Эхо чужой любви

–Ты преувеличиваешь, – голосе Зигмунта послышался оттенок недовольства.

–Нисколько. Ты еще сам не понял, что произошло, – все с той же мягкой насмешкой сказал Эгис. – Берегись, Зигмунт, не вздумай влюбиться в свою Галатею! Рано или поздно она станет моей женой. Я не отступлюсь. О такой женщине я мечтал всю жизнь: с ней невозможно соскучиться, она все время разная, все время меняется, меняется на глазах, переливается, словно северное сияние.

– Ты поэт! – сухо заметил Зигмунт. – Но я тебя предупредил. Она слишком мала, да и слишком наивна для тебя.

– Роковые женщины у меня уже в печенках сидят. Они все на один манер.

Все-таки он гад, этот красавчик, успела подумать я, услышав его ответ.

– И теперь тебе захотелось свежатинки?

Обычно такой спокойный Зигмунт был явно раздражен.

– Я не понимаю, ты что, ревнуешь, что ли? – удивление прозвучало в холодноватом, по обыкновению, голосе Эгиса.

– Я не хочу, чтобы ты испортил девочке жизнь.

– Я хочу на ней жениться, понимаешь? И намереваюсь жить с ней всю жизнь, в печали и радости, в болезни и здравии…

– Замолчи, ради бога! – перебил его Зигмунт. – Как ты можешь такое говорить? Ты же сам переменчив, как хамелеон! Сегодня ты влюблен, завтра холоден, как можно так играть человеческими чувствами, не понимаю.

– Это серьезно, – снова повторил Эгис.

–У тебя каждая интрижка начинается, как любовь века. Делай, что хочешь, но Лешку не трогай, – тон Зигмунта стал непривычно резким.

–Ты оставляешь ее для себя?

–Хотя бы и так.

Мое сердце сладко замерло, а потом застучало с удвоенной силой, так, что я слышала биение пульса почему-то где-то в глубине моего горла.

–Я отвечаю за нее, – продолжал тем временем Зигмунт. – Она мне как младшая сестренка.

–Сестренка? – Эгис рассмеялся. – Бедный малыш! Я зря затеял с тобой этот разговор. Ты сам уже влюбился в нее по уши, как и ваш славный грузин, Шалва, кажется? Малышка здорово влипла. Впрочем, это ваши внутренние трудности. Меня они не касаются, разбирайтесь сами. Но, Зигмунт, я предупреждаю тебя, не вздумай использовать свое влияние на Елену, чтобы испортить ее отношения со мной. Я не уступлю.

–Какие отношения? – я слышала, как Зигмунт вздохнул. – Что ты несешь, Эгис? Какие у вас могут быть отношения? Ты второй день, как ее увидел.

– Я уже сделал ей предложение.

– Ты-ы?! Предложение? – выдохнул Зигмунт почти шепотом, но постепенно голос его напрягался, как струна. – Ты с ума сошел! И что она ответила?

– «Нет!», если ты так хочешь знать, – сказал Эгис со смехом. – Но я и ожидал нечто подобное. Такая девочка стоит терпения! Я подожду.

–А если я предложу ей выйти замуж за меня? – медленно сказал Зигмунт с расстановкой на каждом слоге, – и она согласится, тогда что?

–Ты не сделаешь этого, – спокойно возразил Эгис.

–Хотел бы я знать, почему?

–Ты еще не готов жениться, даже если и влюблен.

Послышались чьи-то шаги по направлению к домику, и я поспешно юркнула в кусты, а потом изо всех сил, обжигая ступни ног о горячий песок, побежала по пляжу к воде, на звук раздававшихся оттуда веселых воплей и криков. Я только успела стащить сарафан и кувыркнуться на песок, как тут же увидела приближающуюся к берегу высокую фигуру Эгиса. Я натянула панамку, прикрывавшую мне лицо от солнца, ниже на глаза и сделала вид, что мирно загораю здесь уже долгое время, ожидая, что же он будет делать. Наши резвились неподалеку в воде, как стая морских котиков.

Этот донжуан не заставил меня долго ждать. Не успела я и глазом моргнуть, как он уже плюхнулся на песок рядом со мной и, приподняв кепку, заглянул мне в лицо.

–Барышня, вы не изжаритесь заживо? – вкрадчиво спросил он.

Совсем рядом с собой я увидела его красивое лицо, густую шевелюру волос, темные подрагивающие ресницы, из-под которых мягко светились приглушенным блеском прищуренные темные глаза, чувственные губы, оказавшиеся почти возле моего рта. Он словно играл со мной в игру, смысл которой я пока не понимала. Ощущение от близости его теплого от солнца гладкого загорелого тела рядом с моим телом, запах его пахнувшей морской солью кожи пробудили во мне какое-то странное тревожащее впечатление, не неприятное, но какое-то пугающее.

Внезапно мне захотелось, чтобы он меня поцеловал. Это желание, видимо, непроизвольно отразилось в моих глазах, потому что он еще ниже наклонился надо мной, так, что наши тела почти соприкоснулись и сказал, глядя прямо мне в глаза, так, что его губы, когда он говорил, почти касались моих:

– Вы подумали над моим предложением, барышня?

Его длинные гибкие пальцы неожиданно коснулись моего бедра, я вздрогнула и взглянула ему в глаза, тогда он наклонился и поцеловал меня, в то время как его рука заскользила вдоль моей талии по бедру до колена.

Я вскочила, как ошпаренная. В двух шагах от нас стоял Зигмунт и сурово смотрел прямо в мои растерянные, мечущиеся в разные стороны глаза. Чтобы не видеть в них немого укора, я отвернулась от него и побежала к морю, буквально упав в крепкие объятья Шалвы, который вытолкнул меня на поверхность воды, как поплавок, и сунул в руки мяч, которым они играли в водное поло.

Отдых был испорчен полностью. Все последующее время на Северном Грэсе я старательно бегала от Эгиса, а Зигмунт с таким же усердием избегал меня. Если бы не Шалва с его неизменным оптимизмом и жизнерадостностью, я бы уже давно сбежала домой.

Глава 2

Когда мы вернулись в город, я испытала несказанное облегчение. Целыми днями я загорала, валяясь на балконе у бабули и читая книги, выходя на улицу только для того, чтобы сходить за хлебом или за молоком. Я ждала, что Зигмунт сам придет ко мне, мы поговорим, как в прежние времена, и все наладится, мы забудем про эту отвратительную сцену и выкинем его красавчика-кузена из нашей жизни раз и навсегда. Но он все не шел и не шел. Я подождала еще неделю, а потом отправилась в гости к Литинским сама.

–Говорят, что старший Ротенбург сделал тебе предложение? – сразу же с порога, как говорится, в лоб, спросила меня пани Изольда, никогда не любившия уверток.

–Ну, сделал. Да я-то тут причем! – с неожиданной для самой себя горячностью живо отреагировала я. – Он сам ко мне прицепился! Он еще не убрался отсюда, кстати? А то я уже устала ждать!

– Нет.

Пани Изольза вздохнула, и ее напряжение как будто бы спало.

–А где все? – невинно поинтересовалась я, так как в квартире стояла непривычная тишина. – Кристина, Зигмунт…

– Они на пляже.

– На Шихово? – сразу же живо спросила я.

– Нет. По-моему, где-то дальше. В Бельгя, – рассеянно отвечала она.

– В Бельгя! – почти закричала я. – Это же мой любимый пляж! Почему они не взяли меня с собой?

– Откуда я знаю. Вас, молодежь, иногда не разберешь! Я то, честно говоря, думала, что ты развлекаешься где-то со своим красавчиком-женихом.

– Никакой он мне не жених! – шмыгнув носом из-за набегавших на глаза слез обиды, сдавленно сказала я. – Этот ваш красавчик Ротенбург сказал Зигмунту, что хочет на мне жениться, и Зигмунту это не понравилось. Непонятно почему! Ведь сам он за все эти десять дней даже десяти слов мне не сказал. Как будто бы я в чем-то виновата!

–Ну ладно, не реви, – пани Изольда повысила голос. – Чего ты разошлась? Милые бранятся – только тешатся. Пошли лучше со мной по магазинам. Бабка то, небось, в скверике сидит с подружками, да? Делать тебе все равно нечего.

Я вздохнула и послушно поплелась вслед за ней. Когда мы вернулись домой, вся компания уже расположилась на балконе Литинских и, весело пересмеиваясь, ела огромный красный арбуз. Зигмунт, не поднимая глаз, сказал мне: «Привет, малыш!» и снова углубился в это жутко содержательное занятие. Однако я не собиралась так легко сдаваться. Сделав вид, что ничего не произошло, я уселась есть арбуз вместе с ними, а немного погодя подловила Зигмунта, когда он мыл руки в ванной комнате.

–Ты сердишься на меня? – прямо спросила я, глядя на его отражение в зеркале над раковиной.

Я стояла чуть сбоку за его спиной.

–Ничуть.

Он закрыл кран, обернувшись, вытянул из-за моей спины полотенце и стал вытирать руки.

–Зигмунт, – набравшись смелости, я подошла к нему вплотную, положила ладони на его плечи и заглянула ему в лицо. – Ты больше не любишь меня, да?

Ему пришлось посмотреть на меня. На какую-то секунду его светлые глаза еще хранили прежнее отчужденное выражение, а затем в них снова засиял мягкий искристый свет, а его губы чуть дрогнули в такой знакомой пленительной улыбке, которая всегда сводила меня с ума.

– Как можно не любить тебя, малыш.

–Ты не отдашь меня ему, правда? – я пытливо разглядывала его лицо. – Я ведь не вещь. Я очень люблю тебя, и мне было очень больно, когда ты не хотел разговаривать со мной. Я не виновата в том, что произошло на берегу. Я не виновата в том, что этот кретин вздумал на мне жениться. Не отдавай меня ему, пожалуйста!

– О чем ты говоришь, глупыш! – он порывисто прижал мою голову к своей груди.

Я строптиво высвободилась и вновь заглянула ему в глаза.

–Ты меня не отдашь? – снова повторила свой вопрос я.

–Если ты только сама этого не захочешь.

–Я не хочу! Ты больше не будешь бегать от меня? Почему все не может быть, как прежде? Я так скучала по тебе весь год, так ждала нашей встречи, а ты, ты словно не рад, что приехал!

–Ты просто маленькая дурашка, – он взял меня за руку и притянул к себе. – Разве ты не заметила, какой красивой ты стала? Я просто боюсь тебя теперь.

– Ты? – удивилась я. – Ты же всегда говорил мне, что я буду красивой, когда вырасту.

– Ну, – он улыбнулся. – Это была своего рода психологическая помощь.

– Ты не верил в то, что врал для меня? – возмутилась я. – А я так старалась, так хотела стать красивой для тебя!

– Тебе это удалось.

–Я теперь тебе нравлюсь? Раньше я была такой толстой уродиной, что мне самой было смотреть на себя противно!

– Вот болтушка.

Он нежно сдул с моего лба упавшую на глаза прядь волос.

– Зигмунт, – тихо сказала я, касаясь его руки своими вздрагивающими пальцами. – Ты можешь сделать мне одолжение?

– Какое одолжение?

Между нами внезапно прошли волны неуловимого напряжения, словно от нависавших проводов электровольтки возле моего дома в Саратове.

–Поцелуй меня, пожалуйста, – я не отрываясь, смотрела прямо ему в лицо. – Пожалуйста. Я словно никак не могу отмыться от его губ, – я осеклась, не желая продолжать, надеясь, что он поймет, что я имела в виду.

Он понял, я видела, как изменилось его лицо.

– Если тебе не очень противно, – набравшись мужества, начала я, но не закончила.

Его губы на секунду мягко коснулись моего рта, я почувствовала холодок его зубов, но все тотчас окончилось. Он отстранился от меня и вышел в коридор. Я стояла, как оглушенная, и глупо таращилась на свое отражение в зеркале.

Последние две недели до конца лета мы не отходили друг от друга, вместе ездили на пляж, купались, загорали, вместе ели мороженое и бродили по набережной. Между нами установилась какая-то невидимая связь, но он не торопился переводить ее в какое-либо иное русло, кроме прежних дружеских отношений, и временами меня охватывало отчаянье, что он никогда, никогда не полюбит меня иначе, чем своего маленького друга Лешку, так нуждавшегося в его внимании много лет назад.

Перед отъездом я снова зашла к Литинским, чтобы проститься со всеми до следующего года. Крис и пани Изольды не оказалось дома, а Зигмунт сидел на веранде и читал какой-то толстенный учебник.

–Я уезжаю! – едва поздоровавшись, выпалила я. – Через два часа у нас с отцом заказано такси. А вы?

– Мы уедем дней через пять, – спокойно сказал он, отрываясь от книги.

– Ты приедешь на следующий год?

– Наверное. Только попозже, мой отпуск начнется где-то в середине июня. Надеюсь, ты не бросишь институт сразу же на первом курсе? Хотя бы ради меня.

– Нет, конечно. Я буду очень скучать по тебе.

– Я тоже.

– Может быть, ты приедешь ко мне в гости на зимние каникулы? Я познакомлю тебя с моей мамой.

Он мимолетно улыбнулся и прикрыл глаза, словно безмолвно соглашаясь, но потом все-таки сказал:

– Конечно, приеду, если получится. Спасибо за приглашение.

Я взохнула.

–Я пойду. А то отец и так, наверное, ругается, что я исчезла.

–Счастливо тебе, малыш.

Он был абсолютно спокоен, очень спокоен и напряжен. Возле дверей он неожиданно окликнул меня.

–Секунду, малыш.

Я смотрела, как он приближается ко мне и мое сердце ликовало. Мне казалось, что он обнимет меня, поцелует и оставит с собой навсегда, увезет к себе домой, в Ригу, и мы с ним никогда больше не будем расставаться. Но он просто надел мне на шею цепочку с иконкой с надписью не немецком языке. Если бы мы знали тогда, что видим друг друга в последний раз! Эту иконку я носила, не снимая, долгие восемь лет, и потеряла накануне своего замужества. Звенья тонкого замочка серебряного шнурка ослабли и разошлись, и цепочка просто соскользнула с моей шеи, в то время как я даже не подозревала об этом, унеся с собой даже тень памяти о моей первой детской любви, память о которой будет преследовать меня вечно.

Этот год, первый год моей студенческой жизни и последний год жизни Зигмунта, пролетел мгновенно. Быстрая метаморфоза, произошедшая со мной и превратившая меня из неуклюжего подростка в красивую девушку, подействовала на меня опьяняюще. На меня стали обращать внимание мальчики, я разбаловалась, стала развязнее, постепенно начала кокетничать, улыбаться, но, тем не менее, всегда строго помнила об определенной черте, выходить за которую я не должна, потому, что хотела сохранить себя для Зигмунта. И не только сохранить, а получить его любовь и уважение. Некоторым образом, я даже практиковалась на этих несчастных мальчиках, которым я нравилась, практиковалась в умении разжечь в сердце мужчины пожар. В своей наивности я не понимала, что пожар в крови мужчины даже разжигать не надо, он всегда тлеет под покровом его плоти, а любовь, любовь – это что-то совсем другое, это то, что дается раз в поколение только избранным. Я не была в их числе.

Накануне лета, весной, незадолго до сессии, в Саратов случайно, по дороге домой заехал Шалва. Он подрабатывал где-то на Севере, был уже довольно денежным человекам для нашего времени – шел первый год так называемой «Горбачевской перестройки». Шалва всегда очень тепло относился ко мне, любил как свою маленькую сестричку, кавказцы могут так относиться к девочке, девушке, которая нравится им, просто нравится, и все. Он пригласил меня вместе с Крис и ребятами на лето к себе в Тбилисо, посмотреть на тот хорошенький домик на берегу моря, который он построил себе на заработанные денежки. Конечно же, я согласилась! Лето на побережье Черного моря для человека со студенческой стипендией, это была неслыханная удача! К тому же, я тоже любила и уважала его как старшего брата, он «подарил» мне свое безумное увлечение историей, которую я отныне изучала в университете. Словом, у меня не было причин отказываться, но если бы я знала, чем обернется для меня этот «черноморский курорт»!

А произошло следующее. Крис, которая тоже получила подобное предложение, по какой-то таинственной причине не сказала о нем брату, а проболталась своему красавцу-кузену, в которого она была всегда по уши влюблена, и упомянула о том, что я тоже приеду в гости к Шалве. Зигмунт и Шалва всегда были в прекрасных отношениях. Но как свойственно в юности, оба они хотели быть непререкаемыми авторитетами для «младших», и между ними на этой почве всегда шла подспудная, часто даже явно неосознанная борьба. В данном случае речь шла одновременно и о «младших», и обо мне лично. Положение усугубило и то, что сам Зигмунт такого предложения от Шалвы не получил. Поэтому небрежное замечание Эгиса Ротенбурга об этой «веселой компании» прозвучало для него чуть ли не оскорблением. Я думаю, как впрочем, и пани Изольда, что к тому времени Зигмунт уже понял, что влюблен в меня и перестал с этим бороться. Если бы о нашем планируемом путешествии он узнал от матери, от Кристины или от меня, то он бы не воспринял это таким образом. Я до сих пор кляну себя за то, что я не предупредила его, но я просто хотела сделать ему сюрприз: в последний момент удивить и обрадовать его тем, что мы проведем вместе месяц в солнечной Грузии, на берегу Черного моря, одни, без постоянного ненужного и раздражающего надзора родителей.

Но этого не произошло. Напротив, события развивались по какому-то глупому сценарию из дурацкого фильма ужасов, когда ты не можешь знать и понимать, какие причины на самом деле управляют поведением людей. Почему, например, после разговора с Эгисом Ротенбургом Зигмунт сел на мотоцикл и поехал из Юрмалы, где он работал, в Ригу, для того, чтобы сесть на самолет до Саратова и пока не поздно, остановить меня? Кроме того, никто толком не знал, что именно сказал Эгис Ротенбург Зигмунту. А я твердо убеждена, что он сказал ему нечто большее, чем запомнила Кристина. Нечто, что заставило такого спокойного и рассудительного Зигмунта через два часа после этого разговора сорваться в аэропорт.

Шел дождь, асфальт был мокрый, Зигмунт торопился – и произошло то, что должно было произойти: на очередном повороте мотоцикл занесло, он не сумел справиться с управлением и разбился насмерть, припечатавшись к кузову идущего впереди грузовика рефрижератора.

Глава 3

Честно говоря, я плохо помню, как мне удалось пережить последующие два года. Всю вину за смерть Зигмунта наши общие друзья, кроме пани Изольды и Кристины с Эгисом, возложили на нас с Шалвой. О том, кто и в какой форме преподнес информацию Зигмунту, никто, конечно, не вспоминал. Не красавчик Эгис Ротенбург во всем виноват, в самом деле! Со мной перестали здороваться некоторые знакомые, я жила, как зачумленная. Мало того, что я потеряла парня, который был моей первой любовью, так меня же еще и обвинили в его смерти, и в самый трудный момент в жизни от меня отвернулись все. Я бросила университет, я никого больше не хотела видеть. Я хотела умереть. Но отравиться мне казалось глупым, попасть в аварию не получалось, к тому же долго сидеть на одном месте и ничего не делать я не могла. Чтобы как-то избавиться от своеобразного остракизма со стороны друзей, я переводом поступила в другой институт, надеясь, что там, где меня никто не знает, я смогу постепенно начать свою жизнь заново.

Но оказалось, что я внезапно потеряла весь вкус к жизни. Мне ничего не было интересно. Мне даже не хотелось уже общаться со сверстниками. Я сидела на лекциях, возвращалась домой и все вечера проводила с книжкой или с подушкой. Прошел год, прежде чем в моей жизни появилась новая знакомая – однокурсница Инна и мальчик с нашего же курса – Сережа Соболев. А немного погодя вновь возникла тень красавца Эгиса Ротенбурга.

Сережа Соболев был высоким здоровым парнем, несколько простоватым и грубоватым на вид. Но он был умен, а временами то трогательно романтичен, то откровенно циничен. Ко мне он относился с каким-то невероятным чувством почтительной осторожности, словно к произведению искусства или к поразительно ядовитой змее. Долгое время я просто не обращала на него внимания, но вскоре оказалось, что мы живем по соседству и возвращаемся с занятий на одном трамвае. Помнится, когда я столкнулась с ним впервые у поручней подъезжавшего к моей конечной остановке трамвая, а не на лекции в институте, я удивилась и не очень-то вежливо, не здороваясь, спросила:

–А ты-то что здесь делаешь?

Он посмотрел на меня и спокойно ответил:

–А я вообще-то тут живу. Давно. Вот уже пятнадцать лет.

Я посмотрела на него и неожиданно для самой себя прыснула со смеха. И мы подружились. Честно говоря, я никогда не смотрела на него как на возможного кандидата в мужья. Никогда. На кого угодно, но не на него. Но жизнь распорядилась так, что замуж я вышла все-таки за него. И очень об этом пожалела.

Три года до окончания института мы просто дружили. Вместе ездили в институт и из института, иногда гуляли по набережной. Мне нравилось с ним разговаривать. Он много знал, но не был занудой или заучкой. Как-то раз на набережной мы нос к носу столкнулись с Эгисом Ротенбургом. Помню, меня поразило, что он стал еще красивее, чем был. Казалось, такое уже невозможно, но это было так. Хорошо одетый, невероятно красивый и элегантный, он прошел мимо нас, внимательно посмотрел на Сережу, потом взглянул на меня, улыбнулся мне одними глазами, и, как истинный джентльмен, видя, что мне неприятна эта встреча, предпочел не афишировать наше знакомство. Наивный в некоторых вопросах Сережа даже не заметил этого.

Вечером Эгис позвонил мне домой.

– Привет, малышка! – бодрым голосом, как будто ничего не произошло, как будто бы это не он сломал мне жизнь и устроил из нее ад кромешный в течение трех лет, сказал он. – Ты не хочешь встретиться со мной?

– Пошел ты к черту! – сказала я и положила трубку.

Он позвонил снова. И звонил каждый вечер в течение двух недель. Наконец, мне это надоело, и я сдалась.

– Чего тебе от меня надо? – грубо спросила я в трубку.

– Я хочу встретиться с тобой, – мягко ответил он.

– Зачем?

– Я хочу снова предложить тебе стать моей женой.

Удивляюсь, как меня не хватил удар от злости. Я грохнула трубку на телефон и в течение часа ходила одна по пустой квартире, ругаясь матом, как наш сосед-водопроводчик. Когда мне стало это надоедать, зазвонил телефон.

–Успокоилась? – вновь услышала я его глубокий бархатный голос.

–Оставь меня в покое! – каким-то невероятным усилием мне удалось не сорваться на крик. – Я никогда, никогда не выйду за тебя замуж. Никогда. Я лучше умру.

Чтобы не слышать больше его голоса, на следующий день я приняла предложение Лешки поехать с нашими ребятами и девочками из института в археологическую экспедицию на две недели. Это, к тому же, освобождало меня от летней практики в качестве вожатой в пионерских лагерях.

Мы с Сережей приехали немного позже всех остальных. Когда я спрыгнула вслед за ним из кабины подвозившей нас от деревни до археологического лагеря попутки, я была удивлена тишиной, установившейся среди одногруппников. Лешка гордо смотрел по сторонам. Я действительно выглядела нелепо в своих светлых брюках и белой тенниске, с распущенными длинными светлыми волосами среди чумазых, одетых в штормовки и джинсовые шорты ребят и девчонок. Мы жили с Сережей в одной палатке, он на одной стороне, я – на другой. Я абсолютно убеждена, что все думали, что мы спим вместе. Но ничего подобного не было. Этот мальчик был удивительно целомудренен для Саратова. Никогда за все это время он не позволил себе даже намека на какую-либо близость, и это притом, что вокруг нас крутили романы, целовались и трахались все остальные. Мы бродили с ним по ночам по окрестностям, много говорили, много узнали друг о друге, он мне очень нравился как человек, но я не воспринимала его как мужчину. Наверное потому, что я привыкла к красивым стройным мальчикам, вроде Зигмунта, Шалвы, или того же Эгиса Ротенбурга, а Сережа при своем высоком росте был грузноват, круглолиц и, на мой взгляд, слишком коротко подстрижен.

После нашего возвращения в Саратов он уехал в другую экспедицию, в Польшу, даже написал мне оттуда два письма с хронологически точным описанием того, что он делал, и все.

От Кристины, единственной из моих прежних бакинских друзей, с кем я поддерживала связь до сих пор, я узнала о ее браке с Иваром Ротенбургом, и о том, что, в связи с перестройкой, Ротенбурги вспомнили о том, что они остзейские немцы, отыскали в ФРГ свою родню и, по всей видимости, скоро уедут за бугор. Всей семьей. Я пожелала ей счастья в личной жизни и весьма решительно отвергла ее предложение поспособствовать нашему союзу с её обожаемым деверем.

Через полгода, зимой 1988 года, Эгис Ротенбург вновь появился в Саратове.

Этот мужчина обладал магической властью над женщинами – я не встречала ни одной девчонки, которая, столкнувшись с ним, в него бы ни влюбилась. За исключением меня, уродины. К этому времени я не то чтобы стала забывать Зигмунта, просто моя жизнь словно раздвоилась, я была я и вроде бы уже не я. Мне казалось, что Зигмунт, Баку – всего лишь сон, далекий и красивый сон, после которого поутру хочется плакать, не более. Словом, когда Эгис возник вновь, у меня уже не было желания бежать от него сломя голову. Я встретила его у Ксении, подружки Кристины, семья которой переехала в Саратов лет пять назад потому, что ее отец был военным. Для меня эта встреча была случайной, и я осталась совершенно спокойна: что поделать, раз так получилось. Это была обычная студенческая вечеринка, с вином и танцами. Кто не пил, тот танцевал. Он пригласил меня на медленный танец, который начал входить в моду. Я согласилась.

– У тебя кто-то есть? – проницательно глядя мне в глаза, через некоторое время спросил меня он.