Ненавижу босса…Возможно

– Мне нужно сосредоточиться, я сегодня не выспался. Закроюсь. Разбудите, если электричество появится.

Дверь за ним мягко захлопнулась.

Мы с Максимом остались в гостиной. Я всё ещё держала кружку с остатками чая и медленно переваривала происходящее.

– Ну, – выдохнула я, – командный дух на высоте.

Максим сел в кресло, перекинул через спинку плед.

– Даже не уточнил, где нам спать. Как будто по умолчанию мы просто… исчезаем на ночь.

– Или не спим вовсе, – усмехнулась я. – Может, по его версии, редакторы работают круглосуточно. На энтузиазме. И кофе. Без сна.

– Скорее всего, на чувстве вины, – спокойно парировал Максим. – Всё, что мы знаем о Макарове, говорит о том, что он не считает отдых каким-то обязательным пунктом в процессе работы.

Я поставила чашку на стол и села на диван, закутавшись в плед, оставшийся с ночи.

– Ну… похоже на то. Что будем делать?

Максим посмотрел на меня и спокойно сказал:

– Я устроюсь на полу. Возьму второй плед и пару подушек. У меня армейская закалка. Могу спокойно спать на твердом.

Я покосилась на него.

– Макс, не геройствуй. Я на диване, как и до этого. А ты…может лучше, на кресле, да сидя не очень удобно, но лучше чем на голом полу.

– Кресло узкое. Я с него соскользну ночью, а если разбудим Макарова падением, он сочтёт это саботажем.

– Тогда давай так: ты ложишься рядом с диваном, и всё. А не где-нибудь дальше. И я даже не буду говорить тебе позже, что чувствую себя виноватой из-за того, что сплю на диване.

Он усмехнулся.

– Хорошо. Только предупреждаю…я иногда храплю.

– А я, между прочим, могу разговаривать во сне. Не всегда связно. Вдруг выдам свой секрет.

Мы рассмеялись. Наконец-то. По-настоящему. Как будто того разговора на кухне не было.

– А если серьёзно… – сказала я, вытянув ноги под пледом, – как он вообще представлял себе наше пребывание здесь? Он ведь нас сам пригласил. Двоих. На редакторскую сессию. В дом, где одна спальня. Что он думал? Что мы будем спать… в сарае?

– Думаю, он рассчитывал, что нам будет достаточно вдохновения и голых полов, – спокойно сказал Максим. – В его представлении мы, скорее всего, что-то вроде фонового шума. Не люди. Инструменты.

– Инструментам спать не положено, – подтвердила я. – Особенно тем, кто ставит запятые не там, где ему нравится.

– Особенно если они делают это в выходной, в глуши, по колено в снегу, без света и связи, – добавил он.

Пауза. Мы посмотрели друг на друга. Уже не с обидой, а с равным, почти усталым пониманием.

– Интересно, – сказала я, – если бы мы и правда оба легли на полу, он бы это заметил? Или вышел бы утром и просто перешагнул через нас?

– Перешагнул бы. И, скорее всего, сказал: «Ну что вы тут раскинулись? У нас сцена кульминации ещё не дописана».

Я рассмеялась, глядя в потолок.

– Это всё так… абсурдно. Но мне почему-то не хочется никуда уезжать прямо сейчас.

Максим посмотрел на меня спокойно, но в его взгляде было больше, чем просто реакция. В этом взгляде была фраза «я тоже».

Мы не говорили больше. Я устроилась поудобнее на диване. Он постелил себе рядом. Макаров за стеной молчал. А мы просто дышали. Рядом. По-настоящему.

****

Утром я проснулась от звука голосов.

Не громких,а тихих, почти приглушённых, но достаточно отчётливых, чтобы различить интонации.

Они были на кухне. Я не слышала слов, только фразы, обрывки:

– …по-другому не получится, если ты сам не решишься…

– Я всё понимаю. Но сейчас важнее…

– Мы же договаривались иначе…

Ничего конкретного. И всё же этого было достаточно, чтобы внутри все сжалось. Не потому что я боялась, что они ссорятся. А потому что… меня в этом разговоре не было. Опять. Словно я снова оказалась в той точке, где была всегда…близко, но не рядом. Вне обсуждения. Вне принятия решений.

Я села, натянула свитер и прошла по холодному полу к двери. Остановилась у косяка, прислушалась. Тишина. Либо разговор закончился, либо они услышали мои шаги.

На кухне пахло кофе и чем-то жареным , очень похоже, Макаров взял инициативу. Он сидел за столом, с тарелкой перед собой и откровенно скучающим видом. Максим стоял у плиты, спиной ко мне, как будто полностью сосредоточен на подогреве чего-то в сковороде.

Я зашла, поздоровалась, получив от Макарова короткое «Утро». Максим повернулся, кивнул, будто я – сотрудница на утреннем совещании. Всё было вежливо. Формально. Ничего в этом не было неправильного. И всё же… не хватало воздуха.

Я села за стол. Тарелка уже стояла. Хлеб, пара яиц, чай. Всё как надо. Только не так.

– Сон был спокойный? – спросил Макаров, не отрываясь от еды.

– Вполне, – ответила я. – Метель убаюкивает.

– Хорошо вам, – буркнул он. – А я по сугробам ночью шёл, как герой рассказа про послевоенную зиму. Только вместо шинели у мня был рюкзак с пауэрбанком и едой.

– По крайней мере, теперь вы здесь, – ровно заметил Максим. – И мы можем закончить работу.

Я посмотрела на него. Голос нейтральный, взгляд отстранённый. В нём снова появилась та деликатная стена, к которой я привыкла. Только теперь она ощущалась резче. Потому что я знала, что за ней было не равнодушие. А выбор. Холодный расчетливый выбор.

Он снова надел маску.

Мы ели молча. Даже Макаров будто почувствовал, что говорить больше не хочется. Я старалась жевать медленно, не смотреть ни на одного из них. Потому что любой взгляд был бы для меня больнее, чем любое слово.

Тот человек, с которым я засыпала рядом, исчез. Остался только его силуэт. И он был вежливый, собранный, корректный. И я знала, что он делает это не из жестокости. А потому что так ему проще. Безопаснее.

Но я не была готова снова быть частью его внешнего мира. Не после того, как успела коснуться внутреннего.

И, что самое обидное…я не знала, как это вернуть.

Глава 12

Мы сидели втроём за столом, заваленным бумагами, папками, заметками. Макаров устроился по центру, раскинув свои рукописи с видом человека, готового начать штурм крепости. Максим сидел чуть сбоку, как всегда сдержанный, и делал пометки на полях. Я сидела напротив, с карандашом в руке и тенью раздражения, нарастающего внутри.

Первые пятнадцать минут всё шло более-менее терпимо. Макаров ворчал, кивал, поднимал бровь, когда видел правки, но молчал. Потом начал.

– Вот здесь, – он ткнул пальцем в середину абзаца, – зачем вы вообще сократили это предложение? Оно теряет смысл. Оно должно быть длинным. Здесь дыхание автора.

Я не успела ответить, Максим сказал первым:

– Оно было перегружено. Потерялась логика. Слишком много деталей, сбивающих фокус.

– Логика, логика, логика… – буркнул Макаров. – А где интонация? Где жизнь? Мне кажется, вы, Максим, забываете, что текст – это не только конструкция, но и ритм души.

Максим выдержал паузу.

– Я стараюсь не забывать. Просто душа читателя не всегда в силах переварить четырёхстрочные предложения.

Я сжала карандаш. Не то чтобы мне не хотелось вступиться, просто я знала, чем это закончится. Но Макаров уже повернулся ко мне:

– И вы, Анна, тоже с этим согласны?

Я пожала плечами.

– Здесь текст просто утонул. Вы увлеклись описанием и потеряли главную линию.

– Я не увлёкся, – резко перебил он. – Я строю атмосферу. Вы вечно хотите убрать “воду”, но, простите, иногда из-за неё строится вся плотина.

Я почувствовала, как во мне что-то дрогнуло.

Максим бросил взгляд в мою сторону, очень быстрый, предупредительный. Как будто хотел сказать: «Не надо. Не сейчас». Но было поздно.

– Плотина, конечно, важна, – сказала я ровно. – Но если из неё каждый раз течёт по три литра самолюбования, возможно, стоит подумать об инженерных ошибках.

Тишина.

Макаров медленно опустил листы. Посмотрел на меня. В глазах не гнев, а снисхождение. Что было хуже.

– А вы, оказывается, с характером. Я-то думал, за вами только отчёты, правки и умение правильно расставлять запятые.

– За мной стоят тексты, которые можно читать. И не только вам, но и людям, которые не думают, что весь мир обязан вникать в каждую вашу полуфразу.

Максим положил карандаш.

– Думаю, стоит сделать перерыв, – сказал он спокойно. – Пять минут. Освежим головы.

Я откинулась на спинку стула, скрестила руки. В голове стучало: для чего? зачем ты это сказала? Но остановиться не могла. Я смотрела на Макарова и чувствовала, как всё, что накопилось, ищет выход.

Потому что это было не только о тексте. Не только о претензии. Это было о том, что меня снова отодвинули. Снова сделали зрителем. Снова оставили вне сцены.

Всё, что было между мной и Максимом в эти дни, все тепло, доверие, тишина без напряжения теперь исчезло. И я снова просто редактор. Очередной голос в комнате, который Макаров игнорирует, а Максим… не защищает.

И я не узнавала себя в этом раздражении. В этой боли. Я не привыкла так сильно чувствовать. Не там, где раньше была только работа.

Максим встал, прошёл к камину, начал подкидывать дрова. Макаров остался сидеть, но на меня больше не смотрел. Я сидела на стуле и понимала, что, возможно, только что сорвала всё. Или, наоборот, впервые показала, кто я на самом деле.

****

Кухня всегда казалась мне самым безопасным местом в этом доме. Даже без света. Здесь был запах чая, потрескавшиеся плитки, кружки, с которых мы пили свой выживальческий чай. Здесь начинался наш «мы». Тот, который длился недолго, но был настоящим.

Максим стоял у окна. В руках был кружка с остывающим чаем. Он не пил, просто держал. Лёгкий пар всё ещё тянулся к стеклу, где подтаявший иней начинал расползаться по краю.

Я вошла тихо. Он услышал, но не обернулся.

– Мы можем поговорить?

Он кивнул. Всё ещё не смотрел на меня.

Я подошла ближе. Остановилась у края стола.

– Я не злюсь, если ты так думаешь, – начала я. – Но мне… больно.

Теперь он повернулся.

– Я заметила, как ты снова стал другим. Закрылся. Ушёл в эту свою отстранённость. И я понимаю почему. Правда. Но мне всё равно… чертовски не по себе.

Он молчал. Я продолжила.

– Мы были на холме. Мы говорили. Ты смотрел на меня не как на подчинённую. Я на тебя не как на босса. И это было так по-настоящему… А потом он пришёл. И всё стерлось.

Максим поставил кружку на стол. Подошёл ближе.

– Я не сдался.

– А что ты сделал?

– Я испугался.

Эти слова прозвучали тихо. Без пафоса. Почти как признание в преступлении.

– Испугался чего? – прошептала я.

– Того, что сделаю шаг, за которым не будет дороги назад. Что открою что-то между нами и не смогу вернуться к тому, как было. А я всегда возвращаюсь. Я привык держать дистанцию. С людьми, с чувствами. Даже с самим собой.

Я смотрела на него, и сердце будто сжималось от этих слов. Не потому что они были неправильными. А потому что были – слишком честными.

– А теперь?

Он покачал головой.