Отчет о незначительных потерях

Даша Завьялова

Отчет о незначительных потерях

* * *

© Завьялова Д., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Глава первая

– Видели? – Хидэо, высокий смуглый юноша за стойкой, положил перед нами вечерний выпуск «Киото Симбун». – Сталина убили.

Газетная бумага зашуршала под пальцами Кадзуро – моего ближайшего соседа и друга. Сегодня, после короткого рабочего дня, мы пришли отдохнуть в бар, где теперь работал Хидэо. С Кадзуро они дружили давно, а втроем мы начали общаться после прошлогоднего расследования[1].

Свет ламп отражался на лакированном дереве, запах пива и крепкого алкоголя смешивался с табачным дымом, люди негромко переговаривались.

– Мой отец сказал, что он сам умер. – Кадзуро снял очки и потер глаза.

– Это, наверное, он от американцев узнал, – заметила я. – А вот в Токио говорят, что его убили свои. Сегодня у нас в редакции обсуждали французские газеты: там пишут о заговоре.

Хидэо поставил перед Кадзуро бутылку пива и спросил:

– Эмико, а вы не хотели бы когда-нибудь поехать в Советский Союз?

Обе мои бабушки были русскими. О той, что была замужем за немцем и родила мою мать, я не знала ничего. Но вот о второй мне было известно достаточно. Она родила моего отца от японца здесь, в Киото, затем, в Русско-японскую, уехала с сыном и двумя младшими девочками в Российскую империю. Когда там случилась революция, мой отец, уже юноша, эмигрировал в Прагу, где встретил мою мать и где родилась я. Ни бабушка, ни сестры за ним не последовали. А меня родители отправили сюда восьмилетней девочкой, надеясь, что чем дальше от Европы – тем безопаснее. Здесь я превратилась из Эмилии в Эмико и жила уже пятнадцать лет с тетей Кеико, сестрой моего деда, единственным оставшимся у меня родным человеком.

– Не планирую.

– Но хотели бы? – не отступал Хидэо. – Может, найдете родственников.

– Вряд ли. Бабушка тогда осталась в Петрограде. Даже не знаю, переписывалась ли она с отцом. И уж совсем сомнительно, что она выжила потом, в блокаду. Вы ведь знаете о ней?

Хидэо кивнул. А Кадзуро, не отрываясь от газеты, сказал, что я никуда не езжу, даже по Японии – какой уж мне Советский Союз и поиск родственников.

– Это правда? – удивился Хидэо. – Никуда не ездите? Даже на источники? Если соберетесь куда-нибудь – я бы мог вас сопровождать. Я давно присмотрел вторую половину марта для отпуска…

– Вот-вот, Эмико, выбирайся из своей раковины! – оживился Кадзуро. – Я бы тоже куда-нибудь съездил…

Тогда мне показалось, что это всего лишь праздные разговоры о новостях, которые не касаются меня лично. Вспомнила я об этом только через пару недель, когда смерть Сталина вдруг продвинула наше новое расследование.

* * *

В понедельник утром господин Иноуэ, мой начальник, велел зайти к нему после обеда. Такие вызовы случались и раньше, и ни один пока не заканчивался для меня плохо. Но тревога все равно каждый раз поднимала голову.

Весь оставшийся до обеда день я ощущала на себе взгляды старших редакторов. Их было шестеро, и все они, казалось, украдкой наблюдали за мной. Я и так выделялась: единственная младшая сотрудница, единственная неяпонка в журнале. Меня взяли по рекомендации племянницы тетиной подруги, госпожи Итоо, и, как я надеялась, господин Иноуэ ни разу не пожалел об этом. Я ведь делала любую работу, в том числе ту, которую другие редакторы находили скучной, отвечала на звонки, выполняла мелкие личные поручения начальника, перепечатывала рукописи, изредка переводила с немецкого и французского. Я скучала – и одновременно боялась, что меня уволят.

Сотрудничество с Мурао Кэнъитиро, местным писателем, которому я помогала работать над романом, тоже шло не очень хорошо. Он был явно мной недоволен, хотя прямо ничего и не говорил. Камнем преткновения были любовные сцены: я не умела и не хотела их писать. Мурао спорил, отвоевывал каждую строчку таких сцен. Его терпение явно было на исходе, но и я не могла уступить: мне казалось, роман только проиграет из-за них, станет вульгарнее.

К обеду я успела переволноваться из-за всего: работы, романа и будущего в целом. Впервые за все время даже не поела в перерыв, и в кабинет господина Иноуэ я вошла уже в полной уверенности: он собирается меня уволить.

– Что-то ты сама на себя не похожа, – заметил он.

– Все в порядке, господин Иноуэ.

– Надеюсь. Потому что в ближайшее время тебе понадобится много сил.

Он замолчал, перебирая бумаги на столе.

Значит, все-таки увольнение. Но почему? Почему он даже не попытался поговорить со мной, предложить что-то другое?..

Наконец господин Иноуэ нашел нужную бумагу, надел очки и заговорил:

– Хочу поручить тебе одно расследование. Ты можешь отказаться: возможно, оно ничего не стоит… Но может, и станет хорошим материалом для номера.

Значит, он вовсе не собирался меня увольнять – напротив, давал шанс проявить себя. Я решила, что соглашусь, каким бы ни было это дело. Тем более что господин Иноуэ сказал «расследование», значит, меня ждало что-то поинтереснее простого репортажа!

– В пятницу я получил сообщение от… – Он перевернул лист. – Сугино Чисако, журналистки из газеты на Хоккайдо. По стилю письма мне показалось, что она совсем молодая, не слишком образованная, но бойкая. Думаю, вы поладите.

Он снова заглянул в письмо:

– Сугино пишет, что в их уезде есть небольшой поселок, где до недавнего времени уединенно жил немногочисленный народ. Местные называют их каигату. Вернее, называли: какое-то время назад все люди исчезли.

– Как? Все?

Начальник пожал плечами:

– Если верить этой девушке, да. Конечно, вряд ли все так драматично, как она описывает. Может, ошибка в документах, может, людей просто отправили на холерный карантин – она и это упоминает. Я дам тебе письмо, прочтешь сама. Хочу, чтобы ты съездила туда и разобралась.

Я молча кивала. Как удачно, что Хидэо и Кадзуро еще в субботу предложили сопровождать меня в поездке! Поехать с кем-то одним из них было бы, наверное, неловко, а вот компанией – совсем другое дело.

Господин Иноуэ продолжал:

– Мы слишком долго работали только с теми материалами, что сами приходят в редакцию. В этом мы проигрываем новостным изданиям. То, что мы исторический журнал, нас не оправдывает. Наоборот, люди должны чувствовать: все, о чем мы пишем, тесно связано с их жизнью. В следующем году я отправлю Кае на Окинаву, где будут раскопки, она сделает репортажи оттуда. А в этом году ничего особенно интересного нет… кроме этой истории.

– Думаете, я справлюсь, господин Иноуэ?

– Честно говоря, я даже не знаю, с чем придется справляться. – Он сложил страницы письма в конверт и протянул его мне. – Если все окажется не так серьезно, как пишет эта Сугино, там хватит свежего взгляда и внимательности. Что-что, а это у тебя есть. Скажем, если это бюрократическая ошибка, ты быстро разберешься. Но если там действительно исчезли люди… – Он замолчал и посмотрел в окно. – Впрочем, ты ведь справилась с делом Кэнъитиро. Съезди. Он, кстати, тоже считает, что тебе пора развеяться.

– Кто?

– Да господин Мурао же. Я знаю от него, что вы сотрудничаете и что у вас… не все гладко.

Какое унижение! Мало того что Мурао признавал, будто я не справляюсь и противодействую ему, хотя отрицал это, так еще и обсуждал это с другими людьми. Господин Иноуэ, видимо, заметил, что я разволновалась, и сказал:

– Ничего, ничего, это бывает. Ступай. Почитай вечером письмо Сугино и, если будут вопросы, приходи обсудить. Если решишь поехать, отправляться нужно на этой, в крайнем случае на следующей, неделе.

Я вышла из кабинета господина Иноуэ и вернулась на свое место. Четверо старших редакторов были еще на обеде, двое оставшихся служащих уже вернулись и правили рукописи, молча скрипя карандашами. Одна из редакторов, молодая женщина по имени Цудзи Минори, подняла голову и спросила:

– Начальник отправляет тебя на север, расследовать эту странную историю?

– Да, – ответила я, не вдаваясь в подробности.

Она прищурилась.

– А… мне тоже предлагал.

– Вот как?

Интересно, что бы это значило. Господин Иноуэ все-таки думал, что дело может оказаться серьезным, поэтому сначала предложил его Цудзи? Или наоборот – дело это действительно ничего не стоило, но я была запасным вариантом даже для него?..

Письмо Сугино Чисако я открыла еще по дороге домой, как только села в трамвай. Писала девушка старательно, крупными, полудетскими иероглифами и была действительно, как подметил господин Иноуэ, очень эмоциональной и словоохотливой.

Господин главный редактор «Дземон»!

Позвольте мне начать теплыми словами с нашего морозного севера. Март здесь все еще больше похож на февраль: лед хрустит под ногами, а ветер хватает за уши и пробирает до костей. Я представляю, как у вас на юге зацветает слива, и эта мысль согревает, хотя за моим окном все еще холодная пустыня.

Меня зовут Сугино Чисако. Я недавно устроилась работать в газету в Моккабэцу, сразу после школы. Работа у нас тихая и даже скучноватая: пишем мы большей частью про ремонт дорог и местные праздники. Но на днях я столкнулась с чем-то удивительным и даже страшным!

Дело касается народа, который проживает в нашем уезде, в поселке Хокуторан. Народ это небольшой, но с богатой культурой, поэтому я и пишу прежде всего вам, в исторический журнал. Мы называем их каигату, а сами себя они зовут кайгатль. Давно-давно, говорят, народ был весьма многочислен, а потом смешался с прочими и рассеялся, однако в Хокуторане осталась небольшая община. Жили они уединенно, разве что иногда им возили почту.

Осенью до нас дошли слухи, что в поселке вспыхнула эпидемия холеры. Наш врач, господин Танабэ, встревожился и предложил поехать с ним, чтобы все выяснить. Конечно, я согласилась! Но когда мы добрались до места, оказалось, что дорога перекрыта огромным камнем, а на въезде стоит человек – без формы, но с оружием. Он сказал, что поселок на карантине, и заверил, что все под контролем. Однако неделю назад к нам в газету пришло письмо от женщины из Кагосимы, у которой в поселке родственники – две семьи, и обе не отвечали на письма. Женщина написала старосте, которого тоже знает, но не ответил и он. Эта госпожа совсем старая и слабая, ей самой не доехать, вот она и написала нам. Тогда я съездила в Хокуторан еще раз – пробралась со стороны гор и прошла по дворам. Везде было запустение, грязь и какой-то странный беспорядок, как будто люди не живут там много лет – хотя я точно знаю, что прошлым летом рыбаки были на месте. Я хотела походить еще по домам в надежде, что найду какие-то ответы, но увидела, как к поселку подъехала машина, и убежала.

Очень надеюсь, что вы пришлете кого-то, кто мог бы расследовать это дело. Мое начальство строго запретило мне задавать вопросы местным чиновникам – говорят, не знать об исчезновении они не могут, а если знают и ничего не объявляют, значит, не нашего ума дело. Конечно, я все равно кое-что предприняла: например, в полиции к моему рассказу отнеслись с интересом и дважды вызывали на допрос, но только вот дело никуда не сдвинулось. Тогда я написала в криминальную хронику в Саппоро и в несколько исторических изданий.

Есть еще одно, о чем я обязана сказать. Местные говорят, что в исчезновении каигату виновен морской демон. Сама я в это вроде бы не верю… но все-таки с моря, как раз с побережья неподалеку от Хокуторана, порой слышны страшные, ни на что не похожие звуки. Кто или что их издает – мы не знаем.

И наконец, самое для вас интересное, господин главный редактор. Каигату владеют особенным искусством инкрустации перламутром: они используют ракушки, выловленные в море около их поселка. Я прикладываю фото из газеты, издаваемой в Саппоро, чтобы вы убедились в редкой красоте их искусства. Что с ним будет, если не найдутся люди, которые им владеют? Ремесло инкрустации в Японии хотя и немного, но обеднеет…

С уважением и огромной надеждой на помощь, Сугино Чисако

Мне стало стыдно: ведь я старше, но боюсь выехать за пределы префектуры даже с друзьями, а эта Чисако, вчерашняя школьница, одна бродила в горах – там, где исчезло столько людей и где она лично видела неизвестного с оружием. Я заглянула в конверт: действительно, как и писала девушка, там было несколько газетных вырезок с фотографиями. Я было достала их, но трамвай уже свернул на мою улицу, и я решила рассмотреть снимки после ужина.

– Ну что, все в порядке? – спросила тетя.

Утром я как раз делилась с ней беспокойством насчет работы, и она, видимо, весь день тревожилась вместе со мной.

– Да, да, все в порядке! И не только: господин Иноуэ предложил мне провести редакционное расследование. Пожалуй, не нужно убирать мое зимнее пальто, ведь я поеду на самый север, а там еще прохладно.

За ужином я подробно рассказала обо всем тете Кеико, умолчав только о холерном карантине в Хокуторане, чтобы не волновать ее. В особенности я ожидала ее мнения по поводу того, что мне нужно будет уехать так далеко. Но она совсем не была против:

– Конечно, съезди. Ведь нельзя же всю жизнь просидеть в одном городе. Кадзуро и Хидэо поедут с тобой?

– Хидэо вызвался сопровождать меня куда бы то ни было, да. Кадзуро тоже хотел, но нужно это еще обсудить: вдруг на вторую половину марта у него запланированы какие-нибудь съемки?

Кадзуро работал не по графику, как я: он выезжал фотографировать разные события на производствах или просто промышленные объекты по запросам из ежедневной газеты «Майнити Симбун» и других изданий. Скорее всего, он сумел бы найти несколько свободных дней. Но разговор, который беспокоил меня гораздо больше, предстоял мне с Мурао. Нужно было предупредить его, что я возьму перерыв в работе над романом. Я решила не откладывать неприятную беседу и позвонить ему завтра в обеденный перерыв – у нас дома все еще не было телефона.

Зато с Кадзуро я могла поговорить прямо сейчас: для этого нужно было только постучать веткой в его окно. Как я и ожидала, он согласился – сказал, что договорится со всеми, кому обещал сделать фотографии в ближайшие дни, и что завтра днем зайдет к Хидэо обсудить поездку.

Фотографии! Благодаря разговору с Кадзуро я вспомнила, что так и не посмотрела снимки инкрустаций, присланные Сугино Чисако. Я разложила их на татами, подвинула к ним поближе лампу и стала разглядывать. Почти на всех были изображения шкатулок, но также было несколько фотографий панно и ширм. Конечно, фото были черно-белыми, да и газетный муар не добавлял качества, но даже так было видно, что работа везде тончайшая.

– Это сделал народ, который исчез? – Тетя села на пол рядом со мной и стала с любопытством вглядываться в снимки. – Какая красота!

– Да. Девушка, которая написала в «Дземон», сообщила, что такой техникой владеют только каигату. Если мы не поймем, куда пропали эти люди, их искусство исчезнет навсегда.

Тетя Кеико взяла одну фотографию в руки, чтобы разглядеть получше.

– А погляди-ка: везде повторяется один и тот же узор, – сказала она и аккуратно показала ногтем на один из рисунков, затем подняла другой снимок. – Вот тут и вот здесь тоже…

Я присмотрелась. До того я видела только морскую тематику, общую для всех инкрустаций: где-то были изображены волны, где-то – рыба в сетях, где-то – ракушки и водоросли. Но, приглядевшись, я увидела, о чем говорила тетя Кеико: это был тонкий, почти незаметный спиральный рисунок. Перебрав все снимки, я убедилась: спираль присутствовала на всех инкрустациях минимум один раз. Где-то мастер пускал ее по рыбьему плавнику, где-то по стеблям и листьям морских растений.

– Вот ведь ты глазастая, тетя!

Она вздохнула:

– Я ведь не сижу, как ты, весь день за машинкой.

И тут она была права. В «Дземон» я в основном занималась тем, что перепечатывала рукописи, чтобы старшим редакторам было удобнее их править, а работу на печатной машинке нельзя было назвать легкой для глаз. Да и некоторые рукописи были написаны мелкими неразборчивыми символами, такими, что мне порой не хватало света на моем столе – и я подходила к окну, чтобы разглядеть какой-нибудь редкий иероглиф. Несколько месяцев назад я стала замечать, что мое зрение уже не такое острое, как раньше. Но что я могла с этим сделать, кроме того, чтобы трудиться усерднее и получить должность, где было бы меньше такой работы?..

– Тебе бы что-нибудь свое написать, – сказала тетя Кеико. – В прошлом году, конечно, я была счастлива, что ты работаешь с господином Мурао, но теперь я вижу, что ты сама как будто не рада.

– У нас есть разногласия, это правда. Но все-таки хорошо будет, если моя первая книга выйдет в соавторстве с известным человеком. Мало ведь того, что я тут по-прежнему чужая и всегда буду чужой, так еще и женщина. Мне кажется, меня саму по себе не воспримут серьезно. А потом уж, может быть, стоит взяться за собственную книгу.

– Первый в мире роман, Эмико, был написан женщиной.

Я удивилась:

– Как так?

– «Гэндзи моногатари»[2] ведь написала придворная дама. Разве ты не знала?

– Я не знала, что это первый в мире роман. Как странно…

На следующий день я, как и собиралась, позвонила Мурао.

– Господин Мурао, я бы хотела попросить вас о небольшом отпуске, – сказала я после приветствия. – Мне нужно будет съездить на северное побережье, на задание по работе. Наверное, это займет несколько дней.

– Очень хорошо, – ответил он. – Я рад, что вы куда-нибудь съездите. О рукописи не беспокойтесь: она только выиграет, если вы отвлечетесь, посмотрите новые места, познакомитесь с новыми людьми и вернетесь к работе отдохнувшая. Куда вы едете?

– В Моккабэцу – это на самом севере Хоккайдо. Девушка, которая работает в местной газете, пишет, что в их уезде, в поселке Хокуторан, бесследно исчез целый народ. Господин Иноуэ думает, что это какая-нибудь ошибка учета, но, кажется, их рыбацкий поселок действительно опустел как-то внезапно.

– Странная история. Подождите-ка минуту, Эмико, мне нужно посмотреть карту…

В трубке зашуршало, и господин Мурао вернулся ко мне только через минуту или две.

– Знаете, места там малолюдные и опасные. Вы не боитесь?

Я вспомнила, как та девочка, Чисако, бродила одна по горам и опустевшему рыбацкому поселку и как это пристыдило меня вчера.

– Не боюсь. Да и кроме того, я поеду с Кадзуро и Хидэо. Вы же знаете, они надежные.

– Хорошо. Только я вот что скажу: остановитесь не в этом городе, а в соседнем, который называется Тайсэцугава. Там мой старый знакомый, человек серьезный и влиятельный, держит гостиницу. Я попрошу своего брата Томоми свести вас. Сами понимаете, связаться с ним лично я не могу. Зовут его Мацумото Тодзио.

Отъезд мы назначили на вечер пятницы, чтобы большая часть пути пришлась на выходные – от половины субботнего рабочего дня господин Иноуэ любезно освободил меня. Хидэо взял отпуск на две недели. Кадзуро поделился заказами с коллегами в обмен на другой заказ: договорился, что во время нашей поездки отлучится на пару дней в Хакодате, где открывалось новое производство, сделает там снимки и вернется в Тайсэцугаву. Нам предстояло добраться ночным поездом до Токио, затем по узкоколейке до Аомори, там переплыть пролив Цугару на пароме, высадиться в Хакодате, добраться оттуда до Саппоро и наконец – до Тайсэцугавы на самом севере Хоккайдо. Мне казалось, что путешествие займет целую вечность. Но Кадзуро и Хидэо, которые планировали маршрут, подсчитали, что на место мы прибудем в ночь на вторник или даже вечером понедельника – то есть всего через трое суток.

В среду после работы я попросила Кадзуро сходить со мной в книжный магазин: было бы неплохо узнать побольше и о народе каигату, и о холере. О первом мы знали только со слов Сугино, да и о втором представление было слабым. Кроме того, нужно было чем-то занять себя в путешествии, и чтение было самым подходящим занятием.

Убежденность Сугино в том, что карантин в поселке был фальшивым, я не брала на веру. Мне показалось, что девушка немного драматизировала, чтобы привлечь внимание к делу. Смущало другое: холера ассоциировалась у меня с жаркими странами, а Хоккайдо никак нельзя было назвать теплым местом. Но кто знает? – и мы с Кадзуро отправились в книжную лавку неподалеку от Киотского университета.

К нашему глубокому разочарованию, про каигату мы не нашли ничего. А я ведь рассчитывала узнать, что это за народ, когда он пришел на японские острова, в каких отношениях находился с местными, какое место занимал в политической жизни острова – да и просто во что верил и чем жил. Я спросила хозяев лавки, семейную пару, нельзя ли быстро заказать откуда-нибудь из Токио нужную книгу. Но они даже не знали, какую именно запросить: сами они ничего не слышали о таком народе.

– Сходи, пожалуйста, в университетскую библиотеку, – попросила я Кадзуро. Днем я работала и не могла отлучаться надолго. – Лучше завтра же, чтобы было время найти и переснять какие-нибудь материалы. Может, хотя бы какие-то упоминания найдутся.

Кадзуро сидел на корточках около стеллажа с книгами по инфекционным заболеваниям.

– Ладно, схожу. Хотя, раз этот народ такой малочисленный, сомневаюсь, что мы что-то найдем. А вот смотри, что тут у меня: работа некоего Ииды Нагаиси, «Эпидемиология заболеваний в прибрежных районах Японии». Пожалуй, пригодится.

Он протянул мне книгу. Я открыла оглавление и увидела, что значительная ее часть посвящена холере.

– Очень хорошо! Эту, госпожа Ханада, мы возьмем… А нет ли чего-нибудь о наших традиционных ремеслах? Лучше всего про радэн[3].

– Есть большая энциклопедия обо всех искусствах, – ответила хозяйка лавки. – Может быть, там что-то и найдется. Про технику сибаяма[4] там точно есть.

В своем письме Сугино не так много говорила о ремесле каигату – искусной инкрустации перламутром, но из ее объяснений и присланных газетных вырезок у меня сложилось впечатление, что оно родственно скорее искусству радэн. Впрочем, не мешало изучить и другие техники. Неизвестно, что могло нам пригодиться, а библиотек на малолюдном побережье явно не было.

Наконец наступил вечер пятницы – время отъезда. Хидэо, конечно, был уже достаточно взрослым, но нас с Кадзуро пришли проводить его родители и моя тетя.

Я редко бывала на вокзале Киото, и каждый раз это было как праздник. Воздух гудел от голосов, по платформе стучали деревянные сандалии. В поезда поднимались крестьяне с плетеными корзинами, студенты с книгами под мышкой, бизнесмены в строгих костюмах, семьи. Дети бегали между вагонами, размахивая руками, а торговцы предлагали сладкие моти и жареный тофу. В воздухе смешивались запахи мокрого дерева и свежей бумаги. У нас было не так много вещей, и мы не сдавали багаж: несколько теплых вещей, предметы гигиены и книги. Госпожа Накадзима напомнила Кадзуро разложить деньги по разным карманам на случай непредвиденных ситуаций, но он только отмахивался.

– Напишите нам сразу по приезде, – попросила тетя Кеико, когда мы устроились в вагоне и выглядывали в окно.

Поезд тронулся, и шум в вагоне усилился. Через несколько станций группа студентов спросила, не возражаем ли мы против музыки, и вскоре одна из девушек достала сямисэн. Первые ноты пронзили воздух, и пассажиры замолкли, вслушиваясь.

Когда сумерки окутали дорогу, шум поутих и зажглось мягкое освещение. Смотреть в окно стало неинтересно – за стеклом мелькали лишь темные силуэты деревьев и редкие огоньки в деревнях. Я достала из сумки работу о холере и предложила своим спутникам тоже взять по книге.

Холера, вызываемая бактерией Vibrio cho-lerae, – писали авторы, – представляет собой одну из самых опасных инфекций, передающихся через загрязненную воду и пищу. Болезнь характеризуется острым обезвоживанием организма, вызванным диареей, и при отсутствии своевременного лечения приводит к смерти…

Через пару часов чтения я нашла наконец фрагмент, который заинтересовал меня.

…Хотя наиболее крупные эпидемии холеры в Японии были зафиксированы в XIX веке, риск локальных вспышек остается значительным, особенно в теплые сезоны. Доктор Сабури Ясудзиро в работе о холере в заливе Мано в 29 году[5] Мэйдзи отмечает, что прибрежные рыбацкие поселки представляют собой среду, подходящую для распространения болезни. Он описывает, как рыбаки используют воду из залива для приготовления пищи и питья, не осознавая, что этот же источник загрязнен сточными водами. «Удивительно, как быстро болезнь распространяется там, где люди полагаются на одни и те же ресурсы для жизни и работы» (Сабури Я., с. 47).

Особую опасность представляют длительно теплые летние и осенние периоды, когда вода в заливах и бухтах сохраняет комфортную для бактерий температуру. Холерный вибрион может выживать в солоноватой воде, а рыба и моллюски, пойманные в зараженной среде, часто становятся источниками заболевания. <..> Эти наблюдения остаются актуальными и сегодня: в изолированных рыбацких общинах на севере, где система водоснабжения и санитария недостаточно развиты, риск холеры сохраняется. При этом маловероятно, чтобы в условиях той же низкой заселенности и больших расстояний холера могла распространяться по всему побережью…