Ведьмы.Ру 3

Знать бы ещё во сколько…

– Что там было-то? – уточнил Наум Егорович, устраиваясь на лавочке. Чуть дальше, свернувшись клубочком, на газоне сопел Лев Евгеньевич, выглядевший милым и безобидным. Палец в рот сунул и даже во сне продолжал бормотать что-то, про открытия и науку. Снилось ему, небось, как космические корабли бороздят просторы океанов. Или что-то иное, но столь же вдохновляющее.

– С одной стороны явно пробой, – Женька вытянул ноги. – Тянет таким… ветерком хаоса… демоническим я бы сказал. Но тут надо бы у Васятки спросить. Он точно скажет.

– Васятка – это который?

– В белом костюме. Видел?

– А… да. Бледный ещё. Я даже подумал, что больной.

– Да не, просто демон. Они все с придурью.

– Демон?!

– Вот чего ты орёшь, – Женька вцепился в рукав и дёрнул. – Сядь уже. Демон, демон… и что? Демоны тебе уже не люди?

– Демоны – как раз и не люди, – Наум Егорович сел.

Демон.

Он вспомнил паренька. Ну да, обычный. Две руки. Две ноги. Тощий. Такой, субтильный даже. Бледненький. Супруга вот сразу бы пожалела его за субтильность и бледность эту, решила бы, что недокармливают бедолагу. И принялась бы исправлять этакую жизненную несправедливость.

– А рога у него где?

– Отвалились, – ответил Женька.

– Хворый, что ли?

Демона жалеть категорически не хотелось.

– Да не. Ведьма прокляла… он вообще наполовину только демон.

Не хотелось, но жалелось. Демонов Наум Егорович в жизни своей встречал дважды. Огромные твари. Яростные. Злобные. Мальчику среди них пришлось бы тяжко. Мелкий, тощий и безрогий.

Вот о чём он думает?

Надо тревогу поднимать. Или… не надо?

– Он тут давно? – уточнил Наум Егорович.

– Пару дней как.

– И никого не сожрал?

– Он вроде как пацифист.

Демон-пацифист. Куда этот мир катится? С другой стороны, если никого не сожрал, не поработил и вообще живёт себе тихо, закон не нарушая, то с чего к человеку, то есть, к демону, приставать?

– Всё равно не похож, – признавать чужую правоту Наум Егорович не любил. – На демона. Они… ну… такие… огромные. Неуязвимые. С рогами, копытами и хвостом. А этот… ботиночки вон, белые.

– Молодой. Хочется модничать.

– Как они с копыт не спадают? – опять, кажется, его интересовало не совсем то, что должно.

А если этот – разведчик? Засланец, который изучает мир и внедряется, чтобы вызнать секреты Империи? А потом собрать адские полчища…

– Не знаю. Увидишь – спроси. И да, в штаны я не заглядывал, так что про наличие хвоста тоже не скажу. Может, ногу обматывает, а может вообще его в детстве купировали.

С другой стороны, если демона внедрили, то тоже куда-то не совсем туда.

Нет, надо к началу вернуться.

К подвалу.

– А что не так с энергией-то? – Наум Егорович поскрёб ногу, проводивши взглядом полную даму, которая важно шествовала по дорожке. Больничный халат сполз с покатых плеч её, повиснув на полусогнутых руках, и край халат волочился белоснежною мантией. Да и в целом вид у дамы был весьма царственный.

– С энергией? – Женька женщину тоже увидел. – А… она демоническая, но какая-то… не знаю, как будто демон помер, а его взяли и некромантией подняли. Хотя это, конечно, ерунда.

– Почему?

– Потому что демоны некромантов на дух не переносят. А те демонов. У них эта… естественное непринятие друг друга. Психоэнергетическая несовместимость. Я читал, что изначально некроманты и появились, чтобы защитить миры от вторжения демонов, которые убивали всё живое. Некроманты научились использовать убитое… ну и понеслось.

Гонка вооружений, стало быть.

– Демоны изначально не поддаются воскрешению. А некроманты не рискнут работать с демонами, потому что сила хаоса разрушает их собственную… в общем, коллапс. А там две силы разом. И это, Наумка, нехорошо. Это очень нехорошо…

В нехорошо Наум Егорович сразу поверил.

Значит, кто-то там, наверхах, решил поиграть и с демонами, и с некромантией сразу? Чудесно…

Где-то там, у забора, взвыла сирена.

– О, явились, – радостно сказал Женька и широко зевнул. – Сейчас начнётся веселуха…

Началась.

Далеко не сразу, конечно. Наум Егорович примерно представлял, как оно было. Вот смена является и обнаруживает, что ночная – спит.

Крепко так.

Может, даже частично за территорией. И приходит в недоумение. И первым делом наверняка начинает подозревать постороннее вмешательство. Атаку там. Сонный газ или зловредный артефакт.

– Слушай, а почему сразу тревогу не подняли? – уточнил он, пока оставалась возможность говорить. – В таких местах протокол жёсткий. И должны были регулярно с базой связываться или кто там их контролирует извне.

– А… там с обеда помехи шли, – позёвывая, ответил Женька. – Я попросил, чтоб устраивали. Они к вечеру задолбались и сами систему отрубили. Решили, что где-то подмыкает. А так-то хвостатые сказали, что пять раз приезжали с проверками.

Ехать далеко.

Нет, оно можно понять, но…

– Оставили дополнительную охрану, но Ульке всё равно, сколько тут народу.

Сирена снова взвыла и захлебнулась.

– Спят и мышки, и стрижи… – пробормотал Наум Егорович, как-то злорадно представляя шок приехавших, которые обнаружили вот это вот всё.

Дама, развернувшись, снова прошествовала мимо.

– Во-во…

Охрана вошла на территорию не сразу, что разумно. Сперва появилась пара типов в комбезах высшей степени защиты. Белесые фигуры странно растворялись в предрассветном тумане. И только артефакторные эмблемы на груди их сияли ярко.

– Красиво идут, – сказал Женька, вскидывая руку. – Ишь ты…

В руках фигуры держали счётчики, то ли Гейгера, то ли напряжённости энергетического поля. В общем, работали люди.

Потом уже появилась охрана.

И та, уснувшая, и новая. А следом и врач со своими допросами. Допросы, честно говоря, надоели. И в целом Наум Егорович не отказался бы в палату вернуться, а потому, воровато оглядевшись по сторонам, он поманил врача пальчиком. И когда тот наклонился, сказал шёпотом:

– Я знаю, что произошло!

– Что? – так же шёпотом спросил врач, осторожно отодвигаясь на полшага.

– Мыши!

– Мыши?

– В чешуе златой горя… мыши, они всегда рядом! Даже когда вы их не видите.

Доктор вздохнул и отступил, махнув кому-то там рукой:

– Уводите… знает? Да что он знать может! Конченный псих.

– Я нормальный! – радостно возразил Наум Егорович, позволяя подхватить себя под локоток. – Это просто вы в мышей не верите…

И пусть потом не жалуются. Правду же сказал. Просто не всю.

Глава 10

В которой купцы отправляются за товаром

От Томы же за версту смердело уютом, добротой и любовью.

История одной жизни.

Ульяна зевала. Широко так, с размахом. И даже самой казалось, что ещё немного и челюсть заклинит. Неудобно, если так-то, получится. Она хотела бы не зевать, но оно как-то не зависяще от желания получалось.

– Не выспалась? – заботливо осведомился Мелецкий, подвигая стул.

– Вроде бы и выспалась. Просто…

Чтоб, надо было бы причесаться.

Умыться Ульяна умылась. И зубы почистила. А вот причесаться как-то забыла. Небось, волосы теперь торчат и сама она, чучело лохматое.

– Ага. Меня тоже срубило, – признался Данила, усаживаясь рядом. А потом наябедничал: – А Василий Эльку гулять повёл.

– Куда?

– По дороге…

– С облаками?

– Нет, по местной. Сперва Лёха сказал, что ему надо бы дом свой посмотреть, потому что у нас хорошо, но не настолько, чтоб на полу спать. А Никитос с ним собрался, потому что новый дом – новые перспективы. И вообще там, на участке, глядишь, и дуб посадили.

– Вековой? – уточнила Ульяна, осматриваясь.

На кухне было пусто.

– Ага. Ему когти точить надо.

– Веская причина. А бабушка где?

– А! точно! Она тебе просила передать, чтоб ты сама домовыми командовала, а она пока в город подъедет. В институт ей какой-то надо. Культуры вроде… слушай, а знакомо… где-то я про него слышал. Хотя, совпадение, наверное.

Домовыми? Командовать?

Ульяна не умеет?! У неё ведь не получалось…

– И вот Элька сказала, что тоже хочет посмотреть дом или хотя бы пройтись, потому что дальше сидеть и ждать у неё никаких сил нет. И вообще ей подумать надо. А Васька сказал, что смотреть он не хочет, но чувствует необходимость сопроводить, поскольку нельзя обманываться спокойствием внешней обстановки, обесценивая таящиеся в мире опасности.

По ногам потянуло холодком.

Ощутимо так.

Ульяна ногу о ногу потёрла, пытаясь сосредоточиться.

– Сделайте чаю! – сказала она, но в ответ – тишина.

– А, ба сказала, что ты должна научиться с ними ладить. И нужно быть смелее. Ощутить себя хозяйкой в доме.

Хозяйкой?

А Ульяна когда-нибудь была в нём хозяйкой? Сперва дом принадлежал матушке, потом… потом снова ей. Но дальше-то? Ульяна ведь жила в нём. Она… она всё равно чувствовала себя здесь чужой.

И теперь чувствует.

Дом наполнился людьми, и каждый здесь ведёт себя так, будто это его дом. А Ульяна… да что с ней не так-то?

– Уль? Да ладно, не мучайся, – Данила прямо наклонился. – Хочешь, я тебе чаю сделаю. Завтрак я пока готовить не научился, но заварку кипятком залью.

– Нет, – она покачала головой. – Дань, дело не в чае.

Наверное, это можно было объяснить. Или нельзя? Ульяне же и раньше говорили, что ей не хватает уверенности в своих силах. Всё вот есть, а уверенности нет.

Поэтому дело не в чае, не в доме и не в домовых.

В жизни.

Вдох.

Наверное, она выглядит донельзя глупо, такая взъерошенная и насупленная. Но… выдох. И сердце стучит, будто Ульяна собирается сделать что-то плохое… а она не собирается.

Она…

Сила ожила.

И проклятье. Зашевелилось, заворочалось, нашептывая, что способно уничтожить непокорных. Что одной её уверенности будет мало. Дело всегда в страхе. Если Ульяну будут бояться, то и слушаться станут.

А тут…

Нервно зазвенели ложки. И кружки… и она теперь видела две тени, застывшие у стены. И поняла, что может их стереть. Даже не вставая с места. Просто усилием воли и желанием. Но…

– Чаю, – сказала Ульяна, затыкая голос проклятья. – Будьте добры, сделайте нам чаю. И к нему чего-нибудь.

Голос прозвучал тихо, но, наверное, как-то иначе. А может, домовые услышали не голос, но силу Ульяны. И её проклятье. И это выматывающее желание убить кого-нибудь.

Не её желание.

Чужое.

Главное, что на столе во мгновенья ока возник самовар, который тотчас запыхтел, выдыхая клубы пара. И поплыли по воздуху кружки.

Ложки.

Сахарница встала на разрисованное серебром блюдо. Невидимая рука метнула плошки с вареньями.

– Спасибо, – Ульяна выдохнула. И уловила ответный ветерок силы… радостной?

То есть, они… рады?

Ничего не понятно.

– Ух ты, – вот Данила повернулся. – Никак не могу к этому привыкнуть. Как в сказке прямо! Скатерть самобранка… Уль, надо решить, что делать дальше.

– Разбираться, – Ульяна вытащила огромный бублик в маковой посыпке. Он одуряюще пах сдобой и был каким-то особо мягким и уютным, аккурат для летнего утра. – С кредитами. С матушкой. С источником.

– Ты стала иной.

– Хуже?

– Нет. Просто… что касается кредитов, то с Васькой мы этот вопрос обсуждали. Он говорит, что бумаги составлены довольно хитро, однако в целом есть шансы оспорить. Судебные разбирательства при желании можно затянуть.

– Но в итоге я проиграю?

– Скорее всего. Доказать, что ты не брала эти деньги, будет сложно.

Ульяна кивнула. Логично. Если её внешность, её подпись, то ни один нормальный суд не поверит, что это не Ульяна.

И что остаётся?

Платить?

И надеяться, что никакие новые бумаги не всплывут?

Или подавать на банкротство? Дохода у неё нет. Дом – единственное жильё. Конечно, последствия будут, но не сказать, чтобы такие уж тяжёлые. Обидно, конечно, до слёз. Но на одной обиде далеко не уедешь. Да и тогда все долги, сколько бы их ни было, спишутся.

– Уль, Василий говорит, что если критично, то в принципе суммы подъемные…

– Нет, – Ульяна покачала головой. – Я не хочу быть должна Василию.

– Он, как мне показалось, не из соображений выгоды. А просто из личной симпатии. Дружеской, – уточнил Данила, наполняя чашку кипятком. И Ульяне её подвинул.

– Тем более. Я подам на банкротство…

– Я и об этом думал.

– И?

– Есть у отца знакомые, которые занимаются подобными делами. Так что выход реальный. Хотя и долгий… но тут… тоже есть сложность.

Куда в Ульяниной жизни без сложностей.

Ульяна ощутила покалывание в стопе и опустила взгляд. Домовой? Домовая? Или женщина-домовой? Как обращаться, чтобы не обидеть? И что она хочет? Хотя… если прислушаться, то желание вполне улавливается.

Бельё заменить?

Постирать? И разрешение нужно? Ещё помыть окна и пол поправить, потому что скрипят половицы, а это непорядок…

– Делайте, – сказала Ульяна с прежней спокойной уверенностью. И снова услышала эхо чужой благодарности.

– Понимаешь, то, что тебе юридически долги спишут, ещё не значит, что спишут в реальности, – Данила сцепил руки, и из-под пальцев его вырывались огненные язычки. – Извини. Меня бесит сама мысль, что кто-то может тебя обидеть.

– Я вроде бы не такая уж беззащитная.

– Уль, это ведь не просто… один раз повезло. Другой. А в третий – поймают, когда ты к этому готова не будешь. Да и… знаешь, у меня такое чувство, что пока всё это скорее игры были. Не всерьёз. Скорее так, проба тебя на прочность.

– И что делать?

– Как вариант – ударить первыми. Игорёк пробил. Все четыре конторы, которые кредит выдали, принадлежат по сути одному человеку. Да, через пятые руки, но не так сильно он свою принадлежность скрывал, чтобы вовсе не найти.

– И?

– И есть место, которое вроде как головной офис. Вся материальная документация хранится там. Как и записи, и прочее…

– Ты предлагаешь…

– Наведаться в гости.

– Мелецкий, это незаконно!

– Да как сказать. Судя по тому, что Игорёк нашёл, законность – это не про них. Тем более что по сути ведь документы – подделка. И записи. И… если исчезнет и то, и другое, то предъявить тебе будет нечего. Юридически.

– Юридически. Ты сам только что распинался, что реальность – это другое.

– Другое. Но видишь ли… возможно, что там хранятся не только бумаги. Точнее не только то, что хоть как-то законно, но и… Василий тут здравую мысль двинул, что чем более незаконен бизнес, тем строже он ведет свою бухгалтерию. Поэтому мы не будем вламываться с песнями и плясками.

– Уже радость.

И радует, что дядя Женя не в курсе, иначе точно были бы и песни, и пляски, и клоуны.

– А тихо-спокойно проникнем в хранилище и проведём, так сказать, небольшой внутренний аудит. Я почти уверен, что там найдётся много чего, что при передаче в нужные руки несколько займёт твоих кредиторов. В общем, им станет не до тебя…

План был до отвращения странным, но при этом Ульяне нравился.

– В конце концов, почему бы не попробовать? – предложил Данила, хитро улыбаясь. – А объявить себя банкротом ты всегда сможешь…

– Я… – Ульяна вцепилась в бублик. – Я ничего не понимаю в бухгалтерии. А ты?

– И я не понимаю. Но у Василия есть знакомый бухгалтер. Она согласилась взглянуть.

Если они и бухгалтера уже отыскали, то возражать было бесполезно.

– Ладно, – сказала Ульяна, наверное, потому что утро было солнечным, она – выспавшейся, а бублик исключительно вкусным.

– То есть, ты не против?

– Не против.

– Тогда я сейчас Ваське скажу…

Договорить Мелецкий не успел, потому как хлопнула дверь и на кухню ввалился рыжий клубок шерсти.

– Там… там… там сатанисты украли наших козлов! – выпалил Никитка гулким рычащим басом. – Спасать надо!

Ульяна от неожиданности едва бубликом не подавилась.

– Не понял, – а вот Мелецкий удивлённым не выглядел. И вопрос задал именно тот, который сама Ульяна задать хотела. – Зачем нам спасать сатанистов?

– В общем так… – Земеля прошёл мимо троицы должников. Да уж, выбор… нет, вроде здоровые. Крепкие. Медкарты Земеля затребовал.

Холостые. А то вдруг да тоже имеет значение.

И с лица не сильно страшные. Он-то сам не особо разбирается в мужской красоте, но сестрицу попросил оценить. Она-то и помогла с выбором. И подсказала, что надо бы этих женихов потенциальных облагородить. Постичь там, побрить и одежду подобрать, чтоб сидела. Оно-то и верно. Нет, Земеле плевать на то, как они там одеты, но что-то подсказывало, что для потенциальной невесты это может иметь значение.

– Сейчас поедем в одно… место. Вас покажут девице. Она выберет. Тот, кого выберет, женится на этой девице. А остальные – свободны. Жениху долг списывается полностью, а участникам отбора – на половину. Так что в ваших интересах понравиться.

Долги у всех были внушительные.

– Участие добровольное. Кто не хочет – свободен.

Молчат.

И правильно. Вот тот, первый, полтора миллиона уже накопил. Минуса. И проценты. И просрочка. Его сосед, блондинчик того хрупкого девичьего вида, который всегда бесил Земелю, два. А самый большой – у Шикушина. Правда, долг не на нём, на матушке его, но это уже детали. Главное, что ни ему, ни матушке этот долг в жизни не отработать.

А кто виноват?

Сами.

Думать надо было. Взять все горазды, а возвращать, так никому не хочется.

– Тогда прошу, – машину и на сей раз Земеля взял из числа списанных, чтоб, если вдруг дела пойдут не так, то не сильно о потере жалеть. – Куда прёшь, Шикушин? На заднее сиденье давайте. Все.

– Тесно… – Шикушин дёрнул шеей. А ведь из военных. И переодеваться не захотел. А стричь там нечего, вон, черепушка загорелая. Но сестрица сказала, что типаж брутальный, может и прокатить.

– Ничего. В тесноте, да не в обиде. Ехать недалече.

И ведь ни словом не соврал.

До леса домчались быстро, хотя в машине без кондиционера и было жарковато. Пот стекал по шее, пропитывал рубаху, и сердце колотилось куда быстрее, чем обычно. И тут уже на жару не спишешь. Земеля первым выполз из машины, потянулся, пытаясь отсрочить неизбежное, а после и поклонился до земли. Поясницу стрельнуло, да и самому это все вдруг показалось нелепым. Но руки уже вытащили свежий каравай – Земеля не поленился из лучшей в городе пекарни заказать – да положили его на травку.

– Доброго дня вам, любезный Вран Потапович! – говорить в мелкие сосёнки, что выросли на обочине, вновь же было странно. – Гостей прими, будь добр. Приехали добры молодцы…

Что там ещё говорили-то?

– У вас товар, у нас купец… купцы то есть! Трое! Как и договаривались.

Блондинчик с тремя серьгами в ухе затравленно озирался. И на лице его читались сомнения. Оно и правильно. Земеля и сам на его месте засомневался бы. Вон лесок. Вон кусты.

А невеста где?

И Леший.

Не услышал? Может, надо было поближе подобраться? Или в лес зайти? И…

– От же ж люди, – раздался голос, и земля зашевелилась, поднимаясь. Парниша с серьгами побледнел, покачнулся, и осел бы наземь, если б его Шикушин не подхватил.

Вот даже жаль стало отдавать.

Если вдруг не сгодится, надо будет предложить ему иным путём матушкин долг отработать. Нервы у мужика явно имеются. И сила. А остальное приложится.

– Ни толку, ни разумения… ты куда хлеб кинул, иродище? – громовой бас Врана Потаповича прогремел над дорогой. А сам он поднялся в полный рост.

С прошлого раза он будто бы больше сделался.

Массивней.

Темная кора покрывало грубое его лицо, и зелеными моховыми мазками проступали брови. Грива спутанных ветвей падала на плечи. И что-то там, в этих ветвях, шевелилось.

– Господи, – второй жених прижал ко рту платочек. Ишь ты, нежный какой. Главное, чтоб не вывернуло. Что-то подсказывало, что этакий конфуз Вран Потапович сочтёт проявлением неуважения к своей особе. – Господи… господи… что это?

– Не «что», а «кто». Леший я, дурачина, – откликнулся Вран Потапович, подхватывая ковригу на ладонь. Приподнял. Втянул запах и покачал головой. – И сам дурак, и хлеб у тебя дерьмовый.

– Я в лучшей пекарне брал! – Земеля чувствовал, как мелко подрагивает земля под ногами. – И простите, если что не так! Я ж не знаю, не умею… как надо было?!

– Как надо было… надо было б, чтоб хлеб этот живые руки пекли.

Чтоб их! А ведь в рекламе поют, что исключительно ручная работа. Но Врану Потаповичу в данный момент Земеля верил больше, чем рекламе.

– Чтоб муку просеяли, чтоб с водой ключевою мешали, чтоб обминали, рассаживали, чтоб силой делились. Хлеб, дурачина ты этакий, он же ж не просто так! – Вран Потапович поднял корявый палец. – Силу его только живое тепло и способно пробудить. Ту, что зерно из земли берет. И огонь печной эту силу закрепляет. Той силы нам и капли не достаётся, так-то… только люди и умели. Да опять, видно, всё перепоганили. Глупое ваше племя…

– Господи, господи… – бормотал тот, который в костюмчике.

– А потому к хлебу такому и уважение проявлять должно, – хозяин леса придирчиво поворачивал каравай то в одну, то в другую сторону, подносил к лицу, вдыхал запах и отворачивался, морщился, явно недовольный. – И на землю его не кидают, пусть от неё он и родится, но белый рушничок кладут, да чтоб с вышивкой заветною, которая и хлеб обережёт, и того, в чьи руки он дан… а ты… недотымка, одно слово.

Он поморщился и, разломивши ковригу, бросил в стороны.

– Зверью сгодится, – буркнул… и резко вдруг подался вперёд. Для такой громадины, скрипуче-неповоротливой с виду, двигался Вран Потапович на диво быстро. И вот уж ручища его вцепилась в плечо Шикушина и, дёрнув, подтянула человека к себе.

Вот и всё, похоже.

Если…

Додумать Земеля не успел.

– Поделишься? – спросил хозяин леса, вытаращив круглые совиные глаза.

– М-мамочки… – блондинчик всё же сомлел.

– Вот, – Шикушин скинул с плеча выцветший рюкзак. – Матушка пекла. Вчерашний, правда, но ещё мягкий…

И вытащил свёрток, в котором рыхлые кривоватые ломти хлеба.

– Матушка… – леший склонился ниже, и по коре, покрывавшей кожу его, пролетела дрожь. – Матушкин хлеб…

Свёрток этот он взял бережно, будто величайшее сокровище.

Всё-таки странное создание, если так-то.

Пугающее.

Но, кажется, проблема разрешилась. Во всяком случае, Земеля снова задышал. А леший, растянув уродливые губы, произнёс:

– Что ж, гости дорогие. Добро пожаловать.

Глава 11

О важности образования и бедственном положении молодёжи

Заплетенная в косу челка упала ему на лоб…

О превратностях молодёжной моды.

– Б-боже… – произнёс Профессор, пытаясь пошевелить связанными копытами. – Что случилось?

Очнулся-таки.

Вот не мог бы раньше, тогда, глядишь, и придумали бы чего. А теперь как? В машину их затащили, бросили в кузов, а сами, стало быть, в кабину набились. Машина по ощущениям мелкая совсем, то ли грузовичок-игрушка, то ли бусик. Главное, старая, дребезжащая, но на ходу. Завелась и поехали.

Куда?

Зачем?

Воняло бензином, маслом и тухлою водой. Машина тряслась и покачивалась, грохоча так, словно того и гляди развалится.

– Нас похитили? – Профессор приподнял голову, подслеповато сощурился. – Нас ведь похитили, верно?

– Верно.

– И для чего?

– Мыслю не для того, чтоб козью ферму развивать, – Филин поёрзал. Копыта перетянули пластиковыми стяжками, явно насмотревшись чего-то нехорошего.

Слыхал он, что в интернетах чего только не найдёшь. Вот и нашли. Краткое пособие по похищению козлов с использованием легкодоступных средств.

– Козью ферму… это вы в смысле… фу, какая гадость! – воскликнул Профессор весьма эмоционально. – Как вам подобное только в голову пришло?!

– Ну… обычно. Вы козёл. Там козы. Чтоб козы доились, надо, чтоб они козлят давали, – пояснил Филин ход мысли, весьма очевидный для любого, кому случалось провести время в деревне. – А козлята, они из воздуха не берутся. Для их появления козу сводят с козлом.

– Это… это звучит ещё более мерзко! Как вы вообще допускаете подобную мысль…

– Обычно. Вы, уж извините, козёл. И я козёл. Причём, не знаю, как я, а вы – козёл видный. Сразу ясно, что призовой даже. Сугубо экстерьерно. А хорошего козла найти – это ещё постараться надо.

Вспомнилось, как бабке соседка приходила жаловаться, что надо бы своего купить, а то уж больно дорого вязки обходятся.

– Я не согласен! Я высокоинтеллектуальное существо! – блеяние Профессора было полно искреннего возмущения. – Я не собираюсь тратить лучшие годы своей жизни, покрывая каких-то… коз! Это извращение, в конце концов.

– А ты представь себя древним греком, – Филин хмыкнул и, увидев, как вытягивается морда товарища по несчастью, всё же смилостивился. – Но это вряд ли… в смысле, ферма нам не светит. Детишки снотворным пальнули. Связали вон. И потом, пока стояли и машину ждали, я послушал, чего говорят. Не про ферму точно.