Целитель

Я легла на жесткую подстилку и закрыла глаза. Из мыслей не уходил сегодняшний день. Слишком много всего, чтобы быть правдой. Споры, которые могли нас спасти, находились так рядом, но разделяла нас вражда. Этот чертов наследник не оставляет меня, словно ходит за мной по пятам. Я прислушалась – возможно, он сейчас стоит в комнате и наблюдает. Но тут же отогнала эту мысль.

Возможно, он приходит не из-за меня, а забрать людей. Почему он забрал Лира? И как тот оказался на берегу? Столько вопросов, на которых не было ответов.

Я повернулась на здоровый бок, и лодыжка снова заныла. Хоть бы не перелом… По коже до сих пор бежали мурашки от ледяной воды. От страха оказаться там, где ждет жизнь еще хуже, чем здесь.

Перед глазами был он. Его взгляд, холоднее воды в реке, огромная фигура в свете луны, неприятное касание по лицу. Я помнила, как он шел за мной по темному лесу, и мне снова становилось страшно. Я поежилась, сворачиваясь калачиком. Он так близко подобрался ко мне в этот раз, но допустил ошибку. В следующий раз он будет осторожнее и умнее. Я должна быть готова к этому.

—9—

В моменты грусти и отчаяния со мной всегда рядом был Морис. Он держал меня за руку, понимающе смотрел в глаза, нежно прижимал к себе, чтобы успокоить. С ним я чувствовала себя другой, не разбитой и склеенной из осколков вазой, а редкой драгоценностью. Он всегда внимательно изучал мое лицо, словно пытаясь увидеть что-то новое, особенное.

В нем мне нравилось практически всё – золотые кудряшки на голове, ямочки на щеках, прямые белые зубы, красивый мужской голос. Морис словно сошел со страниц старых журналов, которые мы в юности с девчонками рассматривали после уроков, и томно вздыхали, глядя на парней из прошлого.

Мы росли с ним, играли вместе в наши скудные игрушки. Родители только умилялись нашей дружбе. Постепенно она выросла в нечто больше. Сначала тихие разговоры у моего дома по ночам. Потом касания руки, неловкие поцелуи, признания. Это было волшебным временем, когда наша земля еще не пострадала от сонки, и у меня было время на свидания.

Когда на наш остров пришла беда, потребность в отношениях угасла. Иногда я замечала, что сторонюсь Мориса, избегаю встреч. Но он настойчиво приходил, ждал меня после работы и просто был рядом. После смерти бабушки я совсем расклеилась, но он не оставлял меня. Давал выплакаться на его плече, нежно гладил руку и вытирал слезы.

Все знали, что скоро мы поженимся и эта мысль вызывала грусть. Я не торопилась со свадьбой, утверждая, что еще не время. Он ждал, не торопил, не настаивал.

Но между нами всегда была недосказанность. Вроде говорим друг другу всё, но как будто у каждого есть скелет в шкафу. Я не рассказывала про свои отношения с родителями, свои переживания по этому поводу. Просто не хотела выглядеть слабой в его глазах. Он тоже что-то недоговаривал, хотя казался открытым, словно книга.

У Мориса была особенная способность, которой не было больше ни у кого – дар убеждения. Как это работает я не знала, да и не хотела проверять. Морис говорил, что силой никогда не пользуется – нет повода, и угасла она еще в детстве. Я верила, у меня не было выбора. Но когда он уходил, а я стояла в тени собственного дома, я чувствовала пустоту. Не счастливое воодушевление от встречи с любимым, а гнетущую пустоту, словно был подвох в наших отношениях.

Но не только это пугало меня в нем. Еще он был слишком близок с моим отцом. Отец всегда брал его с собой на охоту, учил метать стрелы, вести ночной патруль. Они всегда были вместе как отец и сын, как правитель и его наследник. Я не спорила, не противилась, и даже не пыталась бороться за внимание отца. Моя судьба на этом острове уже давно была решена – я выхожу замуж за Мориса, после смерти отца мы становимся правителями. Он правит, я продолжаю работать в теплице.

В этот раз Морис снова возник внезапно и в тот момент, когда мне хотелось поддержки. Он стоял возле теплицы, облокотившись на металлический столб, и наблюдал, как я заканчиваю сборку урожая. Работа сегодня шла плохо – сильно болела нога, рана на боку постоянно кровоточила. Я старательно скрывала это от него, чтобы не пришлось рассказывать правду. Правду, которая запрет меня дома без возможности на свободу.

Когда я закончила, посмотрела на Мориса и улыбнулась ему. Не говоря ни слова, он подошел ко мне и притянул к себе за талию. Его рука больно задела рану на теле, и я охнула. Он испуганно убрал руку.

– Милая, что такое? Я сделал тебе больно?

– Нет, – я попыталась улыбнуться, – я вчера в теплице поранилась, но уже всё в порядке.

Придерживая меня за плечи, он осмотрел меня с ног до головы, пытаясь найти источник боли. Его забота умиляла и раздражала одновременно.

– Всё в порядке, Морис. Правда.

Он нежно погладил меня по голове и поцеловал в щеку. Было приятно, но после вчерашней встречи с Дери мне совсем не хотелось, чтобы меня трогали. Лицо до сих пор помнило ощущение от прикосновений его холодных рук. Он словно оставил отметину, которая теперь зудела и пульсировала, напоминая об игре, втянувшей меня против моей воли.

Морис вызвался проводить меня до дома. Я пыталась идти не хромая, чтобы он снова не начал меня ощупывать, горестно вздыхать и переживать. Мы шли, держась за руки, и просто молчали. Потом он резко остановился передо мной.

– Неки, мы сегодня были на охоте, и снова вернулись ни с чем. Животных почти не осталось, с каждым днем находить еду становится все тяжелее и тяжелее. – он смотрел прямо в глаза, слегка наклонив голову. – Я разговаривал сегодня с Калебом и он сказал, что есть выход. Есть способ вернуть земле плодородие. Это бы очень помогло. Не только нам, но и животным тяжело выживать в таких условиях.

Он обвел руками, и я посмотрела по сторонам, хотя и так знала, что намека на растительность становится все меньше.

– Если бы у нас было достаточно растений, мы могли бы заняться скотоводством. И тогда не пришлось бы охотиться. А мы могли бы больше времени проводить вместе.

Я молчала. А знал ли он цену всего этого? Знал ли, что ради этого мне придется покинуть родную землю и, возможно, навсегда.

– Я знаю, что тебе предложил Калеб. И мне это совсем не нравится. Но решение будет за тобой. Если ты согласишься, я пойму тебя.

Он произнес эти слова так, словно пытается убедить меня в том, что это мое решение. И от этого становилось только хуже. Он словно забивал последний гвоздь в крышку гроба перед тем, как я буду закопана заживо.

– Я пойду домой, Морис, – тихо произнесла я, – очень устала.

Он не стал спорить, проводил меня до дома и ушел, быстро клюнув в щеку. И снова эта пустота в душе. Словно он забирал с собой мою душу, когда уходил. По телу пробежал холодок.

Я подождала, пока он уйдет, и снова пошла на берег. Если они так хотели, чтобы я ушла, то пусть. Пусть он забирает меня. Я родилась наследницей правителя и должна была сделать то, что требовал долг, навязанный отцом.

Я пришла на берег и села на камень. В голове мелькнула мысль, что я могу попробовать с ним договориться. Предложить свою добровольную помощь взамен на споры, которые помогут нашей погибающей земле. Вероятность согласия низкая, но она была. Во мне была такая уверенность и сила, что я готова была позвать его. Я ждала, готовила речь, но Дери не пришел. Именно тогда, когда он был нужен, он не пришел. И на следующий день тоже.

—10—

Единственный человек из взрослого поколения, с кем я могла поговорить на острове, был Калеб. Его мудрость и спокойствие восхищали. Нам он казался таким старым, что еще в детстве мы шутили, что он пережил ядерную катастрофу и получил бессмертие. На самом деле Калеб не был бессмертен, он угасал, и это было видно по его потухающим глазам, но неровной походке и хриплому голосу. Он уже плохо видел и слышал, но никогда не переспрашивал, словно умел читать мысли. Мне он был роднее отца. Его теплый взгляд, мягкое касание рук, поддержка спасали меня после ссор с родителями, когда бабушка покинула меня. Только он знал, как ко мне относятся родители, и для этого мне не нужно было говорить – он понимал всё без слов.

Калеб всегда встречал меня с легкой улыбкой. Это было так мило, ведь родители никогда не радовались мне, принимая мое появление и работу как данность. Я никогда не видела от них нежности и не слышала добрых слов. Для них я словно была ношей, которую они вынуждены нести.

– Проходи, дитя. – Калеб впустил меня в свое скромное жилище и указал пальцем на стул. Я присела, осмотревшись по сторонам. Я много раз была здесь, но каждый раз с удовольствием смотрю на его жилище. Оно было очень маленьким, но вмещало столько всего интересного. На стенах висели высушенные растения – редкие виды, которых у нас не осталось. Рядом красовались нарисованные бабочки и мухи – роскошь, которую мы не могли себе позволить. В баночках хранились приготовленные лекарства, а на полках покрывались пылью старые книги.

– Калеб, мне нужны ответы. – прямо сказала я.

– Я слушаю тебя, дитя. – он аккуратно присел на стул напротив меня, опершись рукой на свой посох.

– Зачем наследник приходит на нашу территорию?

Калеб протер рукой усталые глаза, вздохнул и посмотрел куда-то в пустоту. Лицо выражало задумчивость, словно он выбирал – что можно мне сказать, а что нет.

– Это нужно спросить у него, деточка. Твой отец убил его отца. Мы полагаем, что он хочет мстить.

– Но почему же не мстит? Почему только проявляет безмолвный интерес?

– Он думает, как причинить твоему отцу такую же боль, как он причинил ему.

Я хмыкнула. Даже если меня порвут на кусочки на глазах у отца, он и бровью не поведет. Наверное, Дери не в курсе, что мой отец не питает ко мне никаких чувств.

– Их земля нуждается в целителе, – медленно проговорил Калеб, и в его глазах мелькнула тень, от которой по спине пробежал холодок. – возможно, он ждет проявления твоей силы. Может, тихо наблюдает, готовясь к удару.

Он откашлялся, и его пальцы снова сомкнулись вокруг посоха, будто ища в нем опору.

– Твой дар, дитя, – это не просто благословение. Это рычаг. Это единственное, что удерживает твоего отца у власти. Болезнь, что поразила наши земли, не щадит никого. Только ты можешь исцелять растения. Пока ты жива и подчиняешься отцу – его правление непоколебимо.

Я опустила взгляд на свои руки – эти самые руки, что могли вернуть жизнь увядшим растениям и затянуть самые страшные раны. В них не было ни силы, ни мощи, только эта странная, тихая энергия, которую я никогда не понимала.

– Так что же ему нужно? – прошептала я. – Наблюдать? Ждать, пока я сама не сломаюсь?

Калеб тяжело поднялся и, подойдя к полке с засушенными цветами, провел пальцем по хрупким лепесткам одного из них.

– Наследник Дери… он не похож на своего отца. Говорят, он много читает. Изучает старые книги. Ищет корень проблемы, а не просто рубит сорняки. Возможно, его интерес… не только мстительный.

В его голосе прозвучала неуверенность, словно он сам не был до конца убежден в своих словах. Но этого было достаточно, чтобы в груди шевельнулось что-то новое, тревожное и щемящее. Не страх, а любопытство.

– Думаешь, он не намерен меня убить? – я подняла на него глаза. – Что, если он знает то, чего не знаем мы, и приходит как вестник, а не как убийца?

Калеб повернулся ко мне, и его усталое лицо озарилось грустной, но гордой улыбкой.

– Тогда, дитя мое, тебе следует быть очень осторожной. Потому что искать правду – значит копать так глубоко, что может обрушиться все, на чем стоит твой мир. Включая твоего отца.

Калеб знал больше, чем говорил, но не раскрывал всех карт.

– Калеб, почему так произошло? Почему два острова не могут жить не в соперничестве, а дружно? Мы же могли бы помочь друг-другу.

– Проблема намного глубже, чем тебе кажется. Их корень – во взаимном обвинении. Наш народ винит их в отравлении нашей земли, их народ – в попытках захвата. Война идет давно, уже погибло много людей. Но главная война еще впереди.

– Что ты имеешь в виду?

– Твой отец крепко держится за руль, и вряд ли позволит забрать его у себя. Когда была возможность решать проблему болезни земли сообща, твой отец выбрал власть. Он не позволил отцу наследника командовать им, отказавшись от всякой помощи. – он помолчал немного, задумчиво рассматривая узоры на стене и продолжил. – Сонки живут по другим правилам. Они вообще… другие. И это привело к гибели нашей земли. Только истинная причина всего этого кроется глубже, чем ты думаешь.

Калеб обошел комнату, осматривая растения, словно в первый раз.

– Калеб, ты говоришь загадками. Ты не говоришь всей правды, я чувствую это. Что я должна знать о сонки, о Дери, прежде чем он заберет меня?

Он снова тяжело вздохнул:

– Если бы твой отец был бы более сговорчивым, тебе не пришлось бы делать выбор. А сейчас всё зависит от тебя. Согласишься поменять свой дар на споры – твой народ будет спасен. Нет – погибнет под гордостью правителей.

Его слова были словно упреки. Я должна была отвечать за ошибки отца? За его упрямство и властность? Да для чего ему эта власть, если скоро властвовать будет не над кем.

– Калеб, и снова загадки, – я подошла к нему и дотронулась до плеча, – ты не можешь мне сказать, потому что боишься отца?

Он устало повернулся:

– Ты должна сама узнать обо всем.

– Но…, – я нервно сглотнула, – я не хочу знать ценой своей свободы и жизни. Я отдала этой земле всю себя, моя жизнь – жалкое существование. И это всё благодаря им. Как я могу шагнуть в эту пропасть, если ловить меня там некому?

Калеб молчал. Я прислонилась спиной к теплой стене.

– Мой дар – это мое проклятие. Но каждый раз, отдавая свои силы растениям в теплице, я убеждаю себя, что так надо, что это мой долг, что я делаю доброе дело. Но я устала, Калеб! От того, что во мне давно перестали видеть человека, только инструмент для выживания. И когда я уже свыклась, что проведу всю жизнь на коленях в теплице, мне предлагают решение – отдать себя врагу. Тому, кто забрал не только наши земли, но и мою душу. И ты говоришь, что я должна все узнать, понять сама. А если я не хочу знать таким способом? Если я достаточно их ненавижу, чтобы…

Слезы подступили к слезам. Я заморгала, чтобы не расплакаться.

– Дитя, – Калеб взял меня за руку, – твоя сила не в способностях, а в добром, отзывчивом сердце. И многие этим пользуются, а ты не позволяй, слушай только себя.

– Я не хочу помогать врагам. Я не хочу на их остров, – медленно прошептала я.

– Это твое решение, только тебе делать выбор.

Но я знала, что это не так. Что выбор за меня уже сделан. И когда придет время, никто не спросит – чего хочу я.

Я направилась к выходу, а на пороге обернулась:

– Как думаешь, как бы поступила моя бабушка?

– Она бы поступила… правильно.

Что-то бормоча себе под нос, Калеб удалился. Я не стала его останавливать.

Когда я подходила к дому, то услышала тихий разговор отца и Мориса. Я не обрадовалась визиту своего кудрявого принца, особенно когда поняла, что голоса у обоих напряжены, отец зол.

Заходить в жилище мне не хотелось, но я ступила на порог дома, где на меня сразу устремились взгляды отца и Мориса. Жених сразу опустил глаза, отец сделал гримасу отвращения и отвернулся. Я хотела словно мышка проскользнуть к себе, но отец схватил меня за руку и остановил:

– Что происходит с овощами? Почему урожая становится меньше?

– Отец, земля не дает питательных веществ совсем. Все держится только на моей силе. – я попыталась выдернуть руку, но отец крепко держал меня за запястье.

– Мы обменяем тебя на споры. Толку от тебя на этом острове всё меньше и меньше.

Он говорил это таким обыденным тоном, словно собирался обменять камень на другой такой же. Словно я не была его дочерью.

– Если получится убрать этого наглого пацана, будет здорово. Если нет, придется тебе с ним договариваться.

– Отец, я не пойду на это! Моих сил не хватит оживить сразу два острова!

Отец резко дернул меня за руку, заставив вскрикнуть от боли. Его лицо, испещренное морщинами презрения, приблизилось вплотную.

– Ты пойдешь, потому что я так сказал, – его голос был низким и шипящим, как у змеи. – Твои силы… твое существование принадлежит мне. Я терпел тебя все эти годы не из-за сентиментальностей.

Он швырнул мою руку, и я отшатнулась, потирая покрасневшее запястье. Морис все это время молчал, глядя в пол, и его молчаливое согласие жгло сильнее отцовских слов.

– Сонки не будут церемониться, – прошептала я, чувствуя, как подкашиваются ноги. – Они выжмут из меня все силы до последней капли и выбросят умирать.

– Тогда убедись, что они выжимают тебя медленно, – безразлично бросил отец, поворачиваясь к окну. – Нам нужно время, чтобы вырастить другого целителя. А твоя смерть купит нам это время. Да и свой человек на их территории нам не помешает. Когда придет время, ты дашь нам то, в чем так нуждается наша земля.

В горле встал ком. Он говорил о моей смерти как о стратегическом ресурсе, как о просроченном товаре, который нужно сбыть с максимальной выгодой.

– Дери, наследник… – вдруг вырвалось у меня, отчаянная попытка найти хоть какой-то аргумент. – Он проявляет ко мне интерес.

Отца будто подменили. Он медленно обернулся, и в его глазах впервые за вечер вспыхнул не гнев, а холодный, расчетливый интерес.

– Интерес? – он перевел взгляд на Мориса, затем снова на меня. – Какой именно интерес?

Я поняла, что совершила ошибку. Оголила свое единственное уязвимое место, свою странную, необъяснимую надежду.

– Он… следит за мной. Не атакует. Я думаю…

– Он хочет тебя заполучить, – перебил отец, и на его лице появилась уродливая пародия на улыбку. – Покажи ему свою силу, пусть видит. И тогда дело останется за малым. Он сам заберет тебя, даже просить не придется.

Он подошел ко мне и грубо взял за подбородок.

– Может быть, твоя единственная ценность, в том, чтобы стать приманкой в ловушке для более важной дичи.

Он отпустил меня и вышел из комнаты, не оглядываясь. Морис бросил на меня быстрый, полный вины взгляд, и последовал за ним.

Я осталась одна, в центре комнаты, дрожа от ярости и бессилия. Приманка. Теперь я была не просто ресурсом. Я была разменной монетой в игре, правил которой не знала.

И где-то там, за стеной тумана, был наследник Дери, чье молчаливое внимание только что подписало мне смертный приговор.

Я не могла больше оставаться в этой гнетущей тишине и ушла. Ушла туда, где мне хорошо, где не нужно делать выбор. Любое живое существо цепляется за жизнь до последнего. Я тоже не хотела умирать. Но еще больше я не хотела стать рабыней в руках врага. От этой мысли мне становилось плохо. Я готова была отрубить себе руки, чтобы избавиться от дара, который притягивает чужеземцев. Паника и страх одолевали меня, хотелось кричать от несправедливости и боли.

С шага я перешла на бег, остановившись только на берегу. Тихая речка приветствовала меня блеском солнца на закате. Легкие волны с небольшим шумом ударялись о берег, и это был лучший звук в моей жизни.

Я села на берег и погрузила руку в песок. Он был таким мягким и теплым, словно вбирал последнее дневное тепло. Песчинки скользили между пальцев, устремляясь вниз к своим сородичам.

Я посмотрела вдаль и заплакала. От боли и обиды, от собственной слабости. Что я могла сделать в мире, где собственный отец готов отдать меня на растерзание врагам?

Мои мысли перебил уже такой знакомый шорох, осторожная поступь за спиной. Я оглянулась. За мной стоял Дери. Снова пришел поиграть со мной, нащупать уязвимое место. Но я не была готова к этому. Я скользнула безразличным взглядом по нему и отвернулась, вновь уставившись вдаль на реку.

Наследник помедлил пару секунд, ожидая мою реакцию, подошел и присел рядом. От него пахло елью таким дурманящим запахом, что хотелось закрыть глаза и представить себе сосновый лес, живой и настоящий. Я вдохнула глубже, не в силах остановиться.

Он тоже посмотрел на реку и молчал.

– Я знаю, зачем ты приходишь. – тихо сказала я. Он повернул голову и внимательно посмотрел на меня. – Хватит игр, можешь забрать меня.

Молчаливый, вопросительный взгляд, с ноткой победы.

– Я прихожу посмотреть на реку. На этом берегу она особенно красива. – он бросил камушек в воду, наблюдая как расплескивается вода. – Но можем снова побегать.

Ухмылка, озорной огонек в глазах. Издевается. Ему кажется это забавным, пока мое сердце рвется на кусочки.

Я медленно вдыхала еловый аромат, исходивший от него, и чувствовала мягкое, какое-то домашнее тепло. Оно словно согревало меня, давало надежду, позволяло расслабиться рядом с врагом. Но когда я смотрела на него и видела этот взгляд, взгляд хищника, который только что прижал свою жертву в угол, и она готова сдаться, заставлял холодок бежать по телу, вызывая ощущение приближающейся опасности.

– Нам нужны споры грибов для очищения земли. – это была не мольба, а констатация факта. Словно я рассказывала историю своему старому другу.

– А вы пробовали просить, а не воровать, вторгнувшись на чужую территорию? – его голос стал грубее, ниже, словно я задела еще не зажившую рану.

– Я сейчас прошу. – в моем голосе проскользнули нотки отчаяния, и я тут же откашлялась, чтобы он заметил мой страх.

– Поздно. – он встал и отряхнулся от песка. – Поздно просить, когда мы не хотим вам помогать. У вас была возможность.

Я тоже встала. Песчинки быстро скатились с моего платья.

– И что же ты хочешь?

Он внимательно посмотрел на меня, нагло рассматривая с головы до ног.

– Узнаешь. – сказал он и растворился в воздухе. У него был какой-то план, намного хуже, чем просто забрать меня.

Его исчезновение было оскорбительно легким. Не вспышка света, не клубы дыма – просто воздух сомкнулся там, где только что стоял он, оставив после себя лишь колючее ощущение его присутствия и запах хвои, медленно растворяющийся в речном бризе.

«Узнаешь».

Это слово повисло в воздухе, тяжелое и ядовитое. Оно било больнее, чем прямая угроза. Потому что прямая угроза – это нечто осязаемое, к чему можно подготовиться. А это… это была игра в темноте, где только он знает правила.

Я стояла, вцепившись в складки платья, и смотрела на пустое место. Тепло, которое он принес с собой, быстро рассеялось, сменившись леденящим холодом. Надежда, что хоть в ком-то есть капля человечности, рассыпалась в прах. Он не был лучше моего отца. Он был просто изощреннее. Отец хотел продать меня, как вещь. Дери же хотел… чего? Не просто подчинить. Не просто забрать. Его план был «хуже». Что может быть хуже рабства или смерти?

Мысль обожгла, как раскаленное железо. Он хотел сломать. Не тело – волю. Он видел мою слабость, мои слезы, и для хищника это был знак – добыча готова. И теперь он не просто набрасывался. Он отступал в тень, чтобы я сама, в мучительном ожидании, дорисовала в воображении все ужасы, которые он мог мне приготовить.

Я резко развернулась и почти побежала прочь от реки, от этого места, где он снова нашел меня. Песок хрустел на зубах, слезы снова подступали, но на смену страху и отчаянию приходила ярость. Глухая, бессильная ярость загнанного в угол зверька.

—11—

От моего отца мне достались зеленые глаза и русые волосы. В остальном мы были совсем не похожи – маленький нос я получила от матери, низкий рост тоже. Но мало кто удерживался от восхищения в том, как же я похожа на своего отца.

Я пыталась ему подражать. Мне так хотелось ему понравится, что я начала развивать свой дар раньше, чем другие дети. Я усердно училась и много читала, пыталась спасти каждый погибающий росток. Но никогда не видела даже нотки одобрения в глазах отца. Он принимал это как должное и сторонился меня, лишь иногда покалачивая за шалости.

Но на людях отец был иным. Народ обожал его за смелость, отвагу и решимость. Он собирал людей на площади и хвалился, как хорошо у нас работают теплицы, что урожая хватит на несколько недель. Словно это была его заслуга. Словно это он, выжигая себя до костей, работал в теплице. Он присваивал себе мои заслуги. Я никогда не пыталась спорить с этим, лишь однажды сказав ему, что мог и бы поблагодарить меня за мои старания. За это я получила привычный удар по лицу, и больше никогда не заикалась об этом.

Отец был красивым, статным мужчиной. Его украшали даже мелкие морщины возле губ, когда он разговаривал. Хмурился он тоже по-особенному, что только делало его еще привлекательнее. С возрастом на лице появилось много морщин, взгляд стал более суровым, но красоты он не утратил.

В то утро он снова собрал народ на площади. Сначала он говорил о своих успехах. Люди слушали его, заглядывая в рот. Они верили ему и восхищались им.

– Вы все знаете, что с народом сонки у нас идет война. И сейчас нам предстоит забрать то, что они отняли у нас – плодородие земли.