Любовь, рождённая в Анапе. Сборник рассказов. Книга первая

Сергей Чувашов

Любовь, рождённая в Анапе. Сборник рассказов. Книга первая

Новелла. Сердце, зарытое в песке.

Анапа – это не только море и пляжи. Для студентов-историков Льва и Анны это живой учебник под ногами. Их знакомство на первых в жизни раскопках перерастает в нечто большее, чем просто страсть к археологии. Вместе они находят не только древние артефакты, но и ключи к сердцам друг друга.

Их чувство, рождённое в пыли раскопов и закалённое в спорах о прошлом, проходит проверку годами. От первого курса, полного надежд и тревог, до диплома и взрослой жизни. Смогут ли они, став ведущими специалистами музея, откопать главную тайну – как сохранить любовь, которая, как и древний город Горгиппия, скрыта под наслоениями лет, страхов и сомнений?

Первый курс пах пылью, солёным морским ветром и бесконечным восторгом. Восторгом от того, что детские мечты о приключениях наконец-то стали реальностью. Реальностью в виде студенческой археологической практики на окраине Анапы, где когда-то шумел древний город Горгиппия.

Лёва, высокий парень с взъерошенными тёмными волосами, в которых уже запутались песчинки, с азартом вонзил лопату в плотный грунт. Он представлял себя не студентом, а великим открывателем, этаким Индианой Джонсом с кубанским акцентом.

– Эй, осторожнее! – раздался звонкий голос прямо над его ухом. – Ты же не картошку копаешь, а культурный слой.

Лёва обернулся и на мгновение забыл, как дышать. Перед ним стояла она. Девушка с каштановой косой, выбившимися из-под панамки прядями и серыми, невероятно серьёзными глазами. В её руках был мастерок, и она с хирургической точностью счищала землю с какого-то черепка.

– Я… я аккуратно, – сглупил Лёва, чувствуя, как краснеет.

– Это не аккуратно, – она покачала головой, и в уголках её глаз заплясали веснушки. – Смотри. – Она присела рядом, и её плечо почти коснулось его плеча. От этого прикосновения по спине побежали мурашки. – Видишь, цвет грунта меняется? Здесь может быть что-то хрупкое. Фрагмент керамики, стекла… Ты можешь уничтожить её одним неловким движением.

– Понял, капитан, – ухмыльнулся Лёва, но послушно отложил лопату в сторону и взял мастерок.

– Анна, – представилась она, протягивая ему руку в перчатке, испачканной глиной.

– Лёва.

Их руки соприкоснулись. Ненадолго. Но этого хватило.

С того дня они стали неразлучны на раскопе. Вернее, Анна взяла шефство над неуёмным, но подающим надежды новичком. Они были полными противоположностями. Он – порывистый, одержимый глобальными идеями и поиском «сокровищ». Она – методичная, внимательная к деталям, видящая красоту в одном-единственном черепке.

– Представляешь, – говорил Лёва, размахивая бутербродом с салом, пока они сидели в тени на перерыве. – Вот мы сидим, а под нами, может, улица, по которой ходили древние греки! Слышишь? Скрежет повозок, крики торговцев, запах специй…

– Слышу скрежет твоих мозгов, которые отказываются записывать за мной стратиграфию, – парировала Анна, но не могла сдержать улыбки. Его энтузиазм был заразителен.

– Страти-что? Ладно, ладно, пишу.

Именно они вместе нашли свою первую значимую находку. Это был небольшой, но изящно выполненный бронзовый браслет с орнаментом в виде волн. Его нашёл Лёва, но очистила от многовекового налёта Анна. Её тонкие пальцы дрожали.

– Смотри, – прошептала она, заворожённо глядя на блеснувший на солнце металл. – Кто-то его носил. Девушка. Может, её звали Каллисто. Или Афродита. Она шла по набережной, смотрела на то же самое море…

– И, наверное, ждала кого-то, – тихо добавил Лёва, глядя не на браслет, а на Анну. На её длинные ресницы, на которых тоже блестели солнечные зайчики.

В этот момент он понял, что всё. Он влюблён. Влюблён в эту умную, строгую, невероятно красивую девушку, которая говорила с древними артефактами на «ты».

Их чувство зарождалось не в барах и не на шумных вечеринках. Оно росло здесь, в раскопе, под аккомпанемент щёток и мастерков. В долгих спорах о судьбах античных государств, в совместных походах в музей, где они могли часами стоять у одной витрины, в тихих вечерах на берегу моря, когда они, сидя на песке, пытались угадать, где именно заходили в гавань корабли.

– Ты думаешь, они были счастливы? – как-то раз спросила Анна, глядя на тёмную воду.

– Кто? Греки? – переспросил Лёва.

– Да. Вот те люди, чьи вещи мы находим. Они любили? Ревновали? Мечтали?

– Конечно, – он взял её руку. Его сердце колотилось как сумасшедшее. – Чувства не меняются. Меняются только декорации. Вот тогда было море, город, звёзды. Сейчас – море, город, звёзды. И мы.

Анна повернулась к нему. В лунном свете её лицо казалось фарфоровым.

– Лёв…

– Анна, я… – он замолчал, боясь спугнуть этот момент. Вместо слов он наклонился и поцеловал её.

Это был их первый поцелуй. Сладкий, солёный от морского воздуха и бесконечно правдивый. Казалось, сама история затаила дыхание, наблюдая за ними.

Годы учёбы пролетели как один миг. Сессии, новые раскопки, курсовые, написанные вместе ночами в обнимку с книгами и чашкой кофе. Они были не просто парой. Они были командой. «Дуэт историков-неразлучников», как шутили одногруппники.

Но наступил момент защиты дипломов. А потом – суровая реальность. Работу по специальности в Анапе найти было непросто. Появились первые трещины. Страхи о будущем, неуверенность.

– Мне предложили место в Краснодаре, в архиве, – сказал как-то Лёва, глядя в окно их съёмной квартирки.

Анна замолчала. Она смотрела на старую фотографию с их первых раскопок, где они оба, грязные и счастливые, держали тот самый браслет.

– А что… что с нами? – тихо спросила она.

– Я не знаю, – честно ответил Лёва. – Давай… давай возьмём паузу. Разберёмся.

Это было самое тяжёлое время. Год «паузы». Год молчания, случайных встречных взглядов на улицах родного города и ощущения, что ты потерял не просто любимого человека, а часть себя. Часть своей истории.

Всё изменилось, когда в местном археологическом музее освободилась ставка для молодого специалиста. И Лёва, и Анна подали заявки. Судьба, ирония или логичное продолжение их общей истории – но их взяли обоих.

Первый рабочий день. Лёва, в новом пиджаке, который ему жал, нервно разглядывал карту Горгиппии в холле. И вдруг дверь открылась.

Вошла Анна. В строгом платье, с собранными в пучок волосами. Она повзрослела. Стала ещё красивее. Их взгляды встретились.

– Привет, – сказала она, и в её глазах мелькнула та самая, знакомая до слёз искорка.

– Привет, – выдавил Лёва.

Неловкое молчание. Годы, пролёгшие между ними, казались непроходимой пропастью.

– Ну что, – Анна сняла пиджак и повесила его на вешалку. – Готов к новым открытиям, коллега?

И всё. Напряжение ушло. Они снова были командой.

Прошло ещё несколько лет. Они стали ведущими специалистами музея, лицом молодой анапской археологии. Они работали вместе, делали доклады, руководили новыми раскопками. Но их личная жизнь оставалась загадкой для всех. Они были идеальными коллегами. И только по тому, как Лёва смотрел на Анну, когда та не видела, можно было понять, что чувства не умерли. Они, как древний артефакт, были просто надёжно спрятаны под наслоениями обид, гордости и страха.

Всё решилось на их общем проекте – раскопках небольшого некрополя на территории старого города. Работа была кропотливой, сложной. И вот, в один из дней, Анна, расчищая участок у основания старого саркофага, нашла нечто.

– Лёва, иди сюда, – её голос дрожал, но на этот раз не от волнения, а от чего-то большего.

Он подошёл. В её руке лежала маленькая, потёртая временем серебряная монетка. Но не это было главным. Рядом с ней, в плотном грунте, лежал другой предмет. Лёва аккуратно, как когда-то учила его Анна, щёткой счистил землю.

Это был камень. Не простой, а сердолик. И он был обрамлён в то самое бронзовое кольцо с волнообразным орнаментом. Их браслет. Тот самый, с их первых раскопок. Только теперь в его оправу был вставлен новый камень.

Лёва поднял на Анну глаза. Он увидел в них всё: и ту первую студентку с мастерком, и ту девушку, которую он целовал на берегу моря, и ту женщину, которую он никогда не переставал любить.

– Как… – он не мог вымолвить слова.

– Я нашла его в старых музейных запасах, когда оформляла ту экспозицию, – тихо сказала Анна. Слёзы катились по её щекам, оставляя чистые дорожки на запёкшейся пыли. – И… я заказала ювелиру. Вставить камень. Я… я всё это время носила его с собой. На каждые раскопки. Наудачу. Просто… чтобы он был рядом.

Лёва не сдержался. Он обнял её, прижал к себе, чувствуя, как дрожит её тело.

– Прости меня, – прошептал он ей в волосы. – Прости за эту дурацкую «паузу». Я был слепым идиотом. Я думал, что строить карьеру важнее. А всё самое важное было всё время рядом.

– Мы оба были идиотами, – рассмеялась она сквозь слёзы. – Мы так старались откопать прошлое, что чуть не похоронили своё будущее.

Они стояли, обнявшись, посреди раскопа, под палящим анапским солнцем. Пыль веков оседала на их одежде, а они, наконец, откопали своё самое главное сокровище. То самое сердце, что когда-то зарыли в песок своих обид и сомнений. Оно ждало их всё это время. И оно билось. Так же сильно, как и в тот самый первый день.

Они не знали, сколько прошло времени – минута или десять. Мир вокруг замер: затих шум машин с ближайшей улицы, умолкли голоса других археологов. Существовали только они двое, да этот браслет, сжимаемый в ладони Анны так крепко, будто она боялась, что он снова исчезнет.

Лёва первым нарушил тишину, не разжимая объятий. Его губы коснулись её виска, солёной от слёз.

– Я так по тебе скучал, – его голос был хриплым шёпотом, который услышала только она. – Каждый день. В музее, глядя на тебя через стеллажи с керамикой, я сходил с ума. Ты говорила что-то о типологии амфор, а я думал о том, как пахли твои волосы там, на том первом раскопе. Пылью и полынью.

Анна прижалась лбом к его щеке, закрыв глаза. Её пальцы разжали хватку, и она открыла ладонь. Браслет лежал на её кожи, тёплый от солнца и её собственного тела.

– Я носила его как талисман, – призналась она. – И как напоминание. Чтобы не забыть, каково это – чувствовать. Понимаешь? Мы с тобой, мы такие… рациональные. Мы живём прошлым, копаемся в нём. А своё собственное… своё собственное настоящее мы чуть не похоронили, как очередной артефакт, задокументировали и сдали в архив.

Он наконец оторвался от неё, чтобы посмотреть ей в глаза. Взял её лицо в свои руки, большие, сильные, загрубевшие от работы, но невероятно нежные сейчас.

– Больше никогда, – твёрдо сказал Лёва. – Никаких архивов. Никаких пауз. Это наша главная находка, Анна. И мы её не отдадим.

Сверху, с края раскопа, раздался сдержанный кашель. Над ними стоял практикант-второкурсник Серёжа, красный как рак и отчаянно жестикулирующий в сторону подъезжавшей музейной «Газели».

– Лев Сергеевич, Анна Викторовна… там, э-э-э… новый грунт подвезли. Инвентаризировать…

Они переглянулись и рассмеялись. Этот смех был таким же освобождающим, как и слёзы. Он смыл последние крошки неловкости.

– Сейчас, Сергей, – крикнула Анна, и её голос звенел, как тот самый сердолик на солнце. – Мы как раз… завершаем важную работу.

Парень кивнул и пулей помчался обратно, явно рад, что не помешал чему-то сверхважному.

Лёва поднял браслет с её ладони. – Можно? – спросил он.

Анна кивнула. Он взял её за руку, та самая рука, что когда-то поправляла его неловкие движения мастерком, и осторожно, почти с благоговением, застегнул браслет на её запястье. Он сидел там идеально, будто всегда был её частью.

– Теперь это не музейный экспонат, – заявил Лёва. – Это твоё. Наше.

Они выбрались из раскопа, отряхивая пыль с одежды. Но это была уже не та тягостная пыль разлуки, а светлая, почти праздничная пыль общего дела. Весь остаток дня они работали бок о бок, и всё было по-другому. Их взгляды теперь встречались не случайно, а намеренно, полные нового, старого понимания. Лёва подносил ей стакан с водой, и их пальцы касались дольше, чем того требовала простая вежливость. Анна, объясняя ему новую схему слоёв, невольно касалась его плеча, и он замирал, ловя это прикосновение.

Рабочий день подошёл к коню. Коллеги разъехались. Они остались вдвоём на тихой площадке, где тени от находок становились длинными и причудливыми.

– Знаешь, о чём я думаю? – сказал Лёва, глядя на заходящее солнце, которое окрашивало белые стены музея в розовый цвет.

– О том, что пора бы уже поужинать? – улыбнулась Анна, поправляя браслет на запястье. Этот жест уже стал для неё привычным.

– И об этом тоже. Но в первую очередь – о том, что мы с тобой самые настоящие археологи. Мы искали доказательства любви по всему городу. В древних текстах, в рисунках на вазах, в погребальных обрядах. А она всё это время была зарыта тут. В нас.

– Самое ценное всегда находят под носом, – философски заметила она. – Это первое правило полевых работ.

– Так что, – он обернулся к ней, и в его глазах играли знакомые ей озорные искры. – Анна, у меня нет никакого плана. Ни шикарного ресторана, ни заранее продуманной речи. Есть только я. Голодный, счастливый и безумно любящий тебя историк. И вопрос: можно мне сегодня проводить тебя домой? И завтра? И послезавтра?

Она сделала шаг к нему, сократив оставшееся между ними расстояние до нуля.

– Ты опять всё усложняешь, Лёва, – прошептала она, обнимая его за шею. – Ответ – да. На все три вопроса. И на все последующие.

Их поцелуй под багровеющим небом Анапы был не таким робким, как первый. Он был зрелым, полным обещаний и уверенности. Они больше не были студентами, мечтающими о сокровищах. Они были взрослыми людьми, которые нашли своё главное богатство. И теперь им предстояло писать свою собственную историю. Не в пыльных слоях земли, а в каждом новом дне, который они решат прожить вместе. А древний город Горгиппия, чьи тайны они продолжали откапывать, стал теперь не просто объектом их исследований, а немым свидетелем их личной, вечной хроники.

Ты никогда не бежала так быстро, чтобы вернуться.

Анапа. Рассвет. Двое незнакомцев, бегущих навстречу друг другу по спящей набережной. Их взгляды встречаются каждое утро, становясь самым тайным ритуалом первокурсников Егора и Софии. Всё меняет одна потерянная беспроводная гарнитура. Робкое «привет», первая совместная пробежка и разговор, который, кажется, длится вечность.

Так начинается их история – медленная, как утренний прилив, и стремительная, как сердцебиение после спринта. От робких улыбок до первого поцелуя под шум волн, от сессии до сессии, от зимы до лета. Но что будет, когда студенческая пора останется позади и в руках окажутся заветные дипломы? Смогут ли их утренние ритуалы пережить испытание взрослой жизнью?

Первые лучи солнца только начинали золотить купола храма на набережной Анапы, когда София сделала свой первый глубокий вдох прохладного утреннего воздуха. Город спал. Шумным туристам, кричащим детям и доносящейся отовсюду музыке еще предстояло проснуться. А сейчас был только шёпот волн, бирюзовая гладь моря и она – в кроссовках и удобном спортивном костюме, разминающаяся перед пробежкой.

Это был ее ритуал с самого первого курса. Пока соседки по общаге храпели, отсыпаясь после вчерашней вечеринки, София убегала на набережную. Убегала от суеты, от лекций, от самой себя – в этот тихий, совершенно особый мир.

И в этом мире был Он.

Он появлялся всегда с противоположной стороны, от Высокого берега. Высокий, подтянутый, с сосредоточенным лицом и наушником в ухе. Их глаза встречались ровно на секунду – на раз-два бегового шага. Сначала это было просто мимолётное узнавание «а, это опять ты». Потом – кивок. Потом – едва заметная улыбка, которую София ловила краем глаза и которая заставляла ее учащённо биться сердце совсем не от бега.

– Опять он, – мысленно констатировала она каждый раз, заставляя себя смотреть прямо перед собой.

Егор. Она не знала его имени, но уже придумала ему прозвище – «Серьёзный Бегун». Он казался таким собранным, таким недосягаемым в своем утреннем триумфе. А она чувствовала себя неуклюжей ученицей, которая только входит в ритм.

Однажды, пробегая мимо скамейки у маяка, она заметила на песке маленький белый предмет. Нагнувшись, София подняла беспроводную гарнитуру. Тот самый наушник, который она видела в его ухе.

«Вот оно, – подумала она с внезапным приступом смелости. – Шанс».

Она не побежала дальше. Она осталась на той самой скамейке, сжимая в ладони крошечный прибор, словно судьбу всего их немого романа.

Минут через десять он появился в поле зрения. Бежал медленнее обычного, с недоуменным выражением лица, постоянно касаясь уха. Его взгляд метнулся по сторонам и остановился на ней. На Софии, которая сидела, пытаясь выглядеть максимально непринуждённо, и держала в протянутой руке его потерю.

Он подошёл, запыхавшийся. Капельки пота блестели на его висках.

– Я… кажется, это моё, – произнес он, и его голос оказался на удивление мягким, не таким, каким она его представляла.

– Держи, – улыбнулась София. – А то бегать без музыки скучно.

– Да уж, спасибо огромное! Я уже думал, всё, конец света. Без трека для ускорения я как без ног.

Они стояли и смотрели друг на друга. Неловкое молчание затягивалось. Рассвет разгорался, окрашивая небо в персиковые тона.

– Меня Егор зовут, – наконец сказал он.

– София.

– Я тебя каждый день вижу. Бежишь, такая целеустремлённая.

– А ты – такой серьёзный. Я думала, ты олимпийский чемпион по бегу с каменным лицом.

Егор рассмеялся, и все его серьёзность мгновенно испарилась.

– Да я просто не высыпаюсь никогда! А бегать надо. Дисциплина. А ты… ты очень красиво бежишь.

От этих слов у Софии по всему телу разлилось приятное тепло.

– Спасибо, – прошептала она. – Может, дальше вместе пробежим? А то ты один, я одна…

– Давай! – он ответил так быстро, словно боялся, что она передумает.

Так и началось. Следующим утром они уже ждали друг друга у той самой скамейки. Сначала бежали молча, просто наслаждаясь компанией. Потом начали разговаривать. Сначала о пустяках: о погоде, о сложной лекции по сопромату у Егора (он оказался будущим строителем) и о занудном преподавателе литературы у Софии (она училась на журналиста).

Но с каждой пробежкой разговоры становились глубже. Они говорили о страхах перед сессией, о скуке по дому (он был из Краснодара, она – из Ростова), о мечтах. Он рассказывал, что хочет строить не просто дома, а целые кварталы, где людям будет хорошо. Она делилась, что мечтает писать не сухие новости, а живые истории, которые меняют мир.

– Знаешь, – сказал как-то Егор, замедляя бег, чтобы идти с ней рядом шагом. – Я раньше бегал, чтобы убежать от всего. А теперь… я бегу, чтобы встретиться с тобой.

София остановилась, оперлась руками о парапет и посмотрела на море.

– У меня тоже такое чувство, что все утро теперь строится вокруг этих нескольких минут. Вокруг тебя.

Он взял ее за руку. Ладонь у него была твёрдой, тёплой, немного шершавой. Она посмотрела на него, и в его глазах она увидела то же самое нетерпение, ту же надежду, что бушевали и в ее сердце.

– София, – произнес он тихо, – можно я тебя поцелую?

Она не ответила. Она просто встала на цыпочки, и сама коснулась его губ своими. Это был нежный, солёный от морского бриза поцелуй. Мир вокруг замер. Шум волн превратился в аплодисменты, а крики проснувшихся чаек – в ликующий хор. Они стояли, прижавшись лбами друг к другу, два студента на пустой набережной, чувствуя, что их вселенные наконец сошлись в одну точку.

С того дня они бегали уже не как два одиноких спортсмена, а как одна команда. Они поддерживали друг друга, когда у кого-то не было сил, смеялись, споря о маршруте, забегали в придорожный киоск за свежими булками с корицей и кофе, которые пили, сидя на песке и наблюдая, как просыпается город.

Учёба шла своим чередом. Сессии, зачёты, бессонные ночи в библиотеке. Но их утренний ритуал оставался нерушимым. Это был их личный островок стабильности в бурном море студенческой жизни.

И вот настал тот день, которого они одновременно ждали и боялись – выпускной. В руках – заветные дипломы, в воздухе – смесь радости, грусти и лёгкой паники перед будущим.

– И что теперь? – спросила София в то утро, когда они бежали уже как выпускники. На них были не потрёпанные спортивные костюмы, а новые, купленные «во взрослую жизнь». – Ты остаёшься в Анапе? Тебе же предлагали работу в Краснодаре.

– Предлагали, – кивнул Егор. – А тебе – стажировка в московском издательстве.

Они добежали до их скамейки и сели. Море было таким же безмятежным, как и в тот день, когда они встретились.

– Знаешь, о чем я думаю все эти дни? – Егор обнял ее за плечи. – Я думаю о том, что самые прочные здания строятся на хорошем фундаменте. Наш фундамент… он закладывался здесь. Каждым утром. Каждой совместной пробежкой. Каждым твоим «давай, ты сможешь», когда я выдыхался.

– А я думаю о том, – добавила София, прижимаясь к нему, – что лучшие истории – это те, что пишет сама жизнь. А наша история… она только начинается. И я не хочу, чтобы в ней были главы, где мы далеко друг от друга.

Он повернулся к ней, и в его глазах она увидела ту самую решимость, которую впервые заметила четыре года назад.

– Я остаюсь. Буду строить здесь. Буду строить наш дом. А ты… ты поедешь в Москву. На три месяца. Это же твоя мечта.

– Но…

– Никаких «но». Ты поедешь, напишешь свою лучшую историю, а я буду ждать тебя здесь. На нашей скамейке. Каждое утро.

Так они и поступили. Осенью София улетела в Москву. Каждое утро, несмотря на разницу во времени, они выходили на видеосвязь. Он – с набережной Анапы, уже прохладной и пустынной, она – из шумной столицы.

– Смотри, какой рассвет, – говорил он, направляя камеру на море.

– А здесь дождь, и все куда-то бегут, – смеялась она. – Но я бегу быстрее всех, потому что знаю, что ты ждёшь.

Она вернулась как раз к зиме. Анапа встретила ее тёплым, почти весенним солнцем. С чемоданом и сердцем, полным историй, она вышла на знакомую набережную. И он был там. На их скамейке. В руках он держал не наушник, а маленькую бархатную коробочку.

Они не побежали в тот день. Они просто сидели, держась за руки, и смотрели, как солнце поднимается все выше.

– Я никуда не опоздал? – спросил он.

– Ты пришёл как раз вовремя. Как всегда.

Сейчас, спустя годы, они все так же живут в Анапе. У Егора своя небольшая строительная компания, у Софии – популярный блог о людях и их историях, который она ведёт из дома с видом на море. И каждое утро, ровно в шесть, они выходят на набережную. Уже не так быстро, как раньше, уже не обсуждая сессию или планы на день. Теперь они бегут молча, просто глядя вперёд и иногда переплетая пальцы.

Их взгляды больше не встречаются случайно – они направлены в одну сторону. Но каждый раз, пробегая мимо той самой скамейки, они обязательно смотрят друг на друга и улыбаются. Потому что знают: самое важное в жизни – это не скорость, с которой ты бежишь, а тот, кто бежит рядом с тобой с самого рассвета.

Однажды утром, лет через пять после той истории с дипломами, Егор незаметно сбавил темп и схватил Софию за руку.

– Стой. Давай сегодня пропустим спринт до маяка.

– Что такое? – удивлённо подняла брови София, останавливаясь и с наслаждением вытирая лоб. – Устал, старичок?

– В своем уме? – он фыркнул. – Просто сегодня… давай просто посидим. Как тогда.

Они устроились на холодном камне их скамейки. Море было почти неподвижным, розовым от восходящего солнца.

– Помнишь, как ты сказала, что лучшие истории пишет сама жизнь? – тихо начал Егор, глядя куда-то вдаль, на линию горизонта.

– Помню. И я была на все сто процентов права, – с гордостью ответила София, сжимая его руку.

– А я вот все думаю… наша история вышла такой классной, потому что у неё были хорошие авторы. Два упрямых идеалиста, которые не побоялись построить свою вселенную на берегу моря.