Ненавижу босса…Возможно

Виталина Максимова

Ненавижу босса…Возможно

Глава 1

Если бы у сарказма была профессия, он был бы главным редактором. А если у высокомерия был бы офис, он явно располагался бы на пятом этаже нашего издательства, прямо в кабинете Максима Воронцова.

Меня зовут Анна Руднева. Мне двадцать семь, я редактор в одном из крупнейших литературных издательств страны «Канон-М». Работаю здесь четвёртый год. Выжила, не спилась, не сошла с ума, и, внимание, всё ещё верю в хорошую литературу. Удивительно, не правда ли?

Каждое утро я прихожу в здание, построенное в стиле «кирпич заложили сюда еще при Ленине», выпиваю литр кофе из автомата, который втайне ненавидит всех живых существ, и открываю почту. А там меня ждут двадцать пять писем, три автора с кризисом и один он. Максим Воронцов. Главный редактор. Легенда. Миф. Человек, способный одним комментарием заставить даже лауреата задуматься о смене профессии.

С ним не спорят. С ним соглашаются или увольняются. Я же исключение. Не потому что такая смелая, а потому что упрямая, как осёл.

И нет, это не будет история про «он меня ненавидел, а потом полюбил». Он меня не ненавидит. Ему просто скучно. И он решил развлекаться, пока у меня не закончатся нервы.

Моё рабочее место у окна, в самом начале редакторского отдела. Мы – серая армия из десяти человек, штурмующая безжалостный мир рукописей. Здесь никто не говорит «нормально», а только «плотный конфликт», «живой диалог» или «это провал». Но даже среди нас я как будто… другая. Я не просто редактирую, я именно вчитываюсь. Я переживаю. Иногда даже плачу. Тихо. В туалете.

Да, я мечтаю написать свою книгу. Свою историю. Только всё время кажется, что она никому не нужна. Что я не дотягиваю. Что всё это глупо и наивно.

А Воронцов… он всегда рядом. Словно ревизоро, сидящий у меня в голове.

Он высок, строен, носит костюмы так, будто родился в них, а его голос можно было бы использовать вместо музыки для расслабления, настолько он раздражающе спокойный. Идеальный редактор, если не считать одной детали: он не умеет чувствовать. Только правит. Холодно. Безжалостно. Как будто каждую страницу он сверяет с каким-то невидимым стандартом совершенства, доступным только ему.

Сегодня у нас должна была быть обычная правка очередного романа. Автор – знаменитость, текст вполне неплохой. Я даже подумала, что Воронцов, возможно, оценит…

И вот я сижу в его кабинете, напротив этого литературного айсберга в дорогом пиджаке, и наблюдаю, как он пролистывает рукопись.

– Удалить. Заменить. Переписать…

****

За 20 минут до встречи

– Тебе жить надоело? – шепнула Вера, просунув свою шоколадную макушку в мой отсек. У неё в руке дымился стаканчик кофе, лицо светилось тем самым выражением «я знаю, что ты опять сделала».

– Я просто предложила ему не вырезать третью главу, – устало ответила я, закрывая ноутбук. – Ну ладно, не «просто». Возможно, я слегка намекнула, что он обращается с текстом так же хладнокровно, как хирург со скальпелем.

Вера тихо присвистнула.

– А потом, видимо, взяла скальпель и полезла в грудную клетку шефа?

– Не исключено, – усмехнулась я. – Он сказал, что эта глава словно «прыгает с крыши». А я ответила, что не всем нравится читать истории, при этом ощущая себя на собеседовании в налоговой.

– Вот это уже похоже на тебя. – Она опёрлась на край стола. – Ну, давай, расскажи. Ты же специально нарываешься? Или это у вас такой прелюд?

– Господи, Вера, – застонала я. – Он мне не нравится. Вообще. Он как холодный душ, который включается внезапно.

– Хм, а может, именно это тебе и нужно?

Я закатила глаза.

Вера – редактор с десятилетним стажем, магистр по части подколов и единственный человек, с кем можно выкурить эмоциональную сигарету, не прибегая к вредным привычкам. Мы вместе выживали на дедлайнах, писали за авторов и даже один раз на спор отправили рецензию в стихах (никто не заметил).

– Он всё знает, – сказала я тише. – Про мою рукопись. Про то, что я пишу.

– Откуда?

– Намекнул. Как будто читал. Или, что хуже, угадал. У него такая манера говорить, будто он залезает в голову. Только аккуратно. Скальпелем.

Вера задумалась.

– А ты не думала… показать ему текст?

Я уставилась на неё, как на сумасшедшую.

– Показать ему? Своё? Это всё равно что принести теленка льву и попросить не кусать. Он же разберёт его по грамматическим косточкам и отправит назад в выделенных красным правках и моих слезах.

– А может, он просто хочет, чтобы ты выросла?

– А может, он просто хочет быть правым всегда.

Вера хмыкнула и отступила к себе.

– Ладно, драмеди моё, удачи тебе. Только помни: иногда страх – это не враг. А указатель. Он показывает, куда идти. Ну или кого бить.

В этот момент на моей почте всплыло письмо:

“Анна. У нас встреча через 10 минут. Кабинет. М.В.”

Точка. Даже без “с уважением”.

Я медленно встала, собрала бумаги, пригладила волосы. В горле немного пересохло, но не от страха, а от раздражения. Каждый раз, когда я шла в кабинет Воронцова, мне казалось, что я поднимаюсь на ринг. Только вместо перчаток у меня красная ручка, а вместо рефери деловой этикет.

В этот раз всё будет по-другому, – сказала я себе. – Я подготовлена. Я спокойна. И если он опять назовёт меня “драматичной”, я…

Он стоял у окна с тем самым выражением лица, будто только что перечитал Чехова и остался разочарован. Рядом на столе лежала моя папка.

Он даже не поздоровался. Просто начал:

– Удалить. Заменить. Переписать, – сказал Воронцов, не оборачиваясь.

Я стояла у двери, прижимая к себе папку, будто она могла меня защитить, и ощущала, как он без слов фиксирует моё настроение, словно заключая его в кавычки для последующего разбора.

– Вы даже не досмотрели главу до конца, – сказала я спокойно, хотя внутри начинало закипать.– Там в пятом абзаце героиня возвращается, и тогда становится ясно, почему она уходит. Это было задумано.

– «Было задумано» – не аргумент, – бросил он, наконец повернувшись. – Читателю всё равно, что вы задумывали. Если эмоция не работает, то она не работает. Не надо её защищать, как хрупкую бабочку. Это текст. Он должен дышать сам.

– Может, дадите ему хотя бы вдохнуть?

Он скрестил руки.

– Анна, я знаю, что вы привыкли защищать авторов. Это мило. Даже благородно. Но работа редактора – не держать их за руку, а вытащить текст из болота и заставить ходить.

– А может, сначала дать ему пару секунд на то, чтобы расправить крылья?

Он на миг прищурился, почти с интересом.

– Красиво. Вы это придумали сами или это из вашей черновой рукописи?

Вот он. Укол.

– Значит, вы правда знаете, – тихо произнесла я. – Про мой текст.

Он подошёл ближе, встал напротив.

– Я не читал. Мне рассказали. Коллеги. Случайно увидели, что вы работаете над чем-то… своим.

Я сжала губы. Сердце билось слишком громко, как будто пыталось вмешаться в диалог.

– Не думаю, что это входит в круг обязанностей главного редактора.

– Ошибаетесь. Всё, что влияет на работу моих сотрудников – моя обязанность. Если вы отвлекаетесь, живёте в страхе, боитесь показать себя – это мешает. И вам, и издательству.

– Простите, – я резко выдохнула. – Я что, недостаточно редактирую? Или слишком человечна? Что именно мешает? Мои чувства?

– Ваше постоянное желание «оставить, потому что это трогательно». Потому что «живое». Потому что «автору это важно».

Он говорил спокойно, но его взгляд сверлил.

– Знаете, чем отличается хороший редактор от сочувствующего читателя? Первый резать умеет. Даже если больно.

– А знаете, чем отличается хороший начальник от самодура? – вырвалось у меня. – Тот, кто способен слушать. Не просто критиковать, а понимать, почему что-то написано.

Пауза.

Он усмехнулся. Почти… по-доброму?

– Пожалуй, вы единственный человек, кто говорит со мной в таком тоне.

– Ну, кто-то же должен, – пожала я плечами.

Он подошёл ближе. До опасной дистанции. Я почувствовала, как напряглась. Не из-за страха, а из-за концентрации. Он словно намеренно вторгался в мое личное пространство.

– Вас все боятся. А я же просто раздражаюсь, – добавила я, глядя прямо в глаза.

– Это делает вас занятной – Он сделал паузу. – Но раздражение это плохая мотивация. Оно мешает видеть суть.

Воронцов повернулся и подошёл к столу.

– Макаров ждёт. Мы с вами едем к нему в субботу. Загородный дом, пара дней. Нам нужно дожать его рукопись до финальной версии. И раз он хочет для этого личную встречу, то дадим ему личную встречу.

– Я не уверена, что готова работать с вами в одном кабинете, не говоря уже о доме.

Он бросил на меня взгляд через плечо.

– Отлично. Значит, будет интереснее.

Что-то я очень сильно в этом сомневалась…

Глава 2

– Ты знаешь, я, наверное, сдамся и начну пить, – сказала я, когда мы с Верой стояли на кухне после моей встречи с Воронцовым, пытаясь не сломать кофемашину, которая снова начала глючить.

Вера, не удивившись, в очередной раз проделала этот магический ритуал починки, после чего налила кофе в два стакана. Я взяла свой и не сразу заговорила. Голова будто всё ещё находилась в кабинете, а не в этом уютном, заполненном ароматом кофе и бумажными стаканами помещении.

– Что случилось? – спросила Вера, подавая мне стакан. – Ты же не доехала до конца.

– До конца чего? – я улыбнулась, но эта улыбка была похожа на оскал.

– До конца безумия, – она поставила стакан на стол, поджав губы. – Слушай, я видела твой взгляд. Ты была на грани. Это не просто так. Ты что-то в себе подавила?

Я вздохнула. С Верой можно было бы поделиться, но иногда легче держать все в себе, чем пускать эмоции в ход. Она была права. Я подавила. Но я не понимала, почему.

– Он меня достал, Вера. Просто достал. Я вот вроде как могу быть «сильным редактором» … а на самом деле ему не важен даже мой профессионализм. Он просто решает всё, как будто я тут только для того, чтобы полировать его гордыню.

Вера вглядывалась в меня своими карамельного цвета глазами , а потом как-то слишком быстро произнесла:

– Он тебе не нравится, и он это знает. А теперь вы оба застряли в одном загородном доме на выходные. Ты это осознаешь?

Я не сразу ответила. Вера всегда была той женщиной, которая даёт тебе болезненную правду, а потом просто с тобой молчит, чтобы дать волю твоим мыслям и эмоциям.

– Я думала, что это будет как всегда. Мы просто сядем и доработаем рукопись, – сказала я, теребя края кофейного стакана. – Но теперь… кажется, я вижу, как всё это будет. Он будет меня провоцировать, искать каждую ошибку, чтобы показать, что я не готова. А я буду сидеть и терпеть, потому что у меня нет выбора.

– Ты все ещё пытаешься представить, что ты его победишь? В словах?

Я не смогла ответить. Пару минут в голове как будто царила тишина.

– А если я не готова к этому, Вера? Он просто вытирает меня о свой шикарный пиджак и всё… а я не могу ничего с этим сделать.

Вера подошла и тихо села рядом.

– Можешь. Тебе не нужно его «побеждать». Ты же не его соперник. Ты – профессионал. Скажи ему, что ты думаешь, а потом идите и делайте вашу работу.

Я кивнула. Мы помолчали.

– Ты знаешь, что меня пугает? – продолжила я. – Он как будто точно знает, как у меня внутри всё устроено. Знает, где подвести меня к стенке и заставить делать, что он хочет. Я боюсь, что не смогу ему ничего возразить. Не могу не оценить его холодный расчёт.

Вера глотнула кофе и посмотрела на меня с непониманием.

– Это не холодный расчёт, Аня. Это просто он. Ты… сама знаешь. Ты ведь всегда была такой, старающейся вытащить из текста скрытое. У него есть свое видение, и ты его не чувствуешь. Поэтому тебе так трудно.

Я вновь потеребила край бумажного стакана. Но теперь мне было немного легче. Может, Вера была права. Может, я действительно не должна пытаться его победить. Я должна быть просто самой собой.

– Но что делать, если у меня будет одно желание: вывести его из себя и уйти?

Вера на минуту задумалась.

– Тогда выведи его и оставь там, в кабинете. И вообще, тебе пора выключить мозг. Иначе ты не уедешь в субботу.

Я снова вздохнула. Суббота. Буря в мыслях. Два дня в тесном доме с этим человеком. Понимание того, что это неизбежно, стало как холодный душ с утра. Я не хотела туда ехать. И в то же время… я знала, что, если я не поеду, он отметит это в своем блокноте «1000 причин по которым я жалею, что Анна работает в нашем издательстве».

– Вера, он же как полководец. Даже если я с ним соглашусь, он всё равно сделает так, чтобы я проиграла.

Вера, с присущим ей сарказмом, улыбнулась.

– А что, если тебе просто попробовать сыграть по его правилам? Не ради того, чтобы выиграть. А просто чтобы увидеть, как он сыграет в ответ?

Я посмотрела на неё. Словно она предложила мне новый взгляд на мир. И я подумала: а что, если действительно попробовать?

****

Я пришла домой около восьми. На улице было холодно и липко от серого февральского снега. Я сбросила пуховик, ботинки, шарф, а квартира встретила меня тихо, слишком тихо.

На подоконнике, свернувшись в оранжевый клубок, дремал Персик. Официально – Его кошачье Величество Сэр Персивальд, рыжий аристократ с выражением морды, достойным самых дорогих мест на планете. Он лениво приоткрыл один глаз, когда я зашла, оценил степень моей эмоциональной усталости и зевнул, выразительно и с долей пренебрежения.

– Не переживай, Персик. Сегодня мне опять сказали, что я драматична. Значит, не зря живу, – пробормотала я, поглаживая его по голове. – Хотя вообще-то это ты должен меня утешать, а не наоборот.

Он мяукнул, как будто поправляя: вообще-то, я здесь ради еды. Я насыпала в миску его любимые хрустящие подушечки, включила чайник и подошла к письменному столу. На нём лежала стопка распечатанных страниц , свежоотредактированный кусок моей рукописи. Каждую ночь я набираю текст на ноутбуке, а потом распечатываю и читаю с ручкой, как мне кажется «по-настоящему». Как будто это уже не черновик. Как будто это уже книга.

И всё равно не верю, что смогу её кому либо показать.

Я смотрела на первую страницу, на название, написанное большими буквами, и чувствовала, как внутри что-то дёргается: страх, гордость, стыд. Страшно не потому, что плохо. А потому, что это слишком моё. Слишком близкое.

И всё же я печатаю. Ночью, рано утром, на выходных. Потому что не могу не писать. Потому что слова – это единственное, что подчиняется мне.

Персик прыгнул на стол, сел рядом с бумагами и начал умываться.

– Думаешь, пора? – спросила я у него. – Показать кому-то? Или ещё рано?

Ответа не последовало, он был слишком занят собой. Как всегда.

Сначала чай. А потом дело.

****

Пока вода остывала в кружке, я села на диван и вдруг, без предупреждения, воспоминание появилось перед глазами. Первое утро в издательстве. Моё первое утро.

Я тогда едва закончила учебу, пришла стажёром. В новой блузке, с трясущимися руками и иллюзией, что умение править сочинения друзей – это почти как редактировать настоящих авторов. Я ещё не знала, что литература бывает токсичной. Не только в текстах, скорее в людях, в амбициях, в битве за внимание главного редактора.

А потом вошел он. Максим Воронцов.

Высокий, собранный, в сером костюме и с голосом, будто он подражает стилю – гуру. Он прошёл мимо и мельком посмотрел в мою сторону. В этом взгляде не было ни насмешки, ни интереса. Просто…оценка. Как сканер.

Позже мне сказали, что он никогда не улыбается при первом разговоре. Я тогда подумала: «Да ладно, это просто образ». Но спустя пять минут после того, как он отложил рукопись, которую меня попросили ему отнести, и холодно произнёс:

– Третья глава полностью мертва. Уберите ее. – я поняла: нет, это не образ. Это метод его работы.

Но, странное дело: мне захотелось остаться. Доказать. Разобраться, почему этот человек, вместо ножа, выбирает красную ручку и при этом всё равно попадает в сердце.

****

Вернувшись в настоящее, я отметила, что Персик уснул, согнувшись на диване буквой зю. А я села за ноутбук и открыла свою книгу.

Там ждали герои, сцены, диалоги, которые я снова перепишу, сотру, переделаю. Но сейчас я просто начну. Потому что суббота близко. А вместе с ней наша поездка, разговоры, которые могут изменить всё, и встреча с человеком, от которого я столько хочу узнать.

И, может быть, я покажу ему свой текст. Не чтобы получить одобрение. А чтобы, наконец, перестать прятаться.

****

Утро субботы

Неделя прошла незаметно. Наступила «долгожданная» суббота. Будильник зазвонил в 6:45. Я выключила его с первого удара, не потому что была бодрой, а потому что уже минут тридцать лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок и мысленно репетируя диалоги, которые, скорее всего, никогда не произойдут.

Персик сидел на подоконнике и смотрел в окно. У него было выражение морды «я тебе говорил», и я вздохнула, пытаясь не принимать это слишком лично. Снег шёл мелкий, противный, тот самый, что не вызывает восторгов, а только бесит.

– Ну вот, – пробормотала я, – день икс. Командировка в ад. Только без дополнительной поддержки.

Я умылась, собрала волосы в хвост, заварила кофе крепче, чем обычно, и открыла ноутбук. Не потому что собиралась писать, а просто хотела увидеть свою историю ещё раз. Как будто она может защитить меня от предстоящих разговоров.

Открыв файл, я пробежалась глазами по последним абзацам. Там героиня говорила то, что я пока не могла. Ни Воронцову. Ни себе.

– Мои персонажи куда смелее меня, – усмехнулась я и закрыла крышку ноутбука.

Сумка стояла у двери. В ней были распечатки, смена одежды, белье, зарядка, блокнот, ручка и один шоколадный батончик. На случай эмоционального выгорания. Или победы. Я ещё не решила.

Я проверила почту – новое письмо.

Тема: «Выезжаем в 8:30. Машина будет у офиса. М.В.»

Никаких лишних слов. Ни приветствия, ни "доброе утро", ни "возьмите шапку, будет холодно".

Я взяла пуховик, подошла к Персику и аккуратно погладила его по загривку.

– Пожелай мне удачи. Или хотя бы не потерять чувство иронии. Это мой единственный способ выживания.

Он прищурился и флегматично принялся вылизывать лапу. Ну, ладно. Это даже лучше, чем отвернуться к окну.

Я вышла из квартиры и натянула капюшон. Снег усилился. Снег и я – два главных стихийных бедствия этого дня. Только одно из нас должно было играть спокойно, вежливо и профессионально. Я почти угадала, какое.

Офис ждал впереди. А вместе с ним Воронцов. И дом, в котором мы застрянем. На два дня. Слава богу, что не на всю жизнь.

Глава 3

Если бы кто-то поставил передо мной выбор: ехать в загородный дом с начальником, который правит эмоции в книгах так, будто удаляет их скальпелем, или переждать снежную бурю на остановке в компании дрожащего бомжа, то я бы долго не думала. Остановка. Буря. Бомж. Всё логичнее, чем он.

Но вот мы сидим в машине. Он за рулём, а я рядом, пристёгнута, без возможности сбежать.На трассе пусто, кроме нас и нескольких одиноких фур, проплывающих мимо.

В салоне играет что-то фоновое, кажется классическая музыка, насколько я могу различить. Никаких слов. Наверное, Максим Воронцов считает, что текст должен быть только там, где его ждут. В смысле только в книге. Не в разговоре или музыке.

– Долго нам ехать? – спросила я, выдыхая в ладони.

– В зависимости от погоды, – коротко ответил он, не отрывая взгляда от дороги. – Примерно два часа. Плюс-минус, если где-то застрянем.

– Прекрасно, – пробормотала я

Спустя минут двадцать я поймала себя на том, что считаю, сколько раз он моргнул. А потом на то как часто он переключает передачи. Наверное, от скуки. Или от нервов.

– Вы часто ездите на такие встречи? – попыталась я снова начать диалог

Он повернул голову едва заметно.

– Не часто. Обычно авторы приезжают сами. Макаров – исключение. Он пишет только в уединении. И редактировать разрешает только в “естественной среде”.

– То есть в доме с камином, плохим интернетом и воспоминаниями о юности?

– Примерно так, но текст стоит усилий.

Я кивнула, будто он это увидел. Вряд ли.

****

Когда мы свернули на заснеженную просёлочную дорогу, казалось, что всё вокруг вымерло. Дом показался внезапно, деревянный, с широким крыльцом, закрытыми ставнями и абсолютной тишиной. Ни дыма, ни света. Ни малейших признаков жизни.

– Здесь, – сказал Воронцов, заглушая двигатель.

Мы вышли из машины. Дверь была заперта.

– Может, он просто вышел в магазин? – попыталась я пошутить, хотя в этот холод шутки были не сильно уместны.

– Вряд ли, – он уже набирал номер. Приложил телефон к уху. Я прислушалась.

Через пару секунд он сказал:

– Добрый день. Мы приехали. Вас не видно…

Пауза.

– Понятно. Где ключ?

Он перевёл взгляд на меня.

– Макаров застрял в соседнем посёлке. Попробовал выехать, но его замело. Сказал, запасной ключ должен быть под керамическим горшком на крыльце.

На крыльце действительно стоял перевёрнутый горшок. Настолько банально, что почти трогательно.

– Шпионская история, – пробормотала я.

Максим достал ключ, открыл дверь. Мы вошли в дом.

****

Внутри пахло деревом, пылью и чем-то неуловимо старым. Комната с камином, пара кресел, полки с книгами, одни советские, другие современные. Пол скрипел, как будто протестовал против визита незваных гостей.

Я сняла пуховик, обернулась.

– Скажите слово антураж, а я скажу что это триллер. Где герои – это мы, а убийца – старый пустой дом.

Максим подошёл к камину и изучал топку.

– Есть дрова. В доме будет тепло. Холоднее – снова ехать по трассе. И снег усиливается.

Я присела в кресло, вытянула ноги на ковре.

– Значит, остаёмся?

– Да, до утра. Утром решим, что дальше.

Я не стала спорить. Казалось, мы оба знали, что споров впереди нас ожидает целый вагон. Пока нужно было согреться.

****

Вечером я сидела у окна с книгой, которую нашла на полке – старый сборник рассказов. Максим сидел за столом, редактируя что-то на своём ноутбуке.

Вдруг мой телефон пискнул. Одновременно пискнул и его.

Я открыла сообщение:

"Внимание: В связи с сильным снегопадом дороги перекрыты. Движение приостановлено на неопределённый срок."

– Похоже, «до утра» отменяется», – сказала я.

Он подошёл, держа в руках свой телефон. На экране было то же сообщение.

– Кажется, мы задержимся здесь дольше.

Я вздохнула.

– Это звучит как угроза.

– Это – факт, – ответил он спокойно. – Нам нужно подумать, как организовать все. Макаров вряд ли приедет в ближайшие сутки. Работа, еда, кровати. Всё остальное оставим на потом.

– Вы звучите как военный командир.

– А вы как человек, который точно не знает, как выжить в подобной ситуации.

– Я просто… нервничаю, – призналась я. – Я не думала, что останусь взаперти с вами на неопределённый срок в подобных условиях.

– Сочувствую, – сказал он почти с иронией, возвращаясь к ноутбуку. – Но выбора нет.Да уж, перспективка так себе. И это только начало наших совместных приключений…

Глава 4

Нам нужно было что-то съесть. Холодильник и кухонные шкафчики почти пусты. Остались только макароны, замороженная овощная смесь, упаковка сосисок, банка фасоли и чай. Я закрыла дверцу шкафчика с видом проигравшего.

– Либо вы согласны на импровизацию, либо придётся есть книжные страницы, – произнесла я, повернувшись к Воронцову, который изучал книги, лежащие на подоконнике кухни.

– Предпочту оставить книги на потом, – ответил он без тени улыбки. – Я доверюсь вашему вкусу в приготовлении еды.

– Ошибаетесь. Вкус у меня драматичный, как вы уже поняли.

Максим усмехнулся, но продолжать диалог не стал.

Я закатала рукава, нашла сковороду и принялась готовить то, что позже назову «Пастой выживающих в снежную метель редакторов». Он молча подошёл, открыл шкафы, подал мне тарелки, нашёл чайник.

– Спасибо, – сказала я, когда он поставил чашки на стол. – С вами даже на кухне, кажется, все работает четко и по делу.

– Мне легче взять и помочь, чем наблюдать в стороне, – ответил он просто.

– А вы всегда всё планируете?

Он кивнул.

– Почти всегда. План даёт ощущение контроля.

– А когда он рушится?

– Тогда нужен план Б. Или способность адаптироваться.

Я усмехнулась.

– Иногда мне кажется, что у вас всё внутри – как идеальный текст: структурно, лаконично, без повторов. А потом… – я не договорила.

– А потом?