнуть этот контракт.

Он говорил одно, в то время как его глаза, выражение его лица кричали о другом. Мы просто поддерживали нить разговора, стараясь противостоять той мощной силе, которая влекла нас друг к другу, и которой мы оба, обожженные предшествующим неудачным жизненным опытом, боялись поддаться. По крайней мере, я чувствовала себя именно так. За него мне в тот момент было трудно ручаться.

–Что же вы скажете как юрист, Марк? – одними губами спросила я.

–Документ не соответствует всем установленным правилам, – медленно, глядя на меня, отвечал он. – Возможно, он приемлем для России, но будет довольно просто опротестовать его и расторгнуть этот брак в Германии. По твоему желанию, Элена. Это то, что я могу сказать как юрист.

Он немного помедлил, прежде чем завершить:

–Но, помимо этого, я еще мужчина, который влюблен. Мой развод состоится через полгода, 15 мая. Это формальная процедура. Мы не живем вместе уже почти двадцать лет, она получит хорошее содержание, она согласна со всем. Так что никаких затруднений не будет… Могу ли я, – его темно-синие глаза сузились, и я видела только их блеск из-под полуопущенных длинных темных ресниц. – Могу ли я узнать у фройлян одну вещь?

–Можете, – милостиво согласилась я, толком не понимая, чего мне от него ожидать.

–Могу ли я рассчитывать, что фройлян пойдет со мной к алтарю шестнадцатого мая? – вскинул на меня глаза он.

Меня захлестнула такая огромная волна радости и бесконечного слепящего счастья, что у мня на глазах выступили слезы.

–Ты плачешь? – смахнув с ресниц предательсуую влагу, я увидела его обеспокоенное лицо.

–Нет. Просто до шестнадцатого мая еще так далеко! – ляпнула я первое, что пришло мне в голову.

У него было такое выражение лица, словно он сейчас вскочит и снова схватит меня в объятья.

–Ты согласна? – острожно спросил он, видимо, не совсем понимая, что от меня ожидать.

–Да! – выпалила я. -Но, Марк, – я сделала паузу. – Скажи мне честно, почему ты решил на мне жениться? Потому что я похожа на твою мать? Или потому, что барон попросил тебя сделать это?

–И это тоже, – согласился он с последним. – Но, в основном, потому, что я влюбился. Влюбился, может быть, первый и последний раз в моей жизни. Я люблю тебя, Элена.

Несмотря на то, что мое сердце дрожало от радости как заячий хвост, я старалась оставаться реалисткой. Перестройка, знаете ли, научила даже самых молодых из нас, скажем так, здоровому скептицизму.

–У меня есть подруга, – задумчиво сказала я, искоса взглянув на него, – которая говорит, что когда она слышит подобного рода заявления, ей всегда хочется громко спросить: что вы имеете в виду?

–Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, каждый день, каждую ночь, – глядя мне в глаза, тихо проговорил Марк. – Я хочу возвращаться к тебе по вечерам после долгого дня, и чувствовать тепло твоего тела и запах твоих волос каждое утро, я хочу спать с тобой в постели каждую ночь и иметь твоих детей, хочу вместе с тобой растить сыновей, хочу заботиться и любить вас на протяжении того остатка жизни, который мне отпущен. Я слишком стар для того, чтобы не осознавать, что ты – та женщина, которую я хочу, которая мне нужна, я искал тебя долгие годы, и я не могу сейчас тебя потерять. Я много ошибался в жизни и никогда не думал, что снова окажусь за этим столом рулетки чувств и снова смогу поставить свое счастье на кон.

–Ты мне очень нравишься, Марк, – вздохнула я, – но я тоже боюсь, боюсь разочарований…

Мы сидели в уютном зале с притушенным светом, смотрели друг другу в глаза, говорили какие-то глупые, нелепые вещи, я пила свою «фанту», он – вино, до тех пор, пока бдительный, но очень тактичный Франц не пробрался к нашему столику и не прошептал извиняющимся тоном, что самолет на Гамбург уже заканчивает регистрацию пассажиров. Только тогда Марк очнулся и, открыв свой дипломат, выложил на столик пакет с документами и деньгами.

–Что это? – удивилась я.

–Здесь туристическая путевка во Францию для тебя и билеты на самолет. Ты ведь не откажешься провести со мной пару недель во Франции? Я покажу тебе Париж! Недалеко от Парижа, в Рамбуйе, у меня маленький уютный дом, в котором я обычно живу. У тебя есть загранпаспорт?