О́ное

Севастьян подошел к балалаечнику, поднял его за шкирку и повел к месту стоянки своего корабля. Степан шел за ними с балалайкой под мышкой.

– Вот наше судно с синим парусом, видишь?

– Вижу, а как же не видеть, мил человек?

– Теперь иди к людям Мякиша и скажи им, что хочу говорить с их атаманом. Только без всяких там штучек-дрючек! Разговор состоится на моем корабле. Коли разговора не выйдет, золотой запас останется при мне.

– Понял-понял! Золотой запас! Все исполню!

Как только Мареев ослабил руку, дед вырвался, схватил балалайку и испарился. Два его подельника стояли в стороне. Они уже не вмешивались, тем более увидели на корабле капитана и четырех матросов.

Граф и Степан зашли на судно. Корабельная команда, понимая, что опасность миновала, снова вернулась на свои места.

– Теперь, Степан, смотри внимательно! Уверен, что скоро на берегу соберется толковище. Будут обсуждать, что делать с нами.

Мареев обернулся к Гордею, прищурился и задал такой вопрос:

– Нет ли у тебя, капитан, еще с морских времен наблюдательной подзорной трубы?

– Ух, и глазастый ты, пассажир! Сей прибор я имею, но больно дорог он мне, как память!

– Прошу на короткое время для важного дела. К прибору будет самое бережное отношение.

– Коли для дела и на сегодня, то предоставлю. Пошли!

– Прошу тебя, научи пользоваться этим инструментом моего помощника. В его руках, он принесет нам большей пользы. И еще определи Степана вон за той парусиной, чтобы он не привлекал внимание. Место выбери удобное для длительного сидения.

Гордей все исполнил, потом пригласил Мареева присесть на выступ корабельного борта.

– Ты что же, Сева, служил с моряками, или просто знаком с ними?

Мареев вспомнил в подробностях бой у крепости Кольбер в 1761 году, где он сражался бок о бок с моряками Балтийского флота. А потом еще долго жил на кораблях в ожидании приказа.

– Похвально, стало быть знаешь по чем фунт лиха на море!

– На войне как на войне! На суше тоже бывало, что фунт кажется пудом! Смотри, Гордей, к нам гости идут.

– Вот, еще малолетних девок на корабле не хватало!

– Это не малолетка. Это убийца! Неси-ка капитан веревку покрепче, а я начну с ней разговаривать.

Девочка подошла к Марееву, поклонилась в ноги и ангельским голоском начала петь о своей несчастной доле, о необходимости ходит по кораблям, предлагать свои услуги по рукоделию: зашить, пришить, заштопать… В своих руках девочка держала потрепанную деревянную шкатулочку. Потрясла ею и сообщила, что нитки, иголки, наперсток и прочее у нее при себе.

Гордей, который принес веревку и стоял в ожидании команды, от жалости чуть эту веревку из рук не выронил. Мареев стал заходить к девочке сзади, якобы ему понравился желтый бантик в косичке девочки. Начал причитать о красивой ленточке, завязанной в чудо бантик. Это, действительно, усыпило бдительность бандитки.

Когда Севастьян оказался совсем сзади, он схватил девчонку за руки, заломил их за ее спину и приказал капитану вязать бандитке ноги. Девка оказалась ловкая, работая двумя ногами по очереди, дважды попала капитану в коленные чашечки. Потом оперлась спиной в живот Марееву, подпрыгнула и хотела ударить Гордея двумя ногами в живот. Но морской волк уже был наготове и сумел накинуть на ноги петлю, затянуть и сделать несколько оборотов. Этой же веревкой он связал бандитке руки. Потом на шее сделал петлю, держа конец веревки в своих руках, Гордей предупредил бандитку, что если она начнет дергаться, то затянет себе петлю на шее и удавит сама себя.

– Здравствуй, Аннушка! Верно я тебя называю? – позлорадствовал граф. Сделал он это не зря.

Под фартучком у пленницы, в специальном чехле, висел кинжал достойный самого жестокого убийцы. В шкатулочке, кроме ниток и иголки, хранился складной сапожный нож и шило, способное по своей длине достать сердце громадного хряка.

– Ножичек сапожный тебе зачем? – спросил Севастьян.

– Им удобно горло мужикам резать! – прозвенел ангельский девичий голосок.

Одно с другим вовсе не совмещалось. Посему у присутствующих даже не нашлось слов, чтобы ответить этой заблудшей овце. Только Мареев высказал догадку, что девочка больна, поскольку такая жажда убийства людям не свойственна вообще, а уж детям тем более. Аннушку в связанном состоянии определили в помещение для судовой утвари. Свидетелями происшедшего оказалось много людей на пристани. На горке прямо напротив мокшаны, сразу после пленения, появилась группа из пяти мужиков.

– Степан, внимание! На горе пятеро, в середине лохматый мужик. Видимо, это атаман, – просипел Мареев, повернув голову в сторону кучи с парусиной.

– Не мешай, барин, я уже работаю! – буркнуло из-под кучи.

Толковище продолжалось долго. По жестам понять что-либо было невозможно. Иногда центровой подзывал деда-балалаечника и о чем-то его спрашивал. Тот услужливо вещал, иногда размахивая руками. Потом двое пошли в одну сторону, двое в другую, а командир слился с толпой.

На палубу вышел улыбающийся Степан, вернул Гордею трубу. Назвал инструмент весьма полезной вещью и затараторил:

– Сейчас на судно явится Евсей. Предложит нам рассказать о месте хранения золота. Если согласимся, то нас всех оставят на корабле до возвращения посланного за золотом отряда. Ежели мы откажемся, то нас возьмут в плен. Заходить станут с воды, половина от носа, половина от кормы. Старшие уже пошли собирать бойцов и готовить лодки.

– Ну возьмут в плен и что? – нервно спросил Мареев.

– Что-что? Увезут к себе в лагерь и там будут пытать! Но они убьют нас при любом раскладе, даже если золото найдут. А вот и Евсей идет, – закончил Степан.

– Судя по имеющемуся описанию, он и есть! – подтвердил Севастьян.

Как только посланник атамана поднялся на палубу, Мареев попросил капитана убрать сходни. Потом громко крикнул:

– Гордей, отходим! Перемещаемся в середину причалов! Закрывай корму и нос другими кораблями! А ты, Евсей, проходи, садись, рассказывай! Только я ведь знаю за чем пожаловал!

– А коли знаешь, то давай ответ! – удивившись, ответил бандит.

– Зачем же разговоры? Все равно твой атаман решил нас уничтожить! Только взять нас в плен с воды уже не получится!

– Так ведь ночь впереди!

– Кто тебе сказал, что мы за это суденышко держимся? То золото, которое досталось от Мякиша, позволяет целый флот купить. Да не на реке, а на море!

– Так по воде все одно не улизнешь, кругом ходят наши ушкуи.

– Дурак ты, Евсей! Что-нибудь про рыбьи кафтаны слышал?

Бандит не сумел скрыть свое удивление. Часто заморгал и похоже окончательно поверил в чудеса. Он признался, что первый раз слышит такое, и просит разъяснить.

– Одеваешь этот кафтан и плывешь под водой будто рыба. Сверху тебя никто и не видит. Выныриваешь там, где захочешь.

– Врешь!

– Тогда откуда я узнал, как тебя зовут? О ваших хитрых планах?

Потом Мареев, не давая бандиту опомниться, стал испытывать его на верность атаману. Не думал тогда Севастьян, что разговор приведет его к самому неожиданному результату.

– Мякиш твой самый настоящий раненый хищник! Я ведь хотел с ним по-хорошему. Отдать золото и об остальном договориться. А он бандитку заслал к нам, на убийство готовую! А что касается тебя, Евсей, то похоже ты служил в армии!

Видимо, Мареев случайно попал в самую болевую точку этого человека, так как разговор дальше пошел о прошлой жизни Евсея. Он сказал, что участвовал в Семилетней войне, находился в корпусе Чернышева в войсковой разведке. Потом из-за халатности и пьянства полковника Рыжакова, командира полка, погиб весь его взвод. Мареев подтвердил, что этот случай стал широко известен и в корпусе Румянцева. Оказалось, что Евсей набил морду этому полковнику и выбил два зуба.

Находясь под арестом, понял, что его ждет виселица, и смог убежать. Оказался на Волге и попал к Мякишу.

– Сам-то я смоленский. Потому и рванул сюда в надежде, что в такой дали точно искать не будут. А ты, похоже, офицер?

– Капитан в отставке, – ответил граф.

– Я обычный солдат в прошлом.

– Давай, солдат, думать, что делать дальше! У меня тут прижился боец из банды Фомы. И работает, и кормится, и служит вместе со мной.

– Кому же вы служите?

– Справедливости! Ты ее у Мякиша видел? То-то и оно! Нет ее у бандитов и никогда не будет. Степан! – крикнул Севастьян помощника.

Тот оказался рядом и бодрым голосом отчеканил:

– Я тут, господин капитан!

– Ишь ты, порядок у вас!

– Так присоединяйся, – предложил Степан.

– Только сперва сходи в штаб к атаману. Небось в сарае уже все заждались. Тормозни боевые действия. Вернешься, тогда и договорим!

– Да, надо идти!

– Скажи атаману, что я думаю. Ответ скоро будет.

Ждали Евсея недолго. За время его отсутствия множество вариантов кружились в голове капитана.

– Господин капитан, – сказал Евсей, – я принял окончательное решение, – служу на вашей стороне и приношу присягу!

– Решил правильно! Я тебе верю!

– Тогда выслушай меня и потом решай, что делать, – начал признаваться Евсей, – Мякиш сам по себе фигура не очень значительная. Над ним стоит важный человек – это помещик с фамилией Проскурин. Зовут его Аристарх Всеволодович. Он держит Мякиша на коротком поводке и в чем этот поводок – никто не знает. Но с помещиком согласовываем все свои действия и отвозим большую часть награбленного ему. Наш лагерь расположен на территории его угодий. Теперь решай!

– Мы идем в твой штаб!

– Вдвоем?

– Справимся! Только не удивляйся ничему, что я там могу сказать! Могу по необходимости и соврать!

Уже по темноте Севастьян и Евсей сошли на берег. В сарае тускло горели два сальника, излучавшие не столько света, сколько вонючего запаха. Мякиш восседал на каком-то сооружении из жердей, отдаленно напоминавший царский трон. Волосы на голове атамана давно не видели гребня и ножниц. На бороде угадывались остатки трапезы. Сросшиеся брови нависали над веками и закрывали глаза. Нос картошкой имел две здоровенные ноздри, из которых торчали щетинки волос. Под красной безрукавкой выглядывала белесая рубаха с еле видными полосками вдоль.

– Ну что, все-таки испугался, пришел? А то ишь, подать мне Мякиша! Чтобы предстать предо мною, нужно еще отличиться! Вот и давай отличайся! Говори, где мой золотой запас.

– Ты вот, что, огурец надкусанный, гонор свой убавь! Не знаешь, кого принимаешь, а крыльями машешь, будто петух! Только петух не летает! Говорят, в Угличе петух, предвестник беды! Не боишься? Будем говорить на равных, или кукарекать предпочитаешь?

Мякиш стушевался, но овладел собой и выпалил:

– Говори, кто ты есть?

В сарае, кроме Евсея, находились еще два бандита. Они делали вид, что ничего не слышат. Остальные человек двадцать стояли снаружи у ворот сарая и ждали команды. Хотя они уже поняли непохожесть новой жертвы на предыдущие. Этот хоть и пришел на ветхом суденышке, без охраны, с дохлыми матросами, но отоварил Прошу-балалаечника и его подручных. Отгадал Аннушку, пленил ее. Потом Евсей изменился, когда остался с ним на едине. А этот маневр с перестановкой мокшаны, который сломал все их планы. Теперь по темноте один пришел в сарай. Веселый и бодрый, будто и не боится ничего.

– Я есть Серега Крутояр! – сказал Мареев, – подо мною вся Нижняя Волга. Теперь здесь командовать буду!

Мякиш опять еле справился со своим злом. Кто такой Крутояр он не знал и никогда не слышал.

– Говори, где мое золото?

Мареев решил обострить ситуацию и, глядя на атамана с ухмылкой, объявил:

– Было твое, стало мое!

Зачем он так сказал, Севастьян не мог объяснить ни теперь, ни после. Он видел, как Мякиш вынул из рукава рубахи нож и метнул его. Одна секунда и лежать бы Севастьяну на земле, корчиться в предсмертных судорогах. Но произошло неожиданное: правая рука капитана легла на толстую жердь, прислоненную одним концом к стене сарая, другим упертая в землю. Он резко переместил деревяшку, поставив ее прямо перед собой. Лезвие вошло в жердь на уровне глаз капитана. Образовалась полная тишина. Мареев вынул кинжал, переложил его в левую руку, правой поднял с земли камушек и подбросил его к потолку сарая. Все следили за этим камушком. В этот момент капитан левой рукой метнул нож в атамана, и тот вошел в его левый глаз. Все остолбенели.

Пауза продолжалась недолго. Наконец, очнулся Евсей:

– Мякиш, действительно, нам в последнее время не нравился. Кровью добытые деньги утаивал, своих людей жестоко наказывал.

– Пригласите с улицы бойцов. Оставьте только охранение! – приказал Мареев.

Бандиты входили, косились на осевшее тело атамана, на рукоятку ножа, торчащую из левой глазницы. Эту рукоять знали все и потому, были в замешательстве.

– Зовут меня Серега Крутояр! Я ваш новый атаман! Мякиша наше ушкуйническое сообщество всей Волги за обман и предательство приговорило к смерти. Как видите, приговор я привел в исполнение. Обещаю всем жизнь достойную, денежное довольство, свободный уход из банды.

Самое интересное и удивительное для Мареева было то, что бандиты не только ему верили, но и одобрительно реагировали на обещания. Казалось бы, душегубы, но такие доверчивые. Мареев вовремя себя остановил.

Забухтел Евсей, угадывая намерения нового друга:

– Братцы, сейчас уходите в лагерь! Атамана погребем прямо здесь в сарае без крестов и отметин. Я, Жмых и Сорока остаемся с Крутояром, у нас есть еще дела!

Толпа снова одобрительно загудела, стала выходить на улицу и моментально растворилась в темноте.

Неожиданно для Мареева Евсей, Жмых и Сорока стали просить у него прощение за то, что они его чуть не убили. Мареев уже осмелел и приказал этим двум бандитам предать земле Мякиша, дожидаться в сарае рассвета и их появления с Евсеем.

Вернувшись на корабль, Севастьян и Евсей смогли перевести дух, осознать случившееся. Но выяснилось, что Аннушка сбежала.

– Эти узлы еще никто не мог развязать. Не иначе мои матросики проявили жалость! – как бы извиняясь, пробасил Гордей.

– Эта тварь могла кого хочешь разжалобить, – граф продолжил, – пока матросов не надо ни о чем спрашивать, как будто ничего не произошло. Завтра поутру мы втроем уедем на весь день. Ты, Гордей, имей ввиду, что если будут спрашивать Серегу Крутояра, то это я и есть.

Между Мареевым и бандитом завязывалась настоящая дружба. Основывалась она не столько на обоюдных душевных симпатиях, сколько на одинаковом видении жизни, понимании добра и справедливости. Убийство Мякиша могло плачевно обернуться для капитана, но поддержка Евсея спасла положение. Теперь Марееву хотелось рассказать новому другу о своем грандиозном плане организации безопасного плавания от Калязина до Костромы.

Севастьян понимал, что рано или поздно Евсей спросит его о конечных действиях.

Евсей слушал Мареева внимательно, кивал головой и посему было видно, что предложенный план обеспечения безопасности на конкретном участке Волги ему нравится.

– Сегодня участок от Калязина до Углича мы очистили. Банды Фомы не существует. Теперь от Углича до Рыбной слободы будет чисто. А вот от Слободы до Костромы – нам надо с тобой подумать. Тем более, узнав о смерти Мякиша этот его покровитель – помещик Проскурин, не успокоится.

– Это верно, – подтвердил Евсей, – не успеешь оглянуться, и он найдет нового атамана. Денег для этого у него в достатке. Сейчас главное, чтобы люди Мякиша пошли за тобой!

– Завтра в лагере проведем поиски схронов погибшего атамана. Обнаруженные деньги поделим поровну между бойцами. Если все получится, то оставим Сороку и Жмыха старшими, а сами уедем добывать золотой запас.

– Севастьян, они с деньгами перепьются, дойдут до города, и там все взбаламутят. Слух пойдет.

– Слух пойдет, что Мякиша нет, но Серега Крутояр есть! Еще хорошо то, что получив свободу и деньги, негодный народишко отвалится от нас. Останется тот, кто сможет поддерживать дисциплину.

С рассветом Мареев разбудил Степана, затем в сарае растормошили Жмыха и Сороку. На двух повозках отправились в лагерь.

Бандиты встретили нового атамана с явным ожиданием чуда. Мареев поздоровался и попросил всех собраться возле штабной избы бывшего атамана. Поднялись на крыльцо, и Севастьян обратился к бандитам:

– Братья, доподлинно знаю, что Мякиш утаивал от вас добытое добро. Сейчас берем под проверку штабную избу, жилье покойного атамана и заглядываем в каждый закуток. Ежели что надо сломать, ломайте! Найденное добро будем складывать на виду у всех вот на эту телегу. Потом все посчитаем и поровну разделим! Я ни на что не претендую, так как с вами это добро не добывал!

Работа закипела. Бандитам было очень интересно попасть туда, куда им запрещалось даже заглядывать. Потрогать руками то, до чего раньше они не могли дотронуться. А ежели кто и нарушал тот порядок, мог закончить свою жизнь в петле на ближайшем суку. Куча из драгоценностей и денег росла очень медленно. Поиск терял первичный интерес, и наступало разочарование.

Евсей понимал обострение ситуации. Уже начинал нервничать, но вдруг его осенило:

– Баня, у Мякиша была баня! В нее он вообще никого не пускал. Ходил туда только с бабами, коих ему привозили из города.

Мареев подхватил новость и вновь поднялся на крыльцо штабной избы с обращением. Подтянулись и бандиты.

– Что же вы, братцы!? Мне простительно! Я человек новый! Но вы-то знаете тут каждую тропинку!

– Говори, не томи! – в возгласах уже слышалась угроза.

– Баня Мякиша!

Народ повалил куда-то в лес. Следом пошел Мареев, Евсей и Степан. Когда они подошли к деревянному строению, лавки и столы уже валялись снаружи. Вышел пожилой бандит и обреченно бросил на землю старое одеяло. На Мареева устремились горящие злобой десятки глаз. Тогда он сам вошел в помещение. Среди разрухи и бардака увидел положенную вдоль стены лестницу. Потрогал ее, но с улицы услышал: «Смотрели, можешь не стараться». Севастьян взял лестницу в руки и с ней вышел на улицу. Бандиты перестали понимать действия нового атамана. Мареев приставил лестницу к фронтону с той стороны, где была сделана дверь для входа на чердак. Он туда забрался, но внутри тоже ничего не увидел. Как и в любой бане балки потолка были залиты глиной для сохранения тепла. Глиняная поверхность оказалась неровная, с возвышениями. Может быть в этом ничего особенного и не было, но для чего тогда тут находилось корыто с замоченной глиной, прикрытое доской. А рядом лежала маленькая лопатка. Ею Мареев ковырнул один из глиняных бугорков. Обнаружилась кованая шкатулка. Он поддел крышку острием лопатки, и взору открылась россыпь золотых монет различного достоинства.

Мареев высунулся наружу и позвал Степана. Он понимал, что парню тоже нужен авторитет. Когда Степан залез, Мареев велел ему перекопать всю глину на балках потолка. Сам спустился вниз, шкатулку отдал Сороке и попросил отнести вещицу в телегу.

– Что там? Что там? – раздавались голоса бандитов.

– Монеты золотые, – безразличным тоном сказал капитан.

Степан нашел еще две шкатулки: одну с монетами, другую с золотыми изделиями и камнями. За пазухой у него находился предмет, похожий на книгу, завернутый в испачканную глиной тряпицу. Шкатулки он передал бандитам, и когда те удалились к телеге, странную находку показал Севастьяну.

– Там книга с какими-то записями, – сказал Степан.

– Держи ее у себя, отдашь потом!

Бандиты выделили двух подельников, и те пересчитали найденное богатство. Долго делили на ровные кучки, потом стали передавать их в руки. И каждый, кто получал свою долю, отваливал в сторону, складывал в мешочки и рассовывал на ходу по карманам.

Мареев снова поднялся на крыльцо и увидел, что бандитов как магнитом притягивает к нему.

– Объявляю отдых. Старшими назначаются Сорока и Жмых. Кто решит уйти, преград не будет, но назад дорога окажется закрытой. Мы с моим помощником и Евсеем убываем по другим делам.

– Долго ли вас ждать?

– Неделю.

Посыпались и другие вопросы, на которые Мареев дал один ответ:

– Обращайтесь к старшим.

Мареев, Степан и Евсей вернулись на корабль уже затемно.

Глава седьмая

Утром следующего дня вышли в обратный путь. Евсей со Степаном предпочли коротать время во сне. Напряжение последних дней требовало от организма забытья и тишины. Плавное течение реки, мерное покачивание судна способствовали такому отдыху.

Мареев развернул тряпицу и открыл книгу, которую Степан обнаружил на чердаке бани. Оказалось, что это дневниковые записи неизвестного человека. Поначалу капитан не мог себе объяснить, зачем потребовалось Мякишу прятать эти откровения наравне с драгоценностями. Севастьян надеялся найти на пожелтевших страницах указания о месте хранения другого клада, схему или карту, или еще что-нибудь похожее. Но убористые строчки аккуратного почерка содержали лишь душевные откровения. Может быть, найденный дневник так и остался бы невостребованной вещицей в одном из многочисленных шкафов рогозовского имения. Но вынужденное безделье на корабле заставили графа обратиться к чтению этого дневника.

«758 июль третьего дня. Уже с самого утра Сам начали проявлять наихудшее состояние духа. Крики на слуг и придирки к качеству трапезы привели к распоряжению высечь на конюшне повара. Их настроение передалось и мне. Уже к полудню сильно заболела голова. Выпила принесенный отвар и заснула. Проспала до вечера».

Мареев глянул на проходящее мимо судно, груженное тюками, вздохнул и продолжил чтение.

«758 июль двадцатого дня. Сам уже под вечер вернулись из города. Зачем ездили снова мне не объявлялось. Привезли дочерям подарки. Старшенькой бусики, младшенькой платочек. Меня снова обошли вниманием. Подозрения с их стороны в моей неверности оказались бы состоятельными, коли не было бы пригляда за мной и из усадьбы выпускали бы».

Мареев пожалел эту беднягу. Стало понятно, эта жена барина, жила она с нелюбимым мужем. Родила от него двух дочек, но счастья не знала. Теперь Мареева охватило чувство стыда, что он проник в личную жизнь незнакомого человека.

«758 июль двадцать седьмого дня. Опять повстречала на аллее нашего управляющего. Случилось со мной что-то невиданное. В горле пересохло, руки задрожали, внутри будто обожгло меня огнем. Право, в этом человеке заложено что-то дьявольское, мало того, что по своей физической силе он похож на медведя, так и изнутри исходит парализующая волю энергия. Ежели бы он возжелал меня прямо в парке, то я бы не нашла сил для сопротивления».

Мареев разозлился. В мыслях он обозвал эту женщину проказницей. Еще более ему были непонятны такие откровения на бумаге. Он бы не доверил подобное никакому письму.

«758 август двадцать первого дня. Случилось то, что случилось. Близость с Мякининым отворила мне врата в новый непознанный доселе мир. Теперь ради этого мужчины я бы бросила все: и детей, и мужа, и положение. Да, я унижена! Не могу уважать себя. Но новое чувство не смогла бы променять ни на что».

Мареев после этих строк отбросил книгу в сторону. Встал и возбужденно начал ходить по палубе. Вдруг его осенило. В голове зазвучали два слова: «Мякинин – Мякиш». Он подбежал к насиженному месту, схватил книгу и начал искать то место, где остановился.

«758 октябрь пятого дня. Любимый будто меня не замечает. И за последнюю седмицу мы были вместе только один раз. Тогда я почувствовала, что он удаляется от меня. Коли уж бросит меня, то пережить это я не смогу».

«758 октябрь семнадцатого дня. Сам что-то заподозрили. Долго и пристально смотрели на меня и спрашивали о том, что я могу сказать ему такое, о чем он не знает? Каких же сил и трудов стоило все отрицать и признаваться в любви опостылевшему мужу, а потом эту любовь доказывать на деле».

Теперь любовная тема для Мареева ушла на задний план. Стали понятны причины хранения дневника в тайнике. Мякиш это и есть управляющий имения. Севастьян предположил, что он мог убить барина, увести его жену, но эта догадка заходила в тупик. У Мякиша не было постоянной женщины.

Из следующих записей, относящихся уже к 1759 году, появилось еще одно действующее лицо: барыня – изменщица упоминала некого Фомина. Нового знакомого Самого. Этот Фомин привозил из села Красное ювелирные изделия. Они были такой красоты, что барыня посылала проклятия в адрес мужа из-за его жадности, выражала слезные сожаления об отсутствии собственных денежных средств.

Мареев знал, что село Красное Костромского уезда со времен Ивана Грозного славилось мастерами ювелирного дела. В шестидесятые годы XVI века Борис Годунов взял село под свое крыло. И с того времени ювелирные шедевры уходили напрямую в Московский кремль.

«760 май девятнадцатого дня. Сам позвали к себе. Велели стоять перед ним с запретом сесть. Сообщили мне, будто Петра Андреевича я более не увижу, он уехал навсегда, и теперь управляющим будет другой человек».

– Стало быть, – отметил про себя Мареев, – Мякиш – это Мякинин Петр Андреевич, а Фомин – это Фома.