Трезубец

Павел Самусенко

Трезубец

В преддверии самой холодной поры года все деревья обнажаются. По утрам иногда стоит туман. Солнца уже практически вообще никогда не видно. На улице холодает всё больше и больше. Дни укорачиваются и становятся серыми. И вот в такую пору году, когда-то очень давно, далеко от города, в тихой деревушке, вышли на свой собственный участок работать сельские люди. Пока не ударили морозы и не затвердела земля, нужно было привести всё в порядок. Вооружившись острыми лопатами, они пошли на огород. Трудились и старые родители, и уже взрослые дети, как когда-то, здесь же, на этой самой земле работали и их предки – уже давно умершие дедушки и бабушки. Возможно, здесь же будут работать и их потомки, так как земля эта давно не продавалась, а переходила по наследству из рук в руки. Так бы всё и продолжалось, если бы не тот холодный серый день.

Дни в ту пору всегда, вне зависимости от времени суток, были тусклыми и бессолнечными, и напоминали тот период времени, когда на улице начинает темнеть. Солнце где-то там, за серым небосводом, оттого сыро и довольно прохладно. Даже деревья, скинув с себя всю листву, ожидая зиму, кажутся мёртвыми, высохшими грудами ветвей, которые скоро свалятся вниз и сгниют. Трава кажется гнилой, а земля чёрной и сырой-сырой. Наплывают чувства, будто бы на здешние края напала эпидемия: оттого-то солнце не светит, и небо сереет.

Лёгкий ветерок шепчет о приближающейся зиме. Без куртки за порог не выйдешь, но работать было довольно-таки тепло. Работа шла полным ходом, пока не наткнулась на него. Деревянный ящик.

«Откуда он здесь?!»

Лопаты остановились, работники собрались.

Все эти годы он был под землёй посреди огорода, а они и не знали!

Семья принялась увлечённо его окапывать, и, на удивление всем, выясняется… В холодной земле лежит не просто какой-то там ящик, а самый настоящий гроб!

Если до этого момента и были какие-то шутливые разговоры во время работы, то когда лопаты коснулись твёрдого как камень дерева, их стало значительно меньше, а теперь, увидев, что это не просто ящик, разговоры окончательно прекратились.

Тишина.

Состояние гроба хорошее, будто его закопали только пару дней назад, чего быть не могло. Определённо, пролежал он здесь очень долго, но за это время никакое земляное создание не посмело его осквернить. Таинственная неприступность защищала от внешних вредителей, словно внутри лежит древний фараон, не дозволяющий просто-напросто ПРИБЛИЗИТЬСЯ к его пожизненному дому, и этот дом не подвёл своего хозяина. Гроб даже не подвергся гниению в этой сырой, чёрной, кишащей червями земле.

Все остановились, собрались возле ямы и дружно замолчали. Не будь нужды капать яму здесь, лежал бы этот гроб и лежал под землёй. Двое самых молодых переглянулись. Рады, что нашли и вырыли этот гроб. Неизвестно, когда бы стал разлагаться этот ящик и находящийся в нём житель, и какие корни их огородного плода проткнули бы ему плоть.

Солнце не пожелало взглянуть в яму вместе со всеми. Скучающие по улетевшим на юг птицам облака не растаяли. Тусклый серый день не просветлел, но закипел интересом, и безудержным страхом тайны, скрывающейся там. Что там, в этом деревянном гробу? Там высохший труп, впитавший в себя все гадости земли за это время, или что-то другое? У многих стоящих по кругу ямы крестьян, пролетала мысль в голове о бесценных сокровищах.

Самый старый член семьи взял штыковую лопату и кинул в крышку гроба. Крышка оказалась очень крепка. Гроб можно доставать, и даже можно рискнуть открыть. По идеи там должен быть гниющий труп, но что-то им всем как одному подсказывает, что нет.

***

Сон, этот ужасный сон снова не дал выспаться Максиму. Он просыпается в одном из заброшенных домов под сплющенной картонной коробкой из-под холодильника. На улице зима, холод, но снега нет, хоть и конец декабря. Завтра большой праздник: наступит новый год, но Максиму на это наплевать.

До города Гомель осталось немного. Сегодня он заночует там, а завтра двинется дальше. И ни вкусная еда, ни даже бесплатный уют – ничто не оставит его в этом мирном несуетливом городе. Он живёт одним днём: не тревожась за своё будущее, странствуя из города в город, без длительных остановок, словно боится пустить где-то корни и от этого скончаться. Существует на этой земле лишь для одной цели, и она мотает его из города в город и никогда не оставит в покое.

Впереди Гомель. Есть более-менее чистые вещи – их Максим и наденет. Сегодня в планах провести ночь в компании. Круглая дата на календаре будет сопутствовать этому плану, ведь застолий и пьяных будет много, как ни в какой другой день. Осталось только придумать, как быть с грузом на плечах.

Максим посмотрел в сторону стены, где внизу, под простынёй, на сдавленном картоне находилось то, с чем его даже в паршивый бар могут не впустить, но и оставить ЭТО здесь он не может. Это и есть его цель, которая мотает его из города в город. С ЭТИМ он разделяет этот долгий, длинный путь, мотаясь из города в город, и с ЭТИМ он обойдёт вокруг земли три раза и пойдёт дальше, пока не найдёт то, что ищет. А то, что он ищет, найдётся само по себе. Логичному человеку эта формула может показаться бредовой, но только она и работает, когда ищешь то, что не ищут другие.

Уже примерно часа два-три дня, и на улице пошёл мелкий снег. Давно пора. В этих краях всегда, начиная с ноября, начинает сыпать снег, который уже является предвестником новогоднего настроения. Но Максу всё равно. Его день от этого не станет лучше. Белой холодной трухе с неба радуются все, но только не он. Ему нужно идти, а хлопья снега будут только мешать.

Спустя четверть часа Максим идёт по трассе, чувствуя, как на его тело падает снег. Макс снова идёт, он снова в пути. Нет ни друзей, ни близких. Тот, кто с ним хоть как-то знаком, может сказать, что это весёлый, бесцельный человек, в голове которого никаких забот. Человек, который просто куда-то идёт, а если вдруг чего-то захочет – всегда добивается. Одиночка, бродяга, юморист и смельчак – это всё он один, Максим Гольгомерзов. Планы на сегодняшний вечер – провести время среди людей, может даже навязаться кому-нибудь в гости, что для него всегда было проще простого. Он умел вызывать у людей к себе жалость, которая не один раз его неплохо прокармливала. Макс – отличный актёр и одновременно бесшабашный идиот. Сколько так можно жить? Насколько хватит человека, если он живёт такой вот бродяжной жизнью? Максим не задаёт себе такие вопросы, потому что они не для него: он сильнее обычного бродяги, он выносливее обычного человека.

Максим уже много лет странствует по этому свету. Прошёл столько, сколько не прошёл ни один человек, и скорее всего потому, что он ещё пока не бывал в одном и том же месте дважды. Те участки земли, где ступала его нога, он обходит на большие километры.

Человек из неизвестной никому страны, без будущего, и, наверное, прошлого. Из воспоминаний далёкого прошлого, – когда он не путешествовал, а был закреплён к одному дому, – у него осталось в памяти немногое. Самые яркие из них, не дают выспаться посей день.

«Талантливый человек – талантлив во всём!» – вспомнил когда-то слова ректор, узнав Максима поближе. Он был единственный, кто так долго общался с Максимом за последние годы. Ведя с ним очередную беседу в одном скучном ресторане, он решил, что Максим бродит по свету в поисках своей смерти. По-другому расценить образ жизни Максима ректор университета не смог. Но с другой стороны Максим ни о чём не жалеет. По нему не видно, что он о чём-то беспокоится, сожалеет или скучает. Беззаботный человек. А насчёт таланта ректор не ошибся: Максим действительно необычный человек. Он мог проявить себя в любой деятельности. В овладении каких-то двигательных навыков ему вообще не было никаких равных: он усваивал и запоминал всё очень быстро.

Ростом Максим не высокого, примерно метр шестьдесят пять. Слегка сгорбленный, с небольшими морщинами на лице и ужасно тощий. На плечах висел рюкзак весьма больших размеров. Он был больше, чем сам путник, и когда Максим шел, то рюкзак чуть ли не касался земли. Можно было предположить, что в рюкзаке лежит что-то прямоугольной фигуры типа ящика. Глупо надрывать себя лишний раз, таская за собой такую штуковину, но расставаться с ней Максим не желал. Это было единственное, что составляло для него какую-то ценность.

Через несколько минут, он встретит одного совершенно обычного человека. Когда Максим ещё спал в нежилом доме под картонной коробкой из-под холодильника, этот человек зашёл в первую попавшуюся на глаза незнакомую забегаловку. На мысль «напиться заранее до начала праздника», навлёк этого человека один очень печальный факт: он опять потерял работу. Это была не первая работа, с которой погнали, и что-то ему подсказывало, что и не последняя. В принципе-то он не сожалел о произошедшем, а даже наоборот: это был ещё один прекрасный повод напиться.

Его звали Марк. Это был молодой человек лет тридцати, симпатичный, стройный, обычного телосложения и среднего роста. Не женат, и об этом даже и не задумывался, да и какие девушки смотрят на парня, который в молодые годы уже пьет без ума, как опустившаяся на самое дно пьянь. Живет Марк дома с отцом Василием Ивановичем и сестрой Мелиссой. Также у Марка есть родной брат Павел, который полностью посвятил себя богослужению. Павел в своих делах был абсолютной противоположностью своему брату. Он вёл правильный образ жизни, служил Богу и такие места, в которые любит захаживать Марк, обходил стороной. Так вот, этот Марк, напившись в баре, начал приставать ко всем находящимся там девушкам. Естественно, кому-то это не понравилось.

Такие истории заканчиваются большими побоями, и эта оказалась далеко не исключением: развязалась драка, в которой, к счастью, Марк физически не пострадал, хоть на его защиту никто и не пришёл. Его культурно скрутили и вывели, а могли бы хорошенько побить.

Через полтора часа он оказался в участке милиции в наручниках на стуле перед дежурным.

– Зачем вы привезли его сюда? – глухо заговорили между собой лейтенанты на коридоре. – Сегодня нужно было только смотреть за порядком на улицах. Сейчас вот сиди с ним, разбирайся…

– Это с «Золотого Петушка» привезли.

– А-а-а… это там где погром устроили?

– Про погром это они преувеличили.

– Передавали про серьёзные побои, а виновник оказался целый. Или вы снова забрали абы кого?

– Ну… нет. Забрали именно того… виновника. Другие оказались трезвыми и лояльными… к его лицу.

– Понятно.

«Золотой петушок» – Марк вспоминает буквы названия этого заведения, перед входом которого он совсем недавно стоял, и ручку двери вспоминает, за которую он взялся, перед тем как зайти внутрь. Дверная ручка – это последнее, что он так отчётливо помнил.

«Нужно бежать отсюда» – ещё одна идиотская мысль за сегодняшний день, которая навлекла на Марка ещё больше проблем. Ему нужно было обождать всего лишь час, и его отпустили бы, но Марк не верил, что так легко отделается, и решился на побег, который, к сожалению, оказался неудачным.

Эта выходка затронула личное достоинство служителей закона. Теперь, так просто он не отделается.

В коридоре стоит вонь. Марка ведут в камеру мимо железных дверей с маленькими круглыми окошками. Навстречу идут три озлобленных милиционера, которые ведут разбушевавшегося человека. Вернее не ведут, а тащат, как бродячего котёнка. Марк проходит дальше и позади себя слышит, как этот неугомонный буйный беспредельщик, с которым борются милиционеры, начинает громко материться.

– Куда вы его? – высокий толстый подполковник останавливает сержанта и лейтенанта, сопровождающих Марка.

– В карцер.

– Мы этого хотели в карцер, – указывает на этого неадекватного паренька, который не переставал бросаться на ветер бранными словами. – А с этим что? – указывает на Марка.

– Это тот пьяный, что бежать пытался.

– А-а-а. Пускай в летней посидит.

– Да вы что! А вдруг заболеет.

– А ты его туда ненадолго. На минуток так десять. Пускай посидит, померзнет. Глядишь и перевоспитается. Тем более пьяный никогда не заболеет.

– Хорошо, – ответил сопровождающий Марка сержант.

Заржавевшая скрипучая дверь говорила о редком использовании данного помещения. А когда Марк зашёл внутрь и остановился посреди камеры, то убедился, что она вообще не пригодна для содержания заключенных, тем более в зимний период: ветер гуляет в помещении как на улице.

Марку в камере было несладко. Холодно также как и на улице, не на градус выше. Вместо окон установлены металлические решетки, которые выходили на тротуар. Марк начал задумываться о своих поступках и даже стал мечтать о вонючей, но теплой камере. От этого холода он протрезвел, и на обиженных глазах появились слезы. Марк смотрел в маленькое окно и видел лишь только обувь. Это были люди, которые торопились домой. Звук топота был постоянно. Иногда его перебивал звон бутылок в магазинных пакетах и затухающий счастливый смех. Все люди готовились к новогодней встрече, кроме, конечно же, Марка. Сидит в самой убогой, последней камере коридора. Даже если закричит, его никто не услышит. Прошло больше десяти минут. Они забыли, что здесь вообще кто-то есть. Марк это понял, когда пару минут назад где-то в коридоре захлопнулась дверь и погас свет. Теперь там темнота и абсолютная тишина, в которой никого нет.

В надежде хоть капельку согреться, Марк сел подальше от окна в один из сухих углов. Оттуда он смотрел в сторону окна, которое являлось единственным источником света в камере. Марк смотрел через него на ноги прохожих, которые пересекали часть тротуара, поддающуюся обзору. Он был как загнанная в нору крыса, которая среди людей быть не может, и это окошко, как щель из его норы.

Наблюдая, как перед его крысиной норой маленьких бегающих ножек становилось всё меньше и меньше, Марк стал смиряться с мыслью, что придётся встречать новый год здесь. Сейчас он действительно пожалел обо всём что сделал, как ни как он мог быть дома, с семьёй, за накрытым столом возле праздничной ёлки и телевизором, а не здесь, в этой холодной камере.

Настала тишина. Тротуар за окном опустел. Уже минут двадцать мимо его норы никто не проходил. Люди разбежались по своим тёплым домам встречать новый год. Марку тоже есть куда идти, но он не может. Он заперт здесь, в холодной камере, абсолютно один.

Свернувшись в калачик, уловил тепло. Сидя на полу в такой вот позе, он здорово согревался, что его приятно расслабляло. Вскоре, Марк засыпает.

Забытый блюстителями закона человек заснул в холодной камере, прирастая к полу и стенам, становясь с камерой одним целым.

На улице тишина, в коридоре за дверью тоже. Заныл ветерок, проходя через решётки окна, гудя унылой нотой, но и она не будила незнакомого постояльца в камере.

Снаружи камеры, на улице, появляется один на всём тротуаре незнакомец. Он никуда не торопится в отличие от остальных, и появился он здесь, когда уже все разбежались по домам. Спокойной походкой, сгорбленный, в длинном плаще и рюкзаком на спине, он шёл по пустым улицам города. Марк услышал его медленные шаги. Нарушитель тишины был уже очень близко. Марк поторопился выглянуть в окно и увидел, как по белому снегу ступает чья-то чёрная обувь. Ботинки изношенные и огромные. По дырявой обуви было понятно, что это уличный бродяга, но иногда даже они бывают полезны.

Это был тот самый путешественник по имени Максим. Марк не упустил момента заговорить с незнакомцем, тем более, уже последним человеком на этой улице.

– Эй! У тебя это… – Марк задумался, что бы это спросить, чтобы завести беседу – закурить есть? – придумав, сказал сиплым, как после сна, голосом.

Максим остановился, обернулся и увидел несчастного замёрзшего человека, который смотрел на него из клетки снизу вверх глазами брошенного котёнка. Передав Марку сигарету, Максим аккуратно, не спеша достал спичку и щёлкнул пальцами, после чего спичка загорелась. Фокуснически подожжённую спичку Макс преподнёс к сигарете.

Марк стал кашлять.

– Я знаю этот кашель, – спокойно промолвил Максим, – ты никогда в жизни не курил.

– Верно, – ответил Марк, – но чтобы хоть чуточку согреться, приходится идти на жертвы. А ты давно куришь?

– Я вообще не курю. Папиросы в кармане для развлечения… окружающих. Блефовать перед дураками – это так весело!

– Перед дураками? Хм. Высокомерно.

– Что есть, то есть.

– Блеф – это здорово. Главное чтоб одураченные люди того заслуживали.

– Они того заслуживают.

– Хм, – улыбаясь, ухмыльнулся Марк.

– Каждый получает ровно столько, сколько заслуживает.

– А если человек хороший?

– Тогда я его просто повеселю. Блеф – это здорово и весело не только для меня.

– Ну-у… тогда… ладно.

Максим смотрел сверху вниз и щурился, будто сканировал голову Марка. Он явно о чем-то размышлял. Потом обратил внимание на камеру, в которой сидел Марк, окинул взглядом здание, в котором находилась камера.

– Как эти дураки посмели тебя сюда посадить? Камера же без окон.

– Да. Сам в шоке. Не понимаю вообще, куда все подевались. Как они могли забыть меня здесь?! Я так точно заболею и сдохну.

Максим приспустился на корточки, дабы быть ближе к Марку. Марк неуверенно докуривал сигарету, осматривая безлюдную округу снаружи камеры, не поднимая глаза на Максима. Максим смотрел на него.

– Не повезло.

– Что? – не расслышав, спросил Марк.

– Говорю, не повезло очутиться здесь в новогоднюю ночь.

– Это да.

– Семья есть?

– Конечно. У кого её нет.

– Ну… В принципе да, – ответил Максим, сдержав тоскливый тон голоса.

– Может, поможешь выбраться?

– Ну и зачем мне это надо? Моё холодное, благородное сердце дрожит, что я могу навлечь на себя серьёзные проблемы с законом.

– Глупости.

– Какие же это глупости? Помочь бежать заключённому – это серьёзное обвинение.

На самом деле, Максим ни капельки не боялся того, что для многих считается проблемой с законом. Для него вообще проблем в этом мире не существует.

– Хотя, – добавил Максим, – если сделать натуральный обмен…

– У меня денег нет – моментально сказал Марк, на что Максим улыбнулся.

– Я помогу тебе, а ты поможешь мне.

– Я не понимаю. Так… а что тебе надо? Украшения?

– Ты меня вообще недооценил, как я посмотрю. Неужто я кажусь таким алчным, а? – Марк закрыл приоткрытый рот. – Я нуждаюсь лишь только в еде и уюте.

– А разве за деньги это получить нельзя? – как бы со стёбом спросил Марк.

– Нет. Я хочу искреннего семейного тепла и уюта, а не купленного за деньги. – Максим поднялся с корточек. – Любовь тоже, по сути, нельзя купить за деньги. Верно?

Странное заявление, – подумал Марк. – Ему не нужны деньги – ему нужен уют! Этот парень определённо хочет сегодня попасть в чужой дом. Чем же ему интересно не угодили гостиничные номера? Как бы там ни было, этот чудак может помочь выбраться, и всё равно, какие там у него мотивы на этот счёт.

– Знаешь, мне это на данный момент тоже необходимо. Я уже думал схватить прохожую девушку за ногу, чтобы та закричала.

– Зачем?

Марк скривил рот перед ответом:

– Может… тогда обо мне вспомнят и выпустят?

Максим ухмыльнулся.

– Ты действительно думаешь, что это была бы хорошая идея?

– На самом деле, тогда бы я, наверное, вообще отправился за высокий неприступный забор, и ещё очень долго заставлял бы грустить мою семью, – Максим улыбался. – Если ты придумаешь, как меня вытащить, то я смог бы пообещать… попытаться согреть твоё благородное сердце.

– Договорились! – не успел проговорить Марк последнее своё слово, как Максим перебил его выкриком, точно ждал, когда же поступит такое предложение, и, как только оно было озвучено, не стал дожидаться сомнительности Марка в своих сказанных словах, а быстренько упал на колени, обхватил решётки лапами и приложил усилия.

– Что ты делаешь? – с удивлением спросил Марк. – ТАКИМ способом ты решил спасти меня?

Решётка понемногу стала гнуться. Чудо! Откуда столько сил?! Максим остановился, сделал глубокий вздох и ещё разок приложился. Решётка согнулась ещё больше. Марк засветился надеждой. Через полминуты, оживлённый свободой и наполненный тревогой за порчу государственного имущества, он быстренько выбрался наверх и бросился в бегство, а Максим за ним.

Тем часом, в дежурной, блюстители порядков вспоминают о заключённом в летней камере. Праздник и так был испорчен рабочей сменой, а если что случится с заключённым в холодной камере, то этот день может вообще стать для них чёрным.

Посадили человека в камеру, не соответствующую нормам для содержания, и плюс ещё не оставили дежурного коридора – за эти провинности подполковник мог лишиться не только своих погон.

Второпях подполковник с подчинёнными залетает в камеру. По дороге он уже обдумывал, как ему поступить. Представлял, как они найдут там замёрзшего заключённого, отогреют его, может даже накормят и от греха подальше отпустят домой. Но, забежав в камеру, там они никого не находят.

– Вы его куда-нибудь переводили? – находясь в пустом пространстве камеры, спросил подполковник, на что услышал от своих подчинённых:

– Нет.

Подполковник увидел согнутую решётку, и ему всё стало ясно: его проблема сама же от него и убежала.

Чувство страха в крови заставляет бежать быстрее и дольше, и хотя оно было только у Марка, он всё же устал быстрее. Максим, по внешним признакам, словно вообще не устал, хотя у него в придачу был ещё и груз на плечах.

– Подожди, – говорит запыхавшийся Марк, – можно сбавить шаг. – Увидев телефонную будку: – Мне нужно позвонить домой.

Заходит в телефонную будку, закрывается, набирает номер. Ожидая ответа в трубку, Марк наблюдает за своим новым другом, и, становится свидетелем необычного явления. На пустой улице, где они только вдвоём, появляется дворняжка. Странность была в том, что Максим, не совершая абсолютно никаких телодвижений, привлёк её внимание, притом нездоровое. Уличная дворняжка, с того ни с сего, стала скалиться на него. Потом появилась ещё одна, а за ней ещё две и потом ещё три, и все они останавливались около Максима, смотрели на него, показывали свои большие клыки и рычали. Истощённые, измотанные бродяжной жизнью собаки находили в себе энергию для злости. Им что-то не нравилось в Максиме. Марк, ещё полностью не отдышавшись от бега, дышал в стекло телефонной будки и наблюдал за этой стычкой собак и горбатого проходимца с прямоугольным портфелем на спине. Будка потела, и Марк протирал стекло ладонью, чтобы ничего не пропустить.

– Алло. Это я. Всё в порядке. Скоро буду. Телефон где-то потерял. Звоню из автомата, – говорил Марк по телефону, одновременно наблюдая за Максимом и его хвостатыми недоброжелателями.

Расстояние между собаками и Максимом понемногу сокращалось. Они вот-вот накинутся на него. Какая-то невероятная отрицательная энергия Максима, будила в этих истощённых псах злость, превратив их в диких гепардов. Голод хоть и может превратить любую тварь на земле в бесстрашного хищника, но всё же, этих собак, движет далеко не голод. Этих дворняг даже смертельным голодом не толкнёшь напасть на человека, но сейчас они нападают! Что же тогда движет ими? Что может быть выше душащего голода?!

Марк вешает трубку телефона и возвращается к Максиму.

– А зверюшки-то к тебе не равнодушны, – посмеиваясь, сказал Марк, выходя из телефонной будки.

Большая часть собак стала разбегаться после внедрения Марка в их с Максимом окружение.

– Это заключение или предположение?

– Это шутка.

– А-а-а… шутка. Ясно. Сарказм.

– Именно.

– Ты прав. Вся природа идёт против меня, – сказал Максим, с широко открытыми глазами, не моргая. – Собаки чувствуют опасность на их территории.

– А у тебя с юмором я смотрю туговато, – уже не улыбаясь, добавил Марк.

– Это не шутка.

– Опасность? Чего это вдруг, и почему именно к тебе? Может они чувствуют опасность к твоему саквояжу на спине?! Что там внутри? Динамит?

– Ничего особенного. Там то, что должно быть, – спокойно ответил Максим, а после, как дикая кошка, зарычал на оставшихся рядом псов. Бездомные собаки разбежались в разные стороны как напуганные котята, поджав под себя облезлые хвосты, при этом поражённо скуля.

– Хороший подход к животным. Дрессировщик что ли?

– Наверное… в прошлой жизни был, – уже с улыбкой на лице ответил Максим.

Животные исчезли в тёмных подворотнях, и округу снова поглотила тишина.

– Что ж, до нового года осталось менее четырёх часов. Нужно идти.

– Хорошо. Куда?

– Мммм, – подумал Марк, озирая округу, будто находится здесь, в родных краях, первый раз. – Туда! – указал на длинную улицу вдоль частных домов. – Кстати, как тебя зовут?

– Максим, Гольгомерзов Максим.