12 жизней Кати Сорокиной с Петей и без

Катя отвернулась.

Он прав.

Чёрт. Он прав.

Она вернулась домой за полночь.

Петя сидел на диване, не спал. Свет не горел, только уличные фонари за окном.

– Ты пришла, – сказал он тихо.

– Да.

Она села в кресло напротив. Не рядом.

– Мне нужно сказать, – начала она. – Я злюсь. Но не только на тебя. На себя тоже.

Петя молчал.

– Мы никогда не говорим правду, – продолжила Катя. – Ты молчишь, потому что боишься. Я молчу, потому что мне проще не провоцировать конфликт. И вот результат. Пять лет. И мы еле знаем друг друга.

– Я знаю тебя, – сказал Петя.

– Нет. Ты знаешь версию меня, которая тебе удобна. Тихую. Послушную. Ту, что не спорит.

Он поднял глаза.

– А ты знаешь меня? Ты когда-нибудь спрашивала, чего я хочу? Ты когда-нибудь интересовалась моими мечтами?

Катя замолчала.

Нет.

Я не спрашивала.

– Я недооценён, – сказал Петя тихо. – На работе. Дома. Везде. Ты видишь во мне того, кто варит кофе и целует тебя в макушку. Но ты не видишь, что я хочу большего. Что мне тесно. Что я задыхаюсь.

Катя почувствовала, как внутри что-то сжимается.

– Четыре года назад ты отказался от «Архитектона». Ради меня.

– Да.

– Я тогда чувствовала себя виноватой. Я думала, что ты жертвуешь своей мечтой ради меня. И мне было стыдно. Но я молчала. Потому что боялась, что если подниму эту тему, ты скажешь, что сожалеешь.

Петя смотрел на неё.

– Я не сожалел. Тогда. Я думал, что делаю правильно.

– А сейчас?

Он отвернулся.

– Сейчас я не знаю. Может, это была ошибка. Может, я должен был выбрать карьеру. И тогда мы не оказались бы здесь. В этой точке. Где я чувствую, что упустил всё.

– Почему ты не сказал?

– Почему ты не спросила?

Тишина легла между ними, тяжёлая, как камень.

Катя встала.

– Я не знаю, что нам делать дальше.

– Я тоже.

Она пошла в спальню, он остался на диване.

Через десять минут она услышала, как открылась входная дверь.

Петя ушёл.

Катя легла в кровать одна.

Простыни холодные. Квартира тихая.

Она закрыла глаза.

Пять лет.

И мы так ничему и не научились.

Говорить. Слушать. Быть честными.

Что теперь?

Компромисс? Он едет, я остаюсь. Или еду с ним. Или мы расстаёмся.

Или начинаем заново.

С честности.

Но возможно ли это?

Она не знала.

Но впервые за пять лет она чувствовала, что молчание – больше не вариант.

Что-то должно измениться.

Или закончиться.

Что выбрать?

И кому стоит выбирать?

Выбор 9. Откровение

1 марта. Утро началось как обычно – уведомление в телефоне. На кухне Петя стоял спиной к двери, наливая кофе в две чашки.

– Доброе утро, – сказала Катя.

Он обернулся, улыбнулся коротко.

– Привет. Как спала?

– Нормально.

Петя поставил перед ней синюю чашку.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Ольга написала. Встреча одноклассников. Сегодня вечером.

– А. – Он сделал глоток. – Пойдёшь?

Катя кивнула.

– Да. Пойду.

Катя приехала в ресторан «Времена года» на полчаса раньше назначенного времени. Не знала зачем. Просто хотелось побыть одной перед тем, как окунуться в гул голосов, объятия и вопросы.

Зал был еще пуст. Длинный стол накрыт, цветы расставлены, бокалы блестят.

Катя села у окна, заказала воды.

Через десять минут дверь открылась.

Вошёл мужчина в дорогом костюме – высокий, худощавый, с сединой на висках. Он огляделся, заметил Катю, подошёл.

– Сорокина?

Катя подняла глаза.

– Да.

– Волков Дима. Мы учились вместе.

Она вспомнила. Дима. Тот самый Дима, который сидел на задней парте, прогуливал уроки, приносил в класс крысу. Который исчез после девятого и вернулся только к выпускному, сдав ЕГЭ на максимальный балл.

– Дима? – переспросила она, не веря. – Ты?

Он усмехнулся, сел напротив.

– Удивлена?

– Честно? Да.

– Все удивляются. – Он заказал виски, откинулся на спинку стула. – Ты рано пришла.

– Не люблю толпу.

– Я тоже. – Он посмотрел на неё внимательно. – Я давно слежу за твоей карьерой, Катя.

Она моргнула.

– Что?

– Ну, не слежу в прямом смысле. Просто интересуюсь. Я изучаю людей. Это часть моей работы. Ты работаешь в логистической компании, маркетинг. Но твои кейсы… Они выделяются. Креативные. Нестандартные. Ты недооценена там, где работаешь.

Катя не знала, что сказать.

– Спасибо, наверное.

Дмитрий усмехнулся.

– Я хочу предложить тебе работу. Арт-директор в моей компании. Мы занимаемся брендингом, рекламой, визуальными концепциями. Тебе нужно будет использовать не только маркетинговые навыки, но и художественное мышление. Я видел твои старые работы. Ты училась в художественной школе, верно?

Катя уставилась на него.

– Как ты… Откуда ты это знаешь?

– Я изучил тебя. – Он пожал плечами, как будто это было нормально. – Я изучаю всех, кто мне интересен.

– И что, ты всем одноклассникам предлагаешь работу?

– Нет. Только тебе.

Дверь ресторана снова открылась. Начали приходить остальные. Ольга Петрова вошла первой – безупречная, в бежевом костюме, с идеальной укладкой.

– Дима! Катя! – Она помахала рукой, подошла. – Вы уже здесь! Как мило!

Дмитрий встал, обнял её по-дружески.

– Оля. Давно не виделись.

– Лет пять, наверное. Как дела?

– Отлично.

Они разговорились. Катя наблюдала за Ольгой – как она смеётся, как жестикулирует, как держит спину идеально прямо.

Она играет.

Роль. Идеальной женщины.

Потом пришёл Лев Григорович – в чёрной рубашке, с бородой, с рюкзаком за плечами. Он обнял Катю тепло.

– Как ты? Давно не виделись.

– Нормально. А ты?

– Выставка закрылась на прошлой неделе. Устал, но доволен.

Они сели за стол. Пришли остальные. Марина Николаева – в рыжей куртке, с выбритыми висками. Другие одноклассники, чьи имена Катя еле вспоминала.

Все разговаривали, смеялись, обменивались новостями.

Катя слушала и вдруг поняла: каждый из них играет роль.

Ольга играет успешную бизнес-леди.

Лев играет свободного художника.

Марина играет бунтарку.

Дима играет холодного предпринимателя.

А кого играю я?

В какой-то момент Катя встала, извинилась и пошла в туалет.

Комната была маленькой, с двумя зеркалами – одно над раковиной, другое на противоположной стене.

Катя подошла к раковине, включила воду, умыла лицо.

Подняла глаза в зеркало.

И замерла.

В отражении было три Кати.

Одна – в деловом костюме, с идеальной укладкой, с уверенным взглядом. Она стояла прямо, плечи расправлены.

Вторая – в старой футболке, вся в краске. Руки испачканы, волосы растрёпаны, но глаза горят.

Третья – с ребёнком на руках. Усталая, но мягкая.

Все три смотрели на неё.

Катя моргнула.

Они исчезли.

Катя задумалась: Она могла бы выбрать карьеру. Стать Влиятельной. Успешной. Или искусство. Рисовать каждый день. Или семью. Стать матерью.

Она почувствовала как живет все жизни одновременно. В разных линиях она проживает все версии себя. Параллельно.

Каждый твой выбор создаёт новую линию, поняла Катя. Но старая не исчезает. Она продолжается. Без тебя. Или с другой версией тебя.

Катя зажмурилась и выдохнула.

– Хватит.

Когда открыла глаза, отражения не вернулись.

Осталась только она. Одна.

Бледная. Испуганная.

Она выбежала из туалета.

Вернувшись в зал, Катя села за стол. Руки дрожали.

Она смотрела на одноклассников новыми глазами.

Ольга смеялась над чьей-то шуткой, но Катя видела – за смехом пустота.

Лев рассказывал о выставке, но в его глазах – усталость.

Марина болтала о Берлине, но в голосе – одиночество.

Дима сидел, отстранённо наблюдая за всеми, но Катя увидела – он тоже играет роль. Холодного, расчётливого бизнесмена. А внутри – что-то другое.

Они все живут множество жизней.

Играют множество ролей.

Так же, как я.

Дома, уже поздно ночью, Катя достала тетрадь – ту самую, в которой начала вести «Дневник возможных „я"».

Открыла.

И замерла.

На страницах были записи.

Но не все были её почерком.

«Сегодня я уволилась. Боюсь. Но это правильно».

Это был её почерк. Но она не помнила, чтобы писала это.

«Петя предложил мне пожениться. Я сказала „да". Я счастлива. Или нет?»

Тоже её почерк. Тоже не её память.

«Я нарисовала первую картину за пять лет. Руки дрожали. Но я сделала это».

Катя пролистала дальше.

Страница за страницей.

Записи из жизней, которых она не помнила.

Или которые она проживала, но не осознавала.

«Тест показал две полоски. Я плакала три часа. Потом решила оставить ребенка».

«Я подстриглась. Петя не узнал меня. Я не узнала себя».

«Сегодня я встретила Марину. Она пригласила меня в Берлин. Я подумываю».

Катя закрыла тетрадь, прижала её к груди.

Это реально.

Это не фантазия.

Я живу все эти жизни.

Одновременно.

Или схожу с ума…

Она легла в кровать, глядя в потолок.

Петя дышал ровно рядом.

А где-то, в другой линии, другая Катя лежала одна.

Где-то третья Катя держала на руках ребёнка.

Где-то четвёртая рисовала в мастерской до рассвета.

Все они – реальные.

Все они – она.

Что выбрать?

И как понять, что ты не ошиблась?

Потому что все они уже существовали.

И Катя жила в каждой.

Одновременно.

Выбор 10. Переломный момент

1 марта. На работе был важный день – презентация нового проекта перед клиентом. Катя готовилась две недели.

Она стояла в переговорной, показывала слайды, говорила уверенно. Казалось, всё идёт хорошо.

А потом начальник перебил её.

– Стоп. Катя, что это?

– Это концепция кампании, мы…

– Я вижу. Но это не то, что мы обсуждали. Совсем не то.

– Но я думала…

– Ты думала. – Он откинулся на спинку стула, скрестил руки. – Проблема в том, что тебя не просили думать. Тебя просили выполнить задачу. А ты сделала что-то своё.

Клиент молчал, неловко переминаясь.

Катя чувствовала, как краснеет лицо.

– Извините. Я… Я думала, что это будет лучше.

– Переделай. К понедельнику.

Презентация закончилась. Все вышли.

Катя осталась стоять у доски, глядя на свои слайды.

Две недели.

Две недели работы.

Впустую.

Внутри что-то сжалось.

Она выбежала из переговорной, прошла в туалет. Закрылась в кабинке.

И не могла дышать.

Воздух не шёл в лёгкие. Сердце билось слишком быстро. Руки дрожали.

Паническая атака.

Опять.

Она села на крышку унитаза, зажала голову руками, пыталась дышать медленно.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Но воздух не шёл.

Ты застряла.

В этой работе. В этой жизни. В этом теле.

Ты не можешь дышать.

Потому что это не твоя жизнь.

Прошло десять минут. Может, двадцать. Катя не знала.

Когда она вышла из туалета, лицо было мокрым от слёз и воды.

В обед ей позвонила Марина.

– Катя? Привет. Как дела?

Катя не ответила сразу.

– Не очень.

– Я так и думала. – В голосе Марины была уверенность. – Слушай, я сегодня в Москве. Последний день перед вылетом. Хочешь пообедать?

– Куда ты летишь?

– В Берлин. Навсегда. Ну, или до следующего раза.

Катя закрыла глаза.

– Хорошо. Давай встретимся.

Они встретились в маленьком грузинском кафе на Чистых Прудах. Марина была в своей яркой рыжей куртке, с огромной улыбкой.

– Ну рассказывай. Что случилось?

Катя рассказала. О презентации, о начальнике, о панической атаке.

Марина слушала, кивала.

– Знаешь, что я думаю? – сказала она, когда Катя закончила. – Тебе нужно уехать.

– Куда?

– Куда угодно. Но уехать. Из этой работы. Из этой жизни. Хотя бы на время.

Катя усмехнулась.

– Так просто?

– Так просто. – Марина наклонилась вперёд. – Катя, я завтра лечу в Берлин. Поехали со мной.

Катя замерла.

– Что?

– Поехали. У меня там есть место, где можно жить. Временно. Месяц, два, сколько нужно. Найдёшь работу, отдохнёшь, подумаешь. Просто сбежишь.

– Я не могу просто сбежать.

– Почему?

– Потому что у меня работа. Петя. Жизнь.

– Работа, которая тебя душит. Парень, с которым вы не разговариваете. Жизнь, которая не твоя. – Марина откинулась на спинку стула. – Катя, я не говорю «бросай всё навсегда». Я говорю «попробуй». Хотя бы попробуй.

Катя молчала.

Внутри всё кричало.

Да. Беги. Уезжай. Сейчас.

Нет. Останься. Это безумие.

Я трусиха. Я всегда была трусихой.

– Подумай, – сказала Марина. – У тебя есть до завтра. Рейс в три часа дня.

Катя вернулась домой поздно. Петя был на кухне, что-то готовил.

– Привет, – сказала она.

– Привет. – Он обернулся, улыбнулся. – Я сделал твоё любимое. Пасту с грибами.

Катя посмотрела на сковородку, на его довольное лицо.

И почувствовала, как внутри что-то сжимается.

Он старается.

Он заботится.

И это душит.

Они сели ужинать. Паста была вкусной. Петя рассказывал о работе, о новом проекте – очередной торговый центр, очередная стеклянная коробка.

Катя кивала, не слушая.

А потом он сказал:

– Кстати, мама звонила. Спрашивала, когда мы поженимся.

Катя уронила вилку.

– Что?

– Ну, она интересуется. Мы пять лет вместе. Она думает, что пора.

– А ты что думаешь?

Петя пожал плечами.

– Не знаю. Может, и правда пора?

Катя встала из-за стола.

– Мне нужно в туалет.

Она закрылась в ванной, включила воду, села на край ванны.

Свадьба.

Он говорит о свадьбе.

Как будто это следующий логический шаг.

Как будто я должна хотеть этого.

Но я не хочу.

Я не хочу этого.

Я чувствую себя в ловушке.

Она вернулась на кухню. Петя мыл посуду.

– Петь, мне нужно сказать.

Он обернулся.

– Что?

– Я чувствую себя в ловушке.

Молчание.

– Что ты имеешь в виду?

– Эту жизнь. Эту квартиру. Нас. Всё это. Я задыхаюсь.

Петя вытер руки полотенцем, отложил его.

– Я не понимаю. Что не так?

– Всё не так! – Голос сорвался. – Я не хочу замуж. Я не хочу эту работу. Я не знаю, хочу ли я вообще эту жизнь.

Петя побледнел.

– Ты хочешь уйти?

Катя не ответила.

– Катя. Ты хочешь от меня уйти?

– Я не знаю. Может быть. Может, мне просто нужно что-то изменить.

Его лицо исказилось – сначала обида, потом гнев.

– Я пять лет рядом с тобой. Пять лет. Я поддерживал тебя, когда тебе было плохо. Я отказался от «Архитектона» ради тебя. Я готовлю твою любимую еду. Я делаю всё, чтобы тебе было хорошо. И ты говоришь, что задыхаешься?

– Я не просила тебя отказываться!

– Но я отказался! Ради тебя! Потому что боялся, что ты снова сломаешься!

– И теперь ты мне это напоминаешь? Как упрёк?

– Это не упрёк. Это факт.

Тишина повисла между ними – тяжёлая, звенящая.

Катя села на стул, опустила голову в руки.

– Прости. Я не должна была…

– Нет. – Петя сел напротив. – Ты права. Я напомнил. Как упрёк. – Он потёр лицо руками. – Прости.

Они сидели молча.

Потом Катя сказала:

– Сегодня на работе меня унизили перед клиентом. Я готовилась две недели. А начальник сказал, что меня не просили думать. Что я должна просто выполнять.

– Катя…

– А потом у меня была паническая атака. В туалете. Я не могла дышать. – Она подняла глаза. – Я не могу так больше. Петь, я схожу с ума.

Он протянул руку через стол, взял её ладонь.

– Что ты хочешь?

– Я хочу уволиться. – Слова вырвались сами. – Я хочу перестать делать то, что меня убивает.

– Тогда уволься.

– Но… Деньги. Квартира.

– У нас есть подушка безопасности. Шесть месяцев мы протянем. А ты найдёшь что-то другое.

– Ты уверен?

– Нет. – Он усмехнулся грустно. – Но я знаю, что если ты останешься там, то сломаешься. И я этого не хочу.

Катя сжала его руку.

Потом он сказал тихо:

– Я ненавижу свою работу.

Она замерла.

– Что?

– Я ненавижу свою работу. – Петя посмотрел в окно. – Я проектирую коробки. Бездушные стеклянные коробки. Торговые центры, которые все одинаковые. Каждый день одно и то же. Рисую планы, согласовываю, меняю по требованию заказчика. И я задыхаюсь. Тоже.

Катя смотрела на него, будто видела впервые.

Он тоже задыхается.

Он тоже в клетке.

Мы оба.

– Почему ты никогда не говорил?

– Потому что думал, что это нормально. Что все так живут. Работают на нелюбимой работе, потому что надо платить за квартиру, за еду, за жизнь.

– Но ты не должен так жить.

– Ты тоже.

Они сидели, держась за руки, глядя друг на друга.

И что-то внутри меня щёлкнуло.

Мы оба в клетке.

Я думала, он – моя клетка.

А он в своей.

Мы просто молчали.

Я не видела его.

Я видела только то, что хотела видеть.

Или боялась увидеть.

– Что, если, – начал Петя, – мы попробуем что-то своё?

– Что?

– Не знаю. Студию. Архитектуру плюс искусство. Я проектирую пространства, ты делаешь визуальные концепции. Вместе.

Я посмотрела на него.

– Ты серьёзно?

– Да. Может, я тоже устал ходить на работу, которая меня убивает.

Я улыбнулась. Впервые за весь день.

– Хорошо. Попробуем.

На следующее утро я проснулась с ясной головой.

Написала письмо начальнику:

«Увольняюсь. По собственному желанию. Отработку не нужно. Считайте это моё последнее действие».

Отправила.

Выдохнула.

Свободна.

Оделась – джинсы, свитер, куртка – и вышла на улицу.

Москва встретила меня мартовской серостью и влажным снегом.

Я шла без плана. Просто шла.

И оказалась у магазина художественных принадлежностей.

Когда я последний раз была здесь?

Пять лет назад? Шесть?

Зашла.

Запах масляной краски и скипидара ударил в нос. Знакомый. Родной.

Я пошла вдоль стеллажей. Кисти. Холсты. Краски.

Сколько стоит?

Всё равно.

Взяла холст. Большой. Потом ещё один. Набор масляных красок. Кисти – хорошие, из щетины. Мастихины. Разбавители.

Всё, в чём отказывала себе годами.

На кассе женщина посмотрела на меня с улыбкой:

– Начинаете?

– Возвращаюсь.

Дома я затащила всё в свободную комнату – ту, что мы называли «кладовкой». Там стояли старые коробки, сломанная мебель, вещи, которым не нашлось места.

Я начала двигать всё к стенам. Освобождать пространство.

Поставила холст у окна. Расставила краски на полу. Кисти разложила на старом столе.

Это моя студия.

Моя.

Я не спросила Петю.

Не сказала ему.

Просто сделала.

И это было правильно.

Петя вернулся домой в восемь. Я слышала, как открылась дверь, как он снял куртку.

– Катя?

– Здесь.

Он зашёл в комнату. Замер.

– Что… Что здесь произошло?

Я стояла посреди студии, вся в пыли, с распущенными волосами.

– Я уволилась.

Молчание.

– Ты что?

– Уволилась. С работы. Сегодня утром.

Петя прошёл в комнату, огляделся.

– И ты… Купила всё это?

– Да.

– На какие деньги?

– На свои накопления.

Он сел на край стола, потёр лицо руками.

– Что ты собираешься делать?

– Рисовать.

– И жить на что?

– Не знаю. Придумаю. У нас есть подушка. Ты же сам сказал.

Петя посмотрел на меня. В его глазах – растерянность, страх, и что-то ещё. Что-то похожее на… восхищение?

– Ты счастлива? – спросил он тихо.

Я задумалась.

– Пока не знаю. Но я чувствую себя живой. Впервые за долгое время.

Он кивнул медленно.

– Понимаю.

– Правда?

– Да.

Он встал, подошёл к окну.

– Может, я тоже уволюсь.

Я посмотрела на него.

– Серьёзно?

– Не знаю. Но я думаю об этом. – Он повернулся ко мне. – Ты права. Мы оба застряли. И если не сейчас, то когда?

Я подошла к нему, обняла.

– Давай попробуем. Вместе.

– Вместе.

В ту ночь я не могла спать.

Встала, прошла в студию. Включила свет.

Холст стоял у окна, белый, пустой.

Взяла кисть. Выдавила краску на палитру.

Что я хочу нарисовать?

Себя.

Всех себя.

И начала.

Первый мазок. Потом второй. Краска ложилась на холст – синяя, красная, жёлтая.

Я не думала. Просто рисовала.

Руки двигались сами. Кисть танцевала по холсту.

Образы появлялись один за другим.

Я в деловом костюме. Я с ребёнком на руках. Я одна в пустой комнате. Я на сцене. Я в мастерской. Я на улице незнакомого города.

Все версии меня. Все возможные жизни.

Наложенные друг на друга. Перетекающие одна в другую.

Я рисовала всю ночь.

Краска высыхала. С каждым мазком что-то внутри оживало.

Я жива.

Я снова жива.

Рассвет забрался в окно. Первые лучи коснулись холста.

Я отступила, глядя на картину.

Это я.

Все мои жизни.

Все мои выборы.

Все мои версии.

В одной картине.

Дверь открылась. Петя вошёл, заспанный, в пижаме.

Увидел картину. Замер.

– Боже, – прошептал он.

Он подошёл ближе, не отрывая глаз.

– Это… Это невероятно.

– Правда?

– Катя, это лучшее, что ты когда-либо делала. Лучшее, что я вообще видел. – Он посмотрел на меня. – Ты должна показать это людям.

– Кому?

– Всем. Галереи. Кураторы. Это нужно увидеть.

Может, он прав.

Может, это не просто для меня.

Может, это для всех.

Петя обнял меня.

– Давай сделаем это вместе. Я уйду с работы. Мы откроем студию. Ты будешь рисовать. Я буду проектировать. Мы построим что-то своё.

Я прижалась к нему.

– Ты уверен?

– Нет. Но я хочу попробовать.

– Я тоже.

Мы стояли в лучах рассвета, перед картиной, которая светилась на солнце, как живая.

Что выбрать?

Я выбрала.

Себя.

Нас.

Вместе.

И это было страшно.

И прекрасно.

Одновременно.

Через неделю Петя пришёл домой и сказал:

– Я написал заявление.

Я посмотрела на него.

– Правда?

– Да. Две недели отработки, и я свободен.

– Страшно?

– Очень. – Он усмехнулся. – Но если не сейчас, то когда?

Я обняла его.

– Мы справимся.

– Справимся.

Он прошёл в студию, посмотрел на мои новые наброски – я рисовала каждый день, по несколько часов.

– У меня есть идея, – сказал он.

– Какая?

– Давай объединим наши работы. Я буду проектировать пространство для твоих картин. Архитектура плюс искусство. Инсталляция. Мы подадим заявку на выставку в одну из независимых галерей.

Я посмотрела на него.

– Ты думаешь, нас возьмут?

– Не знаю. Но попробуем.

– Хорошо. Попробуем.

Он достал свой планшет, начал делать первые скетчи – пространство, где мои картины будут частью архитектуры, где стены будут перетекать в холсты, где всё станет единым.

Я смотрела, как он рисует.

Он творит.

Он живой.

Я никогда не видела его таким.

Почему я не видела раньше?

Потому что смотрела сквозь туман.

Через призму своей депрессии.

Своих страхов.

Своей пустоты.

А он был здесь.

Всегда.

Ждал, когда я увижу.

Месяц спустя мы подали заявку на выставку в галерею «Точка».

Две недели ждали ответа.

А потом пришло письмо:

«Ваша заявка одобрена. Выставка назначена на 15 мая. Поздравляем».

Я закричала.

Петя подхватил меня на руки, закружил.

Мы смеялись, как дети.

Мы сделали это.

Вместе.

И это было только начало.

Выбор 11. Новая норма

1 марта. Сквозь щель в шторах пробивался тусклый мартовский свет – то ли рассвет, то ли серое московское утро, в кото