Тени безмолвия

– А что это был за фейерверк? – уточнила Амиция, когда они вырулили на серпантин, решив, что больше им тут делать нечего. Анна вздрогнула от внезапного вопроса: она была слишком погружена в мысли, размышляя над тем, что у фигур явно был кто-то, кто магически оградил их от любого вида заклинаний, помогающих вернуть истинное лицо, а не туманный шар вместо головы.

– А… Что? А, ты про это… Это заклинания, которыми можно вернуть облик человека, ты, наверное, заметила, что лиц не видно, а это не нормально при поисковых заклинаниях, а значит его закрыли барьером. Здесь явно постарался кто-то магически одаренный и сделал он это заранее.

– Хм, а что разве нет какого-нибудь амулета, делающего то же самое?

– Есть, – с готовностью кивнула Анна, – но его нужно изготовить и наделить силой, а для этого все равно понадобится, чтобы существо, кем бы оно ни было, разбиралось в тонкостях подобной магии. От них не фонит поделками с черного рынка, и дилетантством тоже, иначе бы развалить такой барьер не стоило бы большого труда, но на мою попытку это сделать, я отхватила в лицо сноп огня, а это знак качества.

– Так, значит, у них есть карманный маг, который либо поддерживает это заклинание, либо сделал приблуду, которая делает это за него?

– Верно, – кивнула Анна: – Только я сомневаюсь, что он поддерживает их всегда и издалека, потому что такой вид магии требует больших энергозатрат, скорее всего, он либо был с ними в машине и поучаствовал только в этой десятиминутной акции, что не составит большого труда, либо это амулет.

– Ну вот видишь! – вдруг с радостной улыбкой отозвалась она, мимолетно коснувшись плеча: – Мы бы провели там на два часа меньше, если бы я заранее знала, что ты так умеешь! Может, даже ты бы сменила гнев на милость и позволила близнецам остаться.

– Амиция, мы договаривались, – с нажимом произнесла она, на что виларен тут же примирительно замахала руками:

– Конечно-конечно! Никто не узнает. Я нема как рыба. Меня вот еще интересует, что такое эта «Пьяная вишня» и с чего было так далеко тело увозить и аккуратно складывать на берегу.

– А меня интересует, что такое «Карна», – вдруг вспомнила Анна, на что Амиция хмыкнула:

– О, тут все просто, и я готова безвозмездно поделиться знанием. Варианта два: первый это элитный яхт-клуб, второй – это курортный район Голубых Озер.

«И второе более элитно, чем первое.» – хмыкнула про себя Анна, но вслух не произнесла.

– Второе далеко отсюда, – заметила Анна, прикидывая географию: Голубые Озера были на Севере и от них до этого злосчастного берега было по меньшей мере тысяча километров.

– Безусловно, только если они его не на самолете доставили, но я тогда совсем потеряюсь в догадках, для чего такой длинный путь, – усмехнулась Амиция, согласившись: – В яхт-клуб мне верится куда больше, потому что он всего-то в восьмидесяти километрах отсюда.

Они некоторое время помолчали: уже начинало темнеть и дождь только усиливался, отчего вести машину было некомфортно. Анна вообще не любила поездки по темноте, опасаясь, что из-за малого стажа может не справится с управлением.

– Не хочешь с нами съездить завтра? – миролюбиво предложила Амиция спустя полчаса абсолютной тишины: они даже музыку не включали, потому как Анна весьма напряженно сжимала руль и ехала максимально осторожно.

– Куда? – не поняла она.

– В яхт-клуб. Осмотрелась бы.

– Амиция…

– Я ж не говорю, что надо там все магически вверх-дном перевернуть, – принялась уговаривать она: – Просто прикинешься ветошью, как ты умеешь, и потихоньку осмотришься. Может, даже заметишь что-то или ощутишь. К тому же, я – твоя начальница, имею право с собой таскать с собой куда угодно.

– Начинала ты очень демократично, – хмыкнула Анна, – даже мнение мое спросила, но в одном ты права и идти наперекор не стану: ты лицо начальствующее и я действительно не могу отказать. Мне буквально платят за это деньги.

– Еще немного и я решу, что у меня в отделе тирания, – засмеялась она, – но я тебя завтра жду к восьми утра.

– Я не успею подать отчет, – пространно заметила она, на что Амциия лишь закатила глаза:

– Я его не жду. У меня в отделе есть стажеры. И еще насчет Вильгельма не переживай: перебесится и успокоится.

Анна едва подавила в себе вздох: и когда только он успел нажаловаться? Амиция будто бы прочитав мысли, а может это и вправду было так, Анна ведь могла и не заметить, потому что слегка расслабилась только когда они въехали в пригород, усыпанный огнями и светом, произнесла:

– Я догадалась. Вильгельм не имеет привычки жаловаться, а я уже слишком давно слежу за динамикой ваших отношений, и они явно не самые простые. Уж не знаю, из-за чего вы поцапались, но просто знай, что он не станет заниматься мелким вредительством.

– Отрадно слышать, что Вильгельм Вайнхарт не мелочен, – хмыкнула Анна, на что виларен усмехнулась:

– Он и вправду хотел бы наладить с тобой отношения, ты ведь ему нравишься, а он не понимает, чем заслужил заведомо плохое отношение к нему. Дай хоть один шанс оправдать себя и если не понравится, то расстанетесь как ни в чем не бывало.

– Он попросил со мной поговорить? – миролюбиво спросила Анна: настроения ругаться у нее совсем не было, было лишь желание скорей доставить досужую виларен домой и вернуться в свою квартирку в районе нижней Калисты, где ждали душ и кровать.

– Нет, он ничего не просил, – покачала она головой, а Анна даже не пыталась понять, лжет она или все же это и вправду ее душевный порыв: – Для него это смерти подобно: они с братом слишком гордые, чтобы вообще о чем-то просить. Я к тому, что его фамилия возможно, сейчас делает медвежью услугу и ты, зная про Великие Дома только самое плохое, пытаешься держаться от нас максимально далеко, но…

Виларен не закончила. Наверное, потому что догадалась, что Анна почти ее не слушает и не горит желанием делиться делами сердечными, все-таки они не просто не подруги, они даже и близко не хорошие знакомые, а может, потому что не смогла найти слов убедительнее, чем сказанное до этого. Анна продолжать тему не стала: обсуждать Вайнхарта и его стремления совсем не хотелось, да и к тому же она нервно поглядывала на часы. Таблетки Марты надо было пить строго по расписанию, а еще сорок минут, и она бы начала выходить за рамки дозволенного промежутка. Поняв, что они сейчас встанут в довольно продолжительную пробку к Верхней Авенте – элитному и очень дорогому району Остриха – Анна вдруг попросила Амицию достать бутылку воды из бардачка и, не стесняясь виларен, закинула две таблетки: они не вызвали сонливости, что не могло не радовать. Амиция тактично промолчала, но не нужно было обладать телепатическими способностями, чтобы понять, что она запомнила это и при удобном случае и лучшем расположении духа Анны спросит.

«Наверное, она укоренится в мысли, как и Вильгельм, что я чем-то больна, и пусть лучше думают, что это физический недуг, чем то, что по мне плачет дурка», – вдруг подумалось ей, когда они подъезжали к коттеджу Вайнхартов.

– Время позднее, назад тоже добираться по пробкам, может, останешься у нас? – миролюбиво предложила она: – Вильгельма в гостях нет.

– Нет, спасибо, – вежливо отказалась Анна и бросила взгляд на ветровку: – Забери его вещи, пожалуйста, ладно?

– Может, все-таки останешься? У нас большой дом, комнат много и на ночь докучать тебе не станем расспросами, – улыбнулась она, голос звучал так мягко, словно бы она уговаривала ребёнка.

– Мне всего полчаса ехать и время только половина девятого вечера, – пожала плечами Анна, на что Амиция будто бы смирившись, попрощалась с ней и вышла из машины, исчезая за кованными высокими воротами.

– А куртку так и не забрала, – тихо заметила Анна, бросая взгляд на ветровку.

Домой она прибилась к половине десятого вечера, встав в длиннющую пробку на мосту через Ангальту и считая минуты, когда наконец нормально поест и растянется на кровати. Сильного голода из-за таблеток она почти не ощущала, но Марта чуть ли не в каждый прием напоминала про питание, замечая, как Анна тает на глазах. Уже в квартире она первым делом сходила в душ, с наслаждением сбрасывая, как ей казалось, провонявший насквозь потом и духами свитер, и затем, свернувшись на диване под какое-то юмористическое глуповатое шоу, она поедала рис и курицу терияки. От сытости и чистоты в сон уже начало клонить сильнее, и вскоре она уснула прямо на диване, оставив грязную тарелку рядом на кофейном столике.

Глава 2

Где-то за лесом заходило солнце, расплескивая последние желто-фиолетовые лучи, Анна лежала прибитая к влажной земле в неглубокой яме, жадно хватая ртом раскаленный воздух ртом, тело пробивала судорога от усталости, а магия, взбесившаяся и непокорная до боли и слез, пульсировала в висках, отчего перед глазами темнело и казалось, что вот-вот и яму закроют темным куполом, на манер саркофага. Была ли это тишина, давившая на уши, или же собственная кровь шумела в ушах, Анна разобрать не смогла, а потому, когда она смогла дышать более-менее ровно, с усилием перевернулась на бок, пытаясь встать, но сил было так мало, что тело покосилось и снова рухнуло, вмазавшись частью лица во влажную землю. Она глубоко и медленно задышала, пытаясь утихомирить магию, бушевавшую в крови, чтобы понять, угрожает ли опасность: в какой-то момент показалось, что сейчас впадет в магическое безумие, но спустя несколько минут ощутила, как кровь перестает бурлить, а глаза снова могут видеть четко, и вместо купола из черноты открылось сумеречное небо, засиневшее и рассыпавшее первые звезды.

Со второй попытки получилось встать и даже выбраться из ямы почти ползком, а по лицу заструилась что-то горячее, и Анна резко провела ладонью, решив, что это пот, но в следующую минуту рука окропилась в темное. На мгновение она застыла, а затем встряхнула руку с таким спокойствием, словно бы ранения происходили е каждый день. Она огляделась по сторонам: куцый лесок на востоке, острыми пиками-кронами втыкавшийся в темное небо, выглядел до боли знакомым, а развернувшись, она застыла в немом ужасе.

Голое каменистое поле, испещрённое воронками от огненных шаров и снарядов, и усеянное темными человеческими телами, очертания которых едва были заметны в последних лучах закатного солнца. Она медленно повернулась к лесу. Стояла абсолютная гнетущая тишина, что даже лишний слишком громкий вздох или всхлип разнесся бы гулко на несколько сотен метров гулко, извещая, что на поле есть еще живые. Она не могла шевелить ногами, животный страх сковал тело, забираясь под гимнастерку и пробивая на испарину, а рот, казалось бы заклеили скотчем, отчего она не могла издать и звука.

– Анна… – тихий всхлип до боли знакомого голоса, от которого рот Анны перекосился и издал лишь короткий и почти неслышный вскрик.

Ей казалось, что тело перекрутилось несколько раз, но в реальности движение вышло медленным и тяжелым, а перед глазами возникло обезображенное лицо с вывернутой наружу челюстью. Анне не нужно было даже искать глазами имя на гимнастерке, чтобы понять, кто говорил с ней. Она пошатнулась, едва сдерживая рвотный позыв от увиденного: перебитые кости торчали из свежей мягкой плоти, а остатки зубов ходили ходуном, каждый раз когда тело пыталось пробулькать хоть слово.

– Ты же обещала, что мы выживем… – обреченно простонала она, а Анна в молчании пошатнулась.

– Эва… Я… – только смогла промычать Анна.

Тело склонило голову, отчего позвонки хрустнули, не выдержав, и она с чавкающим звуком плюхнулась на плечо, а Анна лишь сдавленно пискнула, будто бы грудную клетку зажало в тисках. В одно мгновение тело, упирающиеся плечом в землю, осело перед ее ногами, и Анна в ужасе проснулась.

Она лежала, тяжело дыша, мокрая, запутавшаяся в пододеяльнике, перекрученном несколько раз вокруг ноги, отчего казалось, что кто-то сжимает лодыжку, но в квартире не было никого. Только она и кошмар из прошлого. Пот стекал крупными каплями по лицу, противно путаясь в волосах, и, казалось, что тело превратилось в ледышку. Анна знала, что ей снилось.

На этот раз бойня на Лисьих Утесах, а куцый сожжённый лесок – это всё, что осталось после недельного сражения, где каменистая почва была вечно горячей от огненного нескончаемого шквала. Когда сердце перестало гулко биться так, словно бы сейчас выпрыгнет, она вяло и неловко принялась выпутываться из пододеяльника: хотелось выйти на балкон подышать воздухом, чтобы сразу не лезть под душ. Холодный свежий воздух после дождя и вправду успокаивал, а разморенное уставшее тело становилось еще тяжелее с каждым разом, когда Анна понемногу приходила в себя. Было глубоко плевать, что она сидит в футболке и коротких шортах на открытом балконе и, возможно, соваться под холодный ветер не самая лучшая затея, но ничего другого она себе предложить не могла. Ей казалось, будто бы квартира раскалена до предела и она медленно зажаривается в этой импровизированной духовке.

Вызывало еще и беспокойство, что таблетки Марты, до этого дарившие спокойный сон и жизнь, не сработали, а об этом происшествии стоило бы доложить в первую очередь: телефон показывал половину четвертого утра.

«Вот уж Марта обрадуется с утра простыне в сообщении», – подумалось ей.

Текст вышел сухим и совершенно не отражал истинного состояния, но Марта не любила излишней эмоциональности в переписке, предпочитая чувствам сухие факты, а факт был один – препараты дали осечку, а это тревожный звонок. Ей оставалось еще пару часов до подъёма, но засыпать теперь было страшно, а потому остаток времени Анна провела в полудреме, раскинувшись на кровати.

Голова жутко раскалывалась, когда в шестом часу она варила себе кофе, попутно роясь в аптечке в поисках анальгина, когда телефон тихо пикнул. Марта добралась до ее ночных излияний и отписалась коротко:

«Жду сегодня в шесть вечера».

– И как я, по-твоему, должна успеть, если рабочий день до шести? – вслух недовольно пробурчала Анна, но спорить не стала: на прием надо было попасть как можно быстрее.

С другой стороны, если она будет полезна сегодня в яхт-клубе, то умаслить Амицию не составит большого труда, и та отпустит пораньше. Проглотив завтрак из яичницы с сосиской и кофе, она даже успела привести себя немного в порядок, чтобы не было видно следов тяжелой ночи, а затем прыгнула в машину, надеясь, что в утреннюю пробку не попадет и в центре будет вовремя.

Часы показывали без десяти восемь, когда она въехала на пустую подземную парковку под зданием управления. В кармане пикнул телефон, на который Анна сначала не обратила внимание, несясь со всех ног к лифту, и только когда она нервно несколько раз нажала на кнопку вызова, взглянула на уведомление и резко обернулась, ища глазами Амицию: та вынырнула слева, за ней следовал чуть погодя Мартин, и, подойдя поближе, она произнесла:

– Я уж думала не догоню тебя, – она улыбнулась: – Не торопись, все равно нужно еще наверх за документами.

– Привет, – Мартин широко ей улыбнулся, а затем осторожно спросил, когда они вошли в кабину лифта и тот уже нес их на двадцатый этаж: – У тебя все хорошо?

– Доброе, да, все нормально, – пожала она плечами, стараясь сделать это как можно непринуждённее.

Ей нужно было поговорить с Амицией наедине и отпроситься на вечер, а при Мартине делать этого совсем не хотелось, хотя бы, потому что его братец тут же узнает, что был прав. Из какой-то вредности Анне не хотелось, чтобы слова Вильгельма подтвердились, хоть и понимала, что ведет себя глупо. На радость Анны, в кабинете они были первые, а потому выдавливать из себя утренние разговоры с коллегами не приходилось.

– Ты поедешь с нами? – удивленно спросил Мартин, когда понял, что та не собирается оставаться, на что Амиция за нее ответила:

– Да, иначе со скуки от нас убежит.

Последнее она произнесла с усмешкой в голосе, а Анна лишь невозмутимо повела плечами, словно бы слышала эту фразу каждый день. Мартина ответ не совсем удовлетворил, и можно было почти физически ощутить, что он не поверил в ложь, шитую белыми нитками, а потому Анна понимала, что он почти мгновенно сопоставил вчерашний якобы чисто женский разговор и сегодняшнюю поездку в яхт-клуб, но задавать лишних вопросов не стал, лишь многозначительно хмыкнул. Анну почти никуда не брали, только если это не было чем-то, что стоит написать в отчете, как вчера, в остальном она восемь часов занималась бумажной волокитой.

«Значит, твой братец вчера никому не жаловался, но ни за что не поверю, что ты не в курсе обо мне», – подумала Анна, закидывая в рюкзак для проформы папки и блокнот, который она купила, как только ее сюда перевели, надеясь, что будет что в него записывать, но тот лежал абсолютно пустым, и даже страницы хрустели как новые. По дороге они заскочили за утренним кофе в буфет, потому как оба не успели даже воды с утра глотнуть, от которого Анна отказалась, и уже на парковке хотела было отойти к своей машине, как Амиция предложила:

– Поехали с нами, там весьма запутанная дорога до «Карны», если ты вдруг уедешь раньше нас, то найти и яхт-клуб и дорогу обратно будет сложновато.

Анна ощутила, как тревога тошнотворным комком подобралась к горлу: она, конечно, слабо верила, что в этом клубе они пробудут до вечера, но ей все равно не хотелось даже допустить мысли, что не успеет к Марте. Нервозность была настолько очевидна, что Амиция окинула ее удивленным взглядом и уточнила:

– Что-то не так?

Анна помялась. Говорить при Мартине страшно не хотелось, но застать Амицию в одиночестве пока не представилось возможности, а виларен, словно бы прочитав ее мысли, мягко произнесла:

– Если не хочешь с нами, то мы не настаиваем.

– Мне… Хм, будет лучше добраться самостоятельно, – невнятно промямлила она, понимая, как глупо выглядит и больше походит на упрямого ершистого подростка, но объяснить внятно и честно, что именно не так, не могла. Со стороны можно было решить, что Анна нарочно строит из себя недотрогу.

– Мне надо будет сегодня уехать вечером пораньше, – наконец выдохнула она, чтобы хоть как-то спасти ситуацию и не выглядеть еще большей идиоткой: – Будет лучше, если я поеду одна.

– Мы там пробудем не больше двух часов, не беспокойся, – мягко произнес Мартин, до этого наблюдавший молча за сценой: – Если бы там была какая-нибудь сколь-нибудь серьезная и долгая работа, мы бы при параде с «люстрами» ехали.

Анна неуверенно обернулась на свою машину и, словно бы внутренне смирившись и решив, что и вправду она выглядит глупо, согласилась. В машине супругов Вайнхартов она незаметно для себя провалилась в мягкое кресло, обитое светлой кожей: ей казалось, что машина парит, настолько мягко и плавно она двигалась по дороге. Это был «Этерналис» последней модели, выпущенный полгода назад в полном фарше – машина, о которой Анна даже не пробовала мечтать – настолько бессовестно дорогая, а меж тем она украдкой рассматривала светлый салон, приборную доску. На фоне ее рабочей лошадки 3401 года выпуска – в народе ласково прозванной «колбушка» из-за нарочито вытянутой формы, – «Этерналис» с новейшей нейросетью под капотом был как настоящий космический корабль.

Она не заметила, как задремала, а очнулась лишь тогда, когда ей показалось, что сиденье под ней подозрительно теплее, чем нужно, а сама она в полу-горизонтальном положении. Мартин заботливо включил под ней подогрев, заметив, что она уснула. Термометр на улице показывал едва ли десять градусов, а потому в салоне было ощутимо прохладно даже в куртке.

– Спи, не беспокойся, мы разбудим, – мягко произнес он, заметив краем глаза шевеление.

Анна проверила время на телефоне скорее по инерции, чем если бы действительно беспокоилась. Эта привычка плотно вошла в жизнь, как только она начала принимать лекарства. Вторую порцию нужно было принять в обед, и сделать Анна планировала это как можно незаметнее. Супруги Вайнхарты болтали о всякой ерунде, к которой присоединялась и Анна, которой вдруг стало мучительно стыдно за свое нелепое поведение на парковке, а потому она старалась вести себя дружелюбнее и даже согласилась пообедать вместе. Через пару недель после перевода в Острих она рассказала Марте про отношения с коллегами, и та провела несколько сеансов, где как бы между прочим деликатно поселила в голове мысль, что никто не пытается поддеть, унизить или оскорбить Анну намеренно, это всего лишь привычная манера общения любого эльди, и не стоит так резко реагировать.

Яхт-клуб «Карна» и вправду располагался вдали от дороги, а к нему вела извилистая гравистая дорога, про которую Анна никогда бы не догадалась, а если бы пришлось самостоятельно искать клуб, то она бы точно запуталась в сети узких дорожек. Когда они оказались перед автоматическими витыми воротами, за которыми скрывались домики с красными крышами, Анна с интересом осматривалась через окно. Идеальные композиции альпийский лужаек, ровно подстриженный газон, мокрый после дождя и широкие, но такие же извилистые дорожки, ведущие куда-то за плотные пихтовые деревья и туйки, вызвали у Анны только лишь одно смутно знакомое чувство. Подобные места изредка, но доводилось посещать на Юге по долгу службы, и если здесь чувствовался утонченный накопленный годами шик и лоск, то на Юге чаще всего местные богатеи имели привычку утапливать в золоте все, что попадало в поле зрения.

Первым делом их встретил администратор. Молодой северянин, говорящий с легким акцентом, хранивший учтивое, почти раболепное выражение лица и тон перед эльди, по Анне лишь скользнув быстрым холодным взглядом. Она не представляла никакого интереса, да и по правилам высшего света администратору не дозволялось говорить напрямую с иэн’идэ, и если они были рядом с эльди, то и говорить следовало исключительно с ними.

Конечно, прямой вопрос Анны молодой человек, назвавший себя Андресом, проигнорировать не мог, но и было понятно, что меньше всего он горел желанием выяснять, кто из Вайнхартов является патроном иэн’идэ. Немыслима была и ситуация, при которой Андрес обратился бы напрямую к Анне – это было запрещено неписанными социальными нормами. Он что-то щебетал Амиции елейно-сладким тоном, пока провожал их в просторный холл в форме сферы с панорамными окнами, которые выходили прямиком на причал, где с холма как на ладони были видны белоснежные яхты, покачивающиеся на воде. Им тут же был предложен кофе и угощения, от которых супруги Вайнхарты отказались, предъявив удостоверения и попросив Андреса пригласить управляющего клубом как можно скорее. Андрес же незамедлительно проводил их в переговорную, которая располагалась за извилистыми коридорами и была выполнена из светлого дерева с причудливой люстрой под высоким потолком. Анне было неуютно сидеть в молчании, а потому она разглядывала правую стену, выполненную в стиле бамбукового леса, в котором затесались едва заметные светильники: мысленно предположила, что ночью это смотрится очень завораживающе.

Управляющий явился через десять минут. Это был мужчина средних лет, чуть ниже Мартина, аккуратный и гладковыбритый, он расслабленно пожал руку младшему близнецу, а затем его взгляд быстро скользнул Анне, и он мягко поздоровался, глядя в глаза, словно бы пытался что-то там распознать, на что она едва удержалась, чтобы не стушеваться. Анна с досадой подумала, что как-то слишком быстро отвыкла от эльди и теперь либо неприлично долго пялилась, рассматривая детали, которые выдавали в эльди порождение Междумирья, либо наоборот, съеживалась под взглядом.

Невольно вспомнилось, как Зак шутил, что как только она переедет в Острих, то придётся смириться, что иэн’идэ всегда вызывали инстинктивный и неподдельный интерес у эльди, а значит, нежелательного внимания будет столько же, сколько к диадеме императрицы, какую бы скромницу Анна из себя не строила.

– Прошу простить за задержку, я ожидал вас немного позже, – доброжелательно отозвался он, присаживаясь на стул напротив, оставляя между ними стеклянный двухъярусный журнальный столик, внутри первого этажа которого плавали яркие оранжевые рыбки.

– Меня зовут Йохим Эрглец, я управляющий этим прекрасным заведением, а вы, полагаю, почтили своим присутствием не для того, чтобы узнать о закрытии сезона или присмотреть яхту? – голос его звучал мягко и даже завораживающе, но Анна, помня, что сегодня надо порадовать виларен наблюдениями, мягко отгородилась от него, осторожно взывая к магии, чтобы Йохим ничего не заподозрил.

– Что вы, здесь чудесно, а потому мы совсем не заметили ожидания, – мягко отозвалась Амиция, изящно улыбнувшись той улыбкой, на которую была способна лишь эльди-аристократка из Великого Дома.

Начиналась длинная вереница обмена любезностями и этикета, который Анне больше напоминал уроки словесности. Она почти не обращала на разговор внимания, осторожно считывая каждое микродвижение Иохима и пытаясь понять, как часто здесь был убитый.

Управляющий оказался на редкость разговорчив и любезен, хоть и не лишал себя удовольствия бросать на Анну украдкой взгляд, который она не могла описать словами. Она словно бы ощущала, как его слегка будоражила сама мысль о возможности хоть на мгновение коснуться иэн’идэ. Чистый и незамутненный инстинкт абсолютно любого эльди, возникающий каждый раз, когда она входила в комнату, и от которого она пыталась отгородиться всеми силами. Эльди создали их от своей крови, а имя иэн’идэ переводилось с их древнего и почти забытого молодым поколением языка как «кровь от крови», они передавались в семью исключительно из рук Императора, и иэн’идэ можно было только заслужить, совершив что-то немыслимое. Они были высшей наградой и признанием заслуг, которые даже не нужно было увековечивать.