Талый снег

Ирина Шестакова

Талый снег

Талый снег

Глава 1

Пролог, сентябрь 1943.

– Нельзя нам, понимаешь, нельзя!

Горячий шёпот, пурга за дощатой хлипкой дверью и терпкий запах сена. Настя всем своим хрупким телом, прижималась к холодному кителю, вдыхала аромат неизвестного

французского одеколона, чувствовала своей разгорячённой щекой колючую жёсткую щетину.

– Моя маленькая mon amour … Я люблю тебя. Люблю! – шептал Стив.

Он дышать боялся, думать, чувствовать рядом с ней. Когда на войну уходил, даже не думал, что такую сильную любовь испытает к деревенской русской девушке. Испытает страсть не к плоти, а всем своим существом полюбит её душу! Все его предки по национальности французы, но когда-то давно

перебрались в Германию.

Проклятая война … Теперь и он её ненавидел, теперь и он её не принимал.

-Уходи! Уходи быстрее! – зашептала Настя, прислушиваясь.

Она боялась, что кто-нибудь их увидит. Мысль, что она

предательница, мучила её и не давала покоя. Но Стив совсем другой! Он думает по-другому, чувствует … Он не хочет этой войны и не хочет воевать против русских. Она безумно любит его и эта любовь вопреки всему здравому смыслу.

-Настья, я подам рапорт. Уеду к себе. Я буду ждать тебя во Франции – горячо зашептал Стив. Он сунул в руки Насти бумажку – вот адрес … Не потеряй, прошу.

-Стив, я не смогу добраться к тебе. Это просто невозможно. Немцы оккупировали всё. Наша деревня … Из неё не выбраться.

Настя продолжала прислушиваться. Где-то раздался выстрел. Она толкнула Стива в потайную дверь в сарайке.

-Настя, не потеряй адрес. Эта война когда-нибудь закончится … Я буду ждать!

Последнее, что запомнила Настя, это глаза Стива. Светлые, добрые. Она резко повернулась и выбежала. Ливень стоял стеной. Девушка бежала до своего дома в полной темноте.

Грязь чавкала под её ногами, одежда промокла насквозь. На тоненькой цепочке висело кольцо, которое ей сегодня вечером подарил Стив. Кольцо его прабабушки. Тонкой ювелирной работы, с таинственно мерцающим изумрудом.

Стив хранил это кольцо в кармане камзола, как оберег, который в последний момент сунула ему мать. Настя сдёрнула цепочку с шеи. Увидят и отберут. Куда же его спрятать? Добежав до своего двора, Настя опустилась коленками в грязь. Руками сделала выемку возле будки своего любимого пса Пирата, которого застрелил один из фрицев, разорвала подкладку у своей фуфайки и завернула кольцо.

Теперь никто не найдёт. Никто. Сверху придавила камнем. Завтра или после, перепрячет при свете дня. А пока так. Крадучись, Настя направилась в дом.

-Заяц! – в полумраке сенцев девушку сграбастали в охапку. Пахнуло табаком и чем-то крепким – не ждала меня? Где ходишь так поздно?

-Сашка! – не поверила поначалу Настя – ты ли это?

-Тише! Тс-с … – парень прижал девушку к бревенчатой стене – нас тут целый отряд. Начнём утром. Всех немцев разобьём. Я огородами пробрался до вас. Всё тебя мечтал увидеть и

обнять. Настюшка, как я скучал по тебе! Разобьём эту шайку, никто нас больше не разлучит. Веришь?

Настя боялась даже дышать. А как же Стив? Ведь если он не скроется, то погибнет вместе со всеми или попадёт в плен. Кто его защитит? Ведь он не виноват! Его рука ни разу не выстрелила в русского солдата! Но кто будет разбираться?

Сашка друг её брата. Лучший. Старше Насти на пять лет. Незадолго до войны, они стали встречаться. Девушке как раз исполнилось восемнадцать. Когда по деревне прокатилось эхом

сообщение о наступлении фашистов, Сашка первым собрался на фронт. Взял с Насти слово, что ждать его будет.

Настя это слово дала. Не понимая тогда зачем. Ведь Сашку она особо не любила. Интересно просто с ним было. Он

взрослый, весёлый. На гармошке задорно играет, да вприсядку резво отплясывает. Сашка из многодетной семьи. Мать его фуфайки начала шить для фронтовиков первое время. За это получала керосин, да дефицитные куски соли. Делилась со всей деревней, пока их не оккупировал фашистский батальон.

Штаб разбили в сельском совете. По-хозяйски расхаживали по домам, выбирая где и кому удобнее будет жить. Молоденьких девушек к себе насильно уводили. И заступиться за них было некому. Молодые, отцы и братья – все на фронт ушли. В деревне осталась лишь горстка пожилых стариков, да

староста, Прошка Фролов.

Со Стивом, Настя познакомилась случайно. Немцы и её хотели забрать для своих утех. Даже в штаб притащили. Настя мужественно терпела их насмешки, сжав зубы от злости и мысленно читала все молитвы. Её им научила в детстве верующая бабка, которую большевики вместе с остальными православными согнали в ссылку.

И вот, когда один из этих фашистов, вплотную приблизился к Насте и собрался содрать с неё одежду, за его спиной

послышался окрик Стива. Солдаты расступились, ухмыляясь и отпуская каверзные шуточки на своём языке. Стив был не кое-кто. И ему противоречить не посмели. Он увёл девушку к себе и продержал всю ночь. С того дня, Настя стала считаться его подопечной и её больше не трогали.

В деревне девушку возненавидели. Особенно собственная мать и старшая сестра, которая прошла через мучительное

изнасилование и чуть не наложила на себя руки. Как обстоят дела на самом деле, Настя побоялась признаться. Оказаться на месте сестры, она не хотела. Тогда уж сразу смерть. Стив не трогал её и пальцем. Они много разговаривали. Он хорошо знал русский язык, правда говорил с заметным акцентом.

Стив много рассказывал о своей семье, о том, что он на самом деле всё это не поддерживает и что в страшном ужасе от того, что приходиться видеть и на что приходиться

закрывать глаза. Настя и Стив искренне полюбили друг друга.

Но эта любовь была противоестественна и обоим принесёт только несчастье.

На сеновале они встретились в последний раз, тайно. Стив собирался подать рапорт и покинуть немецкую армию.

Придумал уважительную причину и знал точно, что его отпустят. Под шум разразившегося ливня и вспышек молнии, Настя решилась подарить Стиву свою невинность.

И вдруг, партизаны …

В другое время радости Насти не было бы границ, но не сейчас, когда Стив ещё не уехал. Вот если бы они чуть позже пришли бы!

-Сашка! А как же вы немцев разобьёте? Их тут знаешь сколько? – шёпотом спросила Настя.

-Утром увидишь. Нас тоже не мало – хмыкнул Сашка и быстро поцеловав девушку в губы, исчез.

От волнения, у Насти закружилась голова. Как ей Стива предупредить? Как? К нему теперь не пробраться. Она сделала шаг и не рассчитала. В темноте налетела на железный таз, стоящий на лавке. Он с грохотом упал.

-Кто здесь? – распахнулась дверь. Мать, подслеповато щурясь, держала перед собой керосиновую лампу. Увидев дочь, поджала губы – натешилась со своим фрицем? Быстро в дом. Глаза б мои на тебя не смотрели. Чего ж у него насовсем не остаёшься? Ух-х …Подстилка фашистская!

Евдокия Петровна замахнулась на дочь.

-Мать, да отстань от неё – впервые заступилась за младшую сестру, старшая, Аня. Она спустила босые ноги с печки и уставилась в одну точку.

-Ты, Нюрка, не лезь. Тебя насилком затащили, а эта сама, каждый вечер к этому фрицу таскается. Из-за неё мы в

деревне, как изгои. Вот узнает брат ваш, Антошка, он с сестры непутёвой три шкуры сдерёт. Будет перед нашими партизанами ответ держать. Не жалко мне тебя будет, поняла? – обратилась к младшей дочери, Евдокия Петровна.

Настя смотрела в пол. Что она могла ответить? Ничего. Она предатель. Но от осознания этого, любить Стива не

перестанет.

-Зато Сашка, наконец, на меня внимание обратит – оживилась вдруг Нюра. Она спрыгнула с печки и подошла к сестре – что? Отдашь мне своего жениха-то? Или, как собака на сене, ни себе ни людям? Я Сашку первой полюбила, да не смотрел он в мою сторону. Теперь посмотрит, как о тебе всю правду узнает.

-Пусть смотрит – вызывающе подняла подбородок Настя. Никому не смела она о своих чувствах признаться. Никому.

Мать хлестнула дочь по щеке.

-Зараза. Она ещё и со старшей сестрой пререкается!

Настя выскочила на улицу. В дождь. Что ей делать, а?

Дрожащими руками достала грязный лоскут, в котором была завёрнута её драгоценность. Почему-то решила, что у неё на шее, кольцу будет надёжнее. Сполоснула руки холодной водой из бочки и вернувшись в дом, прошла за занавески, где стоял её топчан. А утром начались обстрелы, взрывы и грохот.

Глава 2

Лето, 1961

-Шестнадцать лет прошло после войны – вздохнул дед Прохор не спеша натягивая поводья – тпру-у! Оснавись, окаянная!

Он покрикивал на свою старенькую лошадку для острастки. А сам любил её и лелеял. Бурушка его лошадка работящая, сколько лет уже с ним. Круглые большие колёса телеги противно заскрипели.

–Дед Прохор! Смазать что ли тебе их! – поморщился белобрысый и бойкий паренёк, Павлик. Его ярко-голубые глаза смешливо смотрели на дедку Прохора. В белых крепких зубах травинка, в руках губная гармошка. Очень Павлик любил наигрывать на ней.

-Цыц! Мелочь. Я тебя подвёз? Подвёз. Вот иди и стереги коров. А я далее поехал.

–Да просто помощь хотел предложить тебе, дедка Прохор!

–Ну-у! Пошла! – ласково прикрикнул дед Прохор на свою Бурушку, подмигнув пареньку. Славный вырос, хоть и без отца.

Батя его, Василий Макаров, погиб ещё тогда, в конце сорок второго. Жена его, Маруся, на сносях была. В сорок третьем родила Павлика. В тоже время и похоронку получила.

Подорвался муж её вместе с другими бойцами на мосту, который немцы заминировали.

С тех самых пор, как надела чёрную косынку, так и не снимает. Трудится дояркой в колхозе, да Пашку воспитывает. Строгая Маруся. Поблажек сыну не даёт. Твердит, что имеет право. За отца ему и за матерь. В городе братка у неё родной, Антип. Не последнюю должность вроде занимает и при чине. Медали да награды имеет.

Племянник Павлик у него единственный. Своих-то нет детей.

Жена его интеллигентная, да болезная. Не смогла ребёночка выносить. Поговаривали, что из еврейских мигрантов она. Да то, всего лишь слухи.

Павлик потрусил на пастбище. На лето подвязался от колхоза коров пасти. К нему бывало ещё Верка прибегала, соседская девчонка. Да сегодня что-то не видать её. Воспитывала её в

основном строгая бабка Евдокия, да тётка Нюра. Мать, как уехала в 48-ом на торфболота на заработки, да так и не вернулась.

Кто отец Верки – неизвестно. Но в деревне почему-то не любили её. Павлик сколько раз у своей мамки пытался допытаться, что с Веркой не так, да только мать его мокрым полотенцем шлёпала по руке и грозила, что если с Веркой будет общаться, то она его к дяде Антипу в город оправит.

Зная строгий норов дядьки, Павлик замолкал. Ему в деревне хорошо было, в колхозе часто ошивался и в город он вовсе не хотел пока. Восемнадцать лет … Вся жизнь впереди.

–Павлик! – тихонько произнесла Вера. Девушка скромно присела рядом, на поваленное бревно и уставилась на огонь, который

успел разжечь Павка. Внизу раскинулась широкая речка, над которой устилался молочный густой туман. В камышах квакали лягушки, а на душе у Веры было так тяжело, что захотелось хоть кому-то высказаться.

–Бабушка опять наругала. Как с девчонками пришла с поля, да присела на завалинку. Ноги, руки гудят. Весь день на жаре серпом поработай. А она давай на меня кричать, да обзывать всяко. Тяжко мне с ней. Тётка Нюра только масла в огонь подливает. Дядька Саня у неё запил по-чёрному опять, вот и срывает зло на всех.

Павлик не смело приобнял Верочку за худенькие плечики.

–Потерпи немного. Восьмилетку окончишь, в город поедем.

–Да кто меня отпустит? Да и мамка вдруг вернётся? А меня нет …

–А мы сбежим. Мамка твоя вернётся, с собой заберём. Эх, Верка! Нам ли унывать! Вся жизнь впереди у нас. Вот поженимся с тобой и заживём. В деревню только в гости приезжать будем.

Вера смущённо отстранилась от Пашки,

–А мы разве поженимся? – затаив дыхание, спросила она. В отблесках пламени костра, в глазах Пашки плясали задорные огоньки.

–Так мы с тобой разве это уже не решили?

Пашка попытался снова приобнять девушку, но она испуганно вскочила с бревна.

–Да ты что, Пашка! Увидит кто! Пойду я. А то бабка Евдокия заругает меня опять. Я ж ей соврала, что сполоснуться с девчонками на речку пошла. А сама к тебе.

–Ты, Верка мне зубы не заговаривай – нахмурился Павлик – я к тебе со всей серьёзностью и душой. Бабка мне твоя с тёткой не указ. Сказал женюсь, значит женюсь. И точка.

–Побежала я Павлушка, пока!

Вера подобрала подол длинной юбки, и побежала по влажной от росы траве. Сердце гулко колотилось где-то в горле и было

трудно глотать от накатившего волнения. Пашку любит она. Так любит, что жизни без него представить не может просто. А как?

Как без него? То пошутит, то за косу дёрнет. К себе прижмёт тайком ото всех. А один раз поцеловал. Так она этот поцелуй до сих пор помнит и в памяти всю жизнь будет хранить. Потому что это самый первый поцелуй. Самый дорогой.

Нюра ходила по двору и стонала.

–Зачем я только Саньку у Настьки отбила. Достался бы эта

пьяница ей. Посмотрела бы я тогда! Как бы ей удалось так

пожить, как я! А то девчонку безродную скинула на нас и хвостом вильнула. Вот где она мать, скажи, где?

Евдокия принесла железное ведро с водой и бахнула на скамейку. Колодец прям возле их дома был.

–Санька пришёл? А то слыхала я у Платоновых опять самогон рекой и в карты режутся.

–Опять у Платоновых? – Нюра собралась бежать на конец улицы, разгонять всю шайку.

–Да погодь ты – Евдокия тяжело присела на край скамейки – успеешь поорать ещё. Ты вот скажи мне, не замечала ли ты за Веркой, что она с Пашкой Макаровым шуры муры крутит?

Нюра фыркнула. Делать ей нечего, как за племянницей следить. Тут за Санькой уследить бы.

–А то я в наш сельповский магазин захожу, а там как раз Савельев Макар Силантьевич. Помнишь его? В войну его жена у нас жила какое-то время. Семья верующая, достаток имеется. Потому как одет Макар Силантьевич добротно и что не менее важно, из города они родом. Значит образованные, интеллигентные. Сын Макара Силантьевича жениться надумал. Девушку ищет

скромную, работящую и честную. Вот я об Верке нашей и

подумала. Даже с ходу предложила наведаться к нам, поглядеть на неё.

Нюра так и встала, как вкопанная. Это что же получается, Верка в город может уехать? И жить там? Не слишком ли её хорошая участь ждёт? Нюра племянницу свою не любила. Догадывалась от

кого сестрица её Настька, родила. От своего Стива теперь. От фрица поганого. Ведь тогда Сашке так и сказала. Он после войны пришёл инвалидом. Задумал на Насте жениться, никого кроме неё не замечал. А она вся такая худенькая, тоненькая.

Да только ребёнок у неё уже в колыбели покрикивал. Сашка так и встал, как вкопанный. Настя молчит, глаз поднять не может. От горя, что тогда Стив её вместе со всеми погиб, почернела вся.

Нюрка сестру выгораживать не стала. Всё, как на духу выложила.

Санька лишь побледнел тогда, да взглянул горько на свою любимую. Ни слова не сказал. За порог вышел и долго его не видели. А потом он вдруг к Нюре посватался, да расписались в сельсовете вскоре. Мать померла у него, изба совсем в упадок пришла. Поселился он зятем у Евдокии Петровны.

Так и жили все вместе. Нюра всё за сестрой, как коршун следила.

Что б к Саньке даже не смела приближаться. А она взяла да и поехала на заработки в 48-ом, оставила четырёхлетнюю Верочку и с тех пор нет её. Уж сколько лет прошло. Сгинула что ли там на своих торфяных болотах?

Санька только вот пить стал по-чёрному. Месяцами в загул уходил. Потом вроде оклемается, снова работает. Да только работник из него так себе. Пол ноги оторвало зимой 45-ого, одна культя осталась.

–И когда же сватов ждать? – почему-то насмешливо и громко спросила Нюра. Не приглянётся им племянница её. Верка же, как мышка забитая. Ни красоты в ней, ни ума, ни интересу.

–Опосля обеда обещались, в субботу.

Евдокия Петровна подняла голову и встретилась с испуганным взглядом внучки, которая слышала последние слова своей тётки.

Глава 3

Павлик поругался с матерью и теперь переживал. Зашёл за дом и свернув самокрутку, закурил. Давно курить стал. Ещё пятнадцати не было. Сначала не интересно было, закашливался то и дело, а потом ничего, втянулся.

А поругались из-за того, что дядька Антип в город вызывает. Письмецо прислал, в котором приказным тоном наказывал племяннику явиться к нему немедля.

–Да не хочу я пока в город! – заартачился Павлик. Он рано утром пришёл с пастбища и хотел часок-другой поспать, пока мать на работе. Дояркой трудилась в колхозе. За трудодни.

–Хочешь не хочешь, а раз Антип вызывает, то надо ехать -

поджала губы Маруся. Мария Арсентьевна, как её уважительно звал председатель колхоза. Мужик он был вдовый. На Маруську посматривал давно, ещё когда Павлик в школе учился. Да не решался окромя взглядов ни на что. По деревне сразу сплетни пойдут. А жениться … вроде как уж не молодые. У обоих сыновья взрослые. Тем более не ладят почему-то друг с другом.

Маруська знала почему Павлик в город не торопится. Всё Верку Морозову стережёт. Верка в снохах ей точно не нужна.

Фашистское отродье. За своего мужа погибшего, немцев до конца жизни ненавидеть будет девчонку эту. Любила она Васечку своего, любила. Только памятью о нём и жива до сих пор.

Поэтому сына хотела пристроить, как можно выгоднее. А как это сделать? Только через брата Антипа.

–Я тебе сказала – поедешь. Значит, поедешь – отрезала Мария Арсентьевна и ушла на работу.

Сон, как рукой сняло у Павлика. Метался по дому, метался, да и побежал до Морозовых. Ему надо с Верой повидаться. Ждать нечего, пора в город подаваться. Вдвоём. Без неё он и шагу не ступит.

–Эй! Павка! Куда побёг? – окликнул его дед Прохор – а ну живо на покос!

–Да я только с пастбища, дедка!

–Ничего не знаю. Молодой, нечего без дел ошиваться.

Павлик вздохнул. Делать нечего. Разговор с Верой придётся отложить. Когда покос в деревне начинался, выходили все. От мала до велика. Мужики косили, женщины разбивали граблями

и рогатинами траву для просушки. Все работали весело и слажено, собираясь потом целой ватагой на обед.

Павлик понадеялся, что удастся хоть на поле Веру поймать и где-нибудь погутарить. Медлить в этом вопросе нельзя. Если дядька Антип за ним послал, то мать непременно соберёт ему кулёк с деревенским гостинцами и поездом со станции отправит до дядьки в город.

–Всяк, кто дорос – спеши на сенокос – поучительным тоном произнёс дед Прохор, стегнув свою лошадку. Животина лёгкой трусцой направилась к колхозным угодьям.

***

–Мам, может зря Верку в подполе заперла? – вполголоса спросила Нюра, отмахиваясь от надоедливых слепней и вытирая

проступивший пот со лба. Жара-то какая … Как бы грозы не было. А то потом всё скошенное сено дружно в стога нужно успеть собрать и укрыть.

–Не зря. Пусть подумает над своим поведением. Замуж она не хочет. Кто её вообще спрашивать должОн! Мать её бросила на нас, мы её воспитали. Хорошо аль плохо, не бросили, как Настька непутёвая. Всё по фрицу своему она тосковала да страдала. Ведь, как чуяло моё сердце, уедет на заработки и сгинет. Такая любовь у ней, что и дитё ей не в радость. А он живой, окаянный пёс!

Евдокия Петровна произнесла последнюю фразу в сердцах, да и прикусила язык. Нюрка так и встала с граблями, как вкопанная. Другие бабы уж давно вперёд ушли. А они с матерью всё на месте топчутся.

–Как живой! Ты что такое говоришь? Ведь наши пришли их тут всех до одного перебили, а штаб взорвали.

–Своими глазами видела, как увозили потом его на носилках. Живой он был, живой. Вот те крест!

Евдокия Петровна оглянулась и быстро перекрестилась.

–Чего ж ты тогда об этом Насте не сказала? Ведь чернее ночи ходила она потом – вдруг пожалела сестру Нюра. Сама Сашку своего такой же любовью любила, да он чёрт окаянный ни разу

даже ласковым взглядом не посмотрел на неё. И запил после того, как сестра её не вернулась домой. Вот она любовь какая проклятущая. Не счастье от неё, а беда одна.

–Нечего Насте было о том знать. И так хорошо, никто её не судил за связь с фашистом. Скрыли всё, пожалели дуру беременную.

Евдокия Петровна поджав губы, ворошила сено. Верка её внучка и она сама её судьбу решит. Савельев уже со свахой местной сговорился. Решили сразу сватов засылать. Верка не красавица лицом, да фигурой неказиста. Её издалЯ сын Макара

Силантьевича увидал, да добро дал. Хороша ему в жёны Вера Морозова будет. А красавицу зачем брать? Одни проблемы потом, да баловство. Таких к вере Христовой не приучишь.

–Как бы хуже не сделать. Поди узнай, что у Верки на уме. А вдруг этого Павлика Макарова любит она?

–Нюрка, ты работай давай лучше и всяку чушь мне не мели.

Павка шалопай беспутный, а Андрею Макаровичу, что в мужья нашей Верке пророчат, уже годков тридцать. Умён, образован.

Окончил Духовную семинарию, глядишь в иереи рукоположат.

Жениться только надобно. Матерь моя, бабка Пелагея ваша верующей была. За веру Христову в ссылку отправили, когда гонения начались. Церкви сжигали, на иконах с образами святых чуть ли не танцы устраивали. А уж как батюшки страдали,

одному Богу известно. Я не шибко верующая, нет во мне того духа христианства. Потому как и сейчас время не спокойное.

Нюра без энтузиазма граблями ворочала. Хмуро зыркнула на мать.

–Если время не спокойное, зачем тогда Верку за Савельевского сына хочешь отдать? Пусть за колхозника обычного выйдет замуж, да живёт спокойно.

Евдокия Петровна поправила платок и промолчала. Дело уже сделано. Уговор есть уговор. За грех матери с фрицем проклятым, Верке судьба за будущего священника замуж пойти. Пусть грехи отмаливает.

***

Вера сидела на холодном земляном полу в кромешной темноте. Бабушка Евдокия по характеру жёсткая, даже жестокая порой. Раз надумала её замуж за Андрея Савельева выдать, то выдаст.

Павлик, Павлик … прав ты был. В город нужно было бежать. Затерялись бы там и никто бы не нашёл. Деньги нашли бы! Вера сунула руку за пазуху и сжала в холодных ладошках кольцо на серебряной цепочке. Мамка ей в детстве как надела на шею, так Вера не снимала. Только когда купаться шла, в карман прятала или в тайник, за домом.

Нужда прижмёт и это колечко можно продать. Не жалко. Ни холодно, ни жарко от этого кольца. Всё равно мамка сказала, что папка погиб и кольцо это всего лишь память. А от памяти сыт не будешь.

Не хочет она замуж за Андрея. Видела его! Высокий, с чопорным лицом. Взгляд голубых глаз холодный и надменный. Тонкими красивыми пальцами постоянно чётки перебирал. Он думал, что Вера его не заметила. Ещё как заметила! Мурашки по телу даже поползли от страха.

Павлик по сравнению с этим истуканом, живой и шустрый. Всё в руках у него горит. А весёлый какой, добрый! Как улыбнётся своей белозубой улыбкой, да как на губной гармошке заиграет, аж душа в пятки уходит. Руки дрожат, ноги еле держат. От его касаний случайных, чуть ли сознание Вера не теряет.

Любит его так, что готова на всё. Лишь бы судьба их не разлучила. Вдруг сверху послышался топот и дверка погреба распахнулась.

–Верка? Ты тут? – раздался мужской голос.

–Дядя Саня! – обрадовалась девушка – тут я, тут!

–Слыхал я от чего бабка тебя заперла. На поле вовсю уже слух идёт. Давай манатки собирай, да беги отсюдова. Павлик уже за околицей ждёт. Лесом бегите и до станции. Там товарные составы ходят, запрыгните и айда во взрослую жизнь!

Вера трясущимися руками собирала котомку. Дядька Саня ей туда яиц варёных положил, лук в огороде нарвал, краюху хлеба

нашёл. По карманам пошарил и достал свою заначку. Верке прямо в руки сунул. Глаза его горели огнём, когда он ей вполголоса произнёс:

–Я всю жизнь мамку твою люблю. Любил и буду всегда любить.

Верю, что жива она где-нибудь и объявится. Тебе, как родной дочери помочь хочу. И наплевать я хотел, что твой отец фриц поганый. Ты за отца своего не в ответе, как думают Нюрка моя и бабка твоя Евдокия. Жизнь твою, за грехи папашки хотят