Тени над Курфюрстендаммом. Книги 1, 2, 3

Erich Erlenbach

Тени над Курфюрстендаммом. Книги 1, 2, 3

«Тени, которые ты никогда не увидишь в обыденной своей жизни,

рождаются за толстыми бархатными шторами Берлинских улиц,

а фасады города продолжают блестеть хромом и неоновыми вывесками,

отсвечивая в окнах бургеров.»

– Эрих Эрленбах

Книга 1. Тени над Курфюрстендаммом

Краткое вступление для читателя

Здравствуй, уважаемый читатель.

Для понимания, что это за книга, расскажу тебе очень кратко о сути.

Западный Берлин 1985–1989 гг. – это сама плоть шпионского жанра: город, разрезанный Стеной (в прямом и переносном смыслах), сигаретный дым в кафе Курфюрстендамм, шорох кассетных диктофонов, запах мокрого асфальта и шелест досье на тонкой бумаге.

Сдержанная драма, моральная неоднозначность, тишина коридоров разведслужб, где каждое слово – оружие.

По ходу ты узнаешь, что такое «Террариум».

Да, действительно, а что же такое «Террариум»?

1. В буквальном смысле – операция спецслужб

«Террариум» – это условное кодовое название проекта западных разведок (США, ФРГ, Великобритании и Франции), которое было направлено на создание системы долгосрочного наблюдения и скрытого влияния на офицеров, прапорщиков, вольнонаемного персонала, инженеров и аналитиков ГСВГ – ЗГВ (Группы советских войск в Германии – Западной Группы Войск).

Проект начинался с классической агентурной работы:

– вербовка через компромат, деньги, психологические слабости;

– использование двойных связей (романов, «случайных знакомств»);

– внедрение в гуманитарные и технические круги советских специалистов.

Но с конца 1980-х «Террариум» стал шире – он превратился в эксперимент по социальному моделированию: создать «среду», где каждый объект наблюдения ведёт себя предсказуемо, как насекомое в стеклянной колбе.

2. В философском и психологическом смысле

«Террариум» – это метафора общества, где контроль стал естественным состоянием.

Где каждый шаг человека фиксируется, анализируется и используется против него.

В «Тенях над Курфюрстендаммом» герои ещё верят, что они свободны, но постепенно понимают, что живут внутри системы, которая их изучает, кормит иллюзиями и наблюдает.

«Мы все в стеклянной коробке. Только стекло стало цифровым».

3. В технологическом и символическом смысле

Постепенно, ко времени второй и третьей книг («Берлинская сеть» и «Террариум») это слово становится названием саморазвивающейся системы наблюдения, в которой человеческий фактор почти исключён.

«Террариум» теперь – гибридная сеть ИИ и старой агентуры, которая:

моделирует поведение людей в цифровом пространстве;

управляет утечками информации;

манипулирует общественным мнением через персонализированные “случайные” события.

Идея в том, что всё человечество становится объектом наблюдения – “питомцами” внутри стеклянного цифрового сада.

4. В поэтическом и философском контексте

Для автора (и для читателя) «Террариум» – это аллегория нашего времени. Мир, где даже личная боль, любовь или предательство становятся данными, которые кто-то анализирует.

Финал трилогии подводит к фразе:

«Террариум сменил облик. Мы просто не заметили, когда стали его частью.»

Это означает: проект завершён успешно – не потому, что он победил, а потому что мир сам стал «Террариумом».

СОСТАВ ТРИЛОГИИ

«Тени над Курфюрстендаммом»

Книга 1 – ТЕНИ НАД КУРФЮРСТЕНДАММОМ

Берлин, 1985–1989.

Атмосфера позднего холодного мира.

Шпионаж, одиночество, доверие на грани предательства, встречи в полутёмных кафе, холод и музыка Западного Берлина.

Книга 2 – БЕРЛИНСКАЯ СЕТЬ

1990-е – 2000-е.

Новая геополитика. Агентурные связи старого мира прорастают в новый – через банки, дипломатию, технологии.

Вербовки, тайные встречи, моральные компромиссы и поиски смысла среди цифровых следов.

Книга 3 – «Террариум»

2020-е.

Цифровая эпоха: искусственный интеллект, аналитические центры, кибернаблюдение.

Контроль как форма зависимости, память как ловушка.

Включает ключевую главу: «Операция «Террариум-Контр», а также финальный эпилог – «О природе наблюдения«.

Главный герой: Мартин Крамер – немец, сорокалетний агент Федеральной разведывательной службы (BND).

Служил в контрразведке, в прошлом – аналитик в Гамбурге, переведён в Берлин для работы по Востоку.

Человек, уставший от цинизма системы, но всё ещё верящий, что истина существует – хотя бы в людях.

Особенности:

Тихий, наблюдательный, предпочитает слушать.

Курит «Roth-Händle», записывает мысли на старой машинке Olympia.

Играет на фортепиано в одиночку по ночам.

Его прошлое связано с женщиной из Восточного Берлина – об этом он не говорит.

Женщины в его жизни

Эльке Брандт – секретарь в Министерстве внутренних дел Западного Берлина. Через неё Мартин получает доступ к документам. Между ними растёт доверие, переходящее в тёплую привязанность.

Ингрид Мюллер – сотрудница американской военной миссии. Она подозревает, что Крамер ведёт двойную игру. Их отношения – смесь опасного флирта и взаимного шантажа.

Анна Вальтер – певица в кабаре «Luna Bar», подрабатывает информатором. Через неё Крамер выходит на сеть агентов Востока. Она знает больше, чем говорит, и, возможно, не на той стороне.

Завязка (1985)

Берлин в снегу. На вокзале Зоологического сада находят тело неизвестного мужчины.

В кармане – кассета с записями радиоперехватов.

Крамера вызывают в управление: его старый источник исчез, но на записи – его голос.

Крамер должен выяснить, кто стоит за этим, и почему теперь под ударом – он сам.

Символика и стиль

Берлинская стена – метафора внутренней раздвоенности героя: между долгом и чувством, между ложью и правдой.

Кассета с записью – символ памяти, которая искажает реальность, как магнитное поле.

Музыка – язык истины, которой не нужны документы.

Вода (Шпрее, дождь, снег) – мотив очищения и забвения.

Стиль романа – холодно-лирический, сдержанный, аналитический, но временами поэтичный.

Язык ближе к внутреннему монологу, где каждое наблюдение – не просто факт, а психологический штрих.

Музыка, сигаретный дым, запах пыли архивов и тихая боль одиночества создают плотную атмосферу эпохи.

Эрих Эрленбах – Erich Erlenbach

Baden-Württemberg

–2025-

И так, …

Глава 1. Станция «Зоологический сад»

Снег в тот вечер в Берлине был не белым и не радостным. Это был серый, водянистый снег, который оседал на шинелях и мокрых крышах автомобилей, превращаясь в мгновенное забвение. Он делал город тише, приглушал гул трамваев на Курфюрстендамме, оставляя лишь шипение ветра и отдаленный рокот дизельных поездов.

Мартин Крамер стоял на платформе станции «Зоологический сад». Время: 23:17. Он не ждал поезда. Он ждал ошибки. Его длинное пальто, цвета мокрого асфальта, было почти невидимым на фоне серого бетона. Сорокалетний агент BND, переведенный из Гамбурга для «работы по Востоку», он нес в себе усталость, которой не было в его досье. Глаза, всегда чуть прищуренные от сигаретного дыма и привычки к наблюдению, скользили по лицам: студентов, офицеров в штатском, ночных рабочих. Все они были частью Берлина – города, разрезанного на две части и сшитого нервными швами спецслужб.

Крамер вынул из кармана пачку «Roth-Händle» – без фильтра, крепких, как его вера в то, что даже в этой работе может существовать честность. Он поднес сигарету к губам, прикурил. Дым, едкий и сухой, смешался с влажным воздухом станции.

В его работе не было героизма, только рутина: наблюдение, доклады, ложь. Изо дня в день. Крамер чувствовал себя живым, хорошо отлаженным механизмом, который ждал, когда его наконец-то выключат. Единственный его побег – старое пианино «Bechstein» в квартире в Шарлоттенбурге, где он по ночам играл Дебюсси, пытаясь найти в музыке точный, неискаженный сигнал.

Его взгляд, всегда ищущий паттерны, зацепился за то, что выходило за рамки нормы. На краю платформы, почти у самой бетонной кромки, где оседала черная слякоть, лежало тело. Мужчина. Не бомж. Хороший, хотя и поношенный плащ, кожаные перчатки. Крамер двигался медленно, как в замедленной съемке. Ему не нужно было подходить ближе, чтобы понять: тело мертво. Снег уже начал покрывать его лицо.

Мартин осмотрелся. На платформе, кроме него, двое влюбленных, уткнувшихся друг в друга, и полицейский, читающий газету в будке. Никто не видел, не хотел видеть. Западный Берлин был городом одиночества, где бездействие часто приравнивалось к безопасности.

Он присел на корточки, его пальцы в перчатках коснулись холодной кожи. Признаков борьбы не было, лишь легкий, почти незаметный порез на шее, аккуратный, как росчерк пера. Профессиональная работа. Он осторожно обшарил внутренние карманы. Деньги были на месте. Часы на руке. Никаких документов.

И тут, в кармане брюк, он нашел ее. Маленькую, старую кассету в поцарапанном пластиковом футляре. На наклейке, нацарапанное карандашом, одно слово: «Слушай».

Крамер поднялся, держа кассету в руке. Это было слишком театрально. Как сигнал. Как приглашение в игру, в которую он не просил играть.

Он отошел в темный угол, подальше от света, где гул проходящего поезда заглушал все остальные звуки. Он вытащил из внутреннего кармана плаща свой рабочий инструмент – портативный диктофон Uher. Вставил кассету, нажал «Плей».

Сначала – только шипение магнитной ленты, фоновый шум, похожий на бессонницу. Затем, тихий, обработанный голос, словно он говорил из-под воды. Голос произносил набор бессмысленных фраз, которые, однако, были слишком знакомы.

«Луна заходит. Сорок третий градус. Якорь сброшен. Повторите.»

Это был шифр, устаревший, времен 60-х годов. Кодовые слова. Но дело было не в словах. Крамер прижал диктофон к уху, отфильтровывая шум ветра.

Это был его голос. Или, что еще хуже, голос, который создали, чтобы он звучал, как его. Тот же тембр, та же пауза перед словом «Якорь», которую он делал, когда нервничал.

Мартин Крамер ощутил, как холод проникает под его толстое пальто. Это не была случайность. Это не была провокация из Востока. Это был удар изнутри. Кто-то из BND, кто-то из своих, использовал его для финальной подставы. Его, Мартина Крамера, ветерана, аналитика, который всю жизнь верил, что хотя бы документы, которые он подписывает, не лгут.

Он выключил диктофон. Труп на платформе, кассета с его голосом. «Слушай».

Внутри не было страха, только тяжесть. Это было чувство человека, который всю жизнь стоял на страже, а теперь понял, что стена, которую он охранял, рухнула не от пушек, а от внутренней коррозии.

Крамер выбросил окурок «Roth-Händle» на мокрый бетон. Он глубоко вдохнул, и его внимание вернулось к городу. Он оставил труп полиции, не позволив себе роскоши эмоций.

Ему нужно было найти того, кто говорил этим голосом десять лет назад. Того, кто научил его всем приемам контрразведки. Эриха Ланга, его наставника, который давно числился в графе «погибшие при исполнении».

Мартин Крамер покинул станцию, ступая по мокрому асфальту Курфюрстендамма. Каждый его шаг был тихим, но в нем уже звучала иная решимость. Игра началась. И первым делом он отправится в место, где правда прячется за дымом и музыкой – в «Luna Bar».

Глава 2. «Луна Бар» и Анна Вальтер

I. Путь в золото

Он шел, а мокрый снег на тротуарах Курфюрстендамма превращался в жидкое, черное зеркало, в котором отражались неоновые вывески и тревога эпохи. Это был Западный Берлин 1985 года, город, который вел себя как человек в постоянной лихорадке: слишком много света, слишком много шума, чтобы заглушить тишину Стены. Кассета в кармане плаща казалась не пластиком, а куском льда.

Смерть на станции «Зоологический сад» была чиста и профессиональна, как хорошо заточенная бритва. Но голос на пленке – голос Эриха Ланга, его старого наставника, произносящий его, Крамера, кодовые фразы – это было уже личное оскорбление. Это был вызов, брошенный в его единственную оставшуюся веру: веру в то, что его прошлое надежно погребено.

Крамер свернул на узкую, грязноватую улочку, где над дверью трепетала вывеска «LUNA BAR». Свет здесь был старым и желтым, будто фильтр, наложенный на реальность. Здесь, вдали от блеска витрин, собирались те, кто хотел быть незаметным: журналисты, ищущие правду, которую нельзя печатать, офицеры союзнических миссий, ищущие забвение, и, конечно, люди, подобные Крамеру, которые знали, что самая ценная информация всегда скрывается в местах, пахнущих виски и парфюмом, а не в кабинетах.

Он остановился у входа. Холодный, влажный воздух снаружи боролся с густым, теплым запахом внутри – смесью табака, старого дерева и духов «Shalimar». Этот запах был для Крамера запахом Берлина, запахом тайны.

II. Атмосфера и Лейтмотив

Внутри царил полумрак. Свет, струившийся из-под настольных ламп с бахромой, оставлял на лицах резкие тени, делая всех на мгновение либо хищниками, либо жертвами. Стены были обиты выцветшим красным бархатом, а воздух был настолько густ от дыма, что казался осязаемым. Здесь время текло иначе: медленно, размеренно, подчиняясь только музыке.

Мартин прошел к бару. Бармен, пожилой мужчина с лицом, похожим на пергамент, кивнул ему, не спрашивая. Крамер был здесь завсегдатаем, он был частью декораций. – Виски. Двойной. Без льда, – сказал Крамер. Он сел на высокий стул, опершись локтем о холодный мрамор стойки. Отсюда ему был виден весь зал и, главное, небольшая сцена.

На сцене стоял рояль. За ним сидела Анна Вальтер.

Ей было около тридцати пяти. У нее было лицо, которое, казалось, видело слишком много европейских войн и слишком много разбитых сердец. Она была одета просто, в черное платье, и ее единственным украшением был голос. Он был низкий, с небольшой хрипотцой, и она использовала его, как снайпер – тихо, точно, без промаха.

В этот момент она пела песню Эдит Пиаф – старый, избитый шансон о любви и потере, но в ее исполнении он звучал как шифр. Это был не просто вокал, это был эмоциональный анализ, который мог прочесть только тот, кто сам что-то потерял.

Крамер закрыл глаза. Он всегда приходил сюда, когда ему нужно было «очистить канал». Музыка Анны была единственным честным сигналом в этом городе, где даже тишина была ложью. Ее голос, полный тоски и знания, напоминал ему о той женщине из Восточного Берлина, которую он не смог спасти. В нем была та же безнадежная нежность.

Он дождался, пока песня закончится. Аплодисменты были сдержанными, уважительными. Анна кивнула, взяла паузу, которую заполнил только дым и звон бокалов, и соскользнула с табурета. Она направилась прямо к Крамеру.

III. Диалог Подводного Течения

Она присела рядом, заказывая себе содовую. Ее глаза, темные и глубокие, встретились с его взглядом. В них не было удивления, только усталое взаимопонимание.

– Вы сегодня поздно, Мартин, – ее голос был таким же тихим, как и на сцене, но беззащитным. – Я задержался на вокзале, – ответил он. Он не лгал. Просто выбрал ту часть правды, которую она могла понять без слов. – Вокзалы – не место для вас, – Анна сделала глоток. – Вы человек, который ищет завершения. А вокзалы – это про начало и прощание. – Я искал там тишину, – Крамер взял свой виски. Жидкость была янтарной, теплой, в ней можно было утонуть. – Но нашел только голос.

Анна наклонилась ближе. Ее жест был едва заметен, но в нем читалось предупреждение. – Голоса, Мартин, могут быть записаны. Они могут быть подделаны. Главное, кто их слушает. – А вы? Вы слышали этот голос раньше?

Она провела пальцем по влажному краю стакана. – Я слышу много голосов. Мой бизнес – слушать. Но в последнее время я слышу одни и те же ноты. Повторение. Будто кто-то использует старую мелодию для нового, очень плохого танца. Она сделала паузу, ее взгляд просканировал зал, задержавшись на столике, где сидели двое мужчин в дорогих, но скучных костюмах. Мужчины, которые слишком много пьют и слишком мало говорят.

– Ваш друг Эрих Ланг, – прошептала она, не глядя на него. – Он любил мои старые, немецкие песни. Но всегда говорил, что они слишком громкие для Берлина. Сердце Крамера пропустило удар, но на лице не дрогнул ни один мускул. Ланг. Она знала. Значит, Ланг выходил на нее.

– Ланг давно мертв. – В этом городе никто не мертв, Мартин. Просто некоторые меняют декорации. Или голос.

Он вытащил пачку «Roth-Händle», предложил ей. Она отказалась, жестом показав, что не курит, когда пьет содовую. Он прикурил сам, жадно вдыхая едкий дым.

– Мне сказали, что его голос использовался в «культурных обменах Восток-Запад». Что вы знаете об этом? – Крамер намеренно использовал расплывчатую, бюрократическую формулировку.

Анна улыбнулась уголком рта, это была не улыбка, а гримаса разочарования. – Культурный обмен? Мартин, я пою для них. Для восточных офицеров, которые приходят сюда по аккредитации. Для тех, кто ищет тут забвение, как вы ищете правду. Культура – это всего лишь еще один черный ход. А ваши обмены… они используют то, что людям дорого. Песни, имена. И если ваше имя или голос стали частью обмена, значит, кто-то по ту сторону Стены решил, что это очень ценный товар.

Она поставила свой стакан на стойку.

– Ваш голос, Мартин, он очень чистый. А эта старая кассета – она звучит, как будто выдох. Как будто кто-то пытается выдохнуть вашу душу, чтобы заменить ее чужой.

IV. Эхо Стены

Крамер осознал, что Анна знает о кассете. Вероятно, Ланг оставил ей что-то, что вело к нему. Она была его единственной связью с тенью, с истиной, которую он не мог найти в холодных досье BND.

– Я хочу найти этот «обмен», – сказал он. – Где начинается эта «мелодия»?

Анна подперла подбородок рукой, ее взгляд вновь стал отстраненным. Она снова была певицей, а не информатором. – Мелодия начинается там, где кончаются документы, – она снова кивнула в сторону столика, где сидели двое. – На Фридрихштрассе. У них там есть клуб для наших людей. Для тех, кто любит искусство и тишину.

Она повернулась к нему, и впервые в ее глазах он увидел настоящий страх, а не усталость. – У вас есть доступ в Восточный Берлин? – У меня есть досье, – ответил Крамер. – Досье – это ложь, Мартин. А вам нужна человечность. Если вы пойдете туда, ищите не коды. Ищите человека, который использовал вашу тень. И помните, – она опустила голос до шепота, который мог услышать только он, – ваше имя. Оно теперь не ваше. Оно – товар.

В этот момент заиграла новая мелодия. Медленная, джазовая композиция. Анна встала. – Мой выход.

Она ушла, оставив Крамера в одиночестве, окруженного дымом и шепотом. Виски в стакане потеплел. Он достал кассету, которую нашел на станции, и в последний раз провел по ней пальцами. Голос Ланга – его голос. Фридрихштрассе. Восточный сектор. Место, которое он поклялся больше никогда не посещать из-за призрака женщины, которую он там оставил.

Он допил виски. Крамер знал, что, возвращаясь на Восток, он не просто пересекает границу. Он пересекает черту, за которой его жизнь и его долг перестанут существовать как две отдельные вещи. Его личная война началась не на платформе, а здесь, в «Luna Bar», под звуки грустной музыки, которая была слишком громкой для Берлина.

Он покинул кабаре, оставив в зале запах дыма и свое одиночество. Снаружи шел уже не снег, а холодный, моросящий дождь. Берлин плакал. И Крамер, застегивая пальто, ощутил, что впервые за долгое время его руки не дрожат. Он был готов к игре.

Глава 3. Кабинет Шрёдера и холодное досье

I. Бюрократический Рассвет

Рассвет в Берлине в ноябре 1985 года был похож на плохо проявленную фотографию: серое небо, серое здание штаб-квартиры БНД, серое настроение. Влага, оставшаяся после ночного дождя, замерзла, превратив город в царство хрупкого, но прочного льда. Это была идеальная метафора для его работы: видимая хрупкость, скрывающая стальную, опасную основу.

Мартин Крамер прибыл в офис за два часа до начала рабочего дня. Ему нужна была тишина для двух вещей: отполировать свою ложь и забрать то, что принадлежало ему.

Он сидел в своем крохотном, пропахшем табаком кабинете, который располагался в глубине западного крыла, предназначенного для «восточных» аналитиков, то есть для тех, кто работал в постоянном полумраке. Кассета лежала на его столе. Он слушал ее в наушниках трижды, прежде чем спрятать глубоко в сейф. Голос Ланга. Голос Крамера. «Якорь сброшен. Повторите.» Это был не просто шифр, это был его внутренний метроном, его молодость, которую теперь вырвали и использовали против него.

Он налил себе черный кофе из термоса. Горький, обжигающий. Как правда, которую он намеревался утаить.

Его досье, лежащее на коленях, было проработано идеально. Жертва на станции: бездомный, имя не установлено. Причина смерти: бытовая поножовщина, характерная для ночных вокзалов. Кассеты не было. Ланга не было. Только рутина. В этом и заключался его гений: подмена хаоса рутиной.

Он посмотрел в окно. За стеклом, в тусклом свете дня, бетонный пейзаж Западного Берлина – его тюрьма, его поле боя. Он ощущал себя винтиком в этой огромной, холодной машине, но теперь он, впервые за долгие годы, получил возможность крутиться в обратном направлении.

II. Архитектура Власти

Кабинет Директора Шрёдера находился на верхнем этаже, там, где солнце, если бы оно существовало, било бы прямо в окна. Это было пространство, предназначенное для демонстрации власти и порядка. Никакого бархата и дыма, как в «Luna Bar». Только сталь, ореховое дерево и идеальная чистота.

Шрёдер сидел за огромным столом, который служил непреодолимой границей. Ему было около пятидесяти, он был безупречно одет в серый костюм, а его серебристые волосы были аккуратно зачесаны. Он излучал уверенность, которая являлась продуктом многолетней работы в системе, где сомнение считалось предательством. Шрёдер не был плохим человеком, но он был идеальным бюрократом: он видел людей не как личности, а как набор данных и потенциальных угроз.

– Крамер, – Шрёдер не поднял глаз от бумаг. – Вы слишком рано. Это не по графику. – Прошу прощения, Директор. Я хотел лично доложить о происшествии на станции «Зоологический сад». – Ах, да. Уличная грязь. Мы получили отчет из полиции. Очередной несчастный. Чем он интересен нашей службе?

Крамер сел на предложенный стул. Он чувствовал себя студентом на экзамене. – Он был найден в непосредственной близости от объекта, который мы используем для встреч с источниками. Профессиональный разрез, Директор. Не «бытовуха». – Профессиональный разрез? – Шрёдер наконец оторвался от бумаг, и его взгляд, холодный и голубой, как зимнее небо, пронзил Крамера. – Вы хотите сказать, что Штази теперь использует наши платформы для устранения бездомных? Зачем? Чтобы испортить наш пейзаж?

III. Диалог Без Эмоций

Начался танец. Крамер знал, что Шрёдер уже принял решение о деле. Его задача была не изменить решение, а заставить его поверить, что Крамер принял его правила.

– Я не могу утверждать, что это Штази, Директор. Но это не местная полиция. У жертвы не было документов, но одежда, по покрою она не из наших магазинов. Скорее, Восточная марка.

– О, Восточная одежда. Это что, теперь достаточное основание для запуска операции «Кросс»? Мы занимаемся разведкой, Крамер, а не поиском пропавших швейных изделий ГДР.

Крамер сделал глубокий вдох. Время для первой тщательно подготовленной полуправды.

– Директор, я не прошу операцию. Я прошу дать мне доступ к архивам «Архитектора».

«Архитектор» – это было кодовое название для серии операций начала 70-х годов, когда Эрих Ланг был на пике своей карьеры. Это была самая грязная и эффективная работа БНД по внедрению ложных агентов.

Шрёдер откинулся на спинку стула. В его глазах впервые зажегся интерес, смешанный с подозрением.

– «Архитектор». Зачем?

– Лет десять назад, – Крамер говорил ровно, как будто цитировал устав, – Ланг использовал сеть мертвых ящиков в районе «Зоологического сада» для сброса ложной информации. Это было до того, как он ушел. Я полагаю, что этот убитый мог быть старым курьером, который пытался получить последний, застрявший в системе, пакет. Его устранили, потому что он получил неверные инструкции.

– И вы хотите прочесать десять лет мертвых документов, чтобы найти подтверждение своей гипотезы? – в голосе Шрёдера звучало пренебрежение.

– Я хочу закрыть старую брешь, пока она не стала свежей, – возразил Крамер. – Это всего несколько досье. Это моя зона ответственности.

Шрёдер внимательно посмотрел на него. Он искал трещину. И не находил. Крамер был безупречен. Усталый, но преданный.