Жанна Варенина

 И хотя у Жанны совершенно не было ощущения чего-то неправильного, что принесли ей отношения с новым приятелем мужа, но в голове у нее уже поселилась темная зона, куда мужу её доступа уже не было…

 ***

 Жанна мужа своего не то что любила. Она с ним дружила. Они делили множество интересов, он разделял и подключался к её, она любопытствовала его увлечениями, которых было масса. Генка брался за всё, что было ему интересно на данный момент. Он любил лепить, рисовать, строить, работать с деревом и металлом, любил музыку, историю, интересовался религией. По всем своим работам и подработкам он ездил с уже упомянутой небольшой Библией, с ней же он и посещал различные религиозные сообщества, которых в те времена развелось в стране как грибниц в осеннем лесу. Все протестантские собрания он уже перепосещал, но больше двух раз в одно место не ходил – всё ему было не то. У Жанны тоже после времен безверия и атеизма начался период духовного поиска, и они с Генкой вдвоем тоже вдоволь наобщались с разными представителями христианских (и не только) деноминаций. Долго к ним ходили иеговисты, с которыми Жанна и Гена спорили "по Библии", как те любили, ища в самой книге противоречия утверждениям идеологического центра Свидетелей. И находили огромное их количество, им было странно, что можно было так читать Библию, через одно место, что называется. Зато в это прочтение верил весь актовый зал участвующих в собраниях СИ домохозяек, меж рядов которого сновали редкие (по количеству и одаренности) братья-надзиратели. Как в школе, участники тянули руки, чтобы ответить на какой-нибудь вопрос домашнего задания, пропечатанный в ежемесячных брошюрках организации "Сторожевая башня", получали разрешение отвечать, вставали, отвечали тоже по прописанным там же ответам, получали пятерку (похвалу) от ведущего надзирателя, и довольные своими успехами, садились на место. Затем шло выступление: две пожилые домохозяйки, чья жизнь до посещения группы СИ была ограничена стоянием у плиты, походами в магазины и щелканьем семечек на лавочках у подъездов с такими же бессмысленными подружайками, а в рамках развлечений значились лишь сериалы, играли перед зрительным залом сценку о своём счастливом религиозном настоящем, которое перед ними, простыми русскими кухарками, открыло целый мир. Они ходят теперь по домам и носят Благую весть, говорят жаждущим об Иисусе и его новом правительстве, в которое они уже вошли, и потом им будет принадлежать вся земля, когда истребятся все нечестивые – люди, не входящие в их религиозную конфессию. И приглашают пребывающих в миру уйти в свидетельское духовное царство, поначалу хотя бы посетить имеющийся в районе проживания зал царства, это только пока он похож на обычное здание, на самом деле там собираются будущие сонаследники Христа… Какую только бредовину они там не прослушали… А когда весь зал встал и затянул нестройными голосами песнь под аккомпанемент немного расстроенного пианино:

 "Как курица цыплят своих

 Я вас хотел собрать под крыльями", – Жанна с Генкой еле сдерживались, чтобы не смеяться в голос. Жанна, как более смешливая, просто вылетала из "Зала Ц", чтобы отсмеяться в коридоре, а потом возвращалась и продолжала слушать этот детский хор с претензиями на христианство. "Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья"… В сущности, смысл похожий, конечно. Адаптировано для детсадовского возраста… Им не подошла эта адаптация. Оставив в этой группе своих друзей, семейную пару, они ушли дальше.

 ***

 Потом к ним ходили мормоны. Это из тех, что запомнились, одноразовых встреч на околорелигиознлй почве было множество, кого только не развелось на постперестроечной территории России, которая судорожно искала подходящую духовность, устав от нескольких поколений какого-то тотального безбожия. Мормоны, брат Смит и брат Уилсон, были до приторности вежливы, но столь же и навязчивы. Уже все беседы с обитателями Жанниной квартиры они провели, им попытались объяснить несостоятельность версии посещения Иисусом Христом Америки, да и прочих столь же натянутых версий, где заокеанская держава желает стать великой, перетянув на себя принадлежащие Иудее истоки христианства, уже были получены особо ценное издание: Книга Мормона или американская библия, но "братья" всё ходили и ходили, не понимая и не слыша просьб о прекращении посещений. Они давили на чувство долга, на будущий размер благодати, на помощь и взаимопонимание между членами общины, и что после такого количества отведенных для них часов, которые "братья" затратили на вербовку, гражане бывшей страны СССР просто обязаны стать членами американской религиозной ассоциации, но наши герои все же сумели из-под этого пресса выбраться. В последний приход они были одеты, и из коридора своей квартиры сообщили, что им нужно уехать по важному делу, что они сами решат теперь, когда им придти в драгоценную мормонскую общину, но братья стояли в дверях и продолжали вежливо нудеть о благодати, мормонском счастье и сплоченности, Гена вывел Жанну и они пошли на остановку, надеясь, что господа Смит и Уилсон отстанут по дороге, но те хвостом потащились и на остановку, не ведая приличий, и продолжая трендеть про свои блага цивилизованной религиозной системы. Так они и запомнились им: совсем не старый, но уже лысый маленький Смит с несоразмерно большой головой и выпученными глазами, и нескладный высокий горбящийся Уилсон, машушие им руками и улыбающиеся во все свои шестьдесят четыре зуба… Книгу Генка с Жанной почитали, посмеялись и оставили в библиотеке религиозных приколов. А братьев- мормонов с опаской ожидали снова обнаружить у собственных дверей, но они больше не приходили. Осознали, видимо, бесплодность обработки подобных несерьезных людей, в которых сколько не вкладывай заботы и христианского внимания, всё не в корм…

 ***

 Эти духовные поиски и совместные религиозные встречи и диспуты, где они занимали общую позицию по отношению к любому оппоненту, сплотили их. Им обоим было это всё интересно и в целом познавательно. Генка с гордостью записал в свои заслуги "приведение жены к Богу", Которого в эту неверующую семью привез именно он.

 Генка ещё нравился Жанне тем, что брался за любое дело, не боялся никакой работы по дому, хотя эта работа порой требовала услуг специалиста. Генка мастерил из ерунды стильную вещь, к примеру, из деревянного каркаса старого советского огромного телевизора, который давно сломался, и взамен него они смотрели какую-то черно-белую древность, не имея средств купить новый нормальный, потому что более менее приличный телек был отдан сыну под его игрушки, сделал прекрасный столик на колесиках, с красивой пластиковой столешницей, оббитой пластиковыми же уголками, двумя полками внутри, которые он обклеил пленкой под дерево и оснастил вполне удобными роликами. Видящий его не сразу смог бы сказать, из чего это сделано, столик выглядел прилично и частично даже фирменно. Вот таких поделок из предметов-на-выкид и палок, купленных на барахолке за бесценок, у Жанны в квартире было немало. А еще Генка сделал почти целиком макет корабля, из подручных материалов, он был размером в полметра, и там все было как настоящее, даже пушки он отливал из свинца, сделав для него гипсовую форму, и каждую пушечку пристраивал на фанерный брусочек специальной формы, а затем расставлял по палубе или заводил в трюм, приклеивая их у бойниц. Занимался этим он до того, как его устроили на работу, и успел сделать уже многое, а потом только доделывал по желанию и возможности. Застрял он на пеликане, который по задумке должен был смотреть вперед с носа макета, сам лепить фигурку побоялся, доверил это жене, та слепила ему что-то, больше похожее на крокодила, после чего с подобными просьбами к данной нехудожественной натуре он не обращался.

 ***

 В кино они сходили. Места, на которые у Германа были билеты, оказались на первые ряды, чему Жанна весьма обрадовалась, она не любила высматривать экран издалека. Немного потолкавшись в проходе – премьера фильма собрала множество студентов из окружающих ВУЗов, у которых тоже были свои каникулы, – они протиснулись к своим местам в середине зала. Места Герман выбрал на удивление удобные.

 Она не была в кино с рождения ребёнка, и даже дольше. А в новом кинотеатре, с таким большим объемным экраном, со звуками, идущими со всех концов зала, когда действо буквально погружает зрителя в себя, она не была ни разу. Реформированный кинозал понравился ей. Кино поразило. Невероятно зрелищный фильм полностью отвлёк на себя её внимание, и она почти не вспоминала о спутнике, которого, тоже, казалось, совершенно увлёкло экранное действо. Вышли они притихшие. Какое-то время не хотелось даже разговаривать.

 Она вспомнила о сыне. Ему надо рассказать про кино, его бы поразило. Хотя фильм, конечно, не детский.

– Обязательно Влада свожу, – наконец проговорил она. Он только кивнул. И предложил прогуляться по центральной улице. Она согласилась.

– У тебя такой вид, словно ты там, в Средиземье, – сам он уже очнулся и его, видимо, стала забавлять такая детская поглощенность спутницы выбранным им фильмом. Она была благодарна ему за то, что он не спрашивал, понравился ли ей фильм, как всегда делал Генка, портя этим минуты важных впечатлений, потому что вопрос этот на фоне глубоких ощущений звучит всегда фальшиво и неуместно. Она ненавидела, когда в детстве и в школе спрашивали: "Понравилось?", когда что-то дало такое впечатление, что казалось, душа переворачивается и трепещет. Какое "понравилось"… Такими вещами разве возможно поделиться с другим человеком?.. И как? Как высказать это заполонившее душу новое ранее неведанное чувство, такое серьёзное по масштабу?.. Когда сам-то его ещё вполне не осознал. И что отвечать на этот пошлый и ненужный вопрос? По сути не ответить, а вежливость потребовала бы от неё что-то выдумывать. Вместо вопросов он просто взял её под руку и повёл по улице.

 Улица была центральная, и по сторонам ещё полно было всяких заведений, Герман предложил зайти на "утренний ланч" в приятную кафешечку. Жанна глянула на него с восторгом и спросила:

– А водку там подают с утра?

– Водку? Не знаю… Но коньяк должен быть в таком уважающем себя заведении. Сейчас узнаем.

 Коньяка не оказалось, и он заказал шампанское.

– Герман, я тебе прям очень благодарна, что ты вытащил меня в кино! Это было…слов не нахожу.

– Да ладно, хотел вас с сыном порадовать, а порадовал себя, – улыбнулся Герман. Улыбка у него была странная, как будто губы смеялись, а сам человек скорбел, улыбка сквозь боль, как это теперь видела Жанна. До того, как она разглядела в нем эту затаенную скорбь, ей виделось в его улыбке, в которой отдельно функционировали губы и отдельно глаза, какое-то затененное презрение к окружению, которое он одаривал этим своим нерадостным мимическим движением. Вообще, от этой улыбки, если со стороны эдак повнимательнее вглядеться, веяло чем-то тёмным, мистическим, и от её носителя любой здравомыслящий человек пожелал бы держаться подальше, ибо даже опасность, исходящая от него, была неясна, но, тем не менее, прочитывалась чётко. Жанна уже этой опасности не видела.

 Ему было сорок четыре, и был он старше Жанны на пятнадцать лет. Но она в свои почти тридцать смотрелась двадцатилетней девочкой, заторможенное развитие, которое так тяжело ей обошлось в её восемнадцать-двадцать, дало ей серьёзную фору перед сверстниками: почти в тридцать она будет выглядеть на двадцать-двадцать три, а в пятьдесят люди будут видеть её тридцатипятилетней. Если доживёт, конечно. А пока она выглядела моложе его настолько, что их вполне можно было принять за отца и дочь. Молодой отец взрослой уже дочери. Ему-то по виду можно было дать не больше тридцати пяти, ну самый максимум – сорок лет. Жанна ведь и воспринимала его как взрослого родственника, что-то вроде многоюродного дяди, хотя и понимала, что родство там очень и очень дальнее и весьма сомнительное…

 ***

 Жанна с юности была лишена отношений с мужчинами, почти точно так же, как и её супруг с женщинами. Только у Гены не было половых отношений, а у Жанны не было…отношений. Вообще. Пока девочки-мальчики влюблялись, Жанна была непривлекательным бесполым ещё подростком, одноклассники начинали ухаживания, дружили с девочками, а она, маленькая, угловатенькая, была как гаденький утёнок, никто её не хотел замечать, разве что не клевали, и то спасибо. И миновали её первые влюбленности, никаких дружб и приятельств с мальчиками ни в школе, а потом и в ВУЗе, с парнями, у неё не наметилось. Случились зато половые отношения. Она вдруг заметила, что может привлекать внимание противоположного пола, и сошлась сначала с одним претендентом на её тело, а потом, следом, с другим, думая, что вот они – отношения. Но отношений, увы, не было. Было два половых партнёра. Ей это не понравилось, и лавочку благотворительного секса она тут же прикрыла.

 С Геной случилось, наконец, то, чего она так ждала от мужчины – отношения. С ним было интересно. Наконец, стало возможно общение с, о чудо, представителем противоположного пола! Ей очень, очень это понравилось, потому что именно в этом она и нуждалась. Но то, что парень не понимал, что дальше, удручало её. Дальше отношений должны быть отношения организмов, и ей пришлось самой принудить его к исполнению "отношенческого" долга. Гена любовником был очень нежным и заботливым, а, главное, очень страстным, и это ей тоже понравилось. Два половых партнёра, которые у неё были до того, думали только о себе и о собственном удовлетворении, Жанной особенно не интересуясь.

 ***

 Генка приехал с вахты, обрадовался, что у сына появилась новая игра, и не стал вдаваться в подробности. Молодец дед, спасибо ему. Мог бы и комп помочь уже внуку справить. Отец семейства и сам понимал, что сыну пора уже на компьютер копить, и жене устройство уже посложнее нужно, как удобно на нем печатать, да и сам он не против подобного ценного приобретения в своём доме, но дыры, которые они латали полученными очередными деньгами, забирали все средства без остатка, и копить не получалось. Сын бегал к другу поиграть в компьютерные игрушки, а супруга иногда ходила к подруге, чтобы распечатать какой-то небольшой документ, и, набирая текст на клавиатуре, она вздыхала, вспоминая тяжелые клавиши печатной машинки.

 ***

 Расставаясь после недолгого ланча (по бокалу шампанского и десерт для неё, после чего она поехала забирать сына от деда), он как бы между прочим обронил в самом конце их встречи:

– Жан, тут у моего друга презентация книги будет, так сказать, небольшой литературный вечер, не хочешь сходить? Белевин и Бакунин, молодые переспективные, ну и ещё разные литературные люди, твоя тема.

 Она затормозила, ничего себе, сколько интересного в одном простом предложении.

– Конечно, хочу!

 Какой этот Герман всё-таки интересный тип, и кино такое необычное, и литературный вечер, этого всего она была лишена почти всё время жизни в семье. Обычные развлечения, привычные всем, её не сильно привлекали, а вот такое – это да, хотелось, но опять же, столько препонов стояло у неё на пути. Да и Генку, она уверена, такое не заинтересовало бы, в кино он, конечно, сходил бы, а вечер… Не его тема, не его.

– У меня один пригласительный. Мой. Не знаю только, приду или нет, у меня дела. Но меня и так пропустят. А ты возьми, по нему и пройдешь. Всё, давай беги, Влад небось домой уже просится, ёлка кончилась, Дед Мороз свою программу отработал, – он прищурился, растянул рот руками за щеки, изображая накладную бороду упомянутого персонажа. Жанна посмотрела на билет. Дата была субботнего дня следующей недели, когда Гена будет дома.

Литературный вечер

 Белевина и Бакунина она читала уже, молодые начинающие, но уже к началу двухтысячных известные авторы книг. Конечно, ей безумно захотелось пойти. Но нужно было что-то придумывать для мужа. Ей не слишком приятно было этим заниматься, но выбирать не приходилось, не пойти она уже не могла, и сказать, куда идёт – тем более. Пришлось бы говорить про Германа и его приглашение в кино, куда они сходили вдвоём, и хоть в этом не было ничего особенного на первый взгляд, она уже не хотела делиться такими вещами с супругом, от которого раньше ничего не скрывала, наоборот – открывала свои мысли и чувства по полной, даже избыточной программе…

 Предупредила подругу Аську, с которой сдружилась во время учебы в университете, что "идёт с ней в кино", в случае чего, мол, не выдавай. Жанна была уверена, что "случая чего" не будет, но мало ли. Подруга поприкалывалась над ней, "что, с любовником гулять пойдешь?" и согласилась стать "прикрытием". Хотя, разумеется, Ася и не подумала, что у Жанки появился любовник, слишком она была привязана к своему забавному Баранову. Ульяна, их общая подруга и сокурсница, пока жила в городе, где они все учились, Жанниного супруга считала таким же недоделанным, как и Аськиного, разве что меньше гонора, а Аське Генка Баранов нравился, он был интересный, много рассказывал, и с её Георгием они даже какие-то вещи для дома вместе мастерили. И ходили друг к другу в гости, общались семьями.

 Генка приехал с вахты, и она его предупредила, что вечером в субботу идёт с Асей в кино, на "Властелин колец", девчонки билеты достали, ещё одна подруга отказалась, и Аська позвала её.

– Ген, я сто лет в кино не была.

– А я чего? Иди, конечно. Жаль, с тобой нельзя. Я б тоже…

– Билет-то один.

– Да понятно. Ты во сколько пойдешь?

– Начало в четыре. Кино долгое, там минимум часа три. А то и все четыре.

– Ничего себе, двухсерийное, что ли?

– Ну да, там целая сага.

 ***

 Утром в день литературной встречи Жанна проснулась с насморком. Генка предложил ей не ходить в "кино", но жена сказала, что закапает Нафтизин и примет какой-нибудь противосопливный препарат. Она взяла с собой капли для носа и несколько носовых платков, мало ли. Она приехала в половине четвертого в центр города, автобус высадил её на остановке около главной городской площади, и тут Жанна не была уже давненько. Как-то после замужества все весёлые гуляния, все интересные времяпровождения с друзьями прекратились, впрочем, не только у неё. Её подруги, с которыми учились, тоже выпадали из общественно-интересных жизней, страна со своими смутностями усилила эти выпадения, превратив их практически в затворничество. И если некоторые друзья ещё продолжали встречаться на кухнях друг другом под дешёвую водку и "кильку-в-томате", то многим эти виды общественных мероприятий претили из-за их откровенной бомжеватости, вы ещё "Летний сад" на остановке попейте… И пили. Пили "Летний сад" на остановке, предшественник алкашного "Боярышника", и говорили о вещах глубоких, серьёзных и духовных, о которых алкаши не говорят. Но это не наша сегодняшняя история…

 Она прошлась по центральной улице, которую в советское время они, будучи студентами, называли "Сверла", потому что это была улица Свердлова, а сверстники её сына в возрасте студентов будут называть "Покра", потому что она станет Покровской, прошла недалеко, пару перекрестков, и вышла к большому зданию, адрес которого был указан в пригласительном билете. Она знала его, там внутри был даже небольшой кинотеатр, но она там никогда не была. Открыв огромную тяжелую деревянную дверь, она оказалась перед…швейцаром! Что-то похожее именно на сей вымерший тип обслуживающего персонала из допотопных дореволюционных времён причудилось ей в облике стоящего у дверей человека и проверяющего билеты входящих, то ли куртка как у служащего с пометками на воротнике, то ли слегка полусогнутое положение, из которого он вежливо требовал бумагу и скрупулёзно просматривал её. Жанна подала ему небольшой листок с приглашением, "швейцар" просмотрел её, потом саму носительницу сего документа, словно проверяя, соответствует ли реальное лицо бумажному варианту, не увидел расхождений, и кивнул, пропуская женщину в зал. "Усы, лапы и хвост – вот мои документы!" – чуть было не произнесла Жанна, но оказалась уже у гардероба. Она сдала свою куртку с шерстяным воротником, вязанную шапку засунув в карман, и стала оглядываться в поисках чего-нибудь знакомого. Или кого-нибудь. Германа не было, и ей приходилось ориентироваться самостоятельно.

 Она прошла в первый зал, там были многочисленные столики с фуршетным содержимым, напитками в фужерах, рюмочках и стаканах, и маленькие закусочные бутерброды на один-два укуса, и это для литературного вечера, который должен, по словам Германа, быть скромным, выглядело каким-то излишеством. Вокруг столиков уже прогуливались люди, мужчины и женщины, тусуясь, кучкуясь и сбиваясь в группки по интересам. У одного столика она увидела знакомое лицо, которое иногда мелькало в телевизоре в "Новостях", когда говорили про культуру. Писатель. Некоторые другие лица ей показались тоже новостийно-знакомыми… Она искала глазами Германа, но его всё ещё не было. В соседнем зале, куда она заглянула, была сцена и ряды кресел – похоже на кинотеатр, за кулисами угадывался экран. В этом зале были люди, которые беседовали, уже заняв места в зрительном зале, но их было немного, шли рабочие подготовления, мужчина в зеленом свитере проверял микрофон, и кричал женщине где-то внутри, что нужно увеличить звук. Женщина что-то невнятно отвечала, а потом пошёл такой громкий вой от усилителя, что все присутствующие потянулись к ушам, и мужчина в зеленом свитере опять закричал:

– Тише! Сделай тише!

 Всех присутствующих начали приглашать в этот зал, который, как увидела теперь Жанна, был украшен какими-то художественными работами, возле каждой была табличка с именем автора и названием, её это заинтересовало, и она пошла смотреть картинки. Были пейзажи, какие-то футуристические изображения, но больше всего ей понравились художества автора Дремкова, на которых множеством чёрточек филигранно были выписаны летящие дома, парящие здания, какие-то дирижабли, воздушные построения, и всё это витало, летало, парило в окружающем рисунок воздушном пространстве. И техника понравилась ей, и сюжеты – по крайней мере, ей показалось это оригинальным. Самого художника Дремкова она увидела позднее, это был очкарик с творческим лицом и длинной светлой челкой, которую он постоянно перекидывал с одного места на другое, как будто искал ей нужное положение на вдохновенном лбу, и никак не мог притулить её куда полагается. И из-за того, что ей не находилось места, голова Дремкова склонялась то на одну, то на другую сторону, и он так замирал надолго, слушая кого-то, а затем перекидывал челку с головой в другую сторону и говорил сам. Картинок у него было много, и не все висели в зале. Многие картины не были распечатаны отдельно, а представлялись в журнале, который назывался "Дирижабль" и который был украшен его художествами и с титульного листа, и на многих страницах.

 В "кинотеатре" присутствующие расселись по местам и на сцену вышла ведущая: дама в тёмном вечернем платье, которая представила презентацию журнала "Дирижабль" и книг уважаемых авторов, рассказы и романы которых печатаются в "нашем журнале". Оказалось, что и известные авторы, новые книги которых уже стали на слуху и активно издаются в последние годы – писали свои начальные произведения для журнала, название которого Жанна, конечно, слышала и знала о его популярности. Дама стала благодарить со сцены спонсоров "нашего любимого журнала", в числе нескольких имён она назвала имя "редактора Германа Арнольдовича Литау", и Жанна вспомнила, что Германа ещё нет, и теперь неизвестно, придёт ли он.

 "Уж полночь близится, а Германа всё нет", – продекламировала она сама себе, но тут на сцену вышел автор очередной презентуемой книги, это был Белевин, его новое произведение, название которого Жанна выговаривала с трудом – какой-то "Пи", но уже знала о нём, лежало стопочками на столе, который выставили на сцену после перечисления спонсоров и заслуг издания. Авторы, которых образовалось на сцене несколько человек, среди них две женщины, усаживались на поставленные там рабочие кресла, а в углу сцены собрался маленький инструментальный ансамбль из четырёх человек, который начал тихонько наигрывать разные композиции. Под негромкую, в основном блюзовую, музыку, авторы стали делиться своими творческими впечатлениями и планами, некоторые зачитывали отрывки из своих публикаций, одна дама читала свои стихи. Поэтесса читала стихи без надрыва и воя, не так, как раньше читали поэтические строки советские творцы стихотворных форм, а спокойно, даже как-то буднично, что порадовало Жанну, потому что она сама читала и свои и чужие стихи именно так: просто, не эмоцией, не голосом, а чувством. А чувство, отражаемое стихом, экзальтированного воя не терпит. Жанна вообще считала, что поэзию портит чтение её авторами, и никогда не любила слушать стихи. "Читать с выражением" для неё означало придавать поэзии какой-то ложный патетический смысл, которого у неё не должно быть, и портить её. Жанне вспомнились завывания советской Беллы Ахмадулиной, и она засмеялась, слушая нормотипичное чтение со сцены.