12 жизней Кати Сорокиной с Петей и без

Катя моргнула.

– Художница, – повторила Марина твёрдо, глядя на неё значительно.

Паша пожал Кате руку.

– Круто! Ты выставляешься где-нибудь?

Катя открыла рот, закрыла.

Соври. Просто соври.

– Нет. Пока нет.

– Жаль. Тут как раз ищут людей на следующую выставку. Давай скину контакты?

– Давай, – услышала Катя свой голос.

Что я делаю?

Не знаю.

Вечер тёк, как в тумане. Катя пила вино, разговаривала с незнакомцами, слушала музыку. Марина представляла её всем как «художницу», и Катя перестала замирать от этого слова.

Она была художницей. Хотя бы на один вечер.

Здесь, в этом пространстве, среди этих людей, она могла быть кем угодно.

И это было опьяняюще.

Катя вернулась домой за полночь. Ключ дрожал в руках, пока она открывала дверь.

Квартира была тёмная. Тихая.

Она прошла в спальню. Кровать пустая.

В телеграм – сообщение:

«Ушёл к родителям. Вернусь утром».

Катя села на край кровати, держа записку в руках.

Он ушёл.

Он обиделся и ушёл.

Внутри что-то сжалось.

Но рядом с этим было что-то другое – облегчение.

Она легла в кровать, не раздеваясь. Закрыла глаза.

В ушах ещё звучала музыка с фабрики. На языке – вкус вина. В голове – голоса людей, которые говорили с ней, как с равной.

Художница.

Она улыбнулась в темноту.

Утром Катя проснулась от звука ключа в замке.

Петя вошёл в квартиру – в той же одежде, что вчера, с помятым лицом и мрачным взглядом.

Она встала, вышла из спальни.

– Привет.

Он не ответил. Прошёл на кухню, включил кофемашину.

Катя подошла, встала в дверях.

– Петь…

– Не надо, – оборвал он.

– Что не надо?

– Извиняться. Объясняться. Не надо.

Она сделала шаг ближе.

– Прости, – сказала она всё равно. – Мне нужно было… Хотя бы один вечер. Это про меня, не про тебя.

Петя застыл, глядя на кофемашину.

Молчание тянулось долго.

Потом он медленно обернулся.

– Мне кажется, я понимаю, – сказал он тихо.

Катя моргнула.

– Что?

– Я знаю это чувство. – Он сел за стол, опустил голову на руки. – Иногда я тоже

хочу быть не тем, кто я есть в этой жизни. Не Петей, который работает над скучными проектами. Не парнем, который живёт в этой квартире, варит кофе, ходит на работу, возвращается домой. Я хочу быть… кем-то другим. Хотя бы иногда.

Катя медленно подошла, села напротив него.

– Почему ты никогда не говорил?

– Потому что думал, что это эгоистично. Что если у нас всё стабильно, то зачем жаловаться?

– Но ты не счастлив.

Он поднял глаза.

– А ты?

Они смотрели друг на друга через стол.

Два человека, которые жили вместе пять лет.

– Нет, – сказала Катя. – Наверное, нет.

– Я тоже, – сказал Петя.

Тишина.

Потом он встал, обнял её.

– Что нам делать? – прошептала Катя ему в плечо.

– Не знаю, – ответил он. – Но, может, пора начать говорить правду. Хотя бы друг другу.

Она кивнула.

Выбор 6. Книга

1 марта. Катя открыла глаза с трудом. Голова гудела.

Телефон завибрировал. Будильник.

Позвонила начальнику, сказала, что чем-то траванулась и просит отгул. Он буркнул что-то недовольное, но отпустил.

Она оделась – джинсы, свитер, куртка – и вышла на улицу без плана.

Просто иду.

Москва встретила её серым небом и мокрым снегом. Катя шла по Тверской, потом свернула на боковую улицу, потом ещё на одну. Незнакомые дворы, незнакомые дома.

Она шла час. Два. Три.

Ноги устали, но останавливаться не хотелось.

На узкой улочке между старыми кирпичными зданиями, она увидела вывеску:

«Книги. Антиквариат».

Маленький магазинчик с потемневшими окнами и тяжёлой деревянной дверью.

Катя не помнила, чтобы видела его раньше. Хотя бывала в этом районе.

Странно.

Она толкнула дверь. Та открылась с тихим скрипом.

Внутри пахло старой бумагой, пылью и чем-то ещё – чаем? Воском?

Свет был тусклым, почти интимным. Вдоль стен – стеллажи с книгами до потолка. Узкие проходы между ними. Тишина, густая, как мёд.

Катя прошла вглубь. Никого.

– Здравствуйте? – позвала она.

Из-за стеллажа вышла женщина – пожилая, в вязаной кофте, с седыми волосами, собранными в пучок. Она улыбнулась, морщинки разбежались по лицу.

– Здравствуй, девочка. Ищешь что-то конкретное?

– Нет. Просто… зашла посмотреть.

– Просто зашла. – Женщина кивнула, будто это объясняло всё. – Тогда пойдём. Покажу тебе кое-что.

Она повела Катю через лабиринт стеллажей в дальний угол магазина, где стоял старый диван и горел торшер.

– Садись. Сейчас принесу тебе кое-что.

Катя села. Диван был мягкий, удобный, словно обнимающий.

Женщина вернулась с тонкой книгой в потрёпанной обложке.

– Вот. Держи.

– Я не…

– Подарок. – Женщина положила книгу на колени Кате. – Читай.

Катя посмотрела на обложку. Никакого названия. Только выцветшие буквы:

«Стихи женщин».

Она открыла первую страницу.

«Анна Ахматова. Марина Цветаева. Белла Ахмадулина. Зинаида Гиппиус. Женщины, которые выбрали слово вместо молчания. Свободу вместо клетки. Себя вместо других».

Катя начала читать.

Время текло странно.

Она читала страницу за страницей. Стихи о любви и потере. О выборе и жертве. О том, как трудно быть собой, когда мир требует от тебя быть удобной.

И с каждой строчкой что-то менялось.

Воздух становился плотнее. Свет – ярче.

Катя подняла глаза от книги.

И увидела.

Перед ней стояла она сама.

Другая Катя.

Она держала на руках ребёнка – маленького, завёрнутого в одеяло с розовой лентой. Улыбалась усталой, но счастливой улыбкой.

Катя моргнула.

Видение не исчезло.

– Ты выбрала материнство, – сказала другая Катя. – Ты родила. Ты счастлива. Но ты забыла, когда последний раз оставалась в тишине.

– Я…

Видение растворилось.

На его месте появилась другая Катя.

Эта стояла перед мольбертом, вся в краске. Волосы растрёпаны, глаза горят. Вокруг неё – холсты, десятки холстов.

– Ты выбрала искусство, – сказала она. – Ты рисуешь каждый день. Ты свободна.

Но ты одна.

Видение сменилось снова.

Третья Катя сидела за столом в офисе. Деловой костюм, аккуратная причёска, уверенное лицо. На столе – табличка: «Директор по маркетингу».

– Ты выбрала карьеру, – сказала она. – Ты успешна. Ты влиятельна. Но времени нет ни на что другое.

Ещё одна Катя.

Эта лежала на диване с книгой. Рядом – кот. За окном – дождь. Спокойствие.

– Ты выбрала тишину, – сказала она. – Ты в покое. Но ты давно не ощущала бурных эмоций.

Видения сменяли друг друга, как кадры фильма.

Катя с Петей. Катя с другим мужчиной. Катя одна. Катя в окружении детей. Катя на сцене. Катя в библиотеке.

Каждая версия – реальная.

Каждая версия – она.

Катя зажмурилась, сжала книгу в руках.

– Хватит, – прошептала она. – Хватит.

Когда открыла глаза, видения исчезли.

Она сидела на диване, одна.

Я спала?

Книга лежала на коленях, открытая на последней странице.

Катя посмотрела на книгу.

– Можно мне её взять?

– Можно, я же сказала – подарок.

Катя встала, пошла к выходу. У двери обернулась.

– Спасибо.

Женщина кивнула.

– Приходи ещё, когда будешь готова.

Катя вышла на улицу.

Снег шёл сильнее. Она застегнула куртку, сунула книгу в сумку.

Прошла несколько шагов.

И вдруг замерла.

На противоположной стороне улицы, на скамейке под деревом, сидела девушка в ярко-рыжей куртке.

Марина?

Катя присмотрелась. Да, это она. Марина Николаева. С теми же выбритыми висками, с наушниками в ушах, с альбомом на коленях. Рисовала что-то.

Как странно. Катя не ожидала её увидеть здесь.

Катя перешла дорогу, подошла.

– Марина?

Девушка подняла глаза, вытащила наушники. Улыбнулась.

– Катя? Вот это встреча! Что ты тут делаешь?

– Гуляла. Зашла в книжную лавку. – Катя кивнула на магазин. – А ты?

Марина закрыла альбом.

– Я тут рядом живу. Ну, временно. Снимаю квартиру на пару месяцев, пока в Берлине дела улаживаю. – Она встала. – Пошли кофе выпьем? Или ты спешишь?

Катя посмотрела на часы. Три часа дня. Никуда не спешу.

– Пошли.

Они зашли в ближайшее кафе. Заказали кофе.

Марина откинулась на спинку стула.

– Необычный магазинчик, да?

Катя слегка улыбнулась.

– Очень. Хозяйка дала мне книгу в подарок.

– Ну да, она такая. – Марина усмехнулась. – Я там тоже книгу получила, когда первый раз зашла. Стихи Ахматовой. Старое издание.

Катя показала свою книгу.

– У меня тоже стихи. Женщин-поэтесс.

Марина взяла книгу, пролистала.

– Круто. Там, наверное, про выбор и всё такое?

– Да. Про то, как женщины выбирают между собой и миром.

Марина вернула книгу.

– Вечная тема. – Она сделала глоток кофе. – Знаешь, что я поняла за эти годы?

– Что?

– Что мы думаем, будто должны выбирать. Мужчина может быть и отцом, и карьеристом, и художником. Женщина – нет. От нас требуют выбрать. Одно. Навсегда.

– Но ведь так и есть. Нельзя жить все жизни сразу.

– Почему? – Марина наклонилась вперёд. – Кто сказал? Я живу в Берлине, но регулярно приезжаю сюда. Я организую арт-мероприятия, но рисую. Я свободна, но у меня есть люди, которые мне важны. Я не выбрала. Я совмещаю.

Катя смотрела на неё, переваривая слова.

– Но это же… сложно.

– Конечно, сложно. Жить – это сложно. Но выбирать одну версию себя и хоронить остальные – это не жизнь. Это смерть заживо.

Они допили кофе. Попрощались.

Катя шла домой медленно, обдумывая разговор.

Она достала книгу из сумки. Потрёпанная обложка, пожелтевшие страницы.

Дома Катя сразу прошла в спальню. Достала из ящика стола старую тетрадь в мягкой обложке – ту, что купила когда-то для записей, но так и не использовала.

Открыла первую страницу.

Написала:

«Дневник возможных „я"».

Потом начала записывать.

Всё, что видела в магазине. Каждую версию себя. Каждую жизнь.

Катя-мать. Катя-художница. Катя-карьеристка. Катя-одиночка.

Рука двигалась сама, слова лились, как поток.

Она писала час. Два.

Когда закончила, захлопнула тетрадь.

На обложке, где раньше не было ничего, вдруг проступили слова – будто проявились сами:

«Кем я стану?»

Катя уставилась на надпись.

Я этого не писала.

Она открыла тетрадь снова. Пролистала страницы.

Там, где закончились её записи, на чистой странице появилась новая строка:

«Я могу быть кем угодно. Или никем. Осталось выбрать».

Катя захлопнула тетрадь, положила на тумбочку.

Легла в кровать.

Закрыла глаза.

Что это было?

Выбор 7. Тест

1 марта. В комнате было темно, когда телефон завибрировал.

Катя закрыла уведомление, взглянула на дату в углу экрана.

1 марта.

Задержка – неделя.

Может, стресс. Может, сбой.

Или нет.

С кухни доносилось шипение кофемашины. Петя уже встал.

Катя медленно поднялась, прошла в ванную. Закрыла дверь на замок.

Открыла шкафчик. Там, за пачками прокладок, лежала коробочка – тест на беременность, купленный на всякий случай.

Она достала его, развернула.

Сделаю, узнаю, успокоюсь.

Три минуты ожидания показались вечностью.

Катя сидела на краю ванны, глядя в стену, не решаясь взглянуть на тест.

Одна полоска – всё как обычно. Две – придется что-то решать.

Она взяла тест.

Две полоски.

Чёткие. Яркие.

Катя уставилась на них, не моргая.

Беременна.

Я беременна.

Внутри что-то ёкнуло – то ли от радости, то ли от ужаса.

Ответа не было.

На кухне Петя наливал кофе в две чашки.

– Доброе утро, – сказала Катя, стараясь, чтобы голос звучал нормально.

Он обернулся, улыбнулся.

– Привет. Как спала?

– Нормально.

Она села за стол. Петя поставил перед ней синюю чашку.

Катя смотрела на кофе.

Можно ли беременным кофе? Или нельзя? Или можно, но немного?

Боже, я даже этого не знаю.

– Что-то случилось? – спросил Петя.

– Нет. Всё нормально. – Она сделала глоток. Горячо. Горько.

Петя кивнул, допил свой кофе, поцеловал её в макушку и ушёл одеваться.

Катя осталась сидеть, держа чашку обеими руками.

Сказать ему?

Не сейчас. Не так.

Весь день на работе Катя не могла сосредоточиться.

Она смотрела в экран компьютера, но видела только две полоски.

Беременна.

В голове крутились мысли, одна громче другой, напоминая голоса разных людей.

Это ребёнок. Твой ребёнок.

Это конец твоей свободы.

Это новая жизнь.

Это конец старой жизни.

Ты будешь матерью.

Это счастье.

Ты перестанешь быть собой.

В обед она не выдержала. Достала телефон, нашла номер одноклассницы Ольги Петровой. Набрала.

– Алло? – Ольга ответила после третьего гудка. На фоне слышался детский смех.

– Оля, привет. Это Катя. Катя Сорокина.

– Катя! Привет! Как дела?

– Нормально. Слушай, можно тебя кое о чём спросить?

– Конечно. Только минутку. – Ольга отошла от шума, дверь закрылась. – Всё, говори.

Катя замялась.

– Ты… Ты не жалеешь, что родила?

Пауза.

– Что? – В голосе Ольги появилась напряжённость.

– Я хочу понять. Как это – быть матерью. Как изменилась твоя жизнь.

Ольга вздохнула.

– Катя, ты беременна?

– Я не…

– Ты беременна.

Катя закрыла глаза.

– Да.

Ещё одна пауза.

– Поздравляю, – сказала Ольга ровно. – Это… здорово.

– Правда?

– Конечно. Дети – это счастье. Они наполняют жизнь смыслом. Ты увидишь, как всё изменится. В лучшую сторону.

Голос звучал правильно. Слишком правильно.

– Оля, а у тебя изменилось?

Тишина.

Потом Ольга тихо рассмеялась – коротко, без веселья.

– Ты хочешь честный ответ или тот, что я говорю всем?

– Честный.

– Хорошо. – Ольга сделала вдох. – Я люблю свою дочь. Безумно. Но иногда я смотрю на неё и думаю: кем бы я была, если бы её не было? Я оставила карьеру на два года. Вернулась – и всё изменилось. Меня обошли. Меня перестали воспринимать серьёзно. Потому что теперь я «мама». Не Ольга-профессионал. Ольга-мама. Моя личность растворилась. И я до сих пор не знаю, как её вернуть.

Катя молчала.

– Прости, – добавила Ольга. – Я не хотела пугать тебя. Это сложно. Никто не говорит, как сложно. Все твердят «это счастье», но никто не говорит, что ты перестанешь узнавать себя в зеркале. Но я ни о чем не жалею.

– Спасибо, – сказала Катя тихо. – За честность.

– Удачи, Кать. Что бы ты ни решила – это будет правильно.

Они попрощались.

Катя положила телефон на стол, уставилась в потолок.

Ты перестанешь узнавать себя.

После работы Катя позвонила матери.

– Катенька, привет! – Голос матери был тёплым, как всегда. – Как дела?

– Нормально. Мам, можно тебя спросить?

– Конечно.

– Ты… Ты жалеешь, что родила меня?

Пауза. Долгая, тяжёлая.

– Катя, что случилось?

– Ответь.

Мать вздохнула.

– Нет. Я не жалею. Ты – лучшее, что у меня есть. – Она замолчала.

– Я слышу "но".

– Но я отказалась от многого. Я хотела учиться дальше. Хотела стать преподавателем в университете. Но когда ты родилась, пришлось выбирать. И я выбрала тебя. Это правильный выбор. Но иногда я думаю… Что было бы, если бы я не отказалась от своих планов.

Катя чувствовала, как в горле встаёт комок.

– Ты винишь меня?

– Нет! Боже, нет. – Голос матери стал мягче. – Катюша, я не виню тебя. Я виню мир, в котором женщина должна выбирать между собой и ребёнком. Мужчинам не приходится выбирать. Твой отец продолжил карьеру. Я – нет. Это несправедливо. Но это не твоя вина.

Катя молчала, чувствуя, как по щекам текут слёзы.

– Катя, ты беременна? – спросила мать тихо.

– Да.

– О, милая. – В голосе матери прозвучало столько всего – радость, тревога, понимание. – Что ты чувствуешь?

– Я боюсь. Не знаю, что делать.

– Никто не знает. Но ты справишься. Что бы ты ни решила.

Они говорили ещё минут десять. Потом попрощались.

Катя шла домой медленно, вытирая слёзы рукавом куртки.

Дома Петя сидел на диване с двумя билетами в руках.

– Привет, – сказал он, улыбаясь. – Смотри, что я достал!

Катя подошла ближе. Билеты на концерт группы, которую они любили, когда познакомились. Та самая группа, на которую они ходили вместе пять лет назад, на первом свидании.

– Петь… – Голос дрогнул.

– Концерт через неделю. Я подумал, что нам надо куда-то сходить. Давно мы никуда не ходили вместе.

Его глаза светились. Он был счастлив. Он старался.

И это делало всё ещё сложнее.

Катя села рядом с ним, взяла его за руку.

– Петя, мне нужно тебе сказать.

Он взглянул на неё, улыбка медленно сползла с лица.

– Что-то случилось?

– Я беременна.

Молчание.

Петя смотрел на неё, не моргая. Билеты выпали из его рук.

– Ты… Что?

– Я беременна. Тест показал сегодня утром.

Он встал, прошёлся по комнате, провёл рукой по лицу.

– Это… Это серьёзно.

– Да.

Он обернулся к ней.

– И ты… Ты оставишь?

Катя замерла.

– Пока не решила.

Петя сел на край дивана, сложил руки.

– Я поддержу любое твоё решение, – сказал он осторожно. – Если хочешь оставить – оставим. Если нет – я с тобой.

Любое твоё решение.

Почему это звучит так… одиноко?

– Петя, а ты что хочешь?

Он взглянул на неё.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Это не ответ.

– Я не думал об этом. Не был готов. – Он опустил голову.

– Я тоже.

Они сидели в тишине. Каждый в своих мыслях. Каждый на своём острове.

Катя поняла: он не поможет ей решить. Он будет поддерживать. Но решать придётся ей.

И это было ужасно.

И это было правильно.

Ночью Катя не могла уснуть.

Она встала, вышла на балкон. Холодный мартовский ветер трогал лицо.

В окне соседнего дома – отражение.

И она увидела.

Две её версии.

Одна держала на руках младенца. Волосы растрёпаны, глаза с тёмными кругами. Улыбалась усталой, но тёплой улыбкой.

Другая стояла одна. Без ребёнка. Свободная, лёгкая. И тоже улыбается.

Обе смотрели на Катю.

Обе были реальными.

Катя моргнула.

Отражения исчезли.

Осталась только она – одна, на балконе, в холоде, с выбором, который никто за неё не сделает.

Что выбрать?

Вопрос повис в воздухе.

И ответа не было.

Только ветер.

И две полоски на тесте в ванной.

И жизнь, которая изменится навсегда.

Или не изменится.

В зависимости от того, что она решит.

Завтра.

Или послезавтра.

Или никогда.

Катя вернулась в спальню и попыталась представить, как внутри нее растет ее будущее.

Или не растёт.

В зависимости от её выбора.

Она закрыла глаза.

И увидела обе версии себя снова.

Мать. Не-мать.

Обе живые. Обе возможные.

Что мне выбрать?

Выбор 8. Конфликт

1 марта. Катя проснулась раньше будильника. Петя уже встал. Петя уже встал.

Катя медленно поднялась, натянула халат. На кухне Петя стоял спиной к двери, наливая кофе в две чашки.

– Доброе утро, – сказала Катя.

Он обернулся. Лицо напряжённое, взгляд отводит в сторону.

– Привет.

Она села за стол. Петя поставил перед ней синюю чашку, но сам не сел.

– Что-то случилось? – спросила Катя.

Петя молчал, глядя в окно.

– Петь?

Он сделал глубокий вдох.

– Мне предложили работу.

– Это хорошо, – сказала Катя осторожно.

– В Новосибирске.

Она замерла, чашка застыла на полпути к губам.

– Что?

– Архитектурное бюро. Хороший проект. Большой. Меня взяли главным архитектором.

Катя медленно поставила чашку на стол.

– Когда?

– Предложили месяц назад.

– Месяц?

– Да.

– И ты молчал.

Петя отвернулся.

– Я не знал, как сказать.

Катя встала, чувствуя, как внутри поднимается что-то горячее, обжигающее.

– Месяц, Петя. Месяц ты скрывал это от меня.

– Я не скрывал. Я просто…

– Что? Забыл? Случайно?

– Я не хотел рушить нашу жизнь раньше времени!

– Нашу жизнь? – Катя шагнула ближе. – Или свою?

Петя развернулся к ней, в глазах – вспышка гнева.

– Я думал! Я пытался понять, как это сделать правильно. Как тебе сказать. Как нам быть.

– И что ты решил?

– Я согласился.

Тишина упала, как топор.

– Ты согласился, – повторила Катя медленно. – Даже не спросив меня.

– Катя…

– Даже не обсудив.

– Я думал, что успею. Что мы поговорим. Что я найду слова.

– За месяц? Тебе не хватило месяца?

Петя сжал кулаки.

– Я боялся. Боялся твоей реакции. Боялся, что ты скажешь «нет». Боялся всё разрушить.

– Так ты уже разрушил!

Голос Кати сорвался на крик.

Петя молчал, глядя в пол.

Катя схватила сумку, куртку.

– Мне нужно выйти.

– Катя, подожди…

– Не надо.

Она выбежала из квартиры, хлопнув дверью.

Москва встретила её холодом и ветром. Катя шла, не разбирая дороги, не замечая прохожих.

Месяц.

Он молчал месяц.

Воспоминания нахлынули сами.

Четыре года назад.

Петя пришёл к ней домой вечером. Они уже год встречались. Катя была на кухне, варила суп.

Он вошёл, снял куртку. Лицо напряжённое.

– Что случилось? – спросила она.

Петя сел за стол, молча.

– Петь?

Он поднял глаза.

– Мне предложили работу. В «Архитектон».

Катя замерла, половник в руке.

«Архитектон» – одно из топовых архитектурных бюро Москвы. Престижные проекты, крупные клиенты, имена, которые знает весь город.

– Это… Петь, это же невероятно! – Она поставила половник, обняла его. – Поздравляю!

Он не обнял в ответ.

– Есть условие.

– Какое?

– Проектный режим. Двенадцать-четырнадцать часов в день. Командировки. Дедлайны. Они сказали, первый год – проверка. Полная отдача. Иначе вылетишь.

Катя отстранилась.

– Но ты справишься. Ты всегда справляешься.

Петя покачал головой.

– Я отказался.

– Что?

– Я отказался.

Катя уставилась на него.

– Почему?!

– Потому что ты. – Он посмотрел на неё. – Ты только начала работать. Ты всё ещё… не очень стабильна. Я не могу уехать на стройки на недели. Я не могу пропадать по четырнадцать часов. Ты будешь одна. И я боюсь, что…

Он не договорил.

Катя поняла.

Боится, что депрессия вернётся.

Боится, что она сломается.

– Петя, это глупо, – сказала она, хотя внутри всё сжалось.

– Нет. Это правильно.

– Я не ребёнок. Я справлюсь.

– Я знаю. Но я не хочу, чтобы ты справлялась одна.

Катя остановилась посреди улицы, зажмурилась.

Пять лет.

Пять лет недосказанности.

Он никогда не говорил, что думает. А я никогда не спрашивала.

Тогда он отказался от карьеры ради меня.

Теперь он берёт работу, даже не спросив.

Что изменилось?

Я.

Или он.

Или мы оба.

Она не помнила, как дошла до ресторана «Времена года». Встреча одноклассников уже началась.

Катя вошла, автоматически поздоровалась, села за край стола.

Лев Григорович сидел напротив. Он узнал её сразу.

– Катя? Ты в порядке?

Она посмотрела на него.

– Нет.

Он кивнул, не стал расспрашивать. Подождал.

Через полчаса, когда остальные разговорились, он наклонился к ней.

– Хочешь выйти? Подышать?

Она кивнула.

Они стояли на улице, рядом с рестораном. Лев дышал, Катя просто мёрзла.

– Рассказывай, – сказал он.

И она рассказала. Всё. О Пете, о Новосибирске, о месяце молчания. О том, как четыре года назад он отказался от «Архитектона» ради неё. И как теперь берёт работу, даже не спросив.

Лев слушал, не перебивая.

Когда она закончила, он вздохнул.

– Знаешь, что я думаю?

– Что?

– Он молчал не потому, что тебя не уважает. Он молчал, потому что не знает, как быть честным. Не с тобой. С самим собой. Он хочет Новосибирск. Но боится признать, что хочет. Потому что тогда придётся выбирать. И выбор – это ответственность.

Катя молчала.

– Ты злишься на него, – продолжил Лев. – Но, может, стоит злиться на вас обоих? За то, что за пять лет так и не научились разговаривать.

– Я пыталась.

– Правда? – Он посмотрел на неё внимательно. – Или ты тоже молчала? Когда тебе было неудобно. Когда было проще не поднимать тему.