Тени безмолвия

– Прости за бестактность, но ты выглядишь так, что краше в гроб кладут, – хмыкнул Мартин.

– Нам не нужно в управление, есть дела куда поважнее. Помнится, вы с Амицией нашли вырванный листок на берегу, в котором было одно название – «Пьяная вишня». Мы узнали, что это, и сейчас наведаемся в это, не побоюсь слова, богоугодное заведение.

– Если мы здесь, то меня нет ни единой надежды, что это был конкурс пекарей, – хмыкнула Анна, на что оба близнеца улыбнулись.

– Это эскорт-клуб.

– Чего? – не поняла Анна, на что Мартин снова улыбнулся, но как-то плотоядно и пояснил:

– Если бы знаки отличия выдавались не только ресторанам за бесподобную кухню, то «Пьяная вишня» было бы борделем с двумя звездами Мишлен. Эскорт-клуб – это не просто шлюхи, а самые настоящие индивидуалки-интеллектуалки, их заказывают, когда мероприятие из «выпить с проститутками» плавно перетекает в светский раут. Веллингтон был здесь частым гостем и знал хозяина заведения.

– Думаешь, работницы будут разговорчивы? – уточнила Анна, выбираясь из машины и следуя за близнецами, на что Вильгельм усмехнулся и ответил, обернувшись полу боком и слегка наклонившись, чтобы Анна могла его слышать:

– О, можешь не сомневаться в этом. Они и расскажут, и покажут во всех подробностях.

– И нас так просто пустят прямо сейчас? Со мной? Не кажется, что меня уж точно туда брать не стоит? – снова недоверчиво переспросила она, в голове прикидывая, что это явно не самое простое заведение и кому попало двери не откроет, а про клиентов и подавно будет молчать, прикрываясь конфиденциальностью.

– В двенадцать дня в среду никто к куртизанкам не ходит, – ухмыльнулся Мартин, ловко поворачивая налево и оказываясь в узком проулке с витринами в пол, в которых еще не горел яркий неоновый свет. На другие вопросы ни один, ни второй не ответили, чем немало удивили Анну и заставили даже слегка начать беспокоиться: иэн’идэ в борделе – это прям-таки новость дня, в подобные места их исторически не пускали.

На питейной улице Анна была лишь пару раз, когда только переехала в Острих и через две недели организовался корпоратив: алкоголь ей был противопоказан из-за таблеток, а потому весь вечер пила сок в одном из баров, расположенных среди витиеватых узких улиц.

«Пьяная вишня» – маленькое трехэтажное здание, увитое неоновыми вишенками – было настолько невзрачным и почти не выделяющимся на фоне вычурных баров, что Анна даже сначала не поняла, что им именно сюда.

Внутри было всё не так, как Анна представляла себе в голове: воображение рисовало стены, обитые красным бархатом, темные кожаные диваны, шесты и неон, но вместо этого их встретили бежевые стены и светлый пол с тонкими прожилками под мрамор, а на ресепшене за стойкой стояла молодая северянка в строгом бордовом костюме. Она приветливо улыбнулась близнецам, быстрым взглядом скользнула по Анне, но удивления или каких-либо эмоций, кроме радушия, не выказала. Анна и сама понимала, насколько уникальная ситуация сейчас разыгрывалась: иэн’идэ никогда не были посетителями подобных мест не только потому, что в карманах у них звенел ветер, и они не могли бы даже позволить себе взглянуть на портфолио работниц, но и потому, что близнецы сейчас бессовестно нарушали непреложную древнюю норму.

«Зачем меня вообще сюда приводить? – размышляла она, пока северянка что-то проверяла в планшете за стойкой: – Обо мне будут знать все, кому не лень, а мы вроде как заговор расследуем.»

Девушка жестом указала им на двери из темного стекла и вышла из-за стойки, откуда-то справа вынырнула еще одна северянка в таком же строгом костюме: видимо, это была напарница, и оставлять стойку ресепшена пустой было запрещено. Девушка о чем-то мило щебетала с близнецами, предлагая разные угощения и алкоголь, пока они шли по светлому коридору, увитому зелеными растениями, с витражными окнами почти в пол и темно-красными тяжелыми портьерами. Стук ее каблуков раздавался эхом, и Анна догадалась, что она ведет их в обход главного зала, двери которого были слева: она прекрасно знала, что нахождение иэн'иде тут ни с кем не согласовано, но перечить эльди девушка не посмела, а лишь выполнила прямое указание. Наконец она остановилась перед железными дверьми, покрытыми сверху стеклом, приложила палец к сканеру, и дверь бесшумно открылась, на этот раз провожая в узкий коридор без окон.

«Не удивлюсь, если кабинет владельца вообще скрыт за бронированными дверями и десятью замками», – невольно хмыкнула про себя Анна, пытаясь хоть немного запоминать, откуда они пришли, потому как извилистая сеть одинаковых коридоров была без каких-либо опознавательных знаков.

– Господин Эрвайс вас ждет.

Девушка коснулась пальцем панели на стене, и дверь тихо отъехала. Она же не двинулась с места, пропуская их вперед. Снова небольшой коридорчик, больше напоминающий комнату ожидания с крохотным диванчиком и нишей в стене для алкоголя, и они оказались в просторном светлом кабинете, выполненном в тех же тонах, что и та часть заведения, что Анне удалось увидеть. Хозяин эскорт-клуба – худощавый высокий мужчина возрастом намного старше, чем близнецы, обернулся на них – он стоял перед стойкой с книгами в старинных переплетах, как успела заметить Анна, – спокойно оглядел процессию с головы до ног и мягко произнес:

– Не ожидал, что вы явитесь в сопровождении столь необычной гостьи. Это неприлично, молодые люди.

Его взгляд остановился на Анне и снова то неприятное, пробирающее до костей ощущение, что она испытывала с хозяином яхт-клуба, только на этот раз было в нем что-то меланхоличное и даже мягкое, словно бы перед ним стоял несмышленыш, которого глупые близнецы посмели привести с собой.

– Раз уж пришли, то присаживайтесь. Ваш отдел настойчиво просил со мной встречи, а потому отказаться я не смог. Полагаю, вы и должны просветить о цели визита и спешке.

Он жестом указал на мягкие стулья у кофейного столика, где уже стоял небольшой стеклянный чайник с кофе и четырьмя крохотными чашками.

«Нарушить древнюю социальную норму без зазрения совести… Как бы нам это боком не вышло.»

Досада мужчины ощущалась так явственно, что Анне даже не надо было напрягаться: вероятно, он знал, что гости прибудут с коллегой женского пола, но никто не предупреждал, что это будет иэн’идэ, иначе во встрече попросту отказал бы.

– Предлагаю сразу перейти к делу, если вы не возражаете, – негромко произнес Вильгельм, пропустив мимо ушей недовольство господина Эрвайса, на что тот лишь кивнул и опустился на стул напротив, сложив руки на груди. Пусть мужчина был внешне спокоен, но Анна понимала, что это не более чем холодная вежливость: близнецы сейчас для него были не больше, чем зазнавшиеся мальчишки, и Анна предположила, что именно за тем ее и взяли с собой. Вайнхартам следовало помочь в нелегком разговоре и растопить лед так, чтобы никто не ушел покалеченным из заведения. На стул Эрвайса опиралась трость с массивным набалдашником, которая вполне бы могла достать до наглецов, а потому Анна принялась осторожно рассматривать комнату, пытаясь зацепиться взглядом за что-нибудь еще, что явно бы выдавало увлечения Эрвайса.

– Нисколько. – негромко отозвался мужчина, вежливо предложив кофе, и когда его взгляд остановился на ней, она ощутила, как Вильгельм – а она сидела между близнецами – осторожно коснулся носком обуви кроссовок, подавая ей знак.

– Не откажусь. Я немного замерзла.

Лицо мужчины слегка расслабилось, и он одним движением наполнил чашку, а после протянул Анне, на что она мягко обхватила ее пальцами, едва коснувшись его. Принять Эрвайса за идиота было проблематично, а потому Анна могла бы поклясться, что он давно раскусил наскоро состряпанный план, но был так занят невинным мимолётным касанием, что на доли секунды уголки его губ дрогнули в полуулыбке. Она осторожно отпила немного кофе, стараясь не сталкиваться с ним взглядом, чтобы не было уж совсем очевидно для чего она здесь. Кофе не хотелось, тело все еще горело от проклятья.

– Полагаю, вы уже осведомлены, что ваш частый посетитель господин Веллингтон убит, – безо всяких предисловий начал Вильгельм, на что Эрвайс лишь пожал плечами, словно бы давая понять, что его нисколько это не волнует. – И вот незадача, на месте убийства найдено название вашего заведения, на камерах наблюдения с яхты запечатлены ваши работницы, а одна из них провела с Веллингтоном всю ночь и находилась на яхте ровно в тот момент, когда упомянутый ранее господин был уже мертв. Более того, между кадрами, на которых ваша девочка развлекает все еще живого Веллингтона и на которых он уже мертв, всего пятнадцать минут. Полагаю, мой намек ясен?

Эрвайс ничего на это не ответил, а спустя мгновение лицо его растянулось в неприятную ухмылку, а Анна поняла, что он едва подавляет в себе желание расхохотаться.

– Еще мгновение и я начну думать, что среди моих девиц не только профессионалки любовных утех, но и прирожденные ассасинши.

– Я разделяю вашу иронию, господин Эрвайс, но позвольте вас уверить, что это заведение не попало бы в поле такого пристального внимания, не будь занятных деталей, которые вызвали любопытство у глав Восьмого и Четвертого Отдела.

На лице Эрвайса не дрогнул ни один мускул, но Анна понимала, что сейчас Вильгельм его попросту раздражает: щенок вздумал угрожать, а подобные выходки заканчивались плачевно. Эрвайс хоть и выглядел безобидно, но на за маской добродушного мужчины пряталась почти звериная жесткость, которую Анна успела мимолетно ощутить.

– И что же вы предлагаете? – спокойно спросил он.

– Всего лишь беседа с той самой девочкой.

В комнате повисла тишина, а Анна поняла, что их поход может закончиться прямо сейчас довольно печально и не без крови. Если бы на месте близнецов была сама Райч, то ее бы запрос Эрвайс удовлетворил без лишних слов, растекаясь патокой, но близнецы раздражали наглостью и уже было достаточно того, что оба паршивца скрыли, что будут в сопровождении иэн’идэ, что по древним законам, которые чтили все эльди старшего возраста, считалось оскорблением. С незапамятных времен вход для иэн’идэ обоих полов в бордели или общественные купальни был запрещен, а любой, кто нарушил бы этот непреложный закон, был бы подвергнут унижениям или вовсе убит.

– У вас впечатляющая коллекция… – Анна кивнула в сторону книг и добавила: – Это же коллекционное издание «Божественной комедии», снятое, насколько я знаю, прямо с оригинала и сохранившее первоначальный вид? По-моему, в нем даже страницы того же цвета, что и у оригинала, и цвет чернил.

– Это оно, – благосклонно кивнул он: – Интересуетесь литературой дикой эпохи?

– Когда училась в университете, то у нас был курс по выбору, на котором преподавалась дореформенная речь дикой эпохи, а в год, когда я сдавала экзамен по нему, вышло коллекционное издание тиражом в десять книг, и чтобы выйти из неприятной ситуации, пришлось даже продекламировать отрывки оттуда.

– Удалось впечатлить преподавателей? – Эрвайс мягко улыбнулся, а взгляд его заметно потеплел.

– Скорее убить наповал, – хмыкнула Анна, вспоминая позор на экзамене и с каким чувством пришлось читать не просто пару отрывков, а почти двадцать минут по памяти декламировать стихи. – Непонятно даже, что впечатлило больше – слово в слово повторенный отрывок на три страницы или мои издевательства над фонетикой дореформенной речи.

– Можете продемонстрировать? – он приглашающе улыбнулся, на что Анна произнесла, чуть смущаясь:

– Это будет звучать отвратительно. Половина звуков мне так и не поддались, в отличие от письма.

– Не стоит смущаться, мало кому удается заговорить чисто на дореформенной речи, полагаю, ваши сопровождающие не умеют ни читать, ни писать на ней.

В этом Эрвайс был, несомненно, прав: даже в слове «иэн’идэ», близнецы, как и все молодое поколение, превращали твёрдые звуки в мягкие и почти проглатывали их.

Негромко продекламировала Анна отрывок, который помнила очень хорошо даже через столько лет после сдачи экзамена: тогда она всеми фибрами души хотела не попасть на пересдачу к худосочным преподавательницам с вечно недовольно поджатыми губами, один взгляд на которых вызывал дрожь, что могла бы даже среди ночи процитировать этот отрывок. Фонетически, как бы Анна ни старалась, звучало ужасно, но Эрвайс мягко улыбался, слушая, и взгляд его окончательно потеплел, когда она закончила. Вероятно, половина слов для него прозвучали как чистая тарабарщина или же вовсе не в том значении, потому как Анна перепутала ударения, но выглядело и звучало это столь умилительно, что он даже похвалил и позволил подержать в руках книгу и полистать страницы. В одно мгновение на коленях у Анны оказались несколько миллионов имперских золотых, а к тонкой бумаге она прикасалась с огромной осторожностью и нежностью.

– Вы отлично справились, – произнес он снова.

И немного помолчав, добавил на дореформенной речи, чем немало удивил Анну, и она невольно напряглась:

– И что же, оба паршивца не сообщили вам, куда идут?

Он испытывающим взглядом посмотрел на нее: представление с декламацией стихов несомненно впечатлило, но теперь господин Эрвайс желал проверить не заготовленная ли это речь. По крайне мере, так подумалось самой Анне, и она бы нисколько не удивилась, узнай, что догадка верна.

– Нет. Я очень удивилась, что мы в среду в двенадцать дня оказались на алкогольной улице.

С трудом выговаривая слова так, чтобы Эрвайс понял хотя бы половину и, забыв, как на дореформенной речи будет «питейная», проговорила Анна, на что он усмехнулся. Близнецы невольно переглянулись: встреча явно шла не плану.

– Насколько это вообще большое дело?

Анна чуть склонила голову, усиленно переводя в голове каждое слово, сказанное Эрвайсом и сначала было не поняла, в каком значении он использовал слово «большое», но догадалась, что имеет ввиду.

– Я не могу сказать. – она качнула головой: – Могу только заверить вас, что Ирвин Веллингтон совершил то, что не следовало. Восьмой и Четвертый… – Анна замолчала, лихорадочно вспоминая слово, на что Эрвайс кивнул и подсказал ей:

– Отделы?

– Да, они интересуются им и тем, что он сделал.

Эрвайс замолчал, а затем хмыкнул, поднялся со стула и отошел к рабочему столу, что-то быстро набрав на сенсорном экране, посмотрел на Анну и произнес:

– Я предлагаю вам встречу с той, из-за кого вас бессовестно затащили сюда, но оба паршивца должны покинуть мое заведение и постараться никогда здесь больше не показываться, иначе я буду сильно расстроен, если вновь их увижу. Напомните, как ваше имя?

– Анна. – с готовностью проговорила она, на что он кивнул и жестом предложил перевести близнецам его предложение. Оба хотели было возразить, но Эрвайс все также на дореформенной речи заверил Анну, что если Вайнхарты не покинут заведение самостоятельно, то им предстоит совершенно неприятная экзекуция: они нанесли ему оскорбление, за которое оба вполне могли бы ответить кровью. Близнецам нехотя, но согласились, хоть и были оба совсем не рады оставлять Анну наедине с Эрвайсом. Возможно, план и существовал, но сейчас пошел не в то русло.

– Не думаю, что ваша встреча закончится чем-то дельным, но раз это так важно, то я не стану упираться. – добродушно отозвался Эрвайс, когда близнецы покинули комнату.

Анна согласно покивала, но прекрасно понимала, что понятия не имеет, о чем именно общаться с девицей: близнецы в курс дела не посвящали и что же ещ на яхте Веллингтона нашли, тоже не знала, а потому предстояло снова мучительно импровизировать. Видимо, Вайнхарты и подумать не могли, что Эрвайс просто выставит их за дверь, хотя это было очевидно.

Девушка явилась через десять минут, и Анна с усилием воли сделала вид, что совершенно не впечатлена ей: загорелая невысокая южанка, чьи волосы были собраны в гладкий низкий пучок, а огромные карие глаза чем-то напоминали оленьи, вытянулась по струнке, видимо, опасаясь хозяина заведения. Анне подумалось, что не каждый день вызывают прямиком в кабинет начальства, и, вероятно, ничего хорошего это никогда не сулило. Эрвайс негромко пояснил цель визита Анны и мягко попросил быть предельно честной, чтобы не расстроить гостью, на что южанка сдержанно кивнула, и ей позволили сесть напротив Анны. Вопрос про последние часы жизни Веллингтона немного ввел ее в замешательство, но девушка быстро собралась и произнесла:

– Под конец вечера мы остались совсем одни. Все гости разъехались, господин Веллингтон немного выпил и был навеселе.

– Он ждал кого-нибудь? – уточнила Анна: – Может, кто-то должен был приехать к нему после вечеринки?

– Нет, он никого не ждал. – с готовностью ответила девушка, стараясь не смотреть ни на хозяина, ни на Анну дольше, чем положено.

– На записи видно, что он оставил вас одну на некоторое время, он не сказал, куда направляется? – спокойно спросила Анна, ощущая нервозность девушки и то, как лихорадочно она размышляет. Страх был тяжелым и липким, и Анна не совсем понимала, из-за чего он: то ли ее беспокоил внимательный взгляд хозяина, то ли на яхте произошло то, о чем ей было приказано молчать под страхом смерти. Неожиданно Анна вспомнила, что есть проклятье, которое может буквально убить за хоть слово правды.

– Господин Веллингтон сказал, что наверху охлаждается его любимое вино: это какое-то редкое и очень дорогое производство и он бы не хотел угощать им гостей. – выпалила девушка, отчего у Анны все сильнее складывалась впечатление, что речь была заготовленной.

– Он был любитель вина?

– Да, у него есть виноградники на Юге.

– Это было вино его производства? – спокойно спросила Анна, наблюдая за реакцией.

– Нет. Это вино ему подарили. Он так сказал, когда собрался за ним.

– В тот вечер было все как обычно или может быть вы заметили какие-то странности? – вопрос звучал немного глупо, просто потому что сама Анна осведомлена о Веллингтоне была мало и вопросы вообще предстояло задавать близнецам.

– Нет. Все как всегда.

«Так мы далеко не уедем, – подумала Анна, глядя в слегка розоватое лицо девушки.

Пусть голос ее и звучал уверенно и спокойно, но ужас прочно сковал ее тело, а понять, в чем причина, Анна не могла.

«Слишком уж спокойно она отвечает, хотя изнутри вся трясётся как осиновый лист. Ингрид говорила, что Веллингтон был тем еще извращенцем, а записи с яхты слишком мерзкие даже для видавших виды близнецов. Да и по рассказам Амиции Веллингтон не тянул на ангелочка, который угощает проституток коллекционным вином… Он, может, и не собирался это делать, но зачем ему подниматься наверх? Как-то нелогично».

– Полагаю, ответы вас, Анна, не сильно порадовали, – добродушно усмехнулся Эрвайс, задав вопрос на дореформенном.

– Относительно. – коротко ответила она и вдруг спросила: – После того, что там случилось, твои уста закрыты?

Древнее проклятье, накладывающее немоту каждый раз, когда человек пытается сказать правду и если все же сможет произнести хоть слово, то голова полетит с плеч. Тело южанки словно бы ударили током: она вздрогнула так явно, что даже Эрвайс удивленно приподнял бровь и перевел взгляд с нее на Анну. Лицо девушки тут же стало белым как снег, и она испуганно качнулась, словно бы ее могли ударить.

– Если твои уста закрыты, то покажи мне большой палец правой руки, – тихо предложила Анна. Южанка помедлила, а затем опустив взгляд в пол, медленно подняла правую руку и отогнула большой палец.

– Вот как… – задумчиво протянула Анна: – Это случилось после того, как Веллингтона убили или до? Если до, просто покачай ладонью правой руки, если после, то левой. Не бойся, это проклятье работает только если ты попытаешься сказать или написать правду.

Девушка испуганно замерла, видимо, прикидывая стоит ли довериться Анне во второй раз, а затем, будто бы примирившись с исходом, покачала левой ладонью.

– Ты видела убийц?

В ответ ей было нервное покачивание правой ладонью.

– Это были те, кого Веллингтон знал?

Снова правая ладонь рассекла воздух.

– Ты их раньше видела?

Опять правая ладонь.

– Они были его друзьями?

Она неопределенно пожала плечами: точный ответ ей был неизвестен.

– Ты сама вернулась назад после того, как все кончилось?

– Их возвращает водитель. – ответил за нее Эрвайс: – Иногда клиент готов оплатить перемещение девочки. Так что это за напасть с ней?

– Ни вам, ни вашим клиентам ничего не грозит, но все, что касается Веллингтона под запретом, – пояснила Анна и добавила: – На нее наложили проклятье мертвой немоты, если хоть слово правды скажет, то тут же умрет, чтобы обезопасить ее, я попросила показывать рукой ответы «да» или «нет», потому как даже на утвердительный кивок головы проклятье может сработать.

– То есть те, кто убили его, еще и девицу мою заколдовали? – хмыкнул он: – А вы можете ее расколдовать? Если ж вы про это знаете, значит и про обратное действие тоже осведомлены.

– Нет, – качнула головой Анна: – При этом проклятье на шею жертвы повязывают ленту, затем произносят слова, и отрезают кусок. На шее жертвы невидимая лента, а маг уходит с видимой частью, и только он может снять это проклятье… Или если я в процессе расследования найду ленту, то сама смогу снять проклятье.

– Я готов заплатить, сколько пожелаете.

– Если найду ленточку, то я сообщу вам, – согласилась Анна: деньги ее не особо интересовали, а вот девушка вызывала жалость. Всю жизнь трястись и думать над ответами про Веллингтона – страшное занятие.

Южанку отпустили, когда Анна сообщила, что все что хотела уже узнала, и собиралась было сама покинуть заведение, как Эрвайс предложил проводить ее через вход для персонала и по пути негромко произнес:

– Сдается мне, Анна, что вы в этом деле не от большого энтузиазма участвуете. Полагаю, госпожа Райч приперла вас к стенке?

Она даже не удивилась, что он раскусил их неумелую игру и просто что-то пробурчала в ответ, на что тот лишь удовлетворенно хмыкнул и когда собирался открыть бронированную дверь наружу, вдруг произнес мягко:

– Я надеюсь, у тебя все получится, Анна. Только из-за нашей приятной беседы, я не утоплю в Ангальте провожатых и смею надеется, что ты слово свое сдержишь и снимешь с девицы проклятье.

Анна в ответ лишь покивала, удивляясь тому, как нежно он обратился к ней на дореформенной речи, и шагнула на улицу. С неба сыпался крупный снег, а серые тучи заволокли небо, проглотив солнце, в нос ударил запах жаренных шашлычков. Она прошла между двумя зданиями, оказываясь недалеко от главного входа в «Пьяную Вишню» и стоило ей сделать еще шаг, как перед ней тут же вырос старший близнец.

– Как прошло?

– У меня есть новости, но они не очень радостные, – отозвалась Анна и добавила: – Я хочу поесть.

– Не вопрос. Тут есть отличная лапшичная.

Они сидела в самом дальнем углу заведения и когда Анне принесли дымящуюся тарелку, и она опустошила ее наполовину, то произнесла:

– Вы специально решили его взбесить? Пригласить в бордель иэн’идэ – это все равно что отправить письмо с угрозами внутри бараньей головы. Он вам такую выходку не простит.

– Уже. – отозвался Мартин, на что Анна удивленно изогнула бровь.

– Об этом уже знает наш отец и разговор нам предстоит не самый приятный, – пояснил Вильгельм, на что Мартин раздраженно фыркнул: видимо, младший близнец не был в курсе всей затеи.

– Если спросишь, то я понятия не имел, что он зарегистрировал тебя тоже на эту встречу, – пояснил младший, а старший лишь закатил глаза: – Я был уверен, что ты просто посидишь где-нибудь тихонько в уголочке.

– Ага, и плюшевого мишку принесут и сказку расскажут, – насмешливо отозвался Вильгельм. – Давай уж будем реалистами, братец, без Анны нас бы выставили за дверь еще до того, как я рот открыл. Понятное дело, что мы нанесли оскорбление, но как-нибудь переживем и это, и нагоняй от отца, и про извинения по пути тоже не забудем.

– Больше меня поразило, когда ты на дореформенной заговорила, – невольно с восхищением произнес Мартин: – Я думал, ты блефовала, когда поняла, что нас выведут помятыми. Когда ты только успела выучить ее?

– Я же сказала, что в университете курс проходила, – удивленно проговорила Анна, на что оба близнеца хитро сощурились, а она вздохнула и произнесла:

– Не поверите, но на Юге есть филиал университета при Императоре, или вы думаете, студентов при лучине в монастыре обучали?

– Курс дореформенной речи на Юге? – не поверил Вильгельм и Анна, не сдерживаясь, цокнула языком:

– А курс литературы и имперской истории от диких племен варваров до нынешнего дня ничем не смущает?

– Это обязаны знать все граждане Империи, – невозмутимо пожал плечами он: – На дореформенной разговаривать всем прочим вовсе необязательно, а временами даже вредно.

Анна не стала углубляться, что имел в виду старший близнец под словами «всем прочим», решив, что не время для споров, а лишь как-то неопределенно качнула головой, давая понять, что тему стоит опустить. Горячий куриный бульон приятно согревал изнутри, и Анна собиралась было отнести тарелку на стойку с грязной посудой, как материализовался работник лапшичной и поставил перед Анной десерт, чай и мясную закуску. Она удивленно взглянула на него и тут же запротестовала, сообщив, что ничего сверх супа не заказывала, на что Мартин остановил ее и произнес: