Привратности судьбы

Ксения Форст

Привратности судьбы

Полночь окутала город, офис замер в тишине, и лишь в одном кабинете, словно маяк, мерцал свет. Вероника, словно одержимая муза, уже двенадцатый час колдовала над макетом будущего спорткомплекса. Срок не поджимал, но неутолимая жажда творчества, этот священный огонь, поглощала её целиком, стоило лишь прикоснуться к новому заданию. Дизайн интерьера был для неё не просто работой, а бездонным колодцем, из которого она черпала вдохновение. Каждый проект пробуждал дремлющий вулкан её воображения, и, однажды начав, она уже не могла остановиться, словно пленница прекрасного.

В свои двадцать три, благодаря неистовому упорству, она завоевала почётное место в ведущей компании Милана, но её амбиции простирались дальше, к звёздам. Вероника без остатка посвятила себя работе, не собираясь сворачивать с намеченного пути – стать иконой дизайна. И, стоит признать, её имя уже шепталось в модных салонах и архитектурных бюро, заказчики выстраивались в очередь, чтобы прикоснуться к её гению.

Много лет назад, в семнадцать, по зову сердца, она покинула Россию по программе обмена. С тех пор, без чьей-либо поддержки, она, словно искусный мозаичист, кропотливо выстраивала свою жизнь, кусочек за кусочком. Опекунская семья окружила её заботой и теплом, заменив родных, и Вероника искренне надеялась, что их дочери Лукреции в России не так одиноко, как когда-то было ей. Её семья, увы, не отличалась душевной щедростью, но в материальном плане никогда ни в чём не отказывала. Каково же было её удивление, когда во время очередного телефонного разговора Лукреция призналась, что счастлива в новой семье! Простота и искренность её итальянских родителей заменили ей всё, а воспоминания о России вызывали лишь дрожь.

Вероника могла часами наблюдать, как отец Лукреции, Арманд, корпел над чертежами зданий. От него всегда пахло краской, цементом и свежей побелкой – этот запах будоражил её воображение. Когда он рассказывал о строительстве, она забывала обо всём на свете, ловя каждое слово, словно драгоценный камень. Заметив её неподдельный интерес, Арманд стал брать её с собой на стройки, вызывая недовольство своей жены Маргариты, считавшей, что девочкам не место в этом суровом мире. Но Веронику не пугали ни пыль, ни шум. Бродя по пустым комнатам, она уже видела будущий дизайн, словно кадры фильма, прокручивающиеся в её голове. Она чувствовала цвет стен, видела, какое покрытие идеально подойдёт для бетонного пола, представляла, как расставить мебель.

Однажды, Арманд взял её с собой на объект, который должен был стать новым гольф-клубом. Оставшись одна в холле, она долго смотрела на белую, безликую стену. Внезапно, словно под гипнозом, она схватила карандаш и начала рисовать то, что возникло в её голове. Арманд, увидев это, застыл в изумлении. В нём боролись два чувства: гнев за испорченную стену и восторг от увиденного. Пейзаж, рождавшийся под её рукой, завораживал: зелёная трава, лазурное небо, горизонт и силуэт человека, заносящего клюшку для удара… Не успел он опомниться, как в холл вошёл владелец клуба. Он внимательно изучил рисунок и, удовлетворённо хлопнув в ладоши, остановил Арманду жестом, позволив юной художнице закончить своё творение.

Тогда ей было восемнадцать. Она заканчивала школу и получила свой первый заказ, твёрдо решив поступить в университет по специальности «дизайн интерьера и технологии». В Италии она обрела не только стимул в жизни, но и саму себя. Она училась и работала, не зная усталости. Благодаря той стене в гольф-клубе, у неё появились первые клиенты, а после окончания университета двери лучшей фирмы Милана распахнулись перед ней. И вот уже два года она, не покладая рук, оттачивает своё мастерство, стремясь к вершинам профессии.

Звонок телефона, словно назойливый комар, вырвал её из творческого плена над макетом. Вероника, с видом человека, которого разбудили в самый интересный момент сна, устало потёрла глаза и буркнула в трубку:

– Алло!

– Милая, я так и знала! Ты, как пчелка, все трудишься в своей лаборатории дизайна! Не пора ли прекратить это безобразие и дать отдохнуть своим гениальным мозгам? – проворковала Маргарет.

– Теплый, заботливый голос Маргарет – словно глоток горячего шоколада в морозный день – вызвал на лице Вероники нежную улыбку.

– Да знаю, Маргарет, просто когда новый проект – меня засасывает, как пылесос ковер!

– Вероника, детка, тебе срочно нужен отпуск! Ты с тех пор, как в эту компанию устроилась, забыла, что человек имеет право на ленивое валяние на диване и просмотр глупых сериалов! – Маргарет была обеспокоена этим маниакальным трудоголизмом. Она относилась к Веронике, как к родной дочери, и когда та упорхнула из гнезда в свою съемную квартиру, Маргарет чуть не прослезилась. Обе её любимые девочки, родная и приемная, разлетелись, как птички, и в доме воцарилась тишина. Она надеялась, что если уж Лукреция, покорившая Москву своим талантом, не собирается возвращаться, то Вероника хотя бы останется рядом. Пришлось отпустить и её, но Маргарет продолжала окружать Веронику заботой, как наседка цыпленка. Собственная мать Вероники звонила раз в месяц, пытаясь заманить её обратно в Россию, но разговор с ней больше напоминал светскую болтовню, чем душевную беседу матери и дочери. С Маргарет же все было иначе – тепло, искренне и по-настоящему.

При мысли об отпуске по спине Вероники пробежали мурашки размером с бегемотов. Отдых означал одиночество, размышления и встречу с призраками прошлого, а этого она боялась больше, чем налоговой проверки. Нет, работа – вот её спасение, её адреналин, её… наркотик, если хотите!

– Да, знаю, просто… еще не время. Да и не устала я! – попыталась отбрехаться Вероника.

–И все же подумай! Ты же помнишь, что в выходные прилетает твоя сестра? – Маргарет давно перестала делить девочек, обе они стали для нее родными.

–Да тут как забудешь! Лукреция мне буквально час назад все уши оттарабанила о своем приезде! Она составила список дел, которые мы должны провернуть за время её пребывания в Милане. У меня такое ощущение, что она планирует не отпуск, а спецоперацию по захвату города! – Лукреция стала для Вероники младшей сестрой, хотя они и были ровесницами. Вероника чувствовала себя старше и мудрее, а Лукреция была словно порхающая бабочка, неутомимая, веселая и беззаботная. У нее была неуемная жажда жизни и приключений, и остановить ее было невозможно.

–Вот и отлично! А теперь заканчивай работать и марш домой! А то не выспишься, и кто тогда будет блистать своим гением?

Вероника тяжело вздохнула. Она знала, что если не доведет себя до полного изнеможения, то сон к ней не придет. Призраки прошлого – те еще ночные кошмары. Не стала посвящать в это Маргарет, а просто ответила:

– Да, я уже собираюсь.

Отлично! Через час позвоню и проверю, чтобы ты была дома!

Хорошо, – устало улыбнулась девушка и повесила трубку.

Бросив взгляд на макет, словно прощаясь с ним, Вероника сделала последний штрих, собрала вещи и покинула офис, оставив его погружаться в тишину ночи.

Вырвавшись из каменных объятий офиса, она жадно вдохнула миланский воздух, пропитанный ароматами свободы и надвигающегося вечера, и направилась к машине. Полчаса лабиринтных улочек – и вот она дома.

Вероника обожала свою маленькую, словно уютное гнездышко, квартирку в сонном районе. Балкончик, повисший над тишиной двора, уютная кухня, гостеприимная гостиная и спальня, словно кокон, сотканный из мечтаний. Здесь все дышало её вкусом, каждая деталь – отголосок её души. С первого взгляда эта квартира запала ей в сердце, несмотря на то, что прежние жильцы обходили ее стороной, пугаясь ветхости и запущенности. Вероника же увидела в ней холст, ждущий своего художника. Договорившись с владелицей, пожилой дамой, уставшей от города и мечтавшей о сельской идиллии, Вероника получила карт-бланш на преображение. Старая женщина, довольная стабильным доходом, редко беспокоила ее, да и не интересовалась особо метаморфозами старой квартиры.

Вероника, вооружившись поддержкой своего приемного отца, часами корпела над чертежами, воплощая в жизнь свой собственный проект. Кухня и гостиная слились в единое пространство благодаря величественной арке, визуально раздвинувшей стены. Арка, словно увитая виноградной лозой, сплетенной из бежевых и золотистых мазков, создавала иллюзию райского сада. Одна из стен, превратившись в полотно, расцвела под кистью Вероники. Картины и зеркала, словно окна в другие миры, заполняли пространство, а книжные полки, уставленные сокровищами мировой литературы, органично вписались в интерьер. Классическая мебель – небольшой диванчик с бархатной обивкой, словно приглашающий к неге, два кресла, обнимающие теплом, и белоснежный ковер, мягкий как облако, на котором она любила погружаться в чтение – создавали атмосферу утонченности и уюта. Кухня, светлая и просторная, с мраморными столешницами, отражала ее рациональный подход к кулинарии. Вероника, нечасто баловавшая себя сложными блюдами, предпочла громоздкому гарнитуру изящный стеклянный стол, украшенный канделябрами, словно сцена для романтического ужина. Из гостиной открывался выход на террасу, превращенную в летний сад. Несмотря на то, что растения отвечали ей взаимностью не всегда охотно, Вероника ценила их молчаливую красоту, поэтому и прибегла к помощи садовника. В окружении благоухающих цветов и изумрудной зелени она поставила плетеное кресло и соломенный столик, где любила встречать рассветы, согреваясь чашкой ароматного кофе.

Её спальня была словно ода роскоши и чувственности. Огромная кровать с балдахином, подобно трону, занимала большую часть комнаты, а подсвечники, стоящие по обе стороны, отбрасывали таинственные тени, создавая атмосферу будуара. Большая плазма на стене – ее способ погрузиться в мир грез и отвлечься от суеты дня. Она любила засыпать под мерное бормотание телевизора, позволяя сознанию раствориться в чужих историях. Вероника, не увлекавшаяся шопингом, предпочла кладовую вместо громоздких шкафов, освободив пространство для легкости и свободы.

Сейчас, сбросив оковы трудового дня, скинув туфли и небрежно бросив вещи в прихожей, она направилась на кухню, где ее ждал скромный ужин из полуфабриката. Освободившись от одежды, она ступила на пушистый ковер, нежно щекотавший ступни. Контрастный душ смыл усталость, а ужин под мерное мерцание экрана телевизора погрузил ее в блаженную дрему. На часах было три ночи.

Будильник, этот адский будильник, вопил как резанный, но Вероника, словно медведь в берлоге, продолжала дрыхнуть. Она смахнула его на пол с грацией слона в посудной лавке и провалилась обратно в царство Морфея. Минут через десять телефон, словно назойливый комар, принялся вызванивать ее из глубин сна. Вероника сначала игнорировала его, надеясь, что он сам заткнется, но гаджет был неумолим. С воплем, достойным оперной дивы, она принялась рыться в бездонной сумке, словно археолог, раскапывающий древние сокровища.

– Рики, какого черта?! – прорычала она в телефон, сонным голосом, больше похожим на рык недовольного льва.

– А вот такого, любимая! – пропел Рики в трубку, словно канарейка. – Лукреция сегодня прилетает! Ты же просила разбудить!

Рики был единственным мужчиной, кроме, пожалуй, Арманда, кому было позволено войти в ее личный, тщательно охраняемый мир. И все потому, что девушками он интересовался примерно так же, как пингвин – уроками танго. Со времен университета, они были не разлей вода, идеальный тандем друга и подруги. Рики, с его внешностью голливудской звезды, для всех был эталоном мужественности, но Вероника хранила его секрет как зеницу ока. Сколько раз она прикрывала его в университете, играя роль его девушки! Ни один мужчина не мог подойти к ней ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Красивая, сексуальная, словно Афродита, она притягивала мужчин как магнит, но стоило мужским рукам коснуться ее, как она превращалась в Снежную королеву, замораживая любые поползновения. Она избегала близких контактов, словно чумы, и выстроила вокруг себя непробиваемую стену. Даже клиенты, порой, пытались пригласить ее на свидание, но она обрывала эти попытки на корню, становясь холодной и неприступной. Ей нравились мужчины, да, но опыт прошлого, словно старая пластинка, твердил, что ничего хорошего от этих отношений ждать не стоит. Призраки из далекой России преследовали ее, не давая покоя. Знакомые считали ее радикальной феминисткой, а правду знала лишь Маргарет – первая, кому Вероника поведала о своем побеге из дома в Италию.

– Вот черт! – ругательство сорвалось с ее губ так же легко, как последние остатки сна с глаз. – Спасибо, милый, что разбудил. Я перед тобой в долгу.

– Да ладно тебе! Только не забудь пригласить меня в вашу девчачью компанию на шопинг!

Вероника любя улыбнулась.

– Ну куда мы без твоего мужского взгляда? Всё, целую, а то Лукреция меня прибьет, если я не заберу ее вовремя! Целую! – Она послала в трубку воздушный поцелуй и, лихорадочно соображая, с чего начать сборы, повесила трубку. Время – деньги, а в данном случае – время равно жизни! Жизни, которую она не хотела потерять от рук разъяренной Лукреции.

Взглянув на часы, Вероника чуть не подпрыгнула до потолка! Меньше часа! Опаздывать – её фирменный стиль, хроническая болезнь, против которой бессильны любые будильники. Что поделать, если Морфей, вредный старикашка, баловал её сладкими снами лишь под утро? Словно гепард, она метнулась в душ, окатив себя бодрящим контрастом, зубы засверкали голливудской белизной, а макияж, нанесенный в темпе вальса, гордо подчеркнул выразительность глаз и чувственность губ. "Браво, Вероника, ты – художник!"

Ураган в шкафу! Какой наряд сегодня угодит этой взыскательной особе – Лукреции? Гардероб Вероники – ода консерватизму: практичные, строгие, пастельные тона. "Ты прячешь свою красоту за тряпками!" – ворковала приемная сестрица при каждой встрече. Вероника же считала, что её одежда – элегантная защита, скромно подчеркивающая достоинства фигуры. Никаких мешков из-под картошки и монашеских одеяний! Сегодня выбор пал на бежевые атласные брюки и легкую, свободную тунику. "Вполне пристойно!" – решила она, глядя в зеркало.

Перед дверью – балетки. "Лукреция прожужжит все уши", – обреченно подумала Вероника. Но комфорт – превыше всего! Каблуки – лишь для редких деловых вылазок. Схватив сумочку, она взъерошила волосы, надеясь, что по дороге они высохнут и превратятся в романтичные локоны.

Газ в пол! Камеры зафиксировали её полет, выписывая штрафы, словно конфетти на празднике. Обычно Вероника – примерный водитель, но сегодня игра в "шашечки" была жизненно необходима. Телефон вибрировал, не умолкая – это Лукреция, а значит, апокалипсис неминуем. Лишь на парковке она решилась ответить на звонок.

– Да! Дорогая моя, извини, пробки! – выпалила Вероника, растягивая улыбку во все тридцать два зуба.

– Я так и думала. Тебе повезло, сегодня я в прекрасном настроении, и тебе ничего не грозит. Где ты припарковалась? – в голосе Лукреции не было и намека на гнев.

– Я встречу тебя.

– Не стоит, я уже на улице, и милый грузчик готов мне услужить. – Вероника представила, как Лукреция строит глазки невинному студенту, подрабатывающему на хлеб. Ему достанется лишь воздушный поцелуй, но зато какой!

Вероника назвала номер стоянки и не успела перевести дух, как в зеркале заднего вида увидела сестру, дефилирующую походкой модели, а за ней, обливаясь потом, бедный паренек тащил её многочисленный багаж. Можно подумать, она вернулась из Милана навсегда, а не на пару дней, как жалобно лепетала по телефону, оправдываясь загруженностью на работе. Что-то гнало их обеих из этого города: одну – в поисках покоя и стабильности, другую – от чего-то смутного и пугающего.

Словно две ласточки, выпущенные из одной клетки, девушки сорвались навстречу друг другу, сплетаясь в объятии, таком крепком, что со стороны их можно было принять за кровных сестер. Обе брюнетки, словно сошедшие с полотен Караваджо, но Лукреция носила свои волосы, как темный шелк, ниспадающий ниже плеч, в то время как Вероника лишь украдкой вздыхала, наблюдая за этим великолепием. Ее собственные волосы, непокорные и своенравные, редко достигали ниже плеч, а когда укрощение непослушных локонов становилось непосильной задачей, она безжалостно обрезала их в дерзкое каре. Карие, как горький шоколад, глаза и кожа, обласканная солнцем, служили печатью их кровного родства, но в глубине зрачков Лукреции плясали озорные черти, искры радости и неуемной энергии, а во взгляде Вероники покоилось безмятежное озеро спокойствия. Они были как лед и пламя, как "два полюса одной души". Сердце Вероники, скованное льдом разочарований, тихо дремало, в то время как в груди Лукреции бушевал неукротимый пожар страсти, готовый испепелить все на своем пути. Взметнувшись вихрем, машина умчалась навстречу хитроумным планам, сплетенным коварной Лукрецией. Вероника, словно подгоняя судьбу, с энтузиазмом воскликнула:

– Ну что, как дела? Рассказывай!

Лукреция, захлебываясь от восторга, защебетала:

– Всё просто чудесно! Россия для меня – второй дом! Помнишь, твой папа помог мне открыть фотоагентство? Я назвала его "Ника" – в честь победы и тебя! Клиенты валят толпами, отбоя нет!

Вероника, услышав упоминание об отце, невольно стиснула руль, словно пытаясь удержать рвущиеся наружу воспоминания. "Ей бы он никогда и ни за что не помог," – с горечью подумала она. Ее бунтарская профессия вызывала у отца лишь раздражение. Он не раз пытался выдернуть ее из солнечной Италии, вернуть в серую реальность, где все должно было идти по его строгому плану: бизнес-школа, работа в его компании, никаких глупостей! И всё бы шло по его сценарию, если бы не тот самый переломный момент, судьбоносное объявление на сайте школы об обмене школьниками. Вероника тогда, не задумываясь о последствиях, ухватилась за эту возможность как утопающий за соломинку. Это был шанс вырваться! Она приложила все усилия, чтобы уговорить родителей отправить ее в Италию, а Лукрецию – принять у себя. Дмитрий, ее отец, был категорически против, считая итальянский язык бесполезным, когда в мире правит английский. К счастью, мать, Мелена, безумная фанатка моды и Милана, смогла переубедить мужа.

Вероника впервые в жизни была благодарна матери, хотя сейчас не сомневалась, что отец до сих пор упрекает ее за потерю дочери. Она сбежала из золотой клетки на свободу, и даже не подозревала, что в далекой стране обретет любящую приемную семью, а Лукреция очарует ее родителей настолько, что отец будет готов исполнить любое ее желание, лишь бы эта девушка, заменившая ему дочь, была счастлива. Вероника усмехнулась, представляя себе этот хитроумный поворот судьбы.

– Ты чего улыбаешься? – поинтересовалась Лукреция, заметив внезапную перемену в настроении сестры.

– Да ничего, просто удивляюсь, как ты умудрилась обвести моего отца вокруг пальца! Мне бы он ни за что не позволил открыть своё агентство. Он считает это несерьезным, – поспешно добавила Вероника, не желая обидеть Лукрецию. – Только не обижайся, это не в твой огород камень!

– Я не понимаю, почему ты так недружелюбна к своим родителям, – искренне недоумевала Лукреция. Для нее они были как родные, даже ближе, чем собственные. С ними она чувствовала себя свободной. Ее настоящие родители держали ее в ежовых рукавицах: хорошая итальянка не должна носить короткие юбки, выставлять себя напоказ, возвращаться домой позже девяти вечера, никаких парней! О, сколько раз ее бунтарская душа рвалась на волю! Она даже пару раз сбегала из дома, чтобы попробовать алкоголь и погулять с друзьями, но отец, словно разъяренный Цербер, волок ее домой, упрекая в том, что она позорит семью.

Попав в Россию, она вздохнула полной грудью, почувствовав глоток свободы. С Меленой она полностью обновила гардероб, выкинув старомодные юбки в пол и бесформенные кофты, и стала возвращаться домой после одиннадцати, что ничуть не отразилось на ее учебе. Она с отличием окончила школу и институт фотоискусства. Ее карьера стремительно пошла в гору, благодаря, в частности, Дмитрию, организовавшему ее первую выставку, где ее талант был признан высшим обществом. С тех пор от клиентов не было отбоя.

Но, несмотря на любовь и заботу, которые она получала от семьи Вероники, они скучала по своим родителям тоже. В свою очередь её приемная семья так де скучала по своей дочери, которую видят лишь изредка. Мелена искренне не понимала, почему Вероника так избегает их и свою родину. Лукреция не раз пыталась разговорить сводную сестру, задавая наводящие вопросы, но все было тщетно. Стоило коснуться прошлого, как Вероника каменела и резко меняла тему разговора, либо отвечала уклончиво.

И сейчас было видно, как она съёжилась при одном упоминании о родителях, словно от ледяного ветра:

– Просто… с ними я другая, – пробормотала она, отчаянно запихивая непрошеные слёзы обиды в самый тёмный чулан сердца. – Когда мы поедем к твоим святым?

– Только после того, как я приму душ и облачусь в одно из твоих монашеских рубищ! – Лукреция искренне не понимала, как одежда может так преступно скрывать всю чувственную красоту, которой природа так щедро одарила девушку.

– Ах, да, Маргарет будет в шоке от твоей откровенной блузки! Она что, на два размера меньше, и тебя злые собаки пытались укусить за коленки? – Вероника с нескрываемым смехом решила подколоть её, ведь не ей же одной смеяться над её «скромностью». Зато в этой одежде она чувствовала себя комфортно и защищенно, будто в броне!

Лукреция окинула взглядом свою шёлковую блузку, плотно облегающую бюст. Она ведь специально выбирала такую, чтобы намекнуть на чувственные линии, не показывая при этом слишком много. А любимые джинсы идеально сидели, подчёркивая… кхм, достоинства. Она надула губки и махнула рукой.

– Ты ничего не понимаешь в моде! Вообще ничегошеньки!

Оставшуюся дорогу Вероника щебетала об Арманде и Маргарет, словно о паре антикварных ваз, которые нужно очень бережно нести.

Как только Лукреция ворвалась в квартиру, она с криком «Душ!» понеслась в ванную. Пока Вероника колдовала над сэндвичами и кофе, она и глазом не успела моргнуть, как «стихийное бедствие» по имени Лукреция уже вовсю орудовало в её гардеробной. Только оглушительный вопль "Какой кошмар!!!" заставил её рвануть в спальню, дабы защитить своё скромное имущество.

– Боже мой, Вероника, сколько тебе лет?! – Лукреция, словно разъярённая фурия, вытаскивала вещи с вешалок и с негодованием швыряла их на пол. – Неудивительно, что из-за этого тряпья у тебя никого нет!

Вероника сглотнула ком в горле. Да дело вовсе не в одежде! Просто она и не хотела никого заводить. А эти вещи служили лишь надёжным щитом от назойливых ухаживаний. Они делали её неприступной, словно табличка "Осторожно! Высокое напряжение!"

– Слушай, Лукреция, я же не устраиваю погром в твоём гардеробе и не учу тебя, как одеваться! – отчаянно защищая своё добро и собирая его с пола, воскликнула девушка.

– Ещё бы ты это делала! У тебя совершенно нет вкуса! Но ничего, сегодня же мы отправимся по магазинам. Я вообще не понимаю, как можно жить в городе моды и так одеваться! Это всё дурное влияние моих родителей! – фыркнула та в ответ.

– Давай, выбирай себе что-нибудь и поедем уже к родителям, – Веронике очень не хотелось, чтобы сестра продолжала этот «археологический раскоп» в её шкафу.

– Господи, да что же тут выбрать из этого царства консерватизма, и чтобы моя матушка не заподозрила, что это твои вещи!

– Вот! – Вероника извлекла из чехла новое платье, купленное для воскресных прогулок по парку. Оно привлекло её тёплым оттенком зелёного, наивным белым рисунком, атласным поясом и целомудренным вырезом. – Это платье они ещё не видели.

– Боже мой, где ты этот раритет откопала? – потрясённо пробормотала Лукреция, разглядывая длину и закрытый вырез.

– Между прочим, оно от известного дизайнера! – попыталась оправдать платье девушка.

– Не спорю, но к нему нужны огромные каблуки на шпильках и ажурные колготки, чтобы хоть что-то подчеркнуть! – По выражению лица сестры она поняла, что ничего подобного у той нет. Да ей бы такое и в голову не пришло! Но, к счастью, в чемодане Лукреции, разумеется, нашлось всё необходимое. Она быстро высыпала свою одежду, развешивая её в гардеробе Вероники, и заполнила сумку её вещами. – Чтобы переодеться, буду заезжать к тебе.

Через сорок минут она была готова, и Вероника просто ахнула от восторга. Её скромное платьице, благодаря Лукреции, превратилось в экстравагантный наряд, словно Золушка, побывавшая на балу!

Маргарет встретила их с распростертыми объятиями, словно долгожданных героинь вернувшихся с победой! Усадив за обеденный стол, она тут же превратилась в вихрь энергии, одновременно расспрашивая дочь об ее успехах. Стол ломился от угощений, и вскоре появился Арманд, излучающий любовь к обеим дочерям, не делая между ними никаких различий. Он прижал их к себе в крепких объятиях, словно стараясь вобрать в себя всю их радость и энергию. Семья была в сборе, и обед превратился в феерию рассказов Лукреции и Вероники о работе и выставках. Все шло просто волшебно! Вероника купалась в окутывающем ее тепле и уюте семейного обеда, но вдруг… вопрос Маргарет прозвучал как гром среди ясного неба, заставив ее мгновенно напрячься.