Отчет о незначительных потерях

Я попросила внимания и зачитала вслух последний абзац.

– Получается, – добавила я, – мы не можем сбрасывать со счетов версию о том, что поселок каигату действительно пострадал от холеры.

– Но ведь только-только кончилась зима, – сказал Хидэо.

– Да, но поселок закрыли якобы на карантин еще полгода назад, осенью, как писала эта Сугино. Погоди-ка, ты ведь не читал само письмо. – Я порылась в сумке и протянула ему конверт. – Там еще газетные вырезки, не вырони, пожалуйста.

Хидэо внимательно прочитал письмо.

– Забавная девочка, – сказал он задумчиво и начал разглядывать снимки. – И храбрая…

– Ужасно неудобно, – пожаловался Кадзуро, вытягивая ноги. – Мне и сидеть-то сложно, не то что читать.

Мы взяли самые дешевые места на деревянных скамейках: редакция согласилась оплатить только такие, у Хидэо денег было немного, а Кадзуро, конечно, ехал с нами из солидарности. Теперь он только и делал, что пересаживался и жаловался вместо того, чтобы сидеть и читать. А ехать было еще десять часов, и это только до Токио!

Хидэо быстро пробежал глазами письмо Сугино, улыбнулся, вложил бумаги в конверт и вернул мне. В этот момент в вагоне приглушили свет, чтобы пассажиры могли отдохнуть, и Кадзуро с облегчением отложил бумаги. Читать действительно стало неудобно, и я тоже прикрыла книгу. Пассажиры укрывались пледами или использовали кимоно как покрывала, разговоры стихали.

Скоро мы должны были остановиться у залива Исэ, и я хотела выйти подышать перед сном.

На станции был небольшой киоск. Пока Хидэо разминал плечи, зевая, Кадзуро заглядывал в витрину с аккуратно сложенными экибэнто[6]: рисовые колобки с гребешком, копченый угорь на рисовых шариках, дайкон с камабоко[7]. Продавались и сладости: екан[8], засахаренные мандариновые дольки, печенье с кунжутом.

– Возьмем что-нибудь? – спросил Кадзуро, доставая кошелек.

– Конечно, – кивнул Хидэо. – До Токио еще долго, да и успеем ли мы там позавтракать?

– У нас целых четыре часа между пересадками. В Токио еще зайдем в книжную лавку.

Я выбрала экибэнто с угрем и каштаны, Кадзуро с Хидэо взяли омлет и печенье. Продавец завернул все в бумагу и с поклоном пожелал нам счастливого пути.

Мы отошли к краю платформы, где не горели фонари, и увидели залив. Вода была черной, с отблесками городских огней, как если бы по ней скользили светлячки. Где-то кричала чайка, перекрывая шум волн. Я подумала, что за этим заливом раскинулась большая вода, и мы едем так далеко, целых три дня, чтобы увидеть эту большую воду снова – только с другого ее края. Через несколько минут голос проводника напомнил о скором отправлении. Мы вернулись в вагон, перекусили, и вскоре поезд тронулся, оставляя позади ночной залив.

Я укрылась пальто и уснула.

Глава вторая

В восемь утра мы прибыли на вокзал Токио. Наш поезд в Аомори отправлялся в полдень, и значит, у нас было немного свободного времени. Мы позавтракали, а потом Кадзуро объявил, что сходит в книжную лавку.

– У нас чуть больше трех часов, – напомнила я.

Часы на стене отсчитали девять, потом десять. Люди менялись, а Кадзуро все не было, и без десяти двенадцать я не выдержала:

– Если он не вернется через пять минут, мы останемся здесь до завтра!

В этот момент Кадзуро ворвался в зал, держа в руках сверток.

– Нашел! – сказал он, срывая бумагу, и показал старый том. – Книга о северных народах Хоккайдо. Она стоит того, чтобы опоздать, я уверен!

Голос проводника позвал пассажиров, мы поспешили к поезду – и, к счастью, не опоздали.

Мы снова ехали на север, и природа за окном постепенно менялась. Мне становилось то неуютно оттого, что я так далеко от дома, то радостно: я хотела увидеть океан, познакомиться с новыми людьми, попробовать местную еду, а главное – справиться с трудным делом, которое меня ожидало. Хидэо листал газету, а Кадзуро изучал купленную книгу.

Наконец он заговорил:

– Эмико заметила… вернее, насколько я знаю, это тетя Кеико заметила… что у каждой инкрустации есть спиральный узор по краю. Вот здесь, – он показал на страницу, – есть упоминание о том, что северные народы почитают моллюска под названием Turbo borealis или Turbo glacialis. Почитают, я имею в виду, как духа или божество. Этот моллюск родственен Turbo marmoratus, чей перламутр используется для инкрустаций, но обитает он севернее. Как раз на побережье Хоккайдо.

– Иными словами, – сказал Хидэо, – есть некая особенная ракушка, которую используют для инкрустации, а ее северной разновидности поклоняются народы с Хоккайдо. Так?

– Да.

– И используют ее же для добычи перламутра?

Кадзуро подумал:

– По всей видимости. Потому что Turbo marmoratus, чей перламутр используется почти повсеместно по Японии, там не водится.

– Нет, это странно, – сказала я. – Представьте, что вы поклоняетесь какому-то духу и одновременно добываете животное, его земное воплощение, чтобы убить и распотрошить. Разве это возможно?

– Может быть, они поэтому и поклоняются этому моллюску, раз он дает им средства для жизни, – сказал Хидэо. – А перед выловом, например, извиняются перед духом. Я читал, так делают некоторые народы на материке: просят прощения у зверя перед тем, как убить его, или даже перекладывают вину на кого-то другого, пытаясь убедить дух, что не они его убили.

В этом деловом подходе, в парадоксальной сделке между народом и его божеством, действительно была своя логика. Я кивнула, прислонилась к окну и прикрыла глаза. Мне удалось поспать в ночном поезде до Токио, но мало и плохо, а ожидание на неудобной скамье вокзала меня измотало.

* * *

Поезд прибыл в Аомори в четыре утра. Уже открывались рыбные лавки около вокзала, прилавки ломились от улова – краба, тунца, осьминога; грохотали тележки с товарами. Мы пришли в буфет и в ожидании парома взяли чай, чтобы согреться.

На паром мы поднялись, когда в заливе уже стояло утро, и к обеду прибыли в Хакодате. На почте Кадзуро заполнил бланк телеграммы для Сугино Чисако: еще из Киото я отправила ей телеграмму с обещанием приехать и предупредить, как только мы высадимся на Хоккайдо. Пока Кадзуро писал, я купила газету и прочитала передовицу: «Экономика в тени. Пора выходить на свет?»

Год спустя после снятия оккупации наша экономика еще балансирует между восстановлением и теневыми схемами. Официальные предприятия сталкиваются с нехваткой сырья и сложностями регулирования, в то время как в подпольном секторе работают тысячи людей. На севере Хоккайдо, по сообщениям, действуют десятки нелегальных производств: от металлургических цехов до лесозаготовок.

Эти предприятия возникли по необходимости и действительно позволили возродить промышленность, однако благие намерения постепенно уступают место личному обогащению. Подпольные сделки приносят прибыль не рабочим, но в первую очередь их организаторам. <..> Да, без теневого сектора многие оставались бы без средств к существованию. Но если цель – восстановление экономики, не пора ли теперь сделать этот процесс законным? Или же тень, разросшаяся за годы ограничений, стала удобнее солнечного света?

Ответ на этот вопрос еще предстоит найти.

Я показала заметку Хидэо:

– Мы с вами едем в какой-то медвежий угол. Нарушения такого масштаба известны, раз о них так открыто пишут, – и никто на местах ничего не может с ними сделать?

Хидэо покивал, пробегая глазами заметку:

– Не может или не хочет… впрочем, надеюсь, нас эти дела не коснутся.

С последней пересадкой из Хакодате в Саппоро наш путь продолжился в глубины острова. Поезда тут были проще, чем на Хонсю: деревянные лавки вместо сидений, больше товаров, чем пассажиров – мешки с картофелем, корзины с кукурузой, ящики с рыбой, завернутой в солому. За окном менялся пейзаж: гладкие рисовые поля уступили место холмам и редким соснам, а снега на полях стало как будто больше.

Когда поезд наконец прибыл в Саппоро, на вокзале уже горели фонари. Мы направились к станции, где нас ждал последний отрезок пути – здесь, по словам Томоми, нас должен был забрать водитель господина Мацумото, владельца гостиницы.

– Простите. Вы ждете автобус на север?

Я обернулась и увидела японца средних лет. Рядом с ним стоял другой человек, немного старше – высокий, с суровым выражением лица и чертами, выдающими европейское происхождение. Он был, может быть, скандинав или славянин.

– Мы едем на север, да, – ответила я. – Но нас заберут на автомобиле.

Японец поблагодарил и спросил, не знаю ли я что-нибудь о ночных рейсах.

– О нет, простите, мы не местные. Вам лучше спросить об этом в здании вокзала.

– Верно, верно, – сказал японец и вдруг, повернувшись к своему спутнику, сказал на сносном русском языке: – Пойдемте на вокзал, пожалуйста.

Я так и застыла. Русский, не сводя с меня взгляда, кивнул:

– Хорошо.

Японец поблагодарил меня еще раз, после чего двое ушли в сторону вокзала.

– Что с тобой? – спросил Кадзуро. – Это русский, да?

– Да, – ответила я.

Если год назад, увидев в Киото советского офицера, я не удивилась – все-таки заканчивалась оккупация, и наряду с большим числом американцев у нас были и русские, и французы, – то встретить человека из Советского Союза на севере страны было странно.

– Я вроде бы видел этих двоих в Хакодате, – вспомнил Хидэо. – Но там ведь советское консульство, это нормально. Может, это какой-то дипломат с переводчиком.

Я успела только подумать, что для дипломата мужчина выглядит странно: штормовка и походный рюкзак выдавали в нем скорее какого-нибудь геолога. Но тут к станции подъехал внедорожник – черная «Тойота».

– Это ведь вы от Томоми? – спросил, высунувшись из окна, водитель, мужчина лет сорока с резкими чертами лица. Волосы у него были густые, небрежно причесанные, а брови – широкие и темные. Между ними пролегали две вертикальные морщины, будто он привык всегда быть настороже. Мужчина был одет в темное пальто с высоким воротником. – Впрочем, вас трудно перепутать с местными. Садитесь.

Хидэо сел на переднее сиденье, мы с Кадзуро устроились на заднем.

– Меня зовут Мацумото Тодзио. Это вам, наверное, уже сказали.

– Мурата Хидэо. Мои друзья – Арисима Эмилия и Накадзима Кадзуро. Да, сказали, просто мы ждали вашего водителя.

– Я отпустил его, – сказал господин Мацумото, выруливая на трассу. – Время уже позднее, а ехать нам несколько часов. Пусть поспит, ему завтра и без того нужно быть целый день за рулем.

Я поблагодарила за то, что он встретил нас. Мацумото спросил:

– А вы, значит, детектив?

– Я? Нет. Я работаю в историческом журнале.

– Томоми сказал, вы помогли какому-то его знакомому.

– Да, но не только я. Без Кадзуро и Хидэо ничего не получилось бы.

Мацумото помолчал и вдруг сказал:

– Знаете, я бы советовал вам не рассчитывать здесь на такой же успех. Верю, что вы большие молодцы, но… как бы объяснить? Вы, может быть, плохо представляете себе, что такое север. И насколько труднее делать здесь какие-то дела. Любые. Здесь огромные расстояния, между поселками – по несколько ри[9] холодных пустошей. Люди суровые, неразговорчивые, не любят чужаков. Закон сюда, как бы это сказать, не всегда дотягивается. До столицы в лучшем случае три дня пути, а местные проблемы никого там особо не волнуют. Приходится разбираться своими силами.

Я уже думала о чем-то подобном. Сейчас, из того большого холодного незнакомого мира, в котором я находилась уже несколько дней, прошлогоднее расследование в Киото действительно казалось каким-то детским, совершенно безопасным и даже уютным. Мы тогда встречались в старинном рекане, чтобы обсудить дело, ночевали дома, а выезжали за пределы города всего единожды, и то в пригород. Здесь же, как я чувствовала, все обстояло совсем иначе, и Мацумото подтверждал мои опасения.

– Спасибо за предупреждение, господин Мацумото. Я думала об этом, хотя, наверное, всех сложностей еще не представляю. А что вы сами считаете насчет исчезновения людей?

– Я особенно не интересовался этим, у меня забот хватает. Первый раз я услышал об этом от Томоми, когда он позвонил мне и спросил, есть ли у меня для вас места в гостинице. Кроме того, мы ведь находимся в другом уезде. Это по другую сторону гор и от Моккабэцу, откуда вам писали, и от Хокуторана, где жили эти рыбаки.

Мы поговорили еще немного, но Мацумото действительно почти ничего не знал и не думал об этом странном деле. Тогда я решила расспросить про Тайсэцугаву.

– Если вам нетрудно, господин Мацумото, расскажите про ваш город. Что за люди там живут, чем занимаются?

– Зима затяжная, снег ложится раньше, чем на всем острове, а тает позже. Почти ничего не растет – так, немного овощей. Живем в основном тем, что море даст: рыба, морепродукты, водоросли. Понемногу охотимся – леса вокруг хватает.

Последняя фраза напомнила мне о прочитанной недавно заметке.

– Я купила в Хакодате газету, где говорилось, что на севере много нелегальных мероприятий. В частности, лесозаготовительных. Люди ведь не только рыбачат и охотятся, но и трудятся на таких предприятиях, да?

Мацумото помолчал.

– Работа там обычная, честная, да и выбора у людей немного. Просто кое-кто считает, что бумажные дела – это лишняя обуза, а жить как-то надо. Время такое.

Убедившись, что Мацумото не очень-то хочет говорить об этом, я тоже замолчала и почти сразу после этого задремала. Поэтому остаток пути показался мне совсем коротким. Впрочем, нельзя было сказать, что я отдохнула, поэтому, когда мы наконец приехали в Тайсэцугаву, я даже не стала рассматривать здание гостиницы. Просто поднялась в номер, который мне показала горничная, умылась и сразу же легла спать.

Утром я хорошенько разглядела номер, и он показался мне странным. Стены были отделаны деревянными панелями, пол – паркетом, который я до этого видела только в фильмах, а в углу стоял тяжелый резной стол под зеленым сукном. Казалось, что в старинный кабинет западного чиновника по недоразумению попала кровать, и комната стала сдаваться как гостиничный номер. Одеваясь, я припомнила, как здание выглядело в тусклом свете фар вчера ночью: внешне оно тоже ничем не напоминало традиционные японские строения.

Я решила, что после завтрака обойду его и, может быть, погуляю по поселку.

Кадзуро и Хидэо уже были внизу, пили чай, а с ними сидела какая-то девушка, почти ребенок на вид, с ярким, живым выражением лица. Я сразу же отметила, что она в брюках – здесь, наверное, это было уместно, хотя мне и было странно видеть их на девушке. Она громко смеялась и оживленно жестикулировала. Я не сразу сообразила, что это и есть Сугино Чисако, которая получила нашу телеграмму из Хакодате. Мои спутники, особенно Хидэо, так и вились вокруг девушки, а она что-то им рассказывала. В какой-то момент она чуть не опрокинула вазу на столе, Хидэо успел подхватить ее – и все трое засмеялись. Даже Кадзуро. Ну и ну. Время было раннее, значит, она приехала не так давно – и уже успела покорить их своей непосредственностью. Мне показалось даже, что со мной никто из этих двоих не был таким расслабленным и любезным, как с ней.

Первой среди сидящих за столом меня заметила сама Чисако, вскочила со стула и подбежала ко мне. Ростом она была на полголовы ниже меня, хотя и меня нельзя назвать высокой. Неудивительно, что она, такая маленькая и юркая, не попалась тогда на глаза охраннику в поселке.

– Здравствуйте, госпожа Арисима! Как жаль, что вы поселились здесь, а не у нас в Моккабэцу, иначе я бы пришла сразу же, как только вы приехали, и мы тут же могли бы все обсудить. Сделайте, пожалуйста, еще чаю и завтрак! – крикнула она через весь зал официантке. – Мы с вашими друзьями уже поели, но вы не беспокойтесь, мы еще не обсуждали то, зачем тут собрались! Ой. Извините, госпожа Арисима. Я Сугино Чисако, которая писала в вашу редакцию. Вы знаете, я читала статью про вас…

– Какую статью?

– А в токийской газете!

Действительно, после громкого завершения прошлогоднего расследования в «Токио Симбун» опубликовали небольшую заметку с упоминанием моего имени. Почему-то про Кадзуро и Хидэо там не было сказано ровным счетом ничего, хотя они принимали точно такое же участие в задержании преступника. Может быть, газетчики не нашлись, как бы их представить: «бармен» и «безработный фотограф» звучали не так хорошо, как «редактор исторического журнала».

– Я переписывалась с вашим начальником, и он рассказал мне об этом. Он очень рекомендовал вас для этого дела!

А параллельно, не доверяя мне, предлагал его Цудзи Минори.

– …Поэтому, конечно, вы основной человек в расследовании, мы ничего не обсуждали без вас – я только рассказывала про наш уезд и нашу газету. Но я бы уже очень хотела приступить к делу. Конечно, как только вы позавтракаете!

Я перевела взгляд на Кадзуро с Хидэо и увидела, как зачарованно они смотрели на Чисако, а сама она точно так же смотрела на меня.

К нам подошла официантка.

– Извините, мы можем сделать завтрак только через полчаса. Обычно у нас нет столько посетителей, и мы не рассчитали поставку продуктов, а утренний улов только-только привезли.

– Не волнуйтесь: я как раз хотела немного прогуляться. А что, разве в гостинице сейчас живет больше народу, чем обычно?

– Да, это что-то странное, – сказала официантка, собирая посуду со столов. – Все номера заняты.

Я сказала, что немного прогуляюсь перед завтраком, но только Кадзуро бросил на меня взгляд и кивнул, а Хидэо и Чисако, увлеченные беседой, меня не услышали.

Застегивая пальто, я подумала о том, что вчера мне даже не пришло в голову: разве выгодно держать в этих местах гостиницу? Да еще весьма неплохую. Вокруг раскинулся небольшой городок, а на побережье, конечно, не было достопримечательностей. Кто же сюда приезжал? Да, не так далеко, буквально через пролив, были острова, которые недавно стали советскими, но их жители, если приезжали на Хоккайдо, обязательно прибывали в Хакодате и останавливались наверняка тоже там.

Я вспомнила русского, которого видела вчера в Саппоро. Хидэо сказал, что приметил его, когда мы сошли с парома, как раз в Хакодате, и это было понятно. Но что было делать таким, как он, здесь, в пустошах? Почему вдруг именно сейчас в гостинице Мацумото был такой наплыв посетителей и не было ли это связано с исчезновением людей из рыбацкого поселка?

Я вышла на улицу – и наконец впервые увидела настоящий север при свете дня. Он слепил, поражал свежестью и одновременно производил тягостное впечатление своими бедными застройками. Да, разительный контраст был между городами, которые я видела в последние дни, – Киото, Токио, Аомори, Хакодате и Саппоро…

Оглядевшись, я заметила, что на углу здания курит хозяин гостиницы.

– Доброе утро, господин Мацумото.

– Доброе утро. Как вам номер?

– Очень необычный. Я как будто провела ночь в дорогом музее.

Он засмеялся.

– Можно сказать, так и есть. Посмотрите вокруг: гостиница, магазин, склады, храм в конце улицы… все это строили либо русские, либо местные, но под их присмотром. Это было еще в середине прошлого века. Раньше таких зданий было больше, но многие не выдержали местного климата: похоже, их строили так, как привыкли на материке. А в гостинице даже пару лет квартировало консульство – то, что потом перенесли в Хакодате.

Выходит, мой номер действительно был кабинетом чиновника. А столу с зеленым сукном исполнилась добрая сотня лет!

– А вы, я смотрю, одна? Где же ваши друзья?

Я ответила, что мои друзья любезничают с девочкой, которая позвала нас сюда, а я, оставшись не при делах, решила немного осмотреться.

– Понятно. Только не уходите далеко. Местные ничего вам не сделают, но у нас здесь нередки браконьеры. Кооперативы по условиям «Конвенции о рыболовстве»[10] добывают меньше рыбы, чем требуется, и недостача восполняется незаконным промыслом. – Мацумото выбросил окурок и поднял воротник. – Обычно эти люди не опасны: власти далеко, бояться им некого, но они все-таки не любят свидетелей. Да и дикие звери тут не редкость: медведи, кабаны. Хотя, чтобы их встретить, вам придется забраться повыше в горы или уйти дальше по побережью.

– Нет-нет, туда я не пойду.

– Хорошо. Как вернетесь с прогулки, попробуйте малганк. Это наше местное блюдо. Чтобы его приготовить, мы коптим рыбу нескольких видов, обжариваем морепродукты на открытом огне, а потом томим все в соусе. Звучит просто… но вы оцените подачу.

Я поблагодарила господина Мацумото и решила, что дойду только до горной цепи – эта прогулка должна была занять у меня как раз около получаса.

На самой окраине Тайсэцугавы, около подножия горы, стояли самые бедные дома. Дойдя до них, я собралась поворачивать назад, как увидела двух мальчиков лет пяти или шести. Один, показывая то на себя, то на товарища, проговаривал считалку – странную, не похожую ни на одну, что я слышала до сих пор:

Тебе лодку чинить,Тебе весла носить,Тебе сети вязать,Тебе жемчуг искать,Тебе рыбу тащить,Тебе ужин варить.А ты в море ходил,Когда было темно,И теперь тебя бабкаУтащит на дно.

На последних словах он указал на второго мальчика и заключил:

– Тебе водить!

Странно было видеть детей, играющих в холодном, еще толком не проснувшемся городке, у подножия заснеженной скалы. Но что заставило меня остановиться, так это упоминание жемчуга. Где жемчуг, там и ракушки, а ракушки были связаны с нашим расследованием.

Я подошла ближе и поздоровалась с детьми:

– Извините, мальчики, что мешаю. Меня зовут Эмико, я приехала сюда ненадолго и живу вон в той гостинице. Расскажете мне, откуда у вас такая считалочка?

Один из мальчиков показал на водящего:

– Это его. У нас такой раньше не было.

Значит, мальчик, который считал, не местный. Я почувствовала, что вот-вот узнаю что-то интересное, и присела на корточки перед ребенком.

– Как тебя зовут?

Мальчик подумал и ответил:

– Мама не велит говорить с незнакомыми.

– Это правильно, – согласилась я. – А где мама? Может быть, я поговорю с ней?

Мой маленький собеседник ничего не ответил, но его товарищ, видимо, чувствовал себя увереннее, поэтому сказал:

– Они с мамой живут у нас. Но его мама болеет – если хотите, я позову свою.

– Только если она не очень занята… – начала я, но тут дверь дома открылась, и на крыльцо вышел мужчина лет пятидесяти. Сначала я решила, что это отец кого-то из мальчиков, но через несколько секунд поняла, что ошиблась. Он был одет в хорошее городское пальто, совершенно не подходящее для рыбака или лесоруба, а в его лице было что-то уверенное, даже властное. Но больше всего привлекали внимание его глаза – красивые, темные, скользнувшие по мне проницательным взглядом.

Мужчина прошел было мимо меня, но потом остановился и спросил:

– Ваша фамилия Арисима?

Я встала. Уже второй раз за утро, если считать встречу с Чисако, местные начинали диалог без обиняков и представления. Чувствовалась в этом и суровость здешних условий, и удаленность от культурных центров.

– Да. А вы?..

– Моя фамилия Танабэ. Танабэ Каэмон.

Я изучила письмо Чисако довольно хорошо, чтобы сразу вспомнить: это врач, с которым девушка ездила в селение каигату.

– Я иду в гостиницу, – сказал он. – Идете со мной?

Мне действительно было пора возвращаться к завтраку. Я попрощалась с детьми и зашагала рядом с Танабэ.

– Вы приходили к больной женщине, да?

Вместо того чтобы ответить, он спросил, откуда я знаю об этом.

– Мальчики сказали, что мама одного из них живет в этом доме и что она больна. Как вы думаете, это холера?

Не сбавляя шага, мой спутник внимательно посмотрел на меня.

– А вы, значит, тоже считаете, что эта женщина – из Хокуторана. Любопытно. Как же вы пришли к такому выводу, да еще так быстро?

Врач Танабэ вызывал у меня смешанные чувства. Его резкость меня задевала, а манера отвечать вопросами на вопросы раздражала. Но, может, дело было не во мне? Ведь жизнь здесь была суровой – и люди становились такими же. К тому же я злилась на Кадзуро и Хидэо за их внимание к Чисако и решила, что мне тоже непременно стоит завести союзников среди местных. Танабэ отлично подходил на эту роль.

– Я зашла в этот двор случайно, а остановилась, потому что услышала странную считалочку. Там было что-то про ловлю рыбы и про жемчуг, а люди в том поселке особенно почитают какую-то ракушку…

– Садзаэ-они, да, – кивнул Танабэ. – Только не называйте ее при них по имени… если нам когда-то посчастливится увидеть этих людей живыми. Они из суеверия зовут ее морской бабушкой или морской бабкой: вот так лучше и говорить.

– «А ты в море ходил, когда было темно, и теперь тебя бабка утащит на дно…» Это про… как вы сказали… про садзаэ-они?

– Про нее. Каигату нельзя ходить в море после наступления темноты – видимо, про это и речь в считалке. А о холере вам мальчики сказали?