Грязный свет

Разорванный контракт

Боль была архитектором, перестраивающим его тело по новому, уродливому чертежу. Она начиналась в раздробленных костях левой кисти, где каждый нервный узел превратился в раскаленный добела гвоздь, и оттуда расходилась концентрическими волнами по всему телу, затапливая сознание, отменяя мысли. Он проснулся – если этот рваный, поверхностный бред можно было назвать сном – на ковре, среди осколков собственной жизни. Правая щека прилипла к полу в лужице из виски, воды и крови. Утренний свет, тот самый, «режимный», который он так ценил, теперь был безжалостным и плоским. Он не лепил объем, а вскрывал, как скальпель, всю глубину погрома, всю степень его личного крушения.

Он сел, и мир качнулся, теряя резкость. Развороченная мебель, разорванные холсты, разбитая техника – все это сливалось в единую, хаотичную композицию, лишенную центра и смысла. Инсталляция под названием «Конец». Он посмотрел на свою левую руку. Она распухла, превратившись в бесформенный багрово-синий кусок мяса, из которого под неестественными углами торчали пальцы. Его пальцы. Инструмент его ремесла, его связи с миром. Теперь это был просто мусор.

Первым делом – аптечка. Он двигался, как сломанный механизм, каждый шаг отдавался пульсацией в руке и голове. В ванной, единственном нетронутом помещении, он нашел обезболивающее и бинты. Таблетки он проглотил без воды, давясь. Неумело, одной правой рукой, он пытался зафиксировать то, что осталось от его кисти. Бинт путался, соскальзывал. В зеркале на него смотрел незнакомец. Осунувшийся, с запекшейся кровью на щеке, с дикими, запавшими глазами, в которых плескался животный ужас. Зрачки были расширены до предела, словно пытаясь впитать больше света, больше информации, но видели лишь шум и помехи. Шумы на высоких ISO от страха.

Телефон, выживший в погроме, завибрировал на уцелевшем островке кухонной стойки. Он вздрогнул, как от удара. Это они. Часы еще не прошли, но они решили ускорить процесс. Он смотрел на аппарат, не решаясь подойти. Но на экране высветилось имя: «Марина (Галерея)». Не угроза. Хуже. Реальность.

Он ответил, прижав телефон плечом к уху, пока правая рука продолжала возиться с бинтом.

– Да.

– Влад? Слава богу, дозвонилась! – голос Марины, помощницы Семена Марковича, был высоким и напряженным, как натянутая струна. – Ты где? Ты в порядке? Тут такое творится!

Влад молчал. Он слушал ее щебет и представлял себе, как паника распространяется по их стерильному мирку, как вирус.

– Влад, алло? Ты меня слышишь? В новостях написали… какая-то драка, нападение на тебя. Это правда? Семен Маркович весь на иголках, он не может до тебя дозвониться. У нас тут журналисты обрывают телефоны!

«Нападение хулиганов». Какая удобная, обтекаемая формулировка. Она превращала хирургически точную экзекуцию в бытовой инцидент. Она делала ужас приемлемым для пересказа в светской хронике.

– Я в порядке, – солгал он. Голос был хриплым, чужим.

– Точно? Тебе нужна помощь? Мы можем…

– Что хочет Семен Маркович? – перебил он ее. У него не было ни времени, ни сил на это фальшивое сочувствие.

Марина замялась.

– Он просил передать… В общем, твой агент, Марк, ищет тебя. Срочно. У него в офисе. Говорит, это не телефонный разговор. Влад, что происходит? Все говорят про то фото… Говорят, человек на нем…

– Я понял, – снова оборвал он ее. – Я свяжусь с Марком.

Он отключился, не дослушав. Итак, цепная реакция пошла. Информация, искаженная и уродливая, как слух в испорченном телефоне, поползла по венам города, отравляя все, к чему прикасалась. И первым под удар попал его профессиональный мир. Тот самый, который еще позавчера носил его на руках.

Он нашел в шкафу Анны какую-то ее шелковую косынку и сделал из нее подобие перевязи для руки. Боль немного отступила, сменившись тупой, ноющей пульсацией. Он натянул толстовку с капюшоном, чтобы скрыть лицо, нашел в кармане вчерашней куртки ключи от машины. Нужно было убираться из этого разгромленного мавзолея. Нужно было встретиться с Марком. Пройти через последний, самый унизительный ритуал прощания с прошлой жизнью.

Офис Марка Зорина находился на сороковом этаже стеклянной башни в «Сити-Плаза». Это было пространство, спроектированное для переговоров, а не для жизни. Панорамные окна открывали вид на город, превращая его в абстрактную карту, в схему транспортных потоков и архитектурных амбиций. Свет был хирургическим, безжалостно выявляющим любую пылинку на полированном бетоне и малейшую неуверенность на лице собеседника. Влад чувствовал себя здесь так, словно попал под микроскоп. Секретарша с идеальной укладкой и калиброванной улыбкой проводила его в переговорную, стараясь не смотреть на его неуклюжую перевязь и свежую царапину на щеке.

Марк уже ждал его. Он стоял у окна, спиной к двери, заложив руки за спину. Идеально скроенный серый костюм сидел на нем, как вторая кожа, как броня. Марк Зорин был лучшим в своем деле. Он не просто продавал искусство. Он создавал легенды, выстраивал карьерные траектории, управлял репутациями. Он был архитектором успеха. И Влад был его главным, самым удачным проектом.

– Влад, – Марк обернулся. На его холеном, всегда безупречно выбритом лице не было ни тени сочувствия. Только крайняя степень деловой озабоченности. Его взгляд быстро, почти незаметно, скользнул по руке Влада, зафиксировал информацию и вернулся к глазам. – Присаживайся. Кофе? Воды?

– Ничего не нужно, – Влад остался стоять. Садиться означало принять правила этой игры, занять подчиненное положение.

Марк вздохнул, провел рукой по идеальному пробору. Жест выдавал напряжение, которое он так тщательно скрывал.

– Я не буду ходить вокруг да около. Ты знаешь, зачем я тебя позвал.

Он подошел к огромному столу из цельного куска какого-то темного, почти черного дерева и взял в руки планшет.

– «Фотохудожник Владислав Чернов стал жертвой нападения». «Снимок-провокация вызвал криминальные разборки?». «Арт-мир в шоке: кому перешел дорогу автор «Грязного света»?». – Он читал заголовки ровным, безэмоциональным голосом диктора, зачитывающего сводку происшествий. – Это только то, что вышло за утро. Мой телефон разрывается. Звонят из «Форбс», из «Нью-Йорк Таймс», из лондонской галереи. Все хотят комментариев. Все хотят знать, что происходит.

– Это нападение хулиганов, – механически повторил Влад официальную версию. – Ограбление.

Марк поднял на него глаза. В его взгляде, обычно теплом и располагающем, сейчас был холодный блеск полированной стали.

– Не надо, Влад. Не держи меня за идиота. Я двадцать лет в этом бизнесе. Я знаю, как выглядят ограбления, и как выглядят предупреждения. И я знаю, кто тот человек на твоей фотографии. Весь город это знает. Кроме, пожалуй, твоих восторженных поклонников в интернете.

Он отложил планшет и оперся руками о стол. Он смотрел на Влада так, как врач смотрит на безнадежного пациента.

– Ты совершил колоссальную, непростительную ошибку. Ты нарушил главное правило. Ты перепутал искусство с реальностью. Ты залез на территорию, где не действуют законы арт-рынка. Там другие правила. И другие цены.

– Я просто сделал снимок, – глухо сказал Влад.

– Нет! – Марк впервые повысил голос, ударив ладонью по столу. Звук получился сухим и резким, как выстрел. – Ты не «просто сделал снимок». Ты навел объектив на жерло вулкана и нажал на спуск, не подумав о том, что он может извергнуться и сжечь все вокруг! Тебя. Меня. Всю нашу репутацию, которую мы выстраивали годами!

Он прошелся по кабинету, пытаясь восстановить самообладание.

– Вчера мне звонили из головного офиса медиа-холдинга. Они в курсе ситуации. Юридический отдел работал всю ночь. Они проанализировали твой контракт.

Влад ждал. Он уже знал, что сейчас услышит. Но все равно ждал, как ждут удара, который должен положить конец мучениям.

– Помнишь пункт 7.4? «Действия Артиста, наносящие прямой или косвенный ущерб репутации Холдинга». Это форс-мажор, Влад. Основание для одностороннего расторжения.

Разорванный контракт. Формулировка была такой будничной, такой канцелярской. Она никак не вязалась с тем апокалипсисом, который происходил в его жизни. Это было все равно что описать авиакатастрофу термином «незапланированное снижение».

– Ты хочешь сказать… – начал Влад, но голос его подвел.

– Я хочу сказать, что холдинг прекращает с тобой всякое сотрудничество, – отчеканил Марк. – С сегодняшнего дня. Выставка в «Геометрии» закрывается. Официальная причина – «в связи с инцидентом и из соображений безопасности». Все запланированные проекты, включая выставку в Нью-Йорке, аннулированы. Твои работы снимаются с продажи во всех аффилированных галереях. Я больше не твой агент.

Он произнес все это на одном дыхании, как будто боялся, что если остановится, то не сможет закончить. Это была не просто новость. Это было профессиональное убийство. Холодное, методичное, оформленное юридически безупречно. Они не просто бросали его. Они стирали его из истории, вымарывали его имя из всех документов, превращали его в пустое место.

– Вы просто… бросаете меня? – Влад посмотрел на человека, который еще три дня назад называл его гением и главным своим активом. – После всего?

– Это не я тебя бросаю, Влад. Это бизнес, – Марк снова спрятался за этой непробиваемой формулой. – Ты стал токсичным активом. Любой, кто сейчас окажется рядом с тобой, рискует получить такие же проблемы. Галерея, холдинг, я. У меня семья, дети. Я не могу рисковать ими из-за твоего безрассудства.

«У меня семья». Последний, самый неотразимый аргумент любого предателя. Он ставил точку в любом споре, оправдывал любую трусость.

– А у меня, значит, нет? – горько усмехнулся Влад.

Марк отвел взгляд. Ему впервые стало не по себе.

– Послушай, по-человечески я тебе сочувствую. Правда. То, что с тобой сделали… это ужасно. – Он сделал паузу, подбирая слова. – Я могу дать тебе денег. На первое время. Чтобы ты мог уехать, залечь на дно. Считай это… выходным пособием.

Предложение было верхом цинизма. Откупиться. Заплатить за молчание, за собственное спокойствие. Превратить годы их сотрудничества в банальную финансовую операцию.

Влад посмотрел на свою изуродованную руку, потом на лощеное, обеспокоенное лицо Марка. И что-то внутри него, последнее, что еще могло чувствовать унижение, сломалось. Его захлестнул холодный, черный смех. Он смеялся беззвучно, одними плечами, сотрясаясь всем телом. Боль в руке отозвалась на этот смех острой вспышкой, но он не обратил на нее внимания.

– Денег? – прохрипел он, когда смог говорить. – Ты думаешь, дело в деньгах? Ты ничего не понял, Марк. Совсем ничего.

Он повернулся и пошел к двери. Он не мог больше находиться в этом стерильном аквариуме, дышать этим разреженным воздухом успеха и предательства.

– Влад, подожди! – окликнул его Марк. – Возьми деньги. Уезжай из города. Это единственный твой шанс. Они не оставят тебя в покое.

Влад остановился у двери, но не обернулся.

– Они уже, – сказал он тихо. – Они уже не оставили меня в покое.

Он вышел из переговорной, прошел мимо испуганного лица секретарши, не дожидаясь лифта, пошел к лестнице. Он спускался с сорокового этажа пешком, виток за витком, погружаясь все ниже. Каждый пролет был как круг ада, отделяющий его от прежней жизни на вершине мира. Он шел, и боль в руке была его единственным спутником, его единственной реальностью. Все остальное – выставки, контракты, признание – превратилось в далекое, неправдоподобное воспоминание. Как сон, который почти забыл сразу после пробуждения.