Отчет о незначительных потерях

Еще я успела узнать, что в поселок приехали две женщины с грудными детьми – и обе слегли с неизвестной болезнью. Я убеждена, что это не холера, и собираюсь поговорить с местным шаманом, который занимается их лечением. С утра я повстречалась с мальчиком, старшим сыном одной из женщин, и услышала от него необычную считалку, в которой явно прослеживается культурное влияние каигату. Это заставляет меня думать, что обе женщины – из того рыбацкого поселка.

Метель, которая разразилась в обед, не дает мне закончить расспросы, которые я запланировала на сегодня. Я собираюсь посвятить остаток дня изучению книг, которые привезла с собой: они могут оказаться полезными расследованию.

С уважением, Арисима Эмилия

Письмо я отдала Миэко, которая каждый вечер относила на почту корреспонденцию гостей. Девушка посмотрела на конверт, улыбнулась и сказала:

– А адрес-то, адрес напишите, госпожа Арисима!

– Действительно, – спохватилась я. Видимо, я так устала, что забыла сделать простейшую вещь. И еще, что особенно стыдно, не написала ничего тете Кеико. – А нельзя ли отправить и телеграмму? Если можно, я напишу записку с текстом и адресом…

– Конечно. – Миэко дала мне карандаш и бумагу. Подниматься обратно в комнату, чтобы написать адрес и записку, я не стала и вместо этого заняла один из столов в зале на первом этаже. Постояльцы уже отобедали, и только русский геолог с переводчиком оставались на месте. Никитин пил чай, а Симидзу делал записи в блокноте.

Размышляя, как бы написать тете о том, что у нас тут безопасно, но при этом не особенно соврать, я стала рассматривать журналы для гостей, лежащие на столе. Я перебрала их: «Бунгей Синдзю», «Кинэма Дзюмпо», «Бунгакукай» – все от прошлого года – и увидела, что среди них лежит большая тетрадь в коричневой ледериновой обложке. Даже не подумав, что это может быть чья-то собственность, я открыла ее.

Записи в ней были на русском языке.

Несколько лет назад я разыскала людей, которые работали в пражской редакции моего отца. По большей части это были русские эмигранты, люди, рожденные в конце прошлого или начале этого века в Российской империи. Я переписывалась с ними некоторое время, и у них всех был такой почерк, как у автора этих записей: красивый, каллиграфический, с безупречно выверенной строкой и разным нажимом.

Кайгалты (самоназвание – кайгатль, яп. каигату) – малочисленный народ, обитающий на северном побережье острова Хоккайдо. В советской этнографической традиции термин «кайгалты» заимствован у коренных народов Камчатского полуострова, до 1875 года поддерживавших с ними культурные и торговые связи.

Этот народ, как предполагает наша наука, заселил северные острова японского архипелага еще до прихода айнов или, по крайней мере, одновременно с ними. Исследования указывают на возможное родство кайгалтов с ительменами – коренными жителями Камчатского полуострова. Эта гипотеза основана на цепочке письменных свидетельств и совпадении культурных элементов, таких как обряды охоты и рыболовства. Однако лингвистический анализ оставляет пространство для дискуссий: язык кайгалтов, ныне почти полностью утраченный самим народом, но частично сохранившийся в записях этнографов, обнаруживает неожиданные сходства с языками древних народов Мезоамерики. Даже их самоназвание «кайгатль» созвучно с топонимикой некоторых культур Нового Света, что позволяет выдвигать гипотезы о древних миграционных связях.

Современные кайгалты сохраняют хозяйственный уклад, основанный на рыболовстве и собирательстве, и проявляют устойчивость к культурным воздействиям извне. Вместе с тем их число сокращается из-за экономической и культурной экспансии, проводимой властями…

Читая последний абзац, я ощутила, как у меня дрожат руки. Во что я ввязалась? Лучше бы уж господин Иноуэ действительно отправил вместо меня Цудзи Минори, а мне с этим не справиться… Я поспешила закрыть тетрадь, вдруг поняв, что автором записей мог быть только Никитин. Но он уже заметил, что я читаю, и подошел ко мне, широко улыбаясь.

Переводчик-японец, напротив, без улыбки, немедленно встал и последовал за ним.

– А я не мог вспомнить, где я оставил тетрадь! – сказал Никитин, и Симидзу немедленно перевел на японский то, что я и так прекрасно поняла.

– Простите, – сказала я по-японски и протянула геологу тетрадь. – Я листала журналы для гостей и не поняла, что это частные записи.

Симидзу перевел Никитину, и тот возразил:

– Но вы ведь читали. Я видел.

Я посмотрела на Симидзу, изо всех сил изображая, что жду от него перевода. Тот, кажется, ничего не заподозрил и снова передал мне слова Никитина.

– Нет-нет, простите, вам показалось.

– Вы читали, – продолжая улыбаться, сказал Никитин. – Ну что вы, в самом деле, я же вас не ругаю! Откуда вы знаете русский язык?

На этот раз переводчик промолчал и стал смотреть на меня, ожидая, что я как-то отреагирую на речь Никитина. Но я знала, что делать этого нельзя ни в коем случае, и смотрела на Симидзу, вежливо улыбаясь. Сердце у меня стучало так, что мне казалось: с каждым его ударом я покачиваюсь всем телом вперед и назад, да так, что это было заметно.

– Простите? Я не понимаю этого господина.

Мне нужно было переговорить с Никитиным без переводчика: это могло бы пролить свет на происходящее. Но как я могла это сделать, если Симидзу следовал за ним по пятам – и, конечно, внимательно отслеживал его контакты? Как он отреагировал бы, если бы я говорила с советским человеком на его родном языке? Что предпринял бы?

– Он думает, что вы читали, – без улыбки сказал японец.

Я покачала головой, а Никитин дружелюбно продолжал:

– Вы что же, боитесь, что ли? Кого? Неужели меня?

Мне позарез нужно было дать знак Никитину, что я хочу поговорить с ним без переводчика, и вдруг меня осенило.

– Толмача, – сказала я.

Да, японец, хотя и говорил по-русски, не знал слова «толмач»! Он обеспокоенно посмотрел на меня, потом на Никитина, но у геолога на лице не дрогнул ни один мускул. Впрочем, я уже не сомневалась, что простым ученым он не был: настолько искусно он поддержал эту опасную игру. Все еще улыбаясь, он сказал Симидзу:

– Передайте девушке, что я не понимаю, но желаю ей хорошего дня.

– Господин ученый не понял, что вы сказали. Он желает вам хорошего дня, – сказал Симидзу и от себя добавил: – Так вы не читали?

– Да нет же. Я родилась в Чехословацкой Республике и немного знаю чешский. Но с этим знанием по-русски не почитаешь, да и на слух я почти ничего не понимаю.

Симидзу удовлетворился этим объяснением, и они с Никитиным ушли.

Глава четвертая

Яподнялась к себе, переписала отчет для господина Иноуэ, добавив туда постскриптумом то, что узнала из записей Никитина. Однако самого Никитина я решила пока не упоминать. После того как я отдала наконец письмо и телеграмму Миэко, я вернулась наверх и постучала в дверь комнаты Кадзуро и Хидэо. Из-за наплыва посетителей их поселили вместе, но они быстро нашли решение, как разграничить пространство. Видимо, они уже в первую ночь устроили перестановку: кровать Кадзуро стояла в темном углу, отгороженная ширмой, а он сам, включив лампу, читал лежа. Хидэо же передвинул свою кровать к окну и теперь сидел на ней, скрестив ноги, и мечтательно глядел на метель.

– Отвлекитесь, есть что обсудить. Куда я могу сесть?

Кадзуро отложил книгу и приподнялся на подушке, а Хидэо развернулся ко мне.

– На стул, – ответил Кадзуро. – Там вещи лежат, бросай их сюда. Что случилось?

– Первое. Утром я одолжила Танабэ книгу по эпидемиологии. Помните, Чисако поднималась за ней в мою комнату? Она забыла закрыть дверь на ключ, и там кто-то побывал, пока мы ездили в Хокуторан. Этот человек ничего не взял, только навел беспорядок на столе – искал, видимо, какие-то бумаги. Возможно, мои документы, потому что на верхнем листе остался четкий отпечаток моего имени. Он записал его, использовав мою бумагу и мой карандаш, и не заметил, что оставил след.

Я сделала небольшую паузу, но приятели не нашли что сказать.

– Второе. Сейчас внизу я случайно нашла среди журналов записи этого геолога.

Я сообщила все, что прочитала в тетради про каигату, и рассказала, как мне удалось обвести вокруг пальца его переводчика.

– Если этот Никитин меня понял, а я думаю, что понял, он найдет способ избавиться от Симидзу и поговорить со мной, – закончила я.

Кадзуро покачал головой:

– Он ведет себя так, как будто он не просто ученый. Вы же понимаете, о чем я? Такие люди не раскидываются бумагами просто так и не забывают их. Ты уверена, что он не хотел, чтобы ты нашла его записи?

– Абсолютно. Я вообще не должна была оказаться в этом зале – просто села там за столик, чтобы дописать адрес к письму.

– А почему его вообще интересует исчезновение каигату? – спросил Хидэо.

Я ответила:

– Мне кажется, я знаю почему. Исторические земли каигату – здесь, на самом севере Хоккайдо… так близко к новоприобретенным советским территориям. Записи Никитина заканчивались тем, что каигату испытывают сильное влияние экспансии местных. Я не исключаю, что в Советском Союзе хотели бы помочь каигату добиться возвращения их исторической территории и автономного управления на северном побережье и обрести таким образом влияние и на этом берегу пролива.

– А может, они причастны и к их исчезновению? Ведь вся эта история им на руку, – сказал Кадзуро.

– Вряд ли. Получить политическое влияние за счет небольшой помощи бедствующему народу – да. Но именно поэтому каигату и нужны им живыми. Если ты имеешь в виду, что они могли бы инсценировать вину японских властей, – то игра, как мне кажется, не стоит свеч. И уж точно она недостойна народа, победившего в войне. Тут что-то другое, совсем другое…

Конечно, я побаивалась разговора с Никитиным – хотя, признаться, нет-нет да и плакала по ночам последний год, отчаянно желая поговорить с кем-то с родины моих предков. Раньше такого не было: это началось после короткого разговора с советским офицером в прошлом году. Однако же теперь было не до сантиментов. Я должна была вытащить из Никитина как можно больше и не рассчитывала, что он не потребует взамен никакой информации. Но могла ли я сделать это, формально не предавая интересы страны, меня приютившей? Мне предстоял тяжелый разговор, но я решила рискнуть. На ужине я села так, чтобы видеть геолога, и когда Симидзу отвернулся, быстро показала на пальцах номер моей комнаты и изобразила стук в дверь. Никитин едва заметно наклонил голову.

После ужина я читала, не раздеваясь, и ждала. Около полуночи действительно Никитин постучал в дверь. Я открыла и сказала по-русски:

– Заходите, пожалуйста.

Мне самой было странно слышать свой голос. Конечно, я читала на русском языке, потому что часть моей библиотеки, привезенной из Европы, составляла именно русская литература. Но общаться на языке мне было не с кем, разве что читать вслух, чем я иногда и занималась дома, не желая терять навык.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Речь о событиях первой книги цикла – «Личное дело господина Мурао».

2

«Гэндзи моногатари» (моногатари – японский классический роман в прозе) действительно в некоторых источниках называется первым в мире крупным произведением повествовательного жанра – например, у литературного критика и философа Мартина Пачнера. Имени женщины, которая написала «Гэндзи моногатари» («Повесть о Гэндзи»), история не сохранила; исследователи условно называют ее Мурасаки Сикибу.

3

Радэн – направление в традиционном японском искусстве инкрустации перламутром.

4

Сибаяма – техника декорирования перламутром, костью, нефритом и другими материалами.

5

Здесь и далее даты приводятся по европейскому летосчислению – 1896 год.

6

Бэнто – порционная еда в деревянных контейнерах. Экибэнто – особый «дорожный» вид бэнто, от слова «эки» (станция, вокзал).

7

Камабоко – вид рулета, приготовляемого из рыбного фарша сурими.

8

Екан – лакомство, пастила из красных бобов.

9

Ри – японская мера длины, чуть менее четырех километров.

10

Речь о «Конвенции о рыболовстве в северной части Тихого океана» от 1952 года, по условиям которой Япония вновь, впервые после окончания военных действий, смогла вести рыболовство в Тихом океане.

11

Кухтыль – поплавок для сетей в виде стеклянного шара.

12

Сякухати – бамбуковая флейта.