Любовь, рождённая в Анапе. Сборник рассказов. Книга первая

…Потому что наши чувства были тем самым секретом, который навсегда остался в песке, в шёпоте моря и в наших сердцах.

Наш офис был крошечным, всего одна комната в старом здании в двух шагах от набережной. Из окна открывался вид не на море, а на соседний дворик, где сушилось белье и грелись на солнышке местные коты. Но для нас это был целый мир. Мы вскладчину купили подержанные компьютеры, сами красили стены в цвет морской волны и повесили ту самую фотографию. Наш «фронт-деск» был стареньким деревянным столом, который мы нашли на блошином рынке и отреставрировали.

Первые месяцы были жуткими. Клиентов было раз-два и обчёлся. Мы сидели допоздна, составляли маршруты, которые никто не покупал, и ели доширак, подсчитывая, на сколько еще хватит наших скромных сбережений.

– Знаешь, что меня больше всего бесит? – как-то вечером сказала я, откидываясь на спинку стула. Голова гудела от бесконечных таблиц в Excel. – Что мы делаем все правильно! Мы не впархиваем людям гнилые отели с «пятизвёздочным видом из окна» на стену соседнего дома. Мы предлагаем им настоящую Анапу. А они идут в крупные агентства, где их встречают пластмассовые улыбки.

Марк подошёл ко мне с кружкой горячего чая. Он всегда знал, когда чай был нужнее любых слов.

– А помнишь, что я сказал тогда на пляже? – он поставил кружку передо мной и сел на край стола. – Самое главное – не сам замок. А процесс. Мы сейчас в процессе строительства. Не шедеврального, может быть, немного кривенького, но своего.

Он обвёл рукой нашу скромную обитель.

– Вот наш новый песочный замок. И он не развалился. Он держится. Значит, все правильно.

И он был прав. Все изменилось с одной-единственной клиентки. Анна Сергеевна, учительница истории на пенсии, пришла к нам почти случайно, заглянув из любопытства в нашу «каморку». Она хотела привезти внуков, но не на стандартный «все включено», а чтобы показать им «живую историю» – раскопки Горгиппии, устричные банки, старые улочки с их архитектурой.

Мы с Марком ожили. Он нарисовал от руки карту-схему с лучшими, по его мнению, местами для купания без толп туристов. Я расписала трёхдневный маршрут, включив в него не только стандартные экскурсии, но и поход в гости к своей тётке-рыбачке, которая согласилась показать детям, как чистить только что пойманную кефаль.

Анна Сергеевна ушла от нас с сияющими глазами. А через месяц вернулась с фотоальбомом и коробкой домашних пирожков.

– Дорогие мои, – говорила она, смахивая слезу счастья. – Спасибо вам. Внуки теперь не отлипают от телефонов, а рисуют карты сокровищ, как ваш Марк. Это был лучший отдых в нашей жизни!

Она рассказала о нас всем своим знакомым. И пошёл вал. Не лавина, нет. А тихий, настойчивый прилив. Сначала одна семья, потом другая, третья. К нам начали приходить по сарафанному радио. Люди, которые устали от конвейера, которые искали именно того, что могли предложить только мы – душу.

Однажды летним утром, когда в офисе пахло свежемолотым кофе (мы наконец-то купили нормальную кофемашину!) и морем, я наблюдала за Марком. Он объяснял десятилетнему мальчишке, как отличить чайку от крачки, рисуя птиц на листе бумаги. Он был таким же увлечённым, как и в тот день на пляже, только вместо шпателя у него в руке была ручка.

И в этот момент я осознала это с новой, оглушительной силой. Мы не стали богами. У нас не было шикарного офиса с неоновыми вывесками и штата из двадцати человек. Но у нас было нечто, за что никакие деньги не купишь.

У нас был запах его кофе по утрам, который он всегда варил чуть крепче для меня. Наши споры о том, какой маршрут лучше для молодой пары – романтический по побережью или активный с каякингом. Наши вечера, когда мы, закрыв офис, шли на «наш» пляж, снимали туфли и брели по кромке воды, держась за руки, и строили планы на будущее. Не глобальные, а простые, бытовые. «А не сделать ли нам скидку для многодетных?», «А что если договориться с той самой конюшней в Сукко?», «Завтра я принесу те те самые круассаны, что ты любишь».

Мы строили не империю. Мы строили нашу жизнь. Камень за камнем, день за днём. И каждый из этих дней был прочнее любого бетона. Потому что фундаментом ему служила та самая взаимность. Та самая, что началась со смеха над разрушенными песочными замками и переросла во что-то нерушимое.

И я знала, что даже если однажды на нас снова обрушится большая волна – кризис, конкуренция, жизненные трудности – этот наш замок устоит. Потому что мы строили его вместе. И мы продолжали строить его каждый день, просто глядя друг на друга и понимая, что самый главный секрет не в песке и не в море, а в нас самих. В том, чтобы найти того, с кем даже руины могут стать началом самой прекрасной истории.

Когда занавес пал, наша любовь вышла на бис.

Анапа, студенческая театральная студия. Он – Лёша, гениальный в перевоплощении, но неуклюжий в жизни. Она – Катя, его надёжная партнёрша, которая всегда ловит его буквально и метафорически. Их первая совместная роль – Ромео и Джульетта – должна была быть просто игрой. Но поцелуй на сцене, продиктованный ремаркой, вдруг стал самым честным моментом в их жизни.

За кулисами, в лучах закатного анапского солнца, они поняли: это не сценарий. Чувство, родившееся под софитами, прошло через все университетские годы, выдержало экзамены, репетиции и страх будущего. А после диплома оно не закончилось. Оно построило им дом – маленькую театральную студию у самого моря, где их любовь – это вечный и самый главный спектакль.

Первый курс в анапском вузе пах морем, свежей краской в коридорах и пьянящим запахом свободы. Для Алексея Гордеева этот запах смешивался с пылью от старого занавеса в студенческом театре. Он был гением в перевоплощении. Стоило ему выйти на сцену, как он становился то шекспировским королём, то чеховским интеллигентом. Но вот в реальной жизни… в реальной жизни он вечно спотыкался о собственные ноги.

Именно это и произошло на одной из первых репетиций. Он, размахивая руками и декламируя монолог Чацкого, пятясь задом, на полном ходу врезался в декорацию, изображавшую колонну. Деревянная конструкция закачалась с угрожающим скрипом.

– Осторожно! – чей-то голос, звонкий и уверенный, прозвучал рядом.

Чья-то рука резко подхватила его за локоть, удерживая от падения, а вторая – ловко поймала падающую «колонну». Алексей, смущённо хлопая ресницами, увидел девушку. Невысокую, с собранными в неаккуратный пучок каштановыми волосами, из которых выбивались непослушные пряди, и с самыми живыми зелёными глазами, которые он когда-либо видел.

– Спасибо, – пробормотал он, чувству себя полным идиотом. – Я… э… не рассчитал габариты.

Она рассмеялась. Звонко, беззлобно.

– Да у тебя их, габаритов, с полкомнаты. Я Катя. Ты, видимо, наш новый гений-самородок? Слухи уже ползут.

– Лёша, – выдохнул он. – И не такой уж я гений, как видишь.

– Гений – да, – парировала Катя, отпуская его локоть. (И он к своему удивлению, почувствовал лёгкую грусть от этого). – Но с ориентацией в пространстве явные проблемы. Ничего, научу. Я тут за старого осьминога слыву, всему голова.

С того дня они стали неразлучны. Но не в романтическом смысле – пока нет. Они были партнерами. Катя, которая к четвёртому курсу уже была неофициальным режиссёром-постановщиком, всегда была его страховкой. Она ловила его, когда он вот-вот должен был упасть, шептала ему подсказки, когда он терял нить монолога, и приносила ему бутылку воды, когда он, весь взмыленный, сходил со сцены после особенно эмоциональной сцены.

– Ты мой личный ангел-хранитель, – как-то раз сказал он ей, запивая водой очередной свой провал в танцевальном номере.

– Не ангел, – улыбнулась она. – Просто хороший партнёр. И осьминог. Помнишь?

Он помнил.

Их «большой прорыв» случился на втором курсе. Им дали главные роли в отрывке из «Ромео и Джульетты». Для всех это была просто еще одна студенческая постановка. Для них – нечто большее. Репетиции стали их отдельным миром. Миром, где Лёша перестал быть неуклюжим. В образе Ромео он был собран, грациозен и полон страсти. А Катя-Джульетта расцветала под его взглядом, который уже давно перестал быть актёрским.

– «Ее сиянье светоч мучит…» – читал он, стоя под самодельным балконом, и смотрел не на условное окно, а прямо на неё.

Катя чувствовала, как по щекам разливается румянец.

– «Мне жаль, что ты во власти враждующих семей…» – отвечала она, и голос ее дрожал не по-актёрски.

И вот настала ночь премьеры. Занавес, зрители, включённые софиты. Они вышли на сцену, и все вокруг перестало существовать. Слова Шекспира лились легко и естественно, каждое слово было наполнено каким-то новым, доселе неведомым смыслом. Они не играли влюблённых. Они ими были.

И настал тот самый момент. Сцена в саду. По сценарию Ромео должен был поцеловать Джульетту. Они репетировали этот момент десятки раз, всегда останавливаясь в сантиметре друг от друга, по-студенчески стесняясь.

Но в этот раз что-то щёлкнуло. Лёша, глядя в ее глаза, широко распахнутые, полные доверия и чего-то еще, забыл о зрителях, о режиссёре, о самой пьесе. Он медленно, почти не дыша, наклонился и коснулся ее губ своими.

Это был не сценический, вежливый поцелуй. Это было настоящее, живое, трепетное прикосновение. В нем была вся накопившаяся за два года нежность, все страхи, которые они вместе преодолевали, все смешные моменты и тихие разговоры после репетиций. Катя ответила ему с той же искренностью, ее пальцы сжали его руку.

В зале повисла тишина, а потом раздались оглушительные аплодисменты. Но они их не слышали. Они стояли, прижавшись лбами друг к другу, задыхаясь, пока занавес не упал, скрыв их от чужих глаз.

За кулисами было сумасшествие. Все хлопали их по плечам, кричали «Браво!». Но они молча пробирались сквозь толпу, нашли пустую гримёрку и зашли внутрь.

Дверь закрылась, и наступила тишина. Они стояли посреди комнаты, залитой жёлтым светом лампы вокруг зеркала.

– Катя, – первым нарушил молчание Лёша. Его голос был хриплым. – Я… я не знаю, что это было. Я не играл.

– Я тоже, – прошептала она.

– Это было… реально?

Вместо ответа она подошла к нему, встала на цыпочки и повторила этот поцелуй. Уже без зрителей, без софитов, без Шекспира. Только они двое, запах грима и пыльный воздух закулисья.

– Да, – выдохнула она, отстраняясь. – Это было настолько реально, насколько это вообще возможно.

Остальные университетские годы пролетели как один миг. Они были парой. Самой настоящей. Той, что вместе готовится к экзаменам, гуляет по набережной Анапы, зажав в руках по стаканчику с мороженым, спорит о Станиславском и мечтает. Мечтает о своем театре.

– Представь, – говорил Лёша, обнимая ее за плечи на пустом ночном пляже. – Маленькая студия. Где-то здесь, в центре. Мы будем ставить спектакли для таких же, как мы. Для тех, кто хочет чего-то настоящего.

– А публика? – спрашивала Катя, прижимаясь к нему.

– Публика будет. Местные, туристы… Все, кто устал от пафосных постановок. Мы будем показывать жизнь. Нашу жизнь.

Дипломы были получены под звуки марша и радостные крики родителей. Студенческая сказка закончилась, началась взрослая жизнь со своими тревогами и кредитами. Но их мечта была сильнее страха.

Они не искали работу по специальности. Вместо этого они нашли небольшое полуподвальное помещение в старом центре Анапы, недалеко от моря. Деньги на первый взнос дали родители, веря в их безумную авантюру. Они сами красили стены в глубокий синий цвет, словно море в лунную ночь, сами собирали из старых досок сценическую площадку, сами вешали тяжёлый бархатный занавес, купленный по дешёвке у закрывающегося дома культуры.

Их театральная студия называлась просто: «Авантюра». Открытие было скромным. Пришло человек двадцать – друзья, бывшие сокурпогруппники, несколько любопытных прохожих. Они играли свой первый спектакль – небольшую зарисовку о двух студентах, влюблённых в театр и друг в друга. Историю, которую знали наизусть.

Прошёл год. «Авантюра» стала маленькой, но яркой достопримечательностью Анапы. Туристы, уставшие от пляжного отдыха, с удовольствием заходили посмотреть на «живые», душевные спектакли. Местные жители стали завсегдатаями.

Однажды, после очередного аншлагового показа, они остались вдвоём в пустом зале. Было поздно. Лёша сидел на краю сцены, свесив ноги. Катя прилегла, положив голову ему на колени.

– Помнишь наш первый поцелуй? – тихо спросила она, глядя в потолок, где мерцала единственная лампочка-софит.

– Как же мне его забыть, – улыбнулся он, перебирая ее волосы. – Я тогда чуть не умер от счастья. И от страха.

– А я до сих пор не могу поверить, что все это – наша реальность. Этот зал, эти аплодисменты… Ты.

Лёша наклонился к ней. Его тень накрыла ее с головой.

– Знаешь, в чем секрет нашего лучшего сценария? – прошептал он.

– В чем?

– В том, что у него нет конца. Каждый день мы пишем его вместе. И каждый день я люблю тебя больше, чем вчера.

Он поцеловал ее. Нежно, как тогда, в студенческой гримёрке. И этот поцелуй был таким же честным, таким же настоящим. Когда их губы наконец разомкнулись, в тихом зале не было аплодисментов. Было только их прерывистое дыхание, смешивающееся с запахом старого бархата и морского воздуха, врывавшегося в приоткрытое окно.

– Знаешь, – прошептала Катя, не открывая глаз, – а ведь этот поцелуй был даже лучше самого первого.

– Не может быть, – Лёша провёл большим пальцем по ее щеке. – Тот первый… он был как взрыв. Как прыжок в неизвестность.

– Именно поэтому этот – лучше. – Она наконец посмотрела на него, и в ее зелёных глазах плясали блики от единственного софита. – Потому что это не прыжок. Это… дом. Мы целуемся, и я точно знаю, что завтра, и послезавтра, и через десять лет мы будем вот так же сидеть в нашем зале, пахнущем краской и морем.

Он рассмеялся, тихо и счастливо.

– Представляешь, наши будущие студенты будут над нами подшучивать. «Смотрите, основатели опять в романтическом угаре. Вечная история».

– Пусть шутят, – Катя села, обняв колени. – Мы будем для них живой легендой. Парой, которая доказала, что лучший сценарий – не тот, что написан на бумаге.

Они еще долго сидели там, в пустом зале, строя планы. О новой постановке, о том, чтобы пристроить маленькое фойе, о летних спектаклях под открытым небом, на пляже, где звуки волн будут естественным саундтреком к их историям.

И в этом не было грандиозного финала, финального опускания занавеса. Было тихое, уверенное понимание, что их любовь – это не спектакль с началом и концом. Это бесконечная репетиция, где каждый день они заново открывают друг в друге новые грани, импровизируют, иногда ошибаются, но всегда, всегда находят друг в друге опору.

Их «Авантюра» продолжалась. И самый главный их спектакль – спектакль совместной жизни – длился уже много лет и не собирался заканчиваться. Потому что у любви, рождённой под софитами, действительно не бывает конца. Только вечный, счастливый бис.

Спасибо, что дали мне снова погрузиться в их мир. Как вам кажется, о чем будет их следующая совместная постановка? Может, о двух театралах, которые… но это уже совсем другая история.

Анапа, море и сердце как любовь рождается заново.

В солнечной Анапе на берегу Чёрного моря разворачивается трогательная история о том, как случайные встречи меняют судьбы. Даша, молодая мама, готовится к особенному выступлению со своей дочерью Милой, которой исполняется десять лет. Девочка мечтает о танцевальном шоу, и мама делает всё, чтобы исполнить эту мечту.

Во время репетиций на живописной набережной происходит судьбоносная встреча с Богданом – бывшим военным музыкантом, который после службы ищет новый смысл жизни. Случайное столкновение превращается в дружбу, а затем в настоящую любовь.

Танцы становятся языком их общения, способом выражения чувств и основой новой семьи. История о том, что любовь может прийти в любой момент, особенно когда мы открыты для новых встреч и готовы делиться своими мечтами.

Глава 1. Мечты на набережной.

– Мам, а правда, что в день рождения сбываются все желания? – спросила Мила, кружась на набережной Анапы под звуки уличных музыкантов.

Даша улыбнулась, поправляя дочери растрепавшиеся на ветру волосы:

– Если очень-очень сильно захотеть и приложить усилия, то да, солнышко. А какое у тебя самое заветное желание?

Десятилетняя девочка остановилась, серьёзно посмотрела на маму и произнесла:

– Хочу, чтобы мы с тобой станцевали настоящий танец! Не дома под телевизор, а по-настоящему, чтобы все видели, какая у меня крутая мама!

Сердце Даши ёкнуло. После развода три года назад она так старалась быть для дочери и мамой, и папой одновременно, что совсем забыла о себе. А ведь когда-то она тоже мечтала о сцене, о танцах… Но жизнь сложилась по-другому.

– Знаешь что, – сказала она, присев перед дочерью, – а давай попробуем! До твоего дня рождения ещё месяц. Думаю, мы сможем подготовить что-то особенное.

Мила взвизгнула от восторга и бросилась маме на шею:

– Ты самая лучшая! А можно мы будем репетировать прямо здесь, на набережной? Тут такая красота, и море рядом!

– Конечно, можно. Завтра начнём.

И действительно, на следующий день они пришли на набережную с портативной колонкой. Даша выбрала красивое место у ограждения, откуда открывался потрясающий вид на море и горы.

– Сначала разомнёмся, – сказала она дочери. – Помнишь, как я тебя учила основным движениям?

– Помню! – Мила тут же встала в позицию и начала выполнять плие.

Даша включила музыку – лирическую композицию, под которую можно было показать и технику, и эмоции. Постепенно она стала забывать о прохожих, о том, что кто-то может смотреть. Танец захватывал её, возвращал в прошлое, когда она ещё верила в свои мечты.

Мила старательно повторяла за мамой, и хотя не все движения получались идеально, её энтузиазм компенсировал любые технические недочёты.

– У вас здорово получается! – донёсся мужской голос.

Даша резко обернулась и увидела мужчину лет тридцати пяти, который стоял в нескольких метрах от них. Высокий, подтянутый, с добрыми глазами и лёгкой улыбкой. В руках у него была гитара.

– Извините, не хотел мешать, – продолжил он. – Просто шёл мимо, услышал музыку и не смог пройти мимо. У вас очень красивый танец.

Даша смутилась:

– Мы только учимся… То есть, дочь учится, а я… в общем, мы просто готовимся к дню рождения.

– А мне понравилось! – вмешалась Мила. – А вы кто? Тоже танцуете?

Незнакомец рассмеялся:

– Меня зовут Богдан. Я музыкант. Раньше служил в военном оркестре, а сейчас… ищу себя, можно сказать. И да, немного танцую тоже. В оркестре приходилось и маршировать красиво, и на парадах выступать.

– Богдан, – повторила Мила. – Красивое имя! А вы можете нам сыграть что-нибудь?

– Мила! – одёрнула её Даша. – Не приставай к человеку.

– Да всё нормально, – улыбнулся Богдан. – Я как раз шёл к тому кафе, где иногда играю для туристов. Если хотите, могу сыграть что-то под ваш танец. Акустическая версия всегда звучит живее.

Даша хотела отказаться – было неловко, они же совсем не знакомы. Но Мила уже хлопала в ладоши:

– Да-да-да! Мам, ну пожалуйста!

– Ладно, – сдалась Даша. – Но мы не хотим мешать вашим планам.

– Никому я не мешаю, – ответил Богдан, настраивая гитару. – Наоборот, давно не видел ничего настолько искреннего. В последнее время только по заказу играю – свадьбы, корпоративы. А тут… настоящие эмоции.

Он взял несколько аккордов, и мелодия полилась мягко, обволакивающе. Даша почувствовала, как музыка проникает в самое сердце, и снова начала танцевать. Теперь движения стали ещё более плавными, более выразительными.

Мила тоже поддалась магии живой музыки. Они двигались синхронно, как будто репетировали вместе уже много месяцев.

Когда музыка стихла, вокруг них собралась небольшая группа зрителей, которые аплодировали.

– Потрясающе! – сказал Богдан. – У вас настоящий талант. Обеих.

– Спасибо, – смущённо ответила Даша. – И спасибо за музыку. Это было… волшебно.

– А вы завтра тоже будете здесь репетировать? – спросил он.

Даша переглянулась с дочерью:

– Ну… наверное, да.

– Тогда, может быть, увидимся? Я часто хожу по набережной, можем случайно встретиться.

– Хорошо, – кивнула Даша, чувствуя, как что-то тёплое разливается в груди.

Глава 2. Случайные встречи.

На следующий день Даша долго выбирала одежду. "Глупо, – думала она, – мы просто идём репетировать с дочерью." Но в глубине души надеялась встретить Богдана снова.

И действительно, они ещё не успели как следует размяться, когда услышали знакомые звуки гитары. Богдан сидел на лавочке неподалёку и играл что-то лирическое.

– Привет! – крикнула ему Мила. – Вы снова будете нам играть?

– Если не возражаете, – улыбнулся он, подходя ближе. – Кстати, меня вчера вдохновила ваша репетиция, и я написал небольшую мелодию. Хотите послушать?

– Конечно! – в один голос ответили мать и дочь.

Богдан начал играть, и Даша поняла, что эта мелодия словно создана специально для их танца. Она была лёгкой и в то же время глубокой, радостной, но с оттенком лёгкой грусти.

– Это прекрасно, – прошептала она. – Вы действительно это сочинили за один день?

– Иногда музыка рождается сама, – ответил Богдан. – Нужно только быть открытым для неё.

Мила уже начала импровизировать под новую мелодию, и Даша невольно присоединилась к ней. Богдан играл, наблюдая за их движениями, и иногда музыка меняла ритм, подстраиваясь под танец.

– Вы знаете, – сказал он, когда они сделали перерыв, – я давно не чувствовал такого вдохновения. После армии как-то потерялся… Не знал, куда двигаться дальше.

– А что вас привело в Анапу? – спросила Даша.

– Да так… искал место, где можно подумать о будущем. Снял комнату на месяц, думал, может, здесь найду ответы на свои вопросы.

– И находите?

Богдан посмотрел на неё, потом на Милу, которая пыталась научить чайку танцевальным движениям: