Трезубец

Марка начинала терзать таинство нутра. Что же там, внутри? – вопрос очень хороший.

Поднялся пульс. Марк принялся освобождать дальше. Стянул полностью всю лишнюю ткань, поднялся на ноги и увидел у себя в ногах самый настоящий, старый гроб!

– Большой, тяжёлый рюкзак…

Вот почему рюкзак Максима имел такую странную форму – из-за гробика внутри.

Дабы не привлечь излишнее внимание, Максим натянул на гроб рюкзак, запихнул в него ещё каких-то тряпок, дабы немного изменить внешнюю форму рюкзака, и вот так вот странствует по свету, но зачем? Зачем таскать такое большое хранилище для вещей, если их можно просто кинуть в рюкзак без этого гроба, или хотя бы взять пластиковую коробку, дабы хоть немного избавиться от лишней нагрузки – гроб не лёгкий.

Медленно, будто может быть горячий, Марк притрагивается ладошкой и ведёт по нему. «Интересно, что за дерево? Что за оно?» – задаётся вопросом Марк, не в состоянии определить ни классификацию, ни род, словно не совсем из дерева сделан гроб, а даже если и из него, то точно не из обычного: редкого дерева, какое будет храниться под землёй веками, и никогда там полностью не прогниёт. Дерево, которое будто было когда-то давным-давно выращено самим графом дьяволом!

Максим, тем временем, внизу, за столом, развлекал фокусами одних из самых добрых в этом городе людей. Через дверь Марку был хорошо слышен их восторженный смех. Они выпивали и смеялись. Максим показывал им один из самых интересных и простых для него фокусов – поедание тарелок и стальных вилок. Потом он плавно перешёл к еде, демонстрируя, как может заглатывать жареную курицу чуть ли не целиком, и выпивать бутылку водки залпам, и что неудивительно, фокусы с едой и выпивкой у Максима получаются гораздо лучше.

– Невероятно! – смеялась и одновременно восхищалась Мелисса.

– Ничего удивительнее я не видел! – удивлённым голосом лепетал Василий Иванович.

– Я ещё и гадать умею, – хвалился Максим, на что улыбающийся отец и дочь примолкли. – Некоторые говорили, что мои гадания сбываются.

– Некоторые – это меньшая или большая масса? – точно с подколкой, поинтересовался Василий Иванович.

– Те, которые во второй раз попадались мне на глаза в этой жизни.

– Интересно… – поглаживая подбородок, сказал Василий Иванович. – Не любите сидеть на месте?

– Терпеть не могу. Верней… пока не научился.

Василий Иванович покачал головой, мол «понятно».

– Так что… кому погадать? – предложил Максим.

Мелисса посмотрела на отца.

– Нет-нет-нет… Паше это бы не понравилось, – поднялся со стола и пошёл к телевизору. Мелисса и Максим остались наедине.

– Вот и наш тет-а-тет? – напомнил Максим, подсаживаясь к ней поближе. Она, посмотрев в сторону отца, который сидел в пару метрах от них перед телевизорам, под-хи-хи-кивая ответила, подсаживаясь к нему поближе:

– Почти, – и протянула руку.

Красивая, нежненькая ручка папиной дочки. Максим не сразу взял её в свои грубые лапы, а когда взял, то очень долго рассматривал, будто уже видит будущее, но на самом деле, он пока что просто любовался женской красотой. Мелисса, смотрела на его руки: волосатые, грязные, с обгрызенными ногтями. Руки работяги, у которого нет дома. Руки человека, которого здорового помотала жизнь по белому свету.

Максим смотрел на беленькую, нежненькую кожу Мелиссы, и не удержался от соблазна поцеловать её в кисть. После отпустил.

– Извини, – с печалью в голосе произнёс он.

– За что?

– Твоё будущее я сказать не могу.

– Ничего не видишь?

– Не вижу… ничего. Темнота.

Мелисса поняла, что у Максима ничего не вышло с гаданиями, но на самом деле у него проколов не бывает.

В этот момент к их столу подходит Василий Иванович.

– Ну что там с будущим, господа?

– Оттого оно и будущее, что будет… в будущем, – без задора произносит Максим.

– Тогда выпьем. За будущее! – поднимает над столом полную рюмку водки глава семьи.

– За будущее, – подхватил Максим, а за ним повторила Мелисса.

Максим не просто гадает по руке, разглядывая линии как все, он просто-напросто смотрит в руку – и видит. Сейчас, он не видел на руке Мелиссы ничего, и он знал, что значит, когда у человека не видно будущего. Знал, но не хотел портить праздник себе и заодно окружающим, расстраивая единственную барышню в доме.

Марк, тем временем, занимался довольно интересными, но не приличными вещами. Лазить в чужой собственности всегда любопытно, ну а сейчас, перед такой загадочной вещицей, которая принадлежит такому подозрительному лицу – это был вообще завораживающий соблазн, который ну ни как не в состоянии удержать внутри себя.

Гроб, он кажется очень старым. Похож на тот, который находят пираты на необитаемом острове. Что же там внутри чёрт подери? Что за тайна хранится внутри гроба, который ещё не под землёй? Или может он УЖЕ не под землёй?!

На помощь диким мыслям приходит логика: человеческого трупа быть не может – Марк не занёс бы его сюда один, если конечно исключить тот вариант, что гробу несколько столетий и тело внутри высушено до неузнаваемости. Это конечно ничего не меняет, но скорее всего так и есть. Может там труп животного? Интересно, не занимается ли Максим такими вещами как жертва приношение? Кто знает… А вообще, зачем гадать – проще поднять крышку и взглянуть внутрь.

Руки приблизились до крышки и там же остановились. Странные чувства внутри появились: тревога, лёгкая тошнота, головокружение, и что-то ещё, горячее и тёплое в груди, в области сердца, которое колотится сейчас, словно перед смертью, и голова в придачу как-то странно и непонятно где-то там внутри зудит. Руки слегка дрожат, но почему? Адреналин? Наверно – да. Марк чувствует себя жертвой фильма ужаса, где есть ящик, размерами и формами похожий на гроб, и неудачник, то есть он, который, по сути, всегда был смельчаком, а сейчас трусит как девчонка, и, наверное, как это обычно бывает в фильмах ужаса, скоро умрёт. Необычайно непривычно ощущать себя щенком перед этой деревянной коробкой. Этот гроб, и его внешний вид, невероятно смущает и привлекает одновременно. Сейчас такой на складе ритуальных услуг не найдёшь. Подобный гроб если и сделают под заказ, то за очень большие деньги, да и кому он такой нужен, если только для кино. Марк видел немного похожий гроб в фильме про дикий запад. Этот, кажется ещё более древним. Откуда же он у Максима? Неужто действительно отрыл в земле? Кое-где засохшая на нём давняя грязь, и в общем внешний вид говорит – да, он был опущен на дно ямы, ещё в девятнадцатом веке.

То, что этот гроб не для обыкновенных вещей – это точно. В крайнем случае, там должен храниться пулемёт – сделал умозаключение Марк.

Ещё одна грязная мысль родилась в голове обеспокоенного Марка: что если этот гроб был выполнен по заказу какому-то знатному богачу? То есть, Максим, отрыв его хочет шантажировать богатых наследников, чтоб те хорошо заплатили ему за останки их любимого родственничка!

Если это действительно гроб, а не ящик похожий на него, то внутрь, скорее всего, опустили худощавого, невысокого человека.

Воображение рисует ужасные вещи в голове Марка: сырое помещение с каменными стенами, похожий на подвал, тусклый свет, много людей в одеянии девятнадцатого века; посередине помещения этот гроб, а в нём, лежит худенькая девочка в белом платье.

Представлять такое лучше не стоит. Марк зажмуривает глаза, потом открывает. Поднялся пульс, на спине образовался пот, и это есть страх. Сильное желание посмотреть что внутри – раздирает тело изнутри. Медлить нельзя. В комнате находится человеческий труп! Или то, что осталось от трупа – не важно. Эти факты пыль по сравнению с тем, что тот самый псих, который отрыл его в земле, сейчас трапезничает с семьёй внизу!

Вандализм, шантаж, или тут история куда серьёзнее – будет известно, когда крышка гроба откроется.

Собравшись с духом, Марк попробовал поднять крышку.

Не поддалась. Просто так она не открывается: где-то должны быть маленькие затворчики или шпингалетки. Марк постарался отыскать что-то похожее пальцами на краях снизу крышки. Нащупал маленькие, слегка ржавые крючочки. Попытался их подёргать в разные стороны, потом провернуть. Поддались только после небольшого усилия. Марк попробовал поднять крышку снова. Она шевельнулась, и это значит, что он может отворить и посмотреть тайну Максима, прямо здесь и сейчас, пока Максим не вспомнил, почему так долго нет Марка и не примчался сюда. Несомненно, Мелисса сейчас его отвлекает: он очарован её светло-русой красотой.

Марк наострил уши, и если они не подводят, то за дверью никого нет. Можно продолжать.

Аккуратно, словно хрусталь, стал поднимать крышку этой исторической вещи. Образовался скрипучий звук, из-за чего замедлился, но останавливаться не стал. Спустя четверть минуты, крышка была полностью откинута назад.

Гроб открыт!

Шквал пыли, как не странно, изнутри не хлынул, хотя гроб, всем своим внешним видом на это намекал. Марк замирает, увидев внутри старого гроба не человеческую материю или то, что от неё осталось, а библиотеку книг, издание которых наверняка было очень старое. Там их лежало много: потёртых, истрёпанных, выцветших временем. Первые попались на глаза книги знаменитого писателя Франца Кафки. Далее, Марк достаёт какую-то порванную книгу. Обложки на ней нет. На первой странице сплошной текст, вверху жирно написано «введение». Пролистывает дальше. Это оказывается какой-то роман. В конце изложена частичная биография писателя с портретом. Когда-то в школе Марк видел уже это лицо с моноклем в правом глазу, а когда под портретом увидел имя, то тут же вспомнил – Михаил Булгаков. В таком же переплёте лежали ещё книги, того же автора. Около них, Марк заметил книгу Николая Гоголя с его портретом на обложке. Взял её в руки, полистал. Возникло ощущение, что она вообще была не из редакции: буквы не печатанные, а рисованные. Затем рассмотрел переплёт и понял, что эти страницы собственноручно собирались в кучу и подшивались, а это означает, что книгу полностью делали руки, а не печатные машины.

Подобных самодельных книг тут было много. Некоторые, казались изрядно старыми, точно им было пару сотен лет: листы жёлтые, рябые, не ровные, вшитые нитками в твёрдую, толстую обложку. Если они были не из музея, то им только там и место, а не здесь: в старом, сером гробу.

Внешне, Марку эти книги нравились: время их сделало изысканными. Это вызывало интерес к книге. Хотелось взять и почитать только за счёт того, что они были очень старыми.

Одну за другой, Марк доставал и разглядывал, пока на самом дне не нашёл то, чего уж точно не ожидал тут найти. Всё что угодно, но только не это.

На дне гроба, под старыми книгами, среди паутины и пыли, был утаен стальной трезубец!

У Марка перевелось дыханье. Дух захватывало, смотря на него. Не для книжек, а для трезубца стального, нужен был Максиму этот небольшой гроб. Трезубец, точно оторванный из рук морского бога Посейдона, лежал здесь, в гробу, на самом дне. До сих пор концы его острые, хотя однозначно, время большое прошло, когда легла его могущественная сталь на дно этого гроба, от чего он стал толи немного ржавый, толи просто серый.

Марк его ещё не взял в руки, но, какой-то силой, какой-то таинственной мощью от него несло.

Маленькие с длинными лапками паучки, бегающие по трезубцу как по древней мачте затонувшего корабля, наплели здесь кучи паутины и нанесли немало пыли. Трезубец большой, толстый, по внешнему виду скажешь наверно что тяжёлый, но не поймёшь, пока не оторвёшь его от деревянного гроба.

Марк склонился, наклонился, и подул на него. Паутина, пыль, а вместе с этой массой и маленькие паучки, стали разлетаться в стороны. Очам открылся истинный вид трезубца, не маскирующийся под годовыми частицами пыли и паутины. Неокрашенный, не полированный, не хромированный, но чем-то стойким обработанный. Кое-где покрыт лёгкой, еле заметной бороздой ржавчины. Ко дну ящика прикреплён двумя маленькими проволочками. Марку захотелось подержать его в своих руках. Трезубец казался не какой-то там детской игрушкой или заводской поделкой, он был изготовлен чем-то непростым, кем-то талантливым, и для кого-то плохого. Злом несло от этого господствующего посоха, и был изготовлен для зла, и ждёт он, зла. Марк чувствовал это. Попутно с этим чувством, разгоралось желание. Непонятно для чего, Марк всем сердцем хотел заполучить трезубец. Он перестал слышать свой разум. Соблазн велел любой ценой забрать эту вещь у его хозяина. Наверняка Максим просто так не расстанется с этой вещицей. Наверняка он дорожит им, НО, по-видимому, не сегодня. Позабыв как надо думать, Максим валялся на диване с полным животом еды и тупо пялился в телевизор с новогодними передачами, при этом, старался зубочисткой что-то достать у себя из зубов. Плохо получалось, но он старался. Глаза смотрели в экран, но мозг не хотел понимать то, что там в нём происходило. Алкоголь растворил силы. Глупый был фокус показывать всем, как он может выпить бутылку водки залпом за один заход, тем более, когда до этого им было поглощено шампанское и вино. Теперь, в его желудке адская смесь, которая выведет из строя самого стойкого. Максима, пока что просто повалило на диван, и, в каком-то смысле, отключило ему мозг. Тем временем, на втором этаже, Марк, приближался к ледяному металлу трезубца. От трезубца веяло холодком, словно внутри его жила смерть. Марк медленно потянулся до него, но за грань остановился, подумал, и отступил.

– Кто же на самом деле этот парень?

Взор падает на высеченные буквы внутри ящика. Немного потерев, стала видна запись, прочитать которую он не мог.

– Латынь… – узнал язык Марк. В детстве, школьный предмет, который более-менее ещё как-то его привлекал, была история. У него до сих остались книги по фашизму, древнему Риму и парочку словарей, один из которых латинского языка.

Листок бумаги, ручка, и словарь латинского языка. Много времени это не отняло. Интерес бурлил в жилах Марка как никогда. Он набросал слова и перевёл: «Да станешь отныне ты вечным».

Марк прищурился, читая фразу, и хрипло произнёс:

– Твою мать… Откуда этот гроб?

Любопытство рвало на части: откуда у Максима этот гроб, и что за история с ним связана?

Марк не стал притрагиваться к железяки. Закрыл крышку гроба, поднялся и вышел за дверь в самую большую комнату дома.

Тишина и темнота.

Впереди лестница, внизу праздничный стол. Комнату освещает только красный свет от камина, в котором горело берёзовое бревно. Тишину нарушает потрескивание дерева в огне. Максима не видно. Марк не торопится вниз, а стоит и высматривает всех остальных. В свете огня замечает, как Мелисса и Василий Иванович лежат на диване. Пламя в камине бросает свет на их спящие лица. Их грудные клетки не вздымаются вверх. Они лежат, будто мёртвые! Встревожено Марк спускается вниз и бежит к телефону. Он оказывается не рабочим. Это прибавило ему паники. Второпях накидывает куртку, быстро обувается и бежит на улицу в поисках помощи, но за порогом останавливается. Там находится Максим.

– Далеко собрался? – Марк остолбенел. Максим, смотря ему в глаза, злостно улыбался. – Пошли, пройдёмся по улице.

Дверь открыта настежь. В этот миг, позади его, в доме, Мелисса во сне переваливается на другой бок. Она жива.

Максим предлагает пройтись по новогодним ночным улицам? С чего бы это! Соскучился по дороге? Не может более трёх часов сидеть дома, или его кто-то выгнал? Поссорился с Василием Ивановичам – вряд ли, с Мелиссой – тоже маловероятно, если только он не стал к ней приставать.

Марк попросил Максима подождать его снаружи. Закрывает дверь изнутри, подходит к дивану, приближается к сестре и папе. Они лежат, как трупы. То, что они дышат, так легко и не заметишь.

– Не буди их, – послышался голос из-за угла между кухней и лестницей наверх.

Марк отступил от спящих, поднялся и увидел, как в тени кто-то стоял.

Кто это – не видно. Единственное что, этот человек с бородой и длинным волосом. У Марка в мозгу возник старый, уже позабытый им образ, его страшных детских представлений.

Таинственная история трезубца пошатнула нервы Марка. Теперь, страху было легко одолеть и завладеть его самоконтролем. Алкоголь помутнил взор. Всё это привело к тому, что мистический образ, нарисованный ему воображением ещё в детстве, напугал своим внезапным появлением и сейчас. Образ старославянского грозного мужика с длинными волосами, чёрной бородой и едкими глазами. Этот образ, воображение Марка частично переняло с портрета Григория Ефимовича Распутина, дорисовав зловещую хмурость и горящие, как от тусклого света луны глаза.

Славянский демон прибыл в явь из царства мёртвых только в мозгу и глазах Марка. Когда бородатого человека, благодаря свету, стало видно лучше, Марк всмотрелся и узнал в нём своего брата Павла. Церковное длинное одеяние, одухотворённое лицо с аккуратной бородкой. Павел вышел из тени на свет огня. Его чело было мокрое: толи он так торопился домой что вспотел, толи это растаявший снег ещё не сбежал с его кожи.

Марк увидел брата и успокоился. Не стал будить сестру и отца, как он и попросил. В других обстоятельствах, просьба Павла, как обычно разозлила бы Марка, но не сейчас. Марку всегда кажется, что Павел командует.

– Пошли, отойдём, поговорим, – предложил Павел.

– Мне надо идти.

Вдвоём посмотрели в окно, за которым медленно спускался вниз по лестнице Максим.

– Кто этот господин? – поинтересовался Павел.

– Знакомый.

– Знакомый?

Павел смотрел в сторону Максима, и вода на его лбу исчезала, будто испарялась о тревожной мысли в голове. Глаза Павла были полны тревоги. Смотря в них, Марка осенила мысль, что это Павел прогнал Максима, но почему и как? Представить, как Павел кого-то гонит, или хотя бы просит уйти из дома – как-то не представляется. Может быть, дело в том, что Павел священник, а Макс атеист и еретик – вот почему Максу не сидится дома: его гонит сам тот факт, что в доме присутствует верующий?

– О чём вы с ним говорили? – спросил Марк.

– Ни о чём.

– Не о чём? – удивился Марк.

Павел замолчал, смотря туда же, в окно. В его глазах читалась тревога, и ответ на Марка вопрос:

– Я подошёл к нему, представился, но он меня проигнорировал. Спросил про его здоровье, но он всё равно молчал. Улыбнулся мне в лицо и повернулся спиной. Может, он пьян?

– Вряд ли.

– И не сумасшедший – это видно.

– Почему это тебя так зацепило?

– Он подал мне знак, под предлогом: мы поняли друг друга без слов, и ему здесь не место, невзирая на то, что Я такого и ДУМАТЬ себе не позволял.

Павел сам на себя не похож. Как ни странно, Максим пришёлся ему очень даже не по нраву, хотя Павел видел хороших людей абсолютно во всех.

– Может я был неприветлив.

– Что значит, неприветлив?! – с удивлением спросил Марк. – Когда это ты был неприветлив?!

– Не знаю… Ничего не знаю. Мысли путаются. Что-то… мне… нехорошо.

Павел присел. Марк принёс ему воды.

– Остаться с тобой? – проявляя заботу, спросил Марк и посмотрел через окно на улицу, где его ждал Максим. Павел посмотрел туда же. – Я же не могу просто прогнать его, закрыть за ним дверь.

Павел покачал головой, соглашаясь с братом.

– Я пойду? – ради приличия спросил разрешение Марк.

– Будь аккуратнее, – эти слова остановили Марка. В глазах Павла читалась всё та же тревога.

– Что с тобой такое?! – не узнавая брата, спросил Марк. – Такое чувство, что ты демона увидел.

– Всё в порядке, брат мой. Я, наверное, сегодня сам не свой. Прошу, не обращай внимания. Ступай. Проведи товарища и возвращайся.

Обычно Павел весёлый, улыбчивый человек, но сегодня его обдало кипятком уныния. Что с ним стало, чем он так встревожен – Марк пытать у Павла не стал. Желал поторопиться провести фокусника-проглота, пока тот не решил вернуться обратно, но тут, сзади послышались шаги. Это был папа. Чтоб не потревожить дочурку, он аккуратно встал с дивана и отправился на кухню к сыновьям.

– Пап, – обратился Марк к отцу. – Прости меня, – склонил голову, точно от стыда.

– За что? – спросил отец.

– За то, что обманул тебя.

– Когда?

– Когда сказал… – замешкался Марк, перед тем как изложить правду, но потом осмелился и рассказал: – Меня вышибли из работы. А ещё я сидел в тюремной камере. Максим помог мне.

Марку далеко не пять лет, но выглядел он сейчас именно на столько. Василий Иванович напряг улыбкой щетину на лице. Стал горд за сына, за его откровение.

Позабыл Василий Иванович вовсе это, когда говорят открыто, так как есть. Его сын, он же Марк, никогда прощенья не просил, и он рад, что настал тот день. Обнял его прилюдно, по-отцовски поцеловал, и сказал:

– Всё в порядке.

Павел улыбнулся.

Как же это здорово, когда в доме настоящая семья.

– Стоит быть благодарным Богу за такие тёплые слова, – сказал мягким голосом Василий Иванович.

– Но я же ведь ничего толком не сказал?

– Сказал… Сказал то, чего я ждал от тебя всю жизнь.

Отец улыбнулся сыну. Приятно на него подействовали эти слова. Наконец-то Марк облагоразумил. Может, это наконец-то пришедшая в него запоздалая взрослая пора? – подумал Василий Иванович, и крепко обнял любимого сына.

– Ты мой сын! Я люблю тебя, какой ты есть. Никто тебя мне не заменит.

Если можно было бы услышать тот незримый груз, который спал с Маркова сердца сейчас, после этих финальных слов отца, то наверно можно было бы услышать грохот, будто легендарный лайнер Титаник упал с небес на вершину Эвереста и покатился вниз. Марку стало значительно легче. Понял, что откровение – это довольно-таки «хорошо».

Павел улыбнулся и подошёл к ним ближе.

Пришёл Павел из церкви, а с ним и семейный очаг. Весь дом, опять как раньше, зацвёл былым семейным уютом. Никто не держат зла – все любят друг друга.

– Максим? – спросил Павел.

– Да, – откликнулся Марк.

– Он помог тебе?

– Да.

– Ясно… – затухающим тоном ответил брат.

– Так что на самом деле между вами произошло? – попытал у Павла, заметив, как он пребывал в расстроенных чувствах, хоть и старался не показывать этого.

– Я всё рассказал Марк. Я… Просто увидел в его лице, как моё общество ему показалось КРАЙНЕ неприятным, – сказал, опустив голову.

– Это вы про кого, про Максима? – спросил отец.

– Да, пап, – ответил Марк.

– Будь аккуратнее, Марк, – говорит Павел Марку. – Правильно выбирай себе друзей. Не водись, с кем попало. Прошу тебя.

Отец смутился на слова Павла.

– Да-да-да. Хорошо, я буду аккуратен, – ответил брат брату. – Я пойду? – спросил у отца.

– Давай, – дал позволение добрый пьяноватый папа и поцеловал сына.

Марк ушёл, и в доме тише без него стало. Павел медленно подошёл к отцу:

– Не нравится мне его друг.

– Чем же он тебе так не угодил? – с переменным тоном в голосе, отец у Павла спросил.

– Да я вот тоже не понимаю, но чем-то он мне не по душе.

– Не по душе? Что с тобой такое?! Я тебя не узнаю! – спросил с тревогой в голосе отец, так как такого он ещё не слышал от Павла.

– Я себя тоже… после того, как встретился с ним. Он непростой… наверно человек, – сказал с остановкой перед словом «человек», акцентируя на этом вниманье, будто сомневается Павел в нём, что он может быть и не человек вовсе.

Абсолютно чистую, без осадков, воздушную атмосферу, сегодня заполняют яркие, красочные салюты, и тревожат громкие, дружные, людские ликования. Если бы очи могли разглядеть звуковые волны, то сегодня они увидели бы не прозрачное небо и яркие звёзды, а поднимающиеся и затухающие в поднебесье кривые и ломаные линии звуковых волн. Если бы ночь могла противиться и реагировать на то, что люди не спят, а гуляют, то посмотрев вверх, сегодня можно было бы увидеть мерцание и зыбь потревоженного ночного, воздушного пространства.

Вся планета сегодня ликует, а кто-то тихонечко в сторонке ждёт, когда закончится это безумье, когда этот народ, в конце-то концов, стихнет да домой спать уйдёт – такие строки мог написать одинокий, всеми изгнанный, ожесточившийся старикашка, живший на улице Пугачёва в этот день. В день такого праздника, как Новый год, все на этой улице гуляют и пьют. Соседи вышли из домов, их детишки бегают кругами. Новогодняя ночь – отличное время для прогулки, но только не для Марка. Его раздражительность также как и снег, сейчас плачет проигравшими слезами. На улице не холодно. Снег посмел немного подтаять. Асфальт стал чистый, без снежных покровов, оттого, наверное, и ботинки Максима так громко стучат, шагая рядом с Марком.

«Так громко идти, это ещё надо уметь» – думал Марк, предполагая, что Максим, шагая рядом, стучит ими специально. Мол, Максим знает, что эти грёбанные ботинки должны были достаться от отца Марку.

В общем, отойдя ещё тока от дома, Марку уже не нравилась эта прогулка.

– Обычный бродяга? Это же ведь не так? – Максим держал молчанку. – Расскажи мне о себе: кто ты на самом деле?