Полдень в Тихой Миле

Да и каждый килограмм груза, который он возьмет с собой, убегая с планеты, обойдется в астрономическую сумму. Деловые партнеры Энцио едва ли возьмут пассажира по доброте душевной или предложат скидку.

Путешествие до Фелисити встанет ему дороже, чем круиз на суперлайнере в компании очаровательной Дениз Кросби.

С выражением крайнего сожаления на лице Барлоу закрыл люк и вернул кровать на место. Он активировал ловушки на тот случай, если охотники решат ворваться в дом и искать его в подвале. Представшая перед ним картина команды Дерека, хозяйничающей в его жилище, вызвала у Барлоу горечь и злобу.

Еще больнее, он даже не ожидал насколько, оказалась мысль, что всего через несколько минут он покинет свой дом насовсем. Как удивительно глубоко и быстро, всего за год, проникли его корни в холм на окраине безымянного пустыря. Двенадцать месяцев, прожитых в Тихой Миле, оказались одними из самых спокойных и благополучных в его жизни, вдали от привычного хаоса, рискованных предприятий и безумных авантюр.

Барлоу отдал бы немалую часть того, что скрывал в себе поднятый из подвала контейнер, чтобы завтра оказаться на террасе бистро Энцио. Доиграть партию с Нерзом. Прогуляться вечером с шерифом Хагеном и не думать о том, каким тот оказался трусом. Заскочить к сестрам Карро и наконец-то пригласить одну из них на свидание. Почитать на ночь Бобби Белквисту историю изгнания ягдарских рейдеров из системы Танзима.

Остаться Джоном Барлоу, жителем городка Тихая Миля. Не превращаться вновь в беглого добытчика хидов, меняющего имена и миры. Заснуть в своей кровати под пение садовых цикад, а не в остове разбитого корабля на дне Мусорного Карьера.

Перед мысленным взглядом Барлоу предстал отец. Не тот полный жизни, сил и стремлений герой его детства – капитан межзвездного корабля и прославленный первооткрыватель. Тех воспоминаний с ним почти не осталось.

Гораздо лучше он запомнил отца в его последние дни. Источенного болезнью и старостью, легкого и ломкого, как сухая ветка. Отец грелся у камина в любимом кресле, оранжевый отсвет ложился на иссеченное морщинами лицо. Над камином на полках пылились трофеи, привезенные из бесчисленных экспедиций.

Каждый артефакт на тех полках напоминал о месяцах и годах, которые они не видели отца.

– Саймон, – проговорил старик тихо, как будто задыхаясь, – сходи за Джоном. Мама звала вас обедать.

Теперь он все чаще путал сыновей и говорил с ними как с детьми. Его разум угасал стремительно и необратимо с того момента, как он узнал, что Саймон погиб.

– Джон пошел в сад. Я попросил его нарвать тюльпанов для мамы.

Утомленным движением отец поднял бледную до прозрачности руку с темным рисунком вен. Он махнул ей в сторону за окна, за которым когда-то цвели тюльпаны и шумели кронами апельсиновые деревья. Лишенный ухода сад давно погиб. Задернутые шторы скрывали высохшую землю и черные мертвые стволы, съеденные изнутри древоточцами.

– Ты, – отец прервался и с удивлением посмотрел на свою руку, как будто ее не узнавал. Перевел взгляд на стоявшего в двери сына. – Джон?

– Да, папа, – сказал он. – Я пришел попрощаться. Мне надо улетать.

Он не сказал, что с каждой минутой, которую проводит в их старом доме растет опасность, что на пороге появятся гончие Синдиката. Он вообще не был уверен, что отец его слышит и понимает.

– Джонни, – отец улыбнулся и протянул руку уже к нему. – Ты принес тюльпаны?

Не в силах ничего ответить он подошел и молча взял в ладони тонкую холодную ладонь отца. Ощутил, как она дрожит.

– Джон, сыночек, – ему пришлось наклониться к самым губам отца, чтобы услышать прерывистый шепот, – не улетай, пожалуйста. Без тебя здесь совсем…

Отец закрыл глаза и замолчал и сын, не отрываясь, следил  как медленно вздымается и опадает его впалая грудь. В какую-то секунду перестала дрожать ладонь, которую он сжимал, стала, как будто мягкой и бескостной.

С губ старика сорвался долгий прерывистый вздох. За ним наступила та ужасная тишина, которую не прервать ни криком, ни рыданиями. Остался только треск поленьев, сгорающих в камине.

– У меня будут тюльпаны, папа, – произнес Барлоу и поставил на стол контейнер из гладкого матового сплава, очень тяжелый и холодный настолько, что от прикосновения немели ладони. – На Фелисити у меня будет сад.

Он подышал на руки и нажал на кнопку, поднимающую крышку. Из чрева контейнера дохнуло еще большим холодом и пошел пар. Внутри он оказался наполнен прозрачной, похожей на желе массой, в которой плавали предметы необычных форм и цветов, для которых не было слов в большинстве известных Барлоу языков.

Он стиснул зубы, решительно опустил руку в обжигающе ледяное желе и выдернул оттуда нечто, напоминающее прозрачную ленту Мебиуса. Как живая, лента подвижно струилась, перетекала между его пальцами, и Барлоу просунул внутрь одномерной петли запястье левой руки. Лента охватила его, прижалась к коже так же плотно, как смарт-браслет на правом запястье.

– У-ух, – выдохнул Барлоу, когда от ленты по всему его телу покатилась холодная волна. Каждый волосок на его коже наэлектризовался и встал дыбом. Во рту появился отчетливый металлический привкус.

Избегая резких движений, он провел рукой с лентой перед лицом. В воздухе появились и тут же растаяли призрачные силуэты, повторяющие контуры его ладони. Пандорианский хид, известный среди знатоков как ведьмино зеркало, исправно работал. Барлоу вновь хмыкнул, на этот раз удовлетворенно.

Зеркало трижды спасало ему жизнь. Он бы с радостью не расставался с ним, как с прыгуном, но, в отличие от последнего, длительное ношение ведьминого зеркала приводило к необратимым и крайне опасным для жизни мутациям. Не столь уж редкая история, если речь идет о наследстве исчезнувших обитателей Пандоры. Как и скверное свойство хидов утрачивать полезные свойства от длительного хранения в экранированном контейнере.

К счастью, с ведьминым зеркалом все было в порядке. Теперь, когда Барлоу ощущал его привычный холод на запястье, ему стало спокойней. Более того, на задний план отодвинулись все мысли и эмоции, мешающие главному: подготовке побега.

Он переоделся в подходящую для бегства одежду – штаны и рубашку из прочной непромокаемой ткани защитного цвета, высокие ботинки с бактерицидными охлаждающими стельками и «умной» подошвой. Снова надел проектор щита, пояс с кобурой и вдобавок военный прибор ночного видения, который дожидался своего часа в шкафу вместе с походным костюмом. Окинул дом прощальным взглядом, подхватил в правую руку контейнер с артефактами, оснащенный для этого ручкой на крышке.

– Пора, – сказал Барлоу самому себе и поднял к лицу левую ладонь с половинкой прыгуна.

Три секунды на активацию хида. Еще столько же, чтобы квантово запутанные частицы двух половин пандорианского устройства для телепортации синхронизировали свои спины. Прыгун подаст сигнал готовности болезненной, проникающей в кости руки вибрацией, и дело сделано. Джон Барлоу исчезнет из собственной гостиной и оставит после себя несколько кубометров вакуума температурой около трех кельвинов.

За полторы секунды до нарушающего законы ньютоновской физики прыжка в Мусорный Карьер, Барлоу услышал бесцеремонно громкий стук в дверь.

Перед тем как подойти к двери, он проверил систему безопасности. Никаких нарушителей периметра. Во всех наблюдаемых секторах чисто – ни малейших признаков движения и никаких подозрительных источников тепла.

Резидентный антивирус системы заверил Барлоу, что никто не осуществлял взлом спрятанного в подвале сервера, не пытался перехватить и подделать идущий от детекторов и камер сигнал.

К сожалению, мудрая программа не могла ответить хозяину дома на вопрос: откуда взялась нацарапанная перед его крыльцом надпись и лежащий на крыльце предмет.

Барлоу осторожно приоткрыл дверь и выставил ствол флетчера. Выждал и шагнул на улицу, поводя перед собой излучателем. Неосторожный комар спикировал на него от висевшей над крыльцом лампы и с громким щелчком сгорел в защитном поле. Барлоу помнил про снайпера-тарсида и перед тем, как подойти к двери, включил силовой проектор.

Однако никто не собирался него стрелять. Ночь была по-прежнему тиха и безмятежна. У подножья холма ветер катал по пустырю шары перекати-поля. Звезды на бархатных стенах небесного шатра перемигивались между собой. Успокоительно светился зеленым смарт-браслет на руке, потеющей на рукоятке флетчера.

Барлоу негромко, но с чувством выругался. Не выключая силовое поле, он убрал излучатель в кобуру, оставив его на боевом взводе. Наклонился, руки уперты в колени, чтобы всмотреться в надпись на земле.

Не было никаких сомнений в том, кто был ее автором. Даже если не принимать во внимание то, что надпись сделали с помощью силоксановых когтей, уходивших в сухую землю больше чем на десять сантиметров. Барлоу был готов поставить все свои хиды, что в Тихой Миле и в радиусе сотен световых лет вокруг нее есть только одно существо, которое могло обмануть его систему безопасности.

Неудивительно, что для общения с Барлоу оно пользовалось глифами расы гроф.

Два ряда символов, выглядевших как шрамы от ударов четырехпалой когтистой конечностью. Похожие начертания Чужой днем оставил перед домом вдовы Бигли. В них он ответил на послание, которое, которые Барлоу выстукивал по столешнице, пока охотники приближались к бистро Энцио:

«Твой народ зовет меня Белым Странником, воин. Это имя я заслужил, вкусив от плоти поверженных врагов. Я бросаю тебе вызов по обычаю кланов Грофа. Пусть смерть дарует суть победителю».

Ответа грофа был:

«Общая память кланов хранит имя Странника. Если ты – он, мы встретимся в бою. Так говорю я – Идущий по Небу».

Нельзя сказать, что ответ Идущего полностью успокоил Барлоу. Все-таки зарабатывая себе имя и репутацию на суровой родине Чужого, он был гораздо моложе и, чего греха таить, отчаянней. Но в нем была важная деталь – гроф был согласен с тем, что возможная схватка пройдет по клановому обычаю. То есть один на один, без команды поддержки в виде остальных охотников.

Барлоу не был уверен, что Идущий признает в нем Странника. Он полагался на уникальную способность грофов буквально по нескольким молекулам вспоминать запахи, особенно запахи других живых существ. И на коллективную память соплеменников негуманоида, слепок которой тот хранил в себе.

Он внимательно прочел новое послание грофа. Посмотрел на предмет, лежавший рядом с высеченными Чужим символами. Губы Барлоу сжались в тонкую линию, придавшую лицу неприятную жесткость. Таким никто еще не видел его в Тихой Миле.

Идущий передавал ему сообщение от Кларка. Простое и недвусмысленное, как, в общем-то, любое сообщение, кодируемое с помощью азбуки грофов. Кремнийорганические философы-убийцы пользовались глифами в сугубо утилитарных целях. Для передачи сложной информации было проще отдать получателю небольшой кусочек собственного тела, для переваривания и познания смысла.

Так, буквально отрывая от себя части, грофы признавались в любви, делились научными достижениями и писали стихи. В большинстве случаев без особого вреда для себя: их небелковая плоть очень быстро регенерировала. Но случались и трагедии. На Барлоу в ту пору, когда он жил на Грофе, произвела большое впечатление история Мечтателя, Открывшего Душу Рассвету, знаменитого поэта, который был целиком съеден поклонниками во время выступления.

Судьба Мечтателя и его пронзительные стихи (в любительском переводе некоего Белого Странника) глубоко тронули и юного Бобби Блеквиста. Он несколько месяцев поглощал все, что было можно было найти о родине поэта в городской библиотеке. Барлоу посмеивался в усы, когда мальчик заверял его, что при первой возможности посетит мир кремнийорганических охотников и сведет знакомство с его обитателями.

Он искренне надеялся, что к моменту, когда Роберт дорастет до самостоятельного путешествия за пределы Тихой Мили, он поймет, что во Вселенной есть места гораздо приятней и, главное, безопасней Грофа. Барлоу не мог и помыслить, что сам станет причиной, по которой опасная мечта Бобби исполнится так скоро и неожиданно.

Послание Кларка служило напоминание о встрече, назначенной в полдень на пустыре. Два последних глифа скрывали в себе новое дополнительное условие. Их можно было вольно перевести как «непослушание влечет боль».

Чтобы у Барлоу не оставалось сомнений в том, кто именно испытает боль в случае, если он не явится на пустырь, ночной гость оставил на крыльце две вещи. Красную кепку с черными иероглифами мусорщика Тэма. Антикварный книгоимитатор – прощальный подарок Бобби Блеквисту.

Барлоу вернулся в дом. В гостиной он положил книгу и имитатор на стол. Между ними половинку прыгуна. Надо было решить, как действовать дальше. Фундамент его плана побега только что дал трещину.

Он все еще может воспользоваться хидом, чтобы скрыться в Карьере. Даже если Тэма перехватили, когда он выехал от Барлоу, само тайное убежище должно быть в безопасности. Ни Тэм, ни кто-либо еще в городе не знал, где оно находится. Для запасов, которые механик должен был спрятать на свалке, Барлоу предусмотрел отдельное от убежища место.

Казалось бы, к чему размышлять. Артефакт осилит несколько килограммов сверх веса самого Барлоу. У него дома остались кое-какие запасы, те же армейские пайки. Хид надолго разрядится после прыжка, поэтому не получится челноком сновать между домом и убежищем, но оно и ни к чему. Если Энцио не подведет, он дождется прилета контрабандистов, пусть ему и придется голодать и собирать воду с помощью куска полиэтилена, а не росяной ловушки. Как-нибудь он выживет, случались передряги и похлеще.

Барлоу скривился, как от сильной зубной боли. Он-то выживет, а вот Тэм и Бобби, скорей всего, нет. Кларк производил впечатления человека, который не будет размениваться на пустые угрозы. В лучшем случае он убьет заложников, а в худшем будет пытать в надежде выведать, куда скрылся беглец.

Учитывая же полный перевес в огневой мощи над жителями города, которое охотникам давал их корабль, на Бобби с Тэмом они могут не остановиться.

В какой-то момент он обнаружил, что сидит на стуле и переводит взгляд с вещей пленников на артефакт и обратно. В голове звучал его собственный голос, его слова, произнесенные в кабинете заместителя мэра Кингсли:

«Я бегу всю жизнь, мистер Кингсли. Естественный отбор благоволит тем, кто умеет бегать».

Ни Кингсли, ни Хаген не собирались за него умирать. Не собирался и Тэм, он просто помогал Барлоу бежать и брал за это немалую цену. Бобби… а что Бобби? Он ведь не был его сыном или младшим братом. Просто мальчишка, который привозил продукты и иногда просил почитать ему вслух.

Сам Барлоу ведь не первый раз оказывался в обстоятельствах, когда из-за него предстояло погибнуть другим людям. Взять ту же Пандору и бойню, которую там учинил Синдикат. Тогда, перед тем как скрыться от каморрианцев, Барлоу не сомневался ни секунды.

Почему же он колеблется сейчас? Выбор звучит так просто: задействовать прыгуна сейчас и снова бежать. Снова выжить. Или завтра в полдень выйти на пустырь ради почти незнакомых ему жителей Тихой Мили. И скорей всего стать замороженным грузом в трюме корабля охотников.

Очень медленно, сантиметр за сантиметром, как будто преодолевая сопротивление воздуха, рука Барлоу двинулась к лежащему на столе хиду.

_______________________________________________________

¹ Stronzo – грубое ругательство на одном из языков Старой Земли

² Быстро

Часть вторая

– Я сейчас растаю, как долбаное мороженое, – пожаловался охотник по имени Вальц. – Как они здесь выживают в такой жаре?

– Мороженое, – мечтательно протянул его брат-близнец Дитрих. – Ванильное. Или вишневое. В хрустящем стаканчике, а, Лу?

– Фисташковое джелато, – отозвалась охотница и второй пилот Люсинда. – С вафлями, шоколадной крошкой и карамельным сиропом. Как на Каморре.

– Ох, не трави душу, – Дитрих ткнул мусорщика в спину прикладом. – Слышишь, а мороженое у вас в городе есть?

– Я не знаю, – Тэм быстро взглянул на охотника через плечо и тут же уставился себе под ноги. – Я не ем мороженое.

– Почему? – удивились одновременно Дитрих и Вальц.

Кларк, наблюдавший за сценой, хмыкнул. Его неизменно забавляло, когда два белокурых гиганта, которых и родная мать, должно быть, различала с трудом, вели себя так, как будто у них был один мозг на двоих. Это здорово помогало им в перестрелках, но не добавляло сообразительности.

– Непереносимость лактозы, – пробормотал Тэм.

– Чего-о? – переспросил Вальц, и они с Дитрихом одинаково нахмурились. В сочетании с двухметровым ростом, надетыми поверх брони плащами и карабинами это выглядело очень угрожающе. Тэм испуганно втянул голову в плечи. – Попроще не можешь выражаться?

Люсинда приложила палец к обручу нейролинка, который связывал ее с кораблем. Ответ на запрос управляющему ядру «Брумхильды» пришел мгновенно.

– Ему нельзя молочные продукты, – сказала она. – Беднягу от них пучит.

Тэм густо покраснел, а близнецы громко заржали. Никто, кроме них, не смеялся. Люсинда смотрела на них как на идиотов. Кларк – ласково, но с легкой грустью, как на любимых, но недалеких детей. Стоявшему рядом с ним Паку было не до смеха, он все внимание сосредоточил на втором пленнике, который уже трижды пытался сбежать. Гроф и тарсид по понятным причинам тоже не присоединились к веселью. Если их видам и был известен юмор, то он в корне отличался от человеческого.

– А давайте у мелкого спросим, – предложил, отсмеявшись, Вальц. – Он-то наверняка мороженое любит. Пак, вынь у него кляп.

– Хрен тебе, – мрачно отозвался Пак. Он продемонстрировал Вальцу запястье с коричневой нашлепкой заживляющего биопластыря. – Гаденыш кусается не хуже грофа.

– А тебе не все равно, жестянка? – поинтересовался Дитрих.

Реплика Дитриха вызвала у близнецов новый приступ веселья. Кларк вздохнул, и они обменялись с Люсиндой долгим взглядом. Лу не раз предлагала ему избавиться от Дитриха с Вальцем. Он неизменно отвечал словами, которые когда-то услышал от Дерека: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

Выслушав заемную мудрость, умница Лу с ним соглашалась. Так было не всегда. На то, чтобы приручить охотницу, у Кларка ушло немало времени. Они с Дереком выкупили Люсинду у администрации тюремного астероида Скала. Она отбывала пожизненный срок за пиратство, похищение с целью получения выкупа и работорговлю.

В первый же год отсидки Люсинда по прозвищу Белит искалечила трех охранников и убила двух сокамерников. Скорее ее эбеновая кожа стала белее белого, как у Дитриха с Вальцем, чем она дожила бы на Скале до старости.

«Редкий неограненный алмаз», как охарактеризовал ее Дерек.

Огранка заняла почти пять лет, но Кларк был до крайности доволен результатом. С той же уверенностью, с какой Люсинда вела «Брумхильду» в обычном пространстве и через гиперстрим, она бралась за планирование и исполнение самых сложных операций агентства. Именно она разработала алгоритм поиска, который помог им выйти на Тихую Милю. Ей же принадлежала идея взять заложников, чтобы сделать Барлоу сговорчивей.

Кларк уже практически решился, что, если дело выгорит, он предложит Дереку взять Люсинду в партнеры. Свежая кровь им не помешает. Кроме того, они давно уже делили с Лу постель, а если у нее будет доля в бизнесе, то их отношения можно будет узаконить. Женитьба, симпатичный домик где-нибудь в Центральных Системах, детишки.

Он посмотрел на маленького пленника, которого Пак грубо держал за загривок. Вздохнул. Кларк любил детей и терпеть не мог, когда из-за работы им приходилось причинять боль. Но Люсинда была права: с таким человеком, как Барлоу, обязательно нужна пара козырей в рукаве.

Их второй козырь зашипел и очередной раз попытался вывернуться из цепкой хватки Пака. Когда у него не вышло, он пнул охотника в лодыжку. Громко взвыл от боли сквозь кляп.

– Так тебе и надо, – злорадно прогудел Пак. – Титановый протез. Будешь еще брыкаться – получишь пинка. Мало не покажется.

Пак работал с Кларком дольше всех. Ему бы давно ходить в партнерах, но Дерек был синтефобом. В их команде не было ни одного андроида, а Пака он в лучшем случае терпел. Пак выжил в двух войнах и в десятках серьезных передряг, разменяв большую часть органов на импланты. Его киберначинка, усиленный карбоново-титановый скелет и фуллереновые мышцы делали Пака желанным союзником в любом конфликте. Из уважения к Дереку он носил синтетическую кожу, но тот с ним даже не разговаривал.

К молчаливой неприязни босса добавлялась отстраненность Люсинды, которая нравилась Паку, и непрерывные подковырки близнецов. Дитрих и Вальц называли Пака blechkopf, «жестяной башкой», оскорбительным прозвищем синтетиков на языке их планеты. Добрый от природы Пак неумело огрызался на братьев, избегал Люсинду и с каждым днем все больше понижал уровень эмпатии с помощью встроенного в гипоталамус регулятора.

Если бы маленький пленник знал, что способен сделать с ним Пак на текущих настройках, лишавших его малейшего сочувствия, вел бы себя потише. И не стал бы мычать сквозь кляп оскорбления, в ответ на которые Пак угрожающе занес руку. Кларк видел, как эта рука ребром ладони обезглавливает взрослого человека. Он звучно прочистил горло и сказал:

– Пак, друг мой, давай не будем горячиться. Мальчик нам еще нужен.

Пак сразу же опустил руку. Он повернул к Кларку неестественно гладкое лицо, изобразил виноватую гримасу и сказал низким вибрирующим голосом:

– Извини, Уилл. Правда, очень жарко. Мозги плавятся.

– Хтонг выражает согласие, – сказал голос из смарт-браслета Кларка. – Охлаждающий контур моего бронекостюма работает с перегрузкой. Хтонг испытывает нетерпение и желание вернуться на корабль.

Кларк машинально взглянул в сторону замаскированной позиции тарсида. Завернутый в мимикрирующую накидку, под которой прятались белые пластины его брони, Хтонг притаился среди корней паукодрева. Приютившее снайпера растение-эндемик росло на пустыре вместе с десятком собратьев. Они действительно напоминали огромных мохнатых пауков, расставивших длинные тонкие ноги-корни, и своим видом вызывали у Кларка сильное отвращение.

Зато паукодрева нравились негуманоидным членам его команды. Прямо сейчас Хтонг использовал одно из них как укрытие, чтобы наблюдать за окрестностями. В тени другого сидел Идущий по Небу, который, по мнению Кларка, со вчерашнего дня вел себя крайне необычно. Хотя что считать необычным для такого существа, как гроф.

Кларк снова глубоко вздохнул. Если бы не Дерек, который был буквально влюблен в грофа, он бы никогда не взял кремнийорганического убийцу с собой в Тихую Милю. И вообще не допустил бы его присутствия на корабле.

Кларк был далеко не трусом, видел и делал такое, что многих навсегда бы лишило сна и аппетита. Он встречал и собственными руками убивал представителей таких опасных разумных видов, как ягдары или вирру. Его уважали и боялись бойцы Синдиката, вышедшие из кошмарных трущоб Каморры-три. Без ложной скромности Кларк считал себя человеком, сполна заслужившим грозную репутацию.

Но каждый раз, когда гроф оказывался на расстоянии ближе трех метров, он чувствовал, как предательски колотится сердце и потеют ладони. Инстинктивная реакция жертвы на хищника, постыдная и неконтролируемая. Так что сейчас он был даже рад передышке. Идущий решил, что самое время немного отдохнуть в тенечке – на здоровье. В конце концов, если Барлоу вздумает заупрямиться, они справятся с ним и без грофа.

Кстати, а где там Барлоу?

Кларк взглянул на часы на смарт-браслете, потом на циферблат на башне над ратушей. Без десяти минут двенадцать.

– Готовьте денежки, босс, – сказал Дитрих, заметивший, как Кларк проверял время. – Вы точно проспорили.

Они с Вальцем поставили по тысяче уникредов на то, что Барлоу не придет на пустырь. Кларк принял вызов.

– Что там твои птички щебечут, Лу? – спросил он. На ответ Дитриху Кларк размениваться не стал.

Нейролинк на лбу охотницы моргнул огоньками. Она на секунду закрыла глаза, подключаясь к видеопотоку с камер двух малых беспилотников типа «Страж-птица». Один из них в настоящий момент парил над самым домом Барлоу, второй барражировал вокруг холма.

– В доме по-прежнему работает генератор помех, – сказала Люсинда. – Четкой картинки нет. В остальном все тихо.

– А как обстоят дела в городе? – поинтересовался охотник. – Мусорщика и мальчишки не хватились?

Лу, наблюдавшая за Тихой Милей через сканеры «Брумхильды», помотала головой.

– Все спокойно. Мамаша и братья пацана по-прежнему в доме. Даже если уже отошли от паралича, Вальц их упаковал надежно. Без помощи не выберутся и тревогу не поднимут.

Она моргнула, видимо, переключаясь между камерами корабля.

– Шериф отсиживается у себя в участке. Да и вообще, народу толком не видно. То ли попрятались от жары, то ли узнали, что в полдень намечается веселье… так, – Люсинда приложила палец к обручу, – есть сигнал от птиц.