Проявления иррегулярности в истории войн и военных конфликтов. Часть 1

Мобильная пехота пользовалась всеми преимуществами кавалерии в маневре и в то же время в спешенном порядке имела достаточную устойчивость к действиям кавалерии и пехоты противника, сохраняя за собой возможность быстро свернуться и выйти из-под удара. Быстрота, внезапность, устойчивость и гибкость – вот главные победные качества летучей пехоты.

Наличие у древнеславянского войска мобильной пехоты обуславливало ту успешность исполнения соответствующих тактики и приемов на поле боя, что были связаны с быстротой маневра и резким изменением рисунка боя – быстрого и своевременного перехода от обороны к наступлению и наоборот (выхода из-под удара).

К тому времени история уже знала отдельные и яркие примеры, когда всадники, прибыв на поле боя, спешивались и принимали бой в пешем порядке. Но это были единичные экстраординарные и вынужденные случаи, не имеющие никакого отношения к намеренному системному действу.

Наиболее яркие и известные примеры преднамеренного спешивания кавалерии для начала противостояния врагу в пешем порядке произошли сначала во второй половине I века до н. э. во время восстания Спартака, а затем в бытность так называемых Юстиниановых войн в середине VI века нашей эры.

Более подробно эти события ввиду большой их значимости для раскрытия темы будут описаны в последующих главах, пока же вкратце о случаях спешивания кавалерии в бою.

Итак, в январе 71 года до н. э. во время определяющих сражений между силами спартаковцев и римскими легионами произошли два примечательных случая, когда всадники сторон конфликта во время начавшихся сражений были вынуждены спешиться и перейти к рукопашному бою.

Сначала 1 января 71 года до н. э. римский полководец Квинт Аррий в сражении между армиями Спартака и римского проконсула Марка Красса был вынужден лично спешиться вместе со своими трибунами и, взяв в руки щиты, занять место в строю своей пехоты, в боевые порядки которой уперлись превосходящие силы Спартака. Этим героическим для военачальника поступком Аррий показал своим воинам, что намерен сражаться с ними плечом к плечу до последнего, не отделяя своей жизни от жизней рядовых легионеров.

Его поступок еще не являлся осмысленным преображением массы всадников в силу пешего порядка, потому и не мог стать прецедентом для того, чтобы подать правильный посыл для начала зарождения особого рода войск – летучей пехоты. Но поступок римского полководца стал эталонным проявлением воинской доблести командира, явившись незабываемым примером для следующих поколений командиров любых уровней в армейской иерархии.

Уже через пять дней после памятного поступка Аррия в финальном сражении восстания раненный в бедро Спартак под напором кавалерии Помпея был вынужден спешиться и принять свой последний бой на ногах. Получив ранение, Спартак демонстративно убил своего боевого коня, чтобы не иметь возможности выйти из боя, чем показал окружающим его солдатам, что команды на отступление не будет. В ответ на переход спартаковцев в плоскость рукопашного боя прибывшие к месту сражения римские всадники по команде Авла Габиния тоже спешились и приступили к давлению на отряд Спартака в пешем порядке.

В общем итоге прибывшее на поле боя подкрепление для римлян в виде конницы Габиния внесло свои весомые коррективы в рисунок проходившего далеко не в пользу римлян сражения. Помпейские кавалеристы своим своевременным приходом на критический участок сражения не только спасли своего проконсула Красса, но и поставили армию восставших в крайне невыгодное положение, после чего у Спартака оставалось единственное правильное решение для того, чтобы спасти свои силы, но он им не воспользовался. Вместо того чтобы вовремя отступить, вождь восставших решил продолжить рубку, за что, собственно говоря, и поплатился. Так как восстание формировалось вокруг личности единственного человека – военного лидера, то и конец восстания связан с гибелью того самого незаменимого лидера – Спартака.

В свою очередь командир кавалерийского корпуса римлян Габиний, отвечая на вызов Спартака, принял для себя нестандартное, но, как оказалось, правильное решение, приказав своим всадникам спешиться. Со свежими силами летучие пехотинцы в рукопашной схватке сломили сопротивление группы Спартака, чем нанесли всему восстанию смертельный удар.

Таким образом корпус римской кавалерии в нестандартной для себя манере помог разрешить спор на поле брани в сторону своих сил, благодаря своевременному маневру и перестроению в новый боевой порядок, сделав тактический ход, поставивший мат Спартаку в сражении.

Спустя почти шесть столетий в период Юстиниановых войн был отмечен следующий случай спешивания всадников кавалерийских подразделений с последующим занятием места в пешем боевом порядке. Произошло это 19 апреля 531 года в разгар Ирано-византийской войны 527–532 годов, когда при Каллиниках византийская армия противостояла армии персов.

В процессе сражения конная дружина прославленного византийского полководца Велизария отступая совершила тактический маневр, перейдя на левый фланг своих сил. Как только конница Велизария прибыла на указанный фланг, где стояли пехотинцы Петра, константинопольский полководец спешился сам и приказал спешиться своим всадникам, после чего они заняли свои места в пешем строю новоримской пехоты. С приходом пополнения византийцы спешно перестроились так, чтобы их спины оказались прикрыты руслом Евфрата, избегая таким образом возможности окружения. Теперь персы могли атаковать плотный строй византийской пехоты только с невыгодного направления – во фронт, а сами новые римляне могли покинуть поле боя на своих ногах только после того, как персы будут вынуждены отказаться от своих намерений и уступят поле боя.

К этому моменту сражения уже все силы персов были сосредоточенны на пехоте Петра, солдаты которого сохраняли свой боевой порядок в строю. Силы были неравны, и персы вели сражение, но поступок константинопольского полководца Велизария значительно увеличил силу сопротивления византийцев, тем более что расположение боевого порядка новых римлян на поле боя относительно рельефа местности не давало им какой-либо возможности выйти из-под удара противника. Не имея возможности ретироваться, солдаты оставшейся части византийского войска, плотно сомкнув свои ряды, самоотверженно оборонялись на ограниченном пространстве, отражая нападки отрядов персов до самого позднего вечера того дня.

Храбрость и стойкость византийских воинов в тот день была оценена крылатой богиней победы Викторией, которая вознаградила ратоборцев за их ратные труды и подвиги.

С наступлением темноты воины Сасанидского Ирана, не добившись желаемого для себя результата, прекратили боевые действия и отошли на ночлег в свой полевой лагерь, оставляя непокоренного противника на поле боя без внимания.

Персидский полководец Азарет почему-то посчитал, что партия была завершена. И несмотря на то, что в их корзинах еще оставалось достаточное количество стрел, а византийцы сохраняли свои боевые порядки, персидские воины были опрометчиво отведены на отдых в свой полевой лагерь, оставляя непобежденного противника на поле боя, не позаботившись даже о его временном кордонировании и визуальном сторожевом контроле, чтобы не допустить организованного отступления византийцев.

Азарет упустил хорошую возможность организовать засаду и атаковать Велизария в момент отступления войска последнего, когда боевые порядки византийцев были бы максимально дезорганизованы и уязвимы. Если бы Азарет решился на продолжение сражения у Киллиника в другом формате, то он мог бы прославиться в истории противостоянии Константинополя и Ктесифона и получить свою порцию законного триумфа за кампанию. Но он поступил так, как поступил и за это получил свою законную порцию «славы», вернувшись к своему царю с корзинами нерастраченных персидских стрел.

В свою очередь византийцы, воспользовавшись малодушием персов и убедившись в безопасности для себя в районе боевых действий, успешно переправились на другой берег реки, после чего уцелевшая часть новоримских воинов беспрепятственно укрылась за стенами Киллиника.

Таким образом Велизарий тактическим маневром своей конницы и последующими за ним сменой и перестроением ее боевого порядка во время сражения не только сохранил жизни своей кавалерии и пехоты Петра, но и сохранил свое лицо как полководец Константинополя и стратег Востока, не допустив полного разгрома своих сил и заставив своего противника, понесшего потери критического уровня, для возможности дальнейшего проведения крупной рейдовой операции отказаться от своих намерений и отступить в границы Персии.

Более того, результат этого сражения вместе с общим итогом бесславной кампании весны 531 года для вернувшегося в Ктесифон персидского полководца Азарета оказался слишком постыдным. Шахиншах Кавад I поставил эту победу в разряд позорнейших, а своего полководца Азарета, которому была доверена данная миссия, стал почитать одним из наименее достойных.

Таковы были самые яркие и единичные случаи в мировой истории войн, когда кавалерия, исполнив тактический маневр, спешивалась и принимала бой в пешем порядке, разворачивая ход сражения в свою пользу.

Но еще долго пример спешивания кавалерии будет считаться унизительным и постыдным действом для элитного верхового воина.

В феодальный период истории за всадниками еще больше закрепился элитарный статус, что, собственно говоря, и не позволило развиться военной мысли о формировании летучей пехоты, тормозя процесс эволюции военного искусства.

Вглядываясь в будущее военного искусства с отметки VI века нашей эры, когда на страницах его истории были отмечены признаки осмысленного перехода кавалерии к действиям в пешем порядке, становится очевидным, что как минимум до середины XVI века заковывающие себя в дорогое латное облачение всадники – рыцари крайне редко будут спускаться с седла на землю для ведения рукопашного боя не только ввиду своих мировоззренческих понятий, но и из-за своих доспехов и копий, которые со временем все больше делали из всадников неповоротливых операторов своих коней, не способных эффективно сражаться не только в пешем порядке, но и вдолгую в седле.

Следует особо подчеркнуть, что данные выводы касаются лишь европейского ареола эволюции военной мысли, где кавалерия развивалась по самому примитивному пути своего развития, полагаясь лишь на удельную мощь всадника-рыцаря, а не на функциональное разделение кавалерии на ее легкую и тяжелую части вместе с широким спектром маневра и тактических комбинаций применения кавалерии как в операционной зоне, так и на поле боя – оперативном и тактическом уровнях.

Не стоит упускать из виду развитие военной мысли проходивший на просторах Великой степи и в географической полосе встречи оседлого населения европейского континента и его кочевой части. Кочевая культура организации и применения кавалерии в военных кампаниях в разы превосходила западноевропейскую, что, собственно, и было доказано во время великих монгольских завоеваний и крестовых походов европейских рыцарей на Русь в первой половине XIII века. Однако горькие поражения западноевропейских войск так и не послужили для их военной школы поводом к началу переосмысления военной мысли. Наверное, сказалась та ограниченность воздействия внешней военной силы на феодальную Европу – разовость военной акции монголов и последующий полный уход кочевой военной силы в свою традиционную среду обитания, которая была достаточно удалена от территории западной Европы.

А вот процесс исторического «воспитания» европейских рыцарей-феодалов начнется, как мы уже знаем, лишь в самом начале XIV века, когда горькие военные поражения в рамках внутри европейских противостояний будут заставлять спесивую средневековую элиту эволюционировать природно в сторону универсальности, а усовершенствование огнестрельного оружия значительно ускорит этот процесс.

Развитие огнестрельного оружия как эффективного индивидуального средства дистанционного поражения живой силы противника подтолкнуло к смене настроений в конном воинстве с последующим появлением и закреплением в регулярной армии всадников, заточенных на ведение боевых действий как верхом на лошади, так и в пешем строю.

Так, в ходе Итальянской войны 1551–1559 годов во французской армии маршала Биссака официально появилась конная пехота (конные стрелки), которая получила свое название от названия короткого мушкета Dragon (дракон), стоявшего у них на вооружении. Далее происходил процесс интенсивного развития данного рода кавалерии, и уже на стыке XVII–XVIII веков драгуны составляли большую часть кавалерии в таких европейских странах, как Франция, Австрия, Англия и Пруссия.

Помимо появления летучей пехоты в регулярных армиях, развитие конных стрелков происходило в иррегулярной среде независимых и полунезависимых вооруженных формирований.

Как уже упоминалось выше, отдельно от западноевропейской военной школы эволюция военной мысли происходила в зонах влияния кочевой военной культуры.

На стыке зон обитания оседлого народа Руси и кочевых племен Великой Степи с распадом Золотой Орды зародилось новое войско-народ, более известное под названием казаки, которое в дальнейшем на приграничных территориях Руси преобразуется в полноценный субэтнос православных воинов. Именно иррегулярная военная школа казачества, впитав в себя все самое лучшее из военного искусства славян и тюрок-кочевников, воспитает вольное воинство, которое на протяжении веков станет эталоном иррегулярности в организации и применении военной силы, всадники которой легко переходили в пешие порядки и обратно в зависимости от требований сложившейся обстановки на поле боя.

На протяжении всего своего существования казачья иррегулярная сила не только несла службу в приграничье, но и дополняла действия частей регулярной армии во время официальных военных кампаний. Не стоит также забывать о казаках-землепроходцах, которые благодаря своей пассионарности не только открывали новые земли, но и своим присутствием утверждали власть православного царя на открытых новых землях для последующего их освоения.

Следующим толчком для развития тактики действий летучей пехоты стало англо-бурское противостояние, выразившееся в цепочке двух последовательных войн (1880–1881 годы, 1899–1902 годы). В этом военном состязании иррегулярная сила европейских переселенцев в Африке, являвшаяся по сути таким же войском-народом, как и казаки, противостояла английским колонизационным войскам регулярного порядка. Несмотря на то, что в итоге буры по определенным причинам, которые совсем не имели отношения к превосходству военного искусства англичан, покорились силе британской короны, европейские колонисты на практике доказали эффективность и преимущество высокомобильной пехоты с высоким уровнем индивидуальных военных навыков и мотивации заключенных в оболочку иррегулярной формы вооруженной борьбы над военной регулярностью великой империи.

Однако после небольшого исторического забегания вперед с целью приоткрыть обозначившуюся тему эволюции теории и практики применения кавалерии вернемся к ранним славянам.

Помимо наличия у ранних славян мобильной пехоты и достаточной степени выносливости и выучки рядового воина, отмечается их умение в использовании мобильных полевых фортификационных сооружений, складывающихся из обозных повозок, которые быстро разворачивались и снимались с места по необходимости. Данная система обозных фортификационных сооружений способствовала быстрому маневру древнеславянского войска и смене тактического рисунка на поле боя, то есть вписывалась в выработанную концепцию организации и применения военной силы.

В условиях показавшей себя эффективной формы вооруженной борьбы, применяемой славянами в своих военных кампаниях наряду с превосходной степенью мотивации славянских воинов, преимущество византийских легионов в количестве и качестве вооружения ничем не могло помочь легионерам против военного искусства и уровня пассионарности древних славян в условиях ограниченной и необъявленной войны.

Военная выучка и дисциплина позволили более слабой стороне побеждать военно-политического гегемона, имеющего тотальное превосходство в экономическом и военном потенциалах, используя нестандартные для сформированного военного классицизма стратегию и тактику в рамках асимметричного военного отклика.

Использование армии с мощным военным потенциалом в конвенциональной манере совсем не гарантирует ей успеха в противоборстве с войском с заведомо меньшей военной мощью, но находящегося вне рамок общепринятой системы военных стандартов в границах определенного исторического момента.

Византийские же войска на практике демонстрировали свое военное искусство в соответствии с вековыми академическими нормами военной школы Римской империи времен поздней античности и уповали на мощь и величие сложившейся военно-политической системы империи, не придавая должного внимания тем угрозам, которые таили в себе малые войны.

В середине VI века военно-политическая система Восточной Римской империи уже вобрала в себя и развила всю полноту форм и методов ведения боевых действий, актуальных для того исторического периода. Сформированная в Византийской империи военная школа позволила новоримским полководцам провести целый ряд успешных крупных военных кампаний, благодаря чему ставки императора Юстиниана I сыграли в инициированной им же Большой игре, а новоримская империя с центром в Константинополе восстановила могущество, соответствующее Древнему Риму. Но блестящие победы Константинополя в большом совсем не гарантировали ему блестящих побед в том малом, которое параллельно преследовало византийцев во время их великих свершений. Борьба с восстаниями, бунтами и набегами варварских племен в приграничье Византии давалась новым римлянам ценой внушительных репутационных и ресурсных потерь, благодаря которым василевс добивался по большей части временного усмирения локального кризиса, но никак не полной победы над природой кризисного явления.

В общем, Восточно-Римская империя периода правления императора Юстиниана I сконцентрировала в своей военной школе большой опыт организации и применения военной силы, полученный на различных театрах военных действий и в разное время. Именно в больших и малых военных кампаниях первой половины VI века византийцы нащупывали наиболее эффективные стратегию и тактику ведения войн и боевых действий регулярного и иррегулярного порядка, которые успешно материализовывались в блестящие военные победы, что дало импульс к глубокому познанию и фиксированию военного искусства византийскими историками.

Во второй половине VI и начале VII веков в Византии были написаны три обширных трактата, посвященных истории военного искусства Восточно-Римской империи в VI веке через описание войн с готами, гуннами, вандалами, франками, персами и славянами, где параллельно уделялось пристальное внимание военным школам данных народов.

Именно трудам Прокопия Кесарийского, Агафия Миринейского и автора, известного под именем Псевдо-Маврикий, суждено было стать бесценными кладезями военно-исторических знаний, которые в полной мере описали военное искусство той эпохи с отображением всей полноты форм и методов ведения войны, используемых армиями различных племенных союзов эпохи Великого переселения народов. Именно эти знания оказывали, оказывают и будут продолжать оказывать свое влияние на познание военной науки военными командирами и начальниками разных уровней военной иерархии.

В этих хрониках заложена мысль о том, что любой стандарт в теории и практике военного искусства – это всего лишь один из вариантов развития событий, а не панацея на любой случай развития событий. Лимитизация военной школы в практике ее применения на поле боя посредством «авторитетного мнения», скорее, позволит победить на поле боя свежести военной мысли и импровизации независимого и образованного командира противной стороны конфликта, чем обеспечит безоговорочную победу конвенциональных сил, возглавляемых военным невеждой, опирающимся на принятые стандарты и шаблоны, независимо от складывающейся обстановки.

Фламандцы (золотые шпоры и годендаги)

Но вернемся в западную Европу XIV века к теме битвы «Золотых шпор», произошедшей в 1302 году во Фландрии.

Более высокий уровень подготовки военных лидеров Фландрии, чем у феодальной военной машины, свежесть военной мысли, ее соответствие вызовам и возможностям собственных войск позволило им выработать эффективную стратегию и тактику против войска рыцарей Франции, которая выражалась в линейности с тактической глубиной построения народной пехоты против строя конных рыцарей в действиях от обороны.

На фоне высокой степени пассионарности народа Фландрии передовая военная школа военачальников была успешно интегрирована в войско и воплощена в практику действий на поле боя, что и позволило пехотному строю одержать военную победу в оборонительном бою.

Возродив военную организацию и тактику времен античности, полководцы фламандского войска построили классическую греческую фалангу, ощетинившуюся длинными пиками. При этом были учтены все слабые места в таком тактическом построении, тыл и фланги были надежно прикрыты непроходимыми для латных всадников естественными преградами, что исключало возможность нарушить строй фаланги при помощи обходных маневров, после чего фаланга утрачивала свою боевую устойчивость. Ручей по фронту не позволил войску рыцарей нанести молниеносный удар стройным боевым порядком. Более того, линия фаланги была приведена в движение в самый неподходящий момент сражения для атакующей стороны, когда боевой порядок рыцарей был нарушен во время переправы через ручей. Таким образом фламандская фаланга, ровно, как и греческие фаланги в древности, обескуражила своего противника мощной энергией сомкнутого пехотного строя.

Глубина обороны и выделенный резерв позволили фламандцам, вооруженным простым и эффективным оружием для борьбы с закованными в железо рыцарями, успешно парировать прорыв французского войска в центре фаланги и нанести поражение рыцарям в завязавшейся рукопашной схватке, после чего французские рыцари были обращены в бегство со всеми вытекающими для них последствиями.

Особо бросается в глаза различие в классе вооружения противоборствующих сторон в сражении при Куртрэ.

Войско французского короля, основную часть которого составляли конные рыцари, имело гораздо большую номинальную стоимость, чем войско Фландрии. Каждый рыцарь был закован в железные латы, имел как минимум щит, массивные меч и копье. Под седлом у рыцаря был дорогой конь с соответствующей его статусу сбруей с панцирной защитой. Все вооружение рыцаря, его средства защиты, оружие и сбруя коня нередко имели элементы дорогого ювелирного декора. Для обеспечения такого воина требовался небольшой обоз со штатом помощников – оруженосцев, которые должны были обслуживать подобную тактическую единицу. Помимо всего прочего, каждый рыцарь представлял собой статусную персону, то есть элиту аристократического общества при королевской власти, что и обуславливало его дороговизну.

Относительная дешевизна и эффективность фламандской пехоты были обеспеченны тем оружием, которым была вооружена народная армия Фландрии. Для борьбы против дорогой панцирной кавалерии в войске фламандцев были созданы отряды стрелков и собственно пеших воинов – пехотинцев, которые и составили основную силу войска.

На вооружении фламандских стрелков находились стандартные на то время образцы оружия, такие как луки и арбалеты. А вот пехотному строю для противостояния удару тяжелой панцирной кавалерии нужен был такой образец оружия, который, помимо его эффективности в бою, был бы еще достаточно простой и дешевый в изготовлении, чтобы в короткие сроки возможно было быстро вооружить народную армию.

Таким оружием для строя пикинеров стали длинные пики с крюками как основное оружие пехотной фаланги для первичной встречи атаки рыцарей, а также годендаги и палицы, которые являлись вспомогательным – оружием второй линии фаланги. Именно этим оружием было вооружено большое количество пеших воинов для ближнего боя с тяжелой конницей французских рыцарей, после того как атака рыцарей была встречена линией пикинеров.

Годендаг представлял собой массивную дубину ударно-колющего действия длиной более 1,5 метров, на конце которой находился мощный железный шип. Таким оружием было удобно встречать конного рыцаря в ближнем бою, массивностью которого легко было выбить рыцаря из седла или оглушить его, а мощный железный шип легко пробивал железные латы, проникая в тело рыцаря. Оружие фламандских пехотинцев второй линии как нельзя лучше соответствовало выбранной оборонительной тактике народного войска для борьбы пешего строя против тяжелой кавалерии.

Фламандский годендаг явился символом народной силы в борьбе за свою независимость и стал олицетворением так называемой «народной дубины», которая сокрушила рыцарское войско французского короля Филиппа IV.