Эхо чужой любви

Однако по мере того, как это зарево гасло, я снова ощутила свое тело действующим, вновь почувствовала на нем губы и руки Эгиса, и снова что-то натянулось во мне, как струна от наслаждения от его прикосновений. Теперь я могу сказать, что он был очень опытным мужчиной. Тогда же я чувствовала лишь стыд от того, что ему удавалось так легко играть на чувственной стороне моей натуры. Эта сладостная пытка продолжалась, не прекращаясь, до самого утра. Я не помню того момента, когда полностью обессиленная и опустошенная, я провалилась в сон. Зато хорошо помню, как я проснулась.

Звенел будильник, заведенный на час дня. В три от Казанского вокзала отходил мой поезд на Саратов. Проснувшись, как от толчка, я первым делом вспомнила почему-то именно про поезд. Но уже в следующее мгновение сильная рука Эгиса развернула меня к нему, он склонился надо мной и нежно коснулся губами моего рта.

–Доброе утро, любимая, – его голос был просто само очарование, но сам факт того, что я проснулась в постели с ним, обнаженная, и он тоже, как бы это помягче сказать, был не одет, да еще смел при этом улыбаться, привел меня в состояние тихого ужаса.

Кровь мгновенно отхлынула от моего лица, я порывисто прикрылась простыней и в голосе моем, внезапно охрипшем, послышались истерические нотки:

–Да как ты посмел?!

Дальше я уже не могла продолжать.

Он откинулся на подушку и, прикрыв глаза, спокойно заметил:

–А мне показалось, что мы делали это вместе. И тебе понравилось.

–Скотина! – выплюнула я, кубарем скатываясь с кровати. – Кобель несчастный! Господи, ну за что ты наказываешь меня, в чем я перед тобой провинилась? На свете сотни миллионов женщин, миллионы из них красивее и лучше меня, какого черта ты ко мне прицепился, псих ненормальный! Тебе мало проституток Гамбурга и Москвы, какого черта ты пристаешь к приличным девушкам?

–Ну, девушкой, допустим, тебя не назовешь, – все с тем же олимпийским спокойствием уточнил он, воспользовавшись первой же паузой.

Я схватила с полу лежавший перед кроватью его домашний тапок и со всей силы ударила им его по лицу. Потом сгребла в охапку свои вещи и заперлась в ванной. Когда через полчаса я вышла оттуда, он сидел на диване, уже полностью одетый, перед включенным телевизором и пил кофе. Аромат хорошего и дорогого кофе витал по всей гостиной. Я с удовольствием увидела на его щеке слабый след от рифленой подошвы шлепка и пожалела, что на вес он оказался легче, чем на вид.

–Завтрак на столе, – обернувшись ко мне, все так же спокойно, как будто бы ничего не произошло, сказал он. – Если тебе вдруг захочется запустить в меня кофейником, смотри не обожгись. Для начала я рекомендую тебе осушить его содержимое.

На столике подле его чашки лежал тот самый лист с гербовой печатью, который я уже видела на днях в ресторане в обществе Ивара и Кристины. Обтянутая темным сукном коробочка с кольцом стояла тут же. Какое-то предчувствие заставило меня еще раз взглянуть на документ. Увидев, что помимо подписи нотариуса, свидетелей и Эгиса, на нем четко обозначена и моя роспись, я не поверила своим глазам. Выхватив лист из-под стоявшей рядом с ним пустой чашки, вероятно, предназначенной для меня, я с изумлением уставилась на свою подпись. Эгис даже не пошевелился. Только, чуть помедлив, не поворачивая головы, уронил:

–Это копия, любимая. Можешь взять ее себе.

Растерявшись, я лихорадочно соображала, когда же это меня угораздило такое подмахнуть, но тщетно, я помнила все подробности этой мерзкой ночи, но факт подписания этой бумажки совершенно выветрился из моей головы, которая, кстати, весьма ощутимо побаливала от излишеств вчерашнего пьянства. Наконец, отчаявшись что-либо вспомнить, я не нашла ничего лучшего, кроме как сунуть эту бумажку под нос Эгиса со словами:

–Ты хочешь сказать, что я это подписала?

Он взглянул на меня, и меня поразило выражение его глаз – они были спокойными и казались совсем темными и непроницаемыми, словно это не он до сих пор не мог даже смотреть на меня без того, чтобы в них не отражалось обуревавшее его желание.

–Тут и говорить не о чем. Ты подписала это и все, – почти холодно сказал он.

–Не может быть! – закричала я.

Он промолчал.

–Я тебе не верю! – упрямо повторила я, чувствуя себя попугаем.

Вздохнув, он поставил чашку на стол.

–Я никогда не думал, что первый день моей супружеской жизни начнется сразу же с семейной разборки.

–Семейной! – взорвалась я. – Да ты просто кретин!

–Не кричи, любимая. Посмотри лучше еще раз на этот документ и раз и навсегда поверь мне – теперь ты действительно моя жена, а я твой муж по закону. Я не вижу в этом никакой трагедии. Через некоторое время ты получишь загранпаспорт и уедешь со мной в Гамбург.

–Ага, и рожу тебе пятерых детей, а потом мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день, – саркастически закончила за него я.

–Что в этом плохого? – поднял брови он.

–Мне плевать на твои бумажки! – не сдержалась я. – Я еду домой и больше никогда в жизни не хочу тебя видеть. Никогда! Мне даже голос твой мерзкий противен!

Подхватив свою сумку, я побежала к двери.

–Я провожу тебя, – остановил меня у дверей он.

–Не нуждаюсь! – я бесцеремонно отпихнула его со своего пути. – Отстань от меня, ради бога!

На вокзале, уже сидя в купе поезда, мне показалось, я увидела в толпе его лицо, но вполне вероятно, что я ошибалась, поскольку была так зла, что мне везде мерещилась его противная физиономия.

Дорога домой несколько успокоила меня. Подъезжая к Саратову, я уже с циничной усмешкой думала про себя, что, в конце концов, как говорят мои родители, все что ни делается – к лучшему. По крайней мере, теперь я могу похвастаться тем, что переспала с одним из самых красивых мужчин, каких я видела в своей жизни. И заниматься любовью с ним, скрепя сердце была вынуждена признать я, было несравненно приятнее, чем с Сережей.

Вернувшись на следующий день на работу в институт, с возмущением рассказала обо всем, что произошло в Москве моей подруге по институту, Танечке, которая была самой умной и спокойной девочкой, которую я знала.

–А почему ты не хочешь выйти за него замуж? – полюбопытствовала она, внимательно меня выслушав.

– Не хочу и все! – отрезала я, ничего ей не объясняя. – Не хочу!

–Насколько я поняла из твоего рассказа, этот парень не оставит тебя в покое, – возразила Танечка.

– Ну и что с того? Я к этому уже привыкла. Пусть себе тешится.

– Но как же быть с этим брачным контрактом? – спросила она.

– А никак, – махнула рукой я. Какой, к черту, брачный контракт в России девяностых! Тут все идет под нож, и люди не знают, проснутся ли они завтра или нет. – Просто забыть об этом. Не потащит ведь ом меня в суд из-за невыполнения супружеских обязанностей?

Мы посмеялись и разошлись. Вскоре после этого началась сессия, и я благополучно забыло и о брачном контракте, и о самом Эгисе Ротенбурге.

Глава 6

Эгис позвонил мне домой в ночь на 1 января 1990 года для того, чтобы поздравить с Новым Годом.

–Много «хвостов» в институте, любимая? – его низкий, с хрипотцой голос звучал по обыкновению чарующе мягко.

– Не дождешься! – не осталась в долгу я. – Я, вообще-то, институт еще в июне закончила. С красным дипломом.

– Молодец, малышка. Приятно иметь красавицу жену с красным дипломом.

После обмена еще парой ехидных замечаний, он с некоторым замешательством, так не свойственным ему, произнес:

– Я звоню, чтобы предупредить тебя, любимая.

– О чем? – не поняла я.

Он некоторое время помолчал, а потом, тщательно подбирая слова, сказал:

–Дело в том, что после моего возвращения в Гамбург я в составе всей семьи присутствовал на рождественском сборище у моего немецкого деда. Ты, наверное, слышала, что когда-нибудь я унаследую его баронский титул?

–А что, такие еще существуют? – удивилась я.

–Еще как. Так вот, старый барон с самого начала нашего знакомства пару лет назад начал проявлять ко мне если не симпатию, то известный интерес, даже не ко мне лично, а к моей карьере, личной жизни и так далее. Он изучает, достоин ли я стать его наследником. Вопрос о моем наследовании пока остается спорным. У него есть племянник, которого он вырастил, как сына, и который, до нашего появления в Гамбурге, полагал, что именно он станет наследником. Так вот, на ужине у деда случайно выплыла история наших отношений, и деду захотелось побольше узнать о моей невесте. Он даже захотел просмотреть видеопленку, которую Ивар снимал в Москве. Когда он ее увидел, его чуть не хватил удар. Теперь слушай внимательно. Что бы ни случилось, кто бы тебе ни позвонил и что бы ни сказал, не пугайся.

Я оторопела.

– А чего мне пугаться?

–Мой дед воевал в России в 1942 году. На стороне фрицев, разумеется. Здесь он встретил свою будущую жену, русскую девушку, женился на ней и после войны увез в Германию. Он оправдан Нюрнберским трибуналом, никогда не был «наци», но это к делу не относится. Главное то, что ты – почти точная копия его покойной жены.

–Так она умерла? – глупо спросила я.

–Давно, – Эгис не терял терпения. – Но ты так похожа на нее, что с ним чуть инфаркт не случился. Теперь он хочет встретиться с тобой; и пани Изольда, мать Кристины, его какая-то там дальняя племянница, которая меня никогда не любила, всячески поощряет его. Еще неизвестно, чем все это кончится. Но ты не пугайся. Мой дед – очень упрямый человек, он может действительно прилететь в Россию, чтобы тебя увидеть. Он неплохой мужик, немного с приветом, но учти, ему почти 80 лет.

–Мне нужно с ним встретиться? – уточнила я, утомленная его многословностью.

–Как хочешь.

–Хорошо, поставим вопрос по-другому, – я, в свою очередь, тоже проявляла чудеса дипломатии. – Ты не хочешь, чтобы я с ним встречалась?

–Мне все равно. Только помни, пожалуйста, там, где вмешивается пани Изольда, всегда существует потенциальная угроза для меня. Она меня ненавидит. Постарайся не дать ей втянуть себя в какую-нибудь авантюру.

–Но она хорошо ко мне относится, – возразила я.

–Да, возможно, – он вздохнул и открыл карты, пояснив причину своего беспокойства. – дело в том, что племянник моего деда внешне похож на Зигмунта. Как родственник.

–Ты хочешь сказать, – начала я.

–Я ничего не хочу сказать, – перебил меня он. – Помни, что Зигмунт умер. Это печально, но это так. Никто другой не заменит тебе его.

Я собиралась было поломать голову над этой проблемой вечером, но оперативность пани Изольды не знала границ. Через час после звонка Эгиса мне позвонила она. Я внимательно выслушала все ее сбивчивые объяснения и тотчас же согласилась на встречу с дедушкой. Я решила, что встречусь с ним в тот самый момент, когда Эгис сказал, что его племянник похож на Зигмунта. Пани Изольда добавила, что Марк-Кристиан – это племянник и одновременно приемный сын и наследник огромного состояния барона.

–Он действительно похож на Зигмунта? – прямо спросила ее я.

Она помолчала, а потом ответила:

–Да, но очень немного. Внешне, это сходство не особо бросается в глаза, он старше моего сына, он зрелый мужчина, в то время как Зигмунт был всего лишь юношей, но по характеру они похожи куда больше. Я бы хотела, чтобы ты с ним познакомилась.

–Зачем? Чтобы позлить Эгиса? – въедливо уточнила я, памятуя разговор с Эгисом и решив выяснить обстановку до конца.

–Я хочу, чтобы ты была счастлива, малышка, – даже по телефону я услышала, как дрогнул ее голос. – Он очень хороший и очень порядочный человек. А теперь слушай. Мы встретимся с бароном в Риге, у меня. Завтра утром я вылетаю в Саратов, заберу тебя, и мы полетим в Москву. Барон и Марк будут там по каким-то своим делам. Они нас встретят в аэропорту, и мы отправимся в Ригу на уикенд. Все билеты уже оплатил барон. В понедельник ты вернешься домой. Поняла?

–Да, – покладисто согласилась я, и тут же забросала ее вопросами. – А где мы встретимся с вами? Вы зайдете к нам в гости? Бабуля умерла, но мама будет очень рада вас видеть.

–К сожалению, я не смогу зайти к вам при всем желании, – отвечала пани Изольда. – Разница между двумя самолетами всего два часа. Встретимся в аэропорту, там и поговорим, пока будем ждать самолет. А теперь бери ручку и записывай…

Мы прилетели в Москву поздно ночью. На подсвеченном прожекторами летном поле, чуть в стороне от курса, каким вела нас к зданию аэропорта целеустремленная стюардесса, стояли два высоких мужчины. Их лица были в тени, четко выделялись лишь два силуэта – высокие, стройные, в темных плащах и шляпах. Прямо итальянская мафия, подумала я про себя, с педантичностью отметив, что для полного сходства им не хватало только белых носков и шарфов. Пани Изольда, которая начала оглядываться по сторонам сразу же, как мы покинули самолет, тут же с улыбкой направилась к ним. Мужчины тоже вышли из состояния неподвижности и неторопливо и размашисто зашагали нам навстречу. Они шли из полосы тени, мы – из освещенной полосы, в морозном воздухе поднимался парок от нашего дыхания. На границе тени они вышли на свет, и я увидела их ближе. Один из них был высокий сухощавый мужчина лет семидесяти, но его фигура казалась по-юношески стройной и подтянутой, другой – молодой мужчина лет тридцати пяти, гибкий, широкоплечий, но очень стройный, с шапкой густых блестящих темных волос, тронутых то ли инеем, то ли ранней сединой. В тот момент, когда я жадно всматривалась в лица обоих, неожиданный порыв ветра сбросил с моей головы капюшон теплой куртки. Под ней обычно не помещалась шапка, поэтому я предпочитала обходиться вообще без нее, набрасывая капюшон прямо на мои подобранные под него длинные, достававшие до пояса, волосы. В ту минуту ветер откинул капюшон с моей головы, волосы сразу же упали мне на плечи, их разметало во все стороны ветром, и я с изумлением увидела, как вмиг застыли оживленные лица обоих мужчин. Они остановились как вкопанные, не сводя с меня глаз.

–О, мой бог! – неожиданно сказал старший из мужчин по-немецки и почти побежал нам навстречу. – О, мой бог! Алиция! Такого не бывает!

Добежав до меня, он схватил меня за плечи и впился глазами в лицо.

–Алиция! Дорогая моя! – в его голосе звучали восторг и благоговение.

Я изумленно хлопала глазами. Молодой человек, тем временем, тоже подошел к нам, не сводя с меня взгляда своих странных темно-синего цвета глаз.

–Гюнтер, ты ее напугал! – с упреком сказала пани Изольда, обращаясь к старому барону. – Я же предупреждала тебя, да ты и сам видел ее фотографии.

– Фото – это одно, – живо возразил ей старший мужчина по-немецки. – Но она даже смотрит, как Алиция, удивляется, как она, у нее такое же выражение лица, глаз, оттенок волос, поворот головы!

–Ты еще не слышал ее голоса, – улыбнулась всегда такая выдержанная пани Изольда, – и не услышишь, если будешь продолжать в том же духе.

Она обернулась ко мне и сказала, поочередно указывая не каждого из мужчин:

– Познакомься, дружок. Этот разговорчивый дедушка – барон Гюнтер фон Ротенбург, а молодой человек, который еще и рта не раскрыл, его сын – Марк-Кристиан фон Ротенбург. А это, мои дорогие, Лена Замятина, невеста Вальдемара-Эгидиуса и лучшая маленькая подружка моего покойного сына.

Мужчины поочередно наклонили головы в безмолвном приветствии.

–Надень на голову капюшон, моя дорогая, а то эти двое так и будут стоять с открытыми ртами, и пойдемте в здание, что ли. Когда вылетает наш самолет?

–Наш самолет за твоей спиной, – весело сказал старый барон, глядя на меня. – Пойдемте, а то девочка действительно простудится. Марк, мы можем вылететь сию же минуту?

– Разумеется.

Старый барон подхватил меня под руку и, увлекая в сторону видневшихся на взлетном поле очертаний маленького изящного самолетика, проговорил:

–Прости меня, девочка, что я тебя так напугал. И спасибо тебе за то, что согласилась встретиться со мной. Когда я увидел твои фотографии у своего остзейского племянника, мне показалось, что я схожу с ума – ты очень похожа на мою покойную жену. Она была русская, умерла почти тридцать лет назад, и я очень ее любил.

–Пани Изольда говорила мне об этом, – наконец отважилась открыть рот я.

Он неожиданно улыбнулся.

–И голос тот же! Даже тот же самый акцент! Невероятно!

Всю дорогу до Риги, занявшую у нас около часа, он говорил, не умолкая. Рассказывал, как воевал в Великую Отечественную в России, как встретил и полюбил свою жену, тогда еще совсем молодую русскую девчонку, показывал мне ее фотографии. Вот тогда уже мне казалось, что я схожу с ума – с них на меня смотрело мое лицо, то более, то менее молодое, но мое; пожалуй, более тонкое и красивое лицо более уверенной в себе молодой женщины, но старый барон так не считал. Он был очень обаятельный мужчина, этот старый барон Гюнтер фон Ротенбург, и я не сомневалась, что в молодости он был очень привлекательным. Он и сейчас еще был красив – с четким профилем, темно-серыми живыми искристыми глазами, коротко подстриженной шевелюрой темно-каштановых, перемежающихся с серебром, волос. Он был из той породы людей, которые с первой же минуты неосознанно внушают к себе симпатию окружающих, и эта раз возникшая приязнь к ним способна сохраняться на годы, потому что первое впечатление не обманывает – они действительно и есть такие, какими предстают буквально с первой же минуты знакомства.

С его сыном, или племянником, было сложнее. Как только я его увидела, я поняла, что пани Изольда права – они с Зигмунтом близкие родственники. Думаю, что если бы Зигмунт дожил до его возраста, он выглядел бы примерно также. Несомненно, ни в какое сравнение с красавцем Эгисом Ротенбургом он не шел, но он покорил мое сердце с первого взгляда. Это произошло помимо моей воли, я посмотрела ему в лицо и поняла, что он – мужчина, которого я хотела бы получить для того, чтобы жить с ним в печали и в радости, в болезни и здравии, жить долго и счастливо и умереть в один день.

Он почти не смотрел на меня. Я помнила лишь первое мгновение, когда с моей головы упал капюшон моей куртки – его внезапно застывшее ошеломленное лицо с четким профилем греческого бога, изумленные, необычные темно-синие глаза, и то, что он был предельно вежлив со мной, вежлив до неприличия.

Сначала, когда в аэропорту в Риге мы садились в машину, чтобы доехать до дому пани Изольды, наши руки случайно соприкоснулись на ручке дверцы, он сразу же убрал свою и вежливо извинился. Затем, оказавшись в такси на заднем сиденье, в обществе меня и пани Изольды, он всякий раз, когда мы неизбежно соприкасались плечами с друг другом, что в такой тесноте вовсе не было событием экстраординарным или нарочитым, извинялся, не поднимая на меня глаз. Сразу же выяснилось, что он не говорит по-русски. Для сына, которого воспитывала русская мать, это казалось несколько странным.

– Марк прекрасно говорит по-английски, по-французски, знает польский, итальянский, испанский, немного португальский, финский, – пояснила мне пани Изольда.

–Полиглот, – пробормотала я по-русски, – который не знает языка своей матери!

–Ты несправедлива к нему, – с мягким укором заметила пани Изольда, переглядываясь со старым бароном.

–Мой немецкий в глубоком упадке, английский вообще в объеме курса средней школы, а мне было бы интересно поговорить с ним, – вздохнула я.

–У тебя вполне приличный немецкий, – утешила меня пани Изольда, вновь посмотрев на барона. – Просто, боюсь, Марк сейчас не расположен с тобой говорить. У него, видимо, нечто вроде культурного шока от встречи с тобой.

–Очень понятно, – упавшим голосом сказала я снова по-русски. – Мой бывший бойфренд тоже испытывает состояние культурного шока всякий раз, когда встречается со мной. И когда он выйдет из этого состояния? – помолчав, спросила я ее, имея в виду уже Марка-Кристиана.

–Всему свое время.

В рижскую квартиру пани Изольды мы добрались к середине дня.

Утомленные бессонной ночью, все сразу же разошлись по отведенным им комнатам, и лично я уснула в то же самый момент, как моя голова коснулась подушки. Проснулась я, когда солнце уже садилось. Пани Изольда мирно посапывала на диванчике напротив меня. Мне жутко хотелось пить. Я встала и прямо в спортивной майке, в которой спала, поплелась на кухню, чтобы глотнуть хоть капельку водички из-под крана. Не ожидая никого там встретить, я храбро открыла дверь и тут же увидела расположившегося за кухонным столом молодого барона фон Ротенбурга. Он был в брюках и светлом джемпере, его пиджак висел на спинке стула за его спиной.

Когда я, с длинными лохматыми белокурыми волосами, спускавшимися до середины спины, взъерошенная со сна, одетая лишь в майку, позаимствованную у моего брата лет пять назад, когда он был еше подростком, широкую, с рукавами до локтя и доходившую мне по длине до середины бедер, с надписью “I like America”, появилась на пороге, в его глазах явно отразилось замешательство, с оттенком того самого культурного шока, о котором мне так прочувственно рассказывала недавно пани Изольда. Но я так хотела пить, что совсем потеряла совесть. Вместо того, чтобы с тихим смущенным возгласом, как подобает порядочной девушке, убежать обратно в комнату и там томиться от жажды, я попыталась что-то сказать в свое оправдание, продвигаясь со стаканом в руках к раковине.

–Я ужасно извиняюсь за свой вид, – не знаю уж, как прозвучала эта фраза по-английски, но сказать я хотела именно это.

–Не стоит беспокоиться, – тут же прозвучал его вежливый голос.

–Вот и славно! – пробормотала я себе под нос, открывая кран и набирая в стакан воды.

Как только я с наслаждением прильнула к стакану, меня остановил его возглас, уже на родном, непроизвольном, немецком:

–Что вы делаете? Эта вода для технических целей, у фрау Изольды нет очистителя! Ее нельзя пить!

–Неужели? – я успокоилась. – Да не смотрите вы так не меня, Марк-Кристиан, я всю жизнь пью такую воду и ничего, жива.

–Вы говорите точно, как моя мать.

–Я ведь и на нее похожа, не так ли? – я допила воду и, сполоснув стакан, поставила его в сушилку.

–Похожа – не то слово, – он, наконец, посмотрел на меня и жестом указал мне на стул, словно спрашивая, не хочу ли я присесть.

Я хотела. Он мне очень нравился. Поэтому я, недолго сумняшеся, села.

– Вам это неприятно?

Он задумчиво посмотрел на меня.

– Не могу сказать, – помедлив, ответил он.

Он предпочитал говорить по-немецки, видимо, мой немецкий все-таки звучал лучше, чем английский.

–«Неприятно», это слишком сильно сказано, – продолжал он. – Вы не просто похожи на мою мать, вы словно ее копия, я полагаю, что даже ее собственная дочь не могла бы быть так на нее похожа. Разве что сестра-близнец.

–Но вам все равно это неприятно, – заметила я, когда он умолк. – Это видно по вашим глазам.

Неожиданно он улыбнулся, и словно светлый луч скользнул по его лицу, зажег мягким светом его глаза, приоткрыв в улыбке белоснежную полоску зубов под четко очерченными губами.

–Не совсем так. Я обожал свою мать, и был убит горем, когда она умерла, мне было тогда двенадцать лет, – в его глазах промелькнула непонятная мне смесь грусти, сменившаяся почти мальчишеским лукавством: – Поэтому когда я увидел вас в аэропорту, мне захотелось по-ребячески схватить вас, и, как игрушку, спрятать, принести домой для того, чтобы владеть ею самому.

Я рассмеялась, но внезапно осеклась, поймав его странно изменившийся взгляд.

– Что случилось? – непроизвольно вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать.

– Вам придется часто извинять нас с отцом, – сказал он. – Вы словно ожившее через тридцать лет отражение моей матери. Иногда ваш жест, улыбка, смех, манера говорить словно обжигают. Это поразительное сходство и пугает и притягивает одновременно.

– Расскажите мне немного о вашей матери, Марк-Кристиан, – попросила я, поудобнее усаживаясь за стол напротив него. – Она умерла молодой?

– Ей было сорок шесть лет. Она была почти на десять лет моложе моего отца.

– Несчастный случай?

– Рак крови. Моя сестра, Каролина, умерла в тот же год от той же болезни.

– А вы?

– В моей крови не было этой заразы, – грустно улыбаясь, сказал он. – Я не ее родной сын. Но все это выяснилось лишь после ее смерти. Я – сын младшего брата отца вашего жениха, моя мать умерла во время родов, отец погиб в автокатастрофе еще до моего рождения. Барон взял меня в свою семью после того как его жена, которую он очень любил, потеряла ребенка, после чего она больше не могла иметь детей. Баронесса всегда полагала, что я ее собственный сын.

– А когда об этом узнали вы? – внимательно выслушав его, спросила я.

–Два или три года назад, когда прибалтийские Ротенбурги, семья вашего жениха, вернулись в Пруссию и предъявили свои права наследования деду по праву старшинства.

– Как это? – не удержалась от вопроса я.

– Наследовать титул может только прямой потомок барона, – терпеливо пояснил мне он. – Но, поскольку у него нет живых детей, значит, титул переходит к его младшему брату Себастьяну, отцу вашего жениха, а от него – к его детям.